4
На этот вечер Эбби и Марк заказали столик в «Касабланке» — ресторане, находившемся по пути к дому. Они собирались отпраздновать полгода совместной жизни. Однако настроение за столиком было далеко не праздничным.
— Я всего-навсего хочу знать, что это за шишка такая — Нина Восс? — спросила Эбби.
— А я тебе отвечаю: сам не знаю. Может, сменим тему? — предложил Марк.
— Парень в критическом состоянии. У него по два раза в день останавливается сердце. И теперь, когда судьба послала нам донорское сердце, идеально совместимое с организмом этого мальчишки, ты почему-то идешь в обход системы регистрации. Спрашивается почему? Почему нужно отдавать это сердце какой-то частной пациентке, которая до сих пор находится дома?
— Мы ничего не отдаем. Тебе понятно? Это было клиническое решение.
— У клинического решения есть имя?
— Аарон Леви. Он мне сегодня позвонил и сказал, что Нину Восс завтра доставят в клинику. Он же попросил меня провести скрининг-тест по сердцу донора.
— И это все, что он тебе сказал?
— По сути, да.
Марк откупорил бутылку и наполнил свой бокал, пролив несколько капель бургундского на скатерть.
— Может, теперь мы все-таки сменим тему?
Эбби смотрела, как он смакует вино. Марк глядел в сторону, стараясь не встречаться с нею глазами.
— Кто эта пациентка? — спросила Эбби. — Сколько ей лет?
— Я не хочу об этом говорить.
— Но ведь ты собираешься ее оперировать. И ее возраст ты должен знать.
— Сорок шесть, — буркнул Марк.
— Из какого штата?
— Она из Бостона.
— А я слышала, что ее должны доставить на самолете из Род-Айленда. Так мне сказали медсестры.
— Летом они с мужем живут в Ньюпорте.
— И кто ее муж?
— Некто по имени Виктор Восс. Кроме имени, я о нем ничего не знаю.
— И на чем же этот Восс заработал свои деньги?
— Я разве что-то говорил о деньгах?
— А летний дом в Ньюпорте? Марк, не надо делать из меня дурочку.
Марк по-прежнему смотрел не на нее. Он любовался цветом вина в бокале. А ведь до этого вечера он всегда ловил ее взгляд. Он смотрел только на нее. И она тоже смотрела только на него и видела все то, что поначалу так ее привлекало. Прямой взгляд. Эти морщинки у глаз, говорящие, что человек любит смеяться. Наверное, морщинки были одного возраста с Марком. Эбби очень нравилась его живая, искренняя улыбка. Но сегодня Марк просто избегал смотреть на нее.
— Я и не знала, как легко, оказывается, купить сердце, — сказала она.
— Ты торопишься с выводами.
— Двум пациентам нужно новое сердце. Один — подросток из бедной семьи, попавший в клинику по линии обучения. У него даже нет медицинской страховки. Вторая — жена богача, у которой летний дом в Ньюпорте. Кому достанется приз? Ответ вполне очевиден.
Марк потянулся к бутылке и налил себе еще. Третий по счету бокал. Для человека, гордого своим умеренным образом жизни, это было равнозначно пьянству.
— Послушай, Эбби, — заговорил он. — Я и так целыми днями не вылезаю из клиники. И за ее пределами мне меньше всего хочется обсуждать больничные темы. Давай побеседуем о чем-нибудь другом.
Они оба молчали. Сердце Карен Террио, словно плотное покрывало, гасило искры разговора на любую иную тему.
«Наверное, мы уже сказали друг другу все, что требовалось», — думала Эбби.
Быть может, в своих отношениях они достигли той печальной стадии, когда история жизни одного для другого уже не тайна и нужно искать новые темы для общения.
«Мы только полгода вместе, а уже начались полосы молчания».
— Этот парень напомнил мне Пита. Пит тоже был фанатом «Ред сокс».
— Кто?
— Мой брат.
Марк никак не отреагировал на ее слова. Он сидел ссутулясь, всей своей позой показывая, как ему неприятен этот разговор. Марку всегда было непросто говорить про Пита. Врачи ведь тоже не любят говорить о смерти. Недаром они напридумывали слов-заменителей. Врачи редко говорят о пациенте: умер. Начинается игра в слова: «исчерпал жизненные силы», «не смог вернуться к жизни», «достиг состояния, несовместимого с жизнью».
— Пит буквально с ума сходил по «Ред сокс», — произнесла Эбби. — У него была куча карточек с портретами игроков и результатами игр. Пит экономил на школьных завтраках и покупал карточки. А потом извел кучу денег на прозрачные конверты для них, чтобы сохранить каждую в первозданном виде. Карточка стоила цент, а конверт — пять центов. Но у десятилетнего мальчишки своя логика.
Марк глотнул вина. Он облачился в броню недовольства, игнорируя попытки Эбби продолжить разговор.
Идея праздничного обеда провалилась. Оба ели молча.
Дома Марк зарылся в хирургические журналы. Отступление было его обычной реакцией на разногласия с Эбби. Наверное, она бы не возражала по-настоящему поскандалить с ним. В семье Ди Маттео было трое упрямых сестер и младший братишка Пит. Невзирая на обилие родственных стычек в детстве и подростковом возрасте, все члены семьи горячо и искренне любили друг друга. Что-что, а спорить до хрипоты Эбби умела.
Чего она не выносила — так это молчания вроде сегодняшнего.
Не зная, как избавиться от подавленного состояния, Эбби пошла на кухню и стала надраивать металлическую мойку.
«Я превращаюсь в двойника своей матери, — с презрением к себе подумала она. — Я сержусь и что при этом делаю? Убираю кухню».
Покончив с раковиной, Эбби отмыла верхнюю панель газовой плиты, после чего отвернула конфорки и начистила их до блеска. К тому времени, когда Марк поднялся в спальню, вся кухня просто сверкала.
Эбби тоже поднялась в спальню.
Они лежали в темноте. Рядом, но не прикасаясь друг к другу. Молчание Марка передалось Эбби, и она не знала, как прорвать эту завесу. Пусть она покажется жалкой и навязчивой, но она больше не в силах выносить эту пытку.
— Мне противно, когда ты так себя ведешь, — сказала Эбби.
— Эбби, пожалуйста, не надо. Я устал.
— И я тоже. Мы оба устали. Похоже, теперь это наше обычное состояние. Но я не могу отвернуться и уснуть. И ты не можешь.
— Ладно. Что ты хочешь от меня услышать?
— Все что угодно! Я просто хочу, чтобы ты не переставал говорить со мной.
— Я не вижу смысла в бесконечных разговорах. Они отнимают силы.
— Но есть вещи, о которых мне просто необходимо с тобой поговорить.
— Говори. Я слушаю.
— Ты слушаешь как будто через стенку. У меня такое чувство, что я пришла на исповедь. Стою и говорю, даже не видя того, с кем говорю.
Эбби вздохнула. Она смотрела в темноту, и вдруг у нее возникло ощущение, что она плавает в воздухе. Свободная, ни с кем и ни с чем не связанная.
— Этот парень в палате интенсивной терапии. Ему всего семнадцать.
Марк молчал.
— Он мне очень напоминает брата. Конечно, Пит был намного младше. Но там такое же наигранное мужество, как у всех мальчишек. И Пит вел себя так.
— Это не только мое решение, — сказал Марк. — Другие согласились. Вся команда трансплантологов. Аарон Леви. Билл Арчер. Даже Джереми Парр.
— А при чем тут президент клиники?
— Парру нужна хорошая статистика. Все исследования показывают, что у амбулаторных пациентов чаще приживаются донорские органы.
— Если Джошу О’Дею в ближайшее время не сделать операцию, он долго не протянет.
— Да, Эбби, это трагично. Но такова жизнь.
Она оцепенела от его будничного тона.
Марк потянулся к ее кисти. Эбби отдернула руку.
— Ты бы мог их отговорить, — сказала она. — Переубедить.
— Слишком поздно. Команда уже приняла решение.
— Да кто они такие — эта команда? Сонм богов?
Снова молчание. Долгое. Напряженное.
— Выбирай выражения, Эбби, — тихо произнес Марк.
— У вас что, священный синклит?
— Тогда, у Арчера, все мы были очень откровенны с тобой. Скажу больше: Арчер мне потом говорил, что за последние три года он не встречал более подходящей кандидатуры, чем ты. Подходящей для работы в команде. Но Арчер осторожен в подборе людей, и я его не упрекаю. Нам нужны те, кто будет работать с нами, а не против нас.
— Даже если я не соглашаюсь с мнением остальных членов команды?
— Эбби, в этом и заключается работа в команде. У всех нас есть своя точка зрения. Но решения мы принимаем сообща, а приняв, твердо их придерживаемся.
Марк снова потянулся к ней. На этот раз Эбби не выдернула руку, но и не ответила на его пожатие.
— Эбби, не капризничай. Другие ординаторы пошли бы на что угодно, представься им возможность попасть в бейсайдскую команду трансплантологов. Тебе же эту возможность преподнесли на тарелочке. Ты ведь хочешь работать в нашей команде?
— Конечно. Очень хочу. Я даже не знала, как сильно этого хочу, пока Арчер не завел тогда разговор…
Она сделала глубокий вдох и теперь выдыхала.
— Мне только не нравится одна моя особенность. Мне постоянно хочется большего. Всегда хотелось большего. Того, что вечно тянет и тянет меня вперед. Вначале хотела поступить в колледж, потом в медицинскую школу. Потом хирургическая ординатура. Теперь вот — приглашение в команду. Я ушла очень далеко от того, с чего начинала. А ведь когда-то мне всего лишь хотелось стать врачом…
— Но ведь теперь тебе этого недостаточно?
— Да. Жаль, что я не могу удовлетвориться имеющимся. Но мне действительно этого недостаточно.
— Тогда не упускай того, что само идет тебе в руки. Эбби, я тебя очень прошу. Ради нас обоих.
— Тебя послушать — получается, будто не я, а ты можешь все потерять.
— Это ведь я предложил твою кандидатуру. Я им сказал, что ты лучший выбор, который они могли бы сделать. — Марк посмотрел на нее. — Я по-прежнему так думаю.
Несколько минут они лежали молча, держа друг друга за руки. Потом Марк погладил ее по бедру. Это не было настоящим объятием, но хотя бы попыткой.
Эбби хватило. Она больше не противилась его ласкам.
В карманах полудюжины врачей одновременно запищали пейджеры. И почти сразу же из динамиков интеркома послышалось короткое объявление:
— Синий код. Отделение интенсивной терапии. Синий код. Отделение интенсивной терапии.
Вместе с другими хирургическими ординаторами Эбби устремилась к лестнице. К тому времени, когда она вбежала в отделение, там было достаточно людно. Более чем достаточно для оповещения «синий код». Большинство ординаторов стали расходиться. Наверное, Эбби тоже ушла бы… если бы не увидела, что оповещение касалось койки № 4. Койки Джошуа О’Дея.
Эбби протолкалась сквозь кольцо белых халатов и зеленых хирургических костюмов. В центре лежал Джошуа О’Дей. Над его хрупким мальчишеским телом сверкал верхний свет. Ханна Лав делала непрямой массаж сердца. Другая медсестра лихорадочно рылась в ящиках каталки, вытаскивая ампулы и шприцы, которые тут же передавала врачам. Эбби взглянула на кардиомонитор.
Фибрилляция желудочков. Рисунок умирающего сердца.
— Интубационную трубку на семь с половиной! — потребовал чей-то голос.
Только сейчас Эбби заметила Вивьен Чао, склонившуюся над головой Джоша. В руках у нее был ларингоскоп.
Медсестра сорвала пластиковую упаковку с трубки и протянула ее Вивьен.
— Продолжайте подачу кислорода! — распорядилась Вивьен.
Санитар, державший маску у лица Джошуа, жал на резиновую грушу, вручную нагнетая кислород в легкие мальчишки.
— Достаточно, — остановила его Вивьен. — Начинаем интубацию.
Санитар убрал маску. За считаные секунды Вивьен поставила Джошуа интубационную трубку и подсоединила кислородный шланг.
— Лидокаин введен, — доложила медсестра.
Ординатор отделения интенсивной терапии взглянул на монитор и поморщился:
— Черт. Фибрилляция сохраняется. Придется снова запускать дефибриллятор. Двести джоулей.
Медсестра подала ему пластины дефибриллятора. Места наложения уже были помечены токопроводящим гелем. Одна пластина легла возле грудины, вторая — вблизи соска.
— Всем отойти.
Тело Джошуа О’Дея пронзил электрический разряд, вызвав одновременное сокращение всех мышц. Тело вздыбилось в чудовищной судороге и снова обмерло.
Собравшиеся следили за кардиомонитором.
— Фибрилляция сохраняется, — сказал кто-то. — Нужна инъекция бретилия, двести пятьдесят миллиграммов.
Ханна, не дожидаясь распоряжений, возобновила массаж сердца. Раскрасневшееся лицо медсестры было мокрым от пота и оцепенелым от страха.
— Давайте я вас подменю, — предложила Эбби.
Ханна молча кивнула и отошла.
Усевшись на табурет с упором для ног, Эбби коснулась груди Джошуа. Ее ладонь легла на нижнюю треть грудины. Грудь мальчишки была тощей и хрупкой: того и гляди треснет, если надавить посильнее. Эбби с некоторой опаской взялась за массаж.
Массаж не требовал никакого умственного напряжения. Руки вперед, руки назад, снова вперед и снова назад. Альфа-ритм при реанимации. Эбби одновременно была частью возникшего хаоса и находилась вне него. Сознание ее витало где-то в другом месте. Эбби не могла заставить себя смотреть на лицо Джошуа, следить за движениями Вивьен, закреплявшей интубационную трубку. Она смотрела лишь на тот участок груди, который массировала сомкнутыми руками. Грудина — анонимная часть тела. Она могла принадлежать кому угодно. Например, старику. Или совершенно незнакомому человеку. Вперед, назад. Вперед, назад.
— Всем отойти! — снова послышался чей-то голос.
Эбби послушно отошла. Еще один электрический разряд. Еще один секундный танец тела Джошуа. Гротескный танец.
Фибрилляция желудочков. Сердце подавало сигнал бедствия. Оно не справлялось.
Эбби вернулась на табурет и возобновила непрямой массаж сердца. Вперед, назад. «Джошуа, возвращайся, — говорили мальчишке ее руки. — Возвращайся к нам».
К гулу голосов добавился еще один.
— Попробуем ввести ему хлористый кальций. Сто миллиграммов, — сказал Аарон Леви.
Он стоял у Джошуа в ногах, глядя на монитор.
— Но пациенту уже вводили дигоксин, — сказал ординатор.
— При его состоянии нам нечего терять.
Медсестра приготовила шприц.
— Сто миллиграммов хлористого кальция, — сказала она, подавая шприц ординатору.
Укол был внутривенным. Жалкая добавка в организм, и так уже нашпигованный лекарственной химией.
— Теперь дайте еще один разряд, — распорядился Аарон. — На этот раз четыреста джоулей.
— Всем отойти!
Эбби отошла. Картина повторилась: чудовищная судорога, после которой тело Джошуа замерло.
— Еще разряд, — велел Аарон.
Новая встряска. По экрану монитора тянулась прямая линия. После разряда она вернулась в прежнее состояние. Затем монитор издал слабый писк. Всего один раз. Слабый показатель желудочкового комплекса. Всего один. Сердце Джошуа отказывалось работать самостоятельно.
— Дайте еще разряд, — велел Аарон.
Получив четыреста джоулей, тело Джошуа снова дернулось. Вокруг зашептались. Все смотрели на монитор.
Писк. Сигнал желудочкового комплекса. Еще один. И еще.
— Мы в синусе, — сказал Аарон.
— Появился пульс! — крикнула медсестра. — Я чувствую его пульс!
— Давление — семьдесят на сорок… теперь девяносто на пятьдесят…
По палате разнесся вздох облегчения. Ханна Лав плакала, не стесняясь врачей и других медсестер.
«С возвращением тебя, Джош», — мысленно произнесла Эбби.
Ее глаза тоже были полны слез.
Ординаторы постепенно расходились, но Эбби не могла заставить себя уйти. Сражение за жизнь Джошуа опустошило ее. Она молча помогала медсестрам собирать использованные шприцы и ампулы — эти стекляшки и кусочки пластика, неотъемлемые атрибуты каждого «синего кода». Рядом с нею Ханна Лав заботливо стирала с груди Джошуа токопроводящий гель.
Тишину палаты нарушил голос Вивьен.
— Сейчас ему бы могли пересаживать сердце.
Вивьен стояла возле тумбочки с бейсбольными трофеями Джошуа, теребя в руках ленточку времен его детства. Бойскауты-волчата. «Дерби соснового леса». Третий класс.
— Операцию можно было бы начать в десять утра, располагай мы донорским сердцем. Если этот парень умрет, вина в его смерти ляжет на вас, Аарон.
Вивьен смотрела на Аарона Леви, подписывавшего бумаги, которыми всегда сопровождались экстраординарные события подобного рода. Сейчас его ручка застыла в воздухе.
— Доктор Чао, вам не кажется, что подобные разговоры в палатах не ведут? — тихо спросил он.
— А мне наплевать, слышит меня еще кто-то или нет! Перекрестная проба показала идеальную совместимость. Я рассчитывала, что Джош уже сегодня утром ляжет на операционный стол. Но вы мешкали с решением. Вы его откладывали, откладывали… Ненавижу эти проволочки!
Китаянка глубоко вдохнула и опустила голову, разглядывая детский трофей Джошуа.
— Не знаю, о чем вы только думаете. И вы, и все остальные.
— Пока вы не успокоитесь, я ничего не стану с вами обсуждать.
С этими словами Аарон повернулся и пошел к выходу.
— Нет, станете. Обязательно станете!
Вивьен поспешила вслед за ним.
Какое-то время Эбби еще слышала сердитый голос Вивьен. Ее вопросы. Требования объяснить, почему Джош не получил новое сердце.
Эбби нагнулась и подняла ленточку, оброненную Вивьен. Ленточка была зеленого цвета. Отнюдь не цвет победителя. Утешительный приз. Знак признания за долгие часы, потраченные на изготовление деревянного автомобильчика, его шлифовку, покраску, смазывание колесных осей. За маленькие хитрости вроде рыболовных грузил, повышающих скорость движения. Все подобные усилия обязательно нужно вознаграждать. Неокрепшее «я» десятилетних мальчишек очень нуждается в признании.
В палату вернулась Вивьен. Она заметно побледнела. Некоторое время она молча смотрела на Джоша. Его грудь опускалась и поднималась, подчиняясь ритму дыхательной аппаратуры.
— Я забираю его отсюда, — сказала она.
— Что-о? — встрепенулась Эбби. — Куда?
— В Массачусетскую клиническую больницу, в отделение трансплантологии. Подготовьте Джоша к перевозке. Я сейчас созвонюсь с ними.
Обе медсестры не двинулись с места. Они молча смотрели на Вивьен.
— Он не в транспортабельном состоянии, — решилась возразить Ханна.
— Если он останется здесь, мы его потеряем. Понимаете? Потеряем. Вы готовы это допустить?
Ханна взглянула на щуплую мальчишескую грудь, с которой все еще стирала гель.
— Нет, — торопливо прошептала она. — Нет. Я хочу, чтобы он жил.
— Там команду трансплантологов возглавляет профессор Иван Тарасов. Я училась у него в Гарвардской медицинской школе. Если наша команда не желает заниматься Джошем, им займется профессор Тарасов.
— Но даже если Джошуа выдержит перевозку, ему требуется донорское сердце, — напомнила Эбби.
— Вот мы об этом и позаботимся, — сказала Вивьен, в упор глядя на нее. — Он должен получить сердце Карен Террио.
Только сейчас до Эбби дошло, чтó ей надо сделать.
— Я немедленно переговорю с Джо Террио.
— Учти: все должно быть оформлено документально. Проследи, чтобы везде стояла его подпись.
— А как насчет жатвы? Бейсайдская команда нам не помощники.
— Тарасов обычно посылает на жатву своих людей. Мы будем ассистировать. Если понадобится, сами привезем ему сердце. Дорога́ каждая минута. Нужно все сделать очень быстро, пока нам здесь не начали мешать.
— Постойте, — вступила в разговор вторая медсестра. — У вас ведь нет разрешения на перевозку Джоша в другую клинику.
— Есть, — возразила ей Вивьен. — Джош О’Дей поступил к нам по линии учебных программ. Это значит, что решение принимает старший ординатор. Всю ответственность я возьму на себя, а вы готовьте его к перевозке.
— Сейчас и начнем, доктор Чао, — сказала Ханна. — Я поеду с ним.
— Обязательно поедете.
Вивьен повернулась к Эбби.
— Что стоим, доктор Ди Маттео? — резко спросила она. — Достань нам сердце.
Спустя полтора часа Эбби переоделась в хирургический костюм. Закончив мыть руки, она вошла в операционную № 3.
Карен Террио лежала на столе. Ее бледное тело заливал яркий свет люминесцентных ламп. Медсестра-анестезиолог убирала бутылочки капельниц. Этой пациентке анестезия была не нужна. Карен Террио не чувствовала боли.
Возле стола в полном хирургическом облачении и перчатках стояла Вивьен. По другую сторону высился доктор Лим, хирург-почечник. Эбби уже приходилось работать с ним. Доктора Лима отличали немногословность и умение работать быстро.
— Все подписано и скреплено печатью? — спросила Вивьен.
— В трех экземплярах, — ответила Эбби.
Она сама составила текст соглашения о целенаправленной передаче донорского органа. Таким образом, передача сердца Карен Террио для пересадки семнадцатилетнему Джошуа О’Дею была зафиксирована документально.
На Джо Террио подействовал возраст мальчишки. Он все так же сидел у постели жены, держал ее руку и слушал слова Эбби о семнадцатилетнем парне, любящем бейсбол. Дослушав, Джо молча подписал соглашение.
Потом он в последний раз поцеловал жену.
Медсестра помогла Эбби надеть стерильный халат и перчатки размера шесть с половиной.
— Кто будет изымать сердце? — спросила она.
— Доктор Фробишер из команды Тарасова. Я уже с ним работала, — сказала Вивьен. — Скоро должен подъехать.
— Как насчет переезда Джоша?
— Тарасов позвонил десять минут назад. Они получили все анализы Джоша и подготовили операционную.
Вивьен нетерпеливо смотрела на тело Карен.
— Я бы и сама извлекла сердце. Где этот чертов Фробишер?
Они подождали десять минут. Пятнадцать. Интерком возвестил о новом звонке Тарасова. Тот интересовался, как подвигается жатва.
— Пока никак, — ответила Вивьен. — С минуты на минуту ждем доктора Фробишера.
Наконец медсестра сообщила по интеркому, что доктор Фробишер приехал и переодевается.
Еще через пять минут в операционной появился Фробишер. С его мясистых рук капала вода.
— Перчатки девятого размера, — потребовал он.
Обстановка в операционной сразу же стала напряженной. За исключением Вивьен, никто из присутствующих не работал с Фробишером. Свирепое выражение его лица отнюдь не располагало к разговорам. Медсестры молча и проворно помогли ему надеть халат и перчатки.
Встав к столу, доктор Фробишер критически обвел глазами собравшихся и объект жатвы.
— Что, доктор Чао, опять неприятности? — спросил он.
— Как обычно, — ответила она и кратко представила собравшихся. — Доктор Лим займется почками. Мы с доктором Ди Маттео, если понадобится, будем ассистировать.
— Что с пациенткой?
— Сильнейшие травмы головы. Ее мозг мертв. Все необходимые документы на донорство органов подписаны. Возраст — тридцать четыре года. До катастрофы была практически здорова. Анализ крови произведен в полном объеме.
Рука Фробишера со скальпелем замерла над грудью Карен.
— Есть еще что-то, о чем я должен знать?
— Больше ничего. БОНА подтверждает высшую степень совместимости. Можете мне верить.
— Терпеть не могу, когда мне так говорят, — пробормотал Фробишер. — Хорошо, давайте-ка лучше быстренько глянем на наше сердечко и убедимся, что оно в хорошем состоянии. Потом отойдем от стола и не будем мешать доктору Лиму заниматься его делом.
Фробишер приложил скальпель к груди Карен Террио и одним быстрым движением произвел вертикальный разрез, обнажив грудину.
— Пилу для грудины, — потребовал он.
Хирургическая медсестра подала ему электрическую пилу. Эбби держала расширитель. Когда Фробишер принялся разрезать грудину, она невольно отвернулась. Ее слегка тошнило от визга дисковой пилы и запаха костной пыли, чего никак нельзя было сказать о Фробишере. Его руки двигались быстро и умело. Очень скоро он добрался до грудной полости. Скальпель замер возле околосердечной сумки.
Самой грубой частью операции был распил грудины. Дальнейшие действия отличались гораздо большей деликатностью. Фробишер вскрыл мембрану.
Увидев бьющееся сердце, он удовлетворенно хмыкнул.
— Ваше мнение, доктор Чао? — спросил он у ассистентки.
Вивьен молча и с каким-то благоговением проникла глубоко в грудную полость. Казалось, она ласкает сердце. Пальцы гладили его стенки, ощупывая каждую коронарную артерию. Сердце энергично билось в ее руках.
— Какое прекрасное сердце, — тихо сказала Вивьен, сияющими глазами взглянув на Эбби. — Будто специально для Джоша.
Заверещал интерком.
— Звонит доктор Тарасов, — послышался в динамике голос дежурной медсестры.
— Передайте ему, что сердце выглядит замечательно, — сказал Фробишер. — Мы начинаем изымать почки.
— Доктор Тарасов хочет поговорить с кем-нибудь из наших врачей. По его словам, это очень важно.
— Поговори с ним, — велела Вивьен.
Эбби сняла перчатки и подошла к настенному телефону.
— Добрый день, доктор Тарасов. Я — Эбби Ди Маттео, ординатор клиники. Могу сказать, что сердце выглядит просто замечательно. Через полтора часа мы будем у вас.
— Вы можете опоздать, — ответил Тарасов.
В трубке слышались торопливые переговоры, лязг хирургических инструментов. Сам Тарасов казался напряженным, он постоянно отвлекался. Он словно вообще забыл об их беседе. Сейчас он отдавал распоряжения. Потом вспомнил про телефон.
— Вы слушаете? За последние десять минут у этого парня дважды останавливалось сердце. Мы только что снова вернули его в синусный ритм. Но долго ждать мы не можем. Мы вынуждены подключить его к аппарату искусственного кровообращения, иначе парень не жилец.
Доктор Тарасов снова отвел трубку ото рта, выслушивая чье-то сообщение.
— Мы будем готовить его к операции. Ждем сердце, и как можно быстрее.
Эбби повесила трубку.
— Они собираются подключать Джоша к искусственному сердцу, — сказала она Вивьен. — Его собственное останавливалось дважды. Им позарез нужно донорское.
— Чтобы извлечь почки, мне понадобится час, — сказал доктор Лим.
— Почки подождут, — возразила Вивьен. — Нужно изымать сердце.
— Но…
— Она права, — поддержал китаянку Фробишер. — Кардиоплегический раствор со льдом! — крикнул он медсестре. — Готовьте трансплантационный контейнер. И пусть кто-нибудь почешется насчет санитарного транспорта.
— Мне одеваться? — спросила Эбби.
— Не надо. — Вивьен потянулась к расширителю. — Мы справимся за несколько минут. Ты примешь сердце и поедешь в МКБ.
— А как же мои пациенты?
— Я тебя прикрою. Оставь мне свой бипер. Положи на столе в раздевалке.
Одна медсестра принялась наполнять льдом медицинский контейнер-термос. Вторая принесла к операционному столу несколько ведерок холодного кардиоплегического раствора. Дальнейших указаний Фробишера не понадобилось: обе медсестры работали с кардиохирургами и хорошо знали свое дело.
Скальпель в руке Фробишера быстро делал подготовительные надрезы. Сердце Карен Террио продолжало биться, насыщая кровь кислородом. Теперь его биение должно будет прекратиться. Оборвется последняя ниточка, связывавшая Карен с жизнью.
Фробишер ввел в корень аорты пятьсот кубиков высокопроцентного калийного раствора. Сердце еще билось. Один удар. Второй… Вот и все.
Сердце остановилось и сразу обмякло. Его мышцы парализовала инъекция. Эбби инстинктивно оглянулась на монитор. По экрану тянулась ровная линия. Карен Террио была мертва окончательно и бесповоротно.
Чтобы охладить сердце, медсестра вылила в грудную полость ведерко ледяного кардиоплегического раствора. Затем Фробишер обрезал и перевязал сосуды.
Вскоре он вынул сердце Карен и опустил в ванночку. Холодный бесцветный раствор окрасился кровью. К Фробишеру подошла медсестра, держа наготове открытый полиэтиленовый мешок. Фробишер слегка промыл сердце в растворе, затем опустил в мешок. Туда долили еще некоторое количество раствора. Мешок для надежности поместили во второй мешок, а затем — в трансплантационный контейнер.
— Сердце ваше, доктор Ди Маттео, — сказал Фробишер. — Поезжайте на «скорой». Я поеду на своей машине.
Эбби взяла термос. На выходе из операционной ее догнало предостережение Вивьен:
— Смотри не урони.
