18
Полицейский Лундквист был симпатичным блондином. Наверное, так выглядели настоящие тевтонцы. Он допрашивал Эбби вот уже два часа подряд, задавая вопросы и беспрерывно расхаживая по тесному кабинету. Если таким образом он рассчитывал ее напугать, что ж, его тактика дала результаты. В городке, где Эбби родилась и выросла, полицейские приветливо махали жителям из своих патрульных машин, бодро и весело ходили по улицам, позвякивая ключами на поясе. На выпускных церемониях в школе полицейские вручали выпускникам награды и премии. Там никому бы и в голову не пришло их бояться.
Лундквиста Эбби боялась. Она боялась его с самой первой минуты, как только он вошел в комнату и поставил на стол магнитофон. Еще больше она испугалась, когда Лундквист вынул из кармана пиджака карточку и зачитал ей права. С нею обращались как с обвиняемой; как с человеком, которого задержали и доставили в полицейское управление. Но Эбби пришла сюда добровольно. Она хотела поговорить с детективом Кацкой. Однако к ней пришел Лундквист и начал допрос. Эбби каждую минуту ждала, что он не выдержит и скажет: «Вы арестованы».
На третьем часу допроса пришел Кацка. Эбби почти обрадовалась, почти вздохнула с облегчением, однако бесстрастное лицо Кацки отнюдь ее не взбодрило. Он остановился по другую сторону стола, устало глядя на Эбби.
— Адвоката, надо понимать, вы еще не вызывали, — сказал он. — Хотите это сделать сейчас?
— Я под арестом? — спросила Эбби.
— В данный момент нет.
— Значит, я вправе повернуться и уйти.
Кацка взглянул на Лундквиста. Тот пожал плечами.
— Это всего лишь предварительный допрос.
— А как по-вашему, мне нужен адвокат?
И вновь Кацка ответил не сразу.
— Это, доктор Ди Маттео, только ваше дело.
— Послушайте, я же пришла сюда сама. Я хотела поговорить с вами. Рассказать о случившемся. Я добровольно ответила на все вопросы вашего… коллеги. Если вы собираетесь меня арестовывать, тогда я вызову своего адвоката. Но я хочу, чтобы вы с самого начала знали: я пришла к вам не потому, что чувствую за собой вину. — Теперь она смотрела Кацке прямо в глаза. — И потому же я не стану вызывать адвоката.
Лундквист и Кацка переглянулись. Наверное, их взгляды что-то означали. Эбби не понимала.
— Слизень, она в вашем распоряжении, — сказал затем Лундквист и ушел в угол.
Кацка уселся на его место.
— Вы будете задавать мне те же вопросы, что и ваш коллега?
— Я пропустил начало. Но большинство ответов я уже слышал.
Он кивнул в сторону зеркала на дальней стене. Конечно, старый полицейский трюк. Смотровое окно. Кацка видел и слышал ее допрос. Только ли он один? Эбби стало не по себе, словно за нею подглядывали, если не сказать издевались. Она демонстративно отвернулась от зеркала и теперь смотрела прямо на Кацку.
— Тогда о чем вы будете меня расспрашивать?
— Вы говорили, что, как вам кажется, вас кто-то подставляет. Вы можете сказать кто?
— Раньше я подозревала Виктора Восса. Сейчас я уже не так уверена.
— У вас есть другие враги?
— Наверняка.
— Вы хотите сказать, кто-то настолько вас ненавидит, что пошел на убийство вашей пациентки? И всего лишь чтобы вас подставить?
— Возможно, это было не убийство. Высокий уровень морфина так и не подтвердился.
— Подтвердился. Несколько дней назад мы по настоянию Бренды Хейни провели эксгумацию тела миссис Аллен. Сегодня утром наш медэксперт сделал количественный анализ.
Эбби никак не комментировала услышанное. Магнитофон по-прежнему был включен. Мало ли что потом? Теперь все сомнения отпадали. Миссис Аллен умерла от передозировки.
— Доктор Ди Маттео, несколько дней назад вы говорили, что вас преследовал фиолетовый фургон.
— Бордовый, — поправила она. — Фургон был бордового цвета. И сегодня я его видела снова.
— А его номер случайно не запомнили?
— Эту машину я всегда видела только издали.
— Давайте уточним, правильно ли я понимаю ваши слова. Некто вводит вашей пациентке миссис Аллен повышенную дозу морфина. Затем этот некто подбрасывает пузырек из-под морфина в ваш шкафчик. Вы замечаете, что на городских улицах вас преследует какой-то фургон. И вы считаете, что все это подстроено и управляется Виктором Воссом?
— Раньше я так думала. Но это может быть и кто-то другой.
Кацка откинулся на спинку. Эбби видела: он действительно очень устал. Усталость проявлялась и в его ссутуленных плечах.
— Расскажите нам еще раз о донорских органах.
— Я уже все рассказала.
— Мне не совсем понятно, как это может быть связано с событиями вокруг вас.
Эбби глубоко вдохнула. Она ведь все подробно изложила Лундквисту. Всю историю Джоша О’Дея и подозрительные обстоятельства, при которых было получено донорское сердце для Нины Восс. Судя по равнодушным комментариям Лундквиста, она напрасно тратила время. Теперь рассказ придется повторить и снова впустую потратить время. Неужели она и здесь проиграла?
— Очень хочется пить, — сказала она.
Лундквист ушел. Пока его не было, они с Кацкой молчали. Эбби сидела, закрыв глаза, и мечтала, чтобы все это поскорее закончилось. Но похоже было, это никогда не кончится. Она навсегда останется здесь и будет снова и снова отвечать на одни и те же вопросы. Может, ей действительно стоило вызвать адвоката? Или просто уйти? Кацка сказал, что ее никто не держит. Пока не держит.
Лундквист принес воду в бумажном стаканчике. Эбби выпила ее почти залпом и поставила пустой стаканчик на стол.
— Доктор, я спрашивал вас о донорских сердцах, — напомнил Кацка.
Эбби вздохнула:
— Мне думается, на этом Аарон и заработал свои три миллиона долларов. Он находил донорские сердца для богатых пациентов, не желавших дожидаться своей очереди в списке.
— В списке?
— Только в нашей стране свыше пяти тысяч человек стоят в очереди на пересадку сердца. А донорских сердец не хватает, и потому большинство нуждающихся умирают, так и не дождавшись своей очереди. Есть определенные требования к донорскому сердцу. Доноры должны быть молодыми и здоровыми. Следовательно, большинство доноров — это жертвы дорожных аварий и других травм, приводящих к смерти мозга. Подобных случаев не так уж много.
— А кто решает, кому из пациентов передать появившееся донорское сердце?
— Есть компьютерная система регистрации. Наш регион обслуживает Банк органов Новой Англии. Очередь строится на абсолютно демократических принципах. Место в ней зависит только от состояния здоровья пациента, а не от финансового состояния. Если пациент находится в нижней части списка, ждать придется долго. Теперь представьте: вы богаты и боитесь, что умрете раньше, чем подойдет ваша очередь. Естественно, у вас появится искушение пойти в обход очереди и достать себе сердце.
— И это возможно?
— Для этого нужна подпольная сеть, которая бы делала необходимые анализы на совместимость донора и реципиента. Нужны люди, следящие за тем, чтобы сведения по тому или иному донору не попали в банк данных, а сердце отправилось прямиком к богатому заказчику. Есть и другие варианты. Пострашнее.
— А именно?
— Производство новых доноров.
— Вы хотите сказать — убийство здоровых людей? — спросил Лундквист. — Тогда где их трупы? Где сообщение о пропавших?
— Я же вам не сказала, что это практикуется. Просто назвала один из способов получения донорских органов.
Эбби помолчала.
— Думаю, Аарон Леви был частью такой подпольной сети. Тогда понятно, откуда у него эти три миллиона долларов.
В лице Кацки почти ничего не изменилось. Эбби начинала раздражать его бесстрастность. Зато у нее эмоций прибавилось.
— Неужели вы не видите? Я теперь понимаю, почему вдруг были отозваны судебные иски против меня. Эти люди, возможно, надеялись, что я перестану задавать вопросы. Но я не перестала. Вопросов становилось все больше. И тогда они решили меня дискредитировать. Они боялись, что я докопаюсь до их махинаций и поломаю всю их структуру.
— Тогда почему бы им попросту не убить вас? — спросил Лундквист.
Он был настроен скептически и не скрывал этого.
— Понятия не имею, — пожала плечами Эбби. — Возможно, я не настолько много знаю. Или они боятся подозрений. Еще месяца не прошло, как умер Аарон.
— Вы мыслите очень креативно, — сказал Лундквист и засмеялся.
Кацка махнул ему рукой, требуя закрыть рот.
— Доктор Ди Маттео, буду с вами откровенен. Ваша версия не кажется мне правдоподобной.
— Другой у меня нет.
— Можно, я предложу свою? — спросил Лундквист. — Вполне правдоподобную?
Он подошел к столу и, пристально глядя на Эбби, заговорил:
— Ваша пациентка Мэри Аллен страдала от болей. Возможно, она просила вас помочь ей избавиться от мучений. Возможно, вы сочли это гуманным шагом. Это действительно был гуманный шаг. Такие мысли возникли бы у каждого заботливого врача, окажись он на вашем месте. И вы ввели безнадежно больной старухе повышенную дозу морфина. Все бы ничего, но одна из медсестер это видела. Она послала анонимное письмо племяннице Мэри Аллен. И вы из-за своего гуманизма попали в большую беду. Вас могут обвинить в убийстве и отправить в тюрьму. Вам становится страшно, даже очень страшно. И тогда вы наспех выдумываете и приплетаете к своей истории другую — о каких-то тайных сетях, поставляющих донорские органы. Вашу историю нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть… Ну что, доктор, в моей версии больше смысла? Во всяком случае, такой ход событий кажется мне правдоподобнее.
— Все было совсем не так.
— А как?
— Я вам рассказала. Я рассказала вам все.
— Вы убили Мэри Аллен?
— Нет.
Эбби подалась вперед. Ее руки, сжатые в кулаки, лежали на столе.
— Я не убивала свою пациентку.
Лундквист взглянул на Кацку.
— По-моему, врунья из нее никудышная, — сказал он и ушел.
Некоторое время Кацка и Эбби молчали.
— Меня теперь арестуют? — тихо спросила Эбби.
— Нет. Вы можете идти, — ответил детектив и встал.
Эбби тоже встала. Они стояли, глядя друг на друга, словно решая, стоит ли закончить этот длинный разговор.
— Почему меня отпускают? — спросила Эбби.
— У нас пока нет оснований предъявить вам обвинение.
— Вы считаете, я виновна?
Кацка молчал. Эбби понимала: он не обязан отвечать на такие вопросы. Но ей казалось, что он мысленно составляет более или менее честный ответ. В конце концов Кацка решил полностью игнорировать ее вопрос.
— Ваш ждет доктор Ходелл, — сказал он. — Возле окошка дежурного.
Он повернулся, открыл дверь.
— А мне с вами, доктор Ди Маттео, еще придется встретиться.
Не попрощавшись, Кацка вышел.
Эбби побрела по коридору к выходу. Возле окошка дежурного ее действительно ждал Марк.
— Эбби, — тихо произнес он.
Она позволила себя обнять, но прикосновение его рук не отозвалось огнем во всем теле. Наоборот, Эбби почувствовала непривычное онемение. Отстраненность. Ей показалось, будто она плывет под потолком и издали наблюдает за объятиями и поцелуями двух незнакомых людей.
И точно так же, откуда-то издалека, прозвучали его слова:
— Поехали домой.
Бернард Кацка стоял рядом с дежурным и смотрел за парой, направлявшейся к дверям. От его внимания не ускользнуло, с какой нежностью и заботой доктор Ходелл обнимал эту женщину. Такое в полицейском участке увидишь не каждый день. Заботу. Любовь. Куда чаще пары ссорились, кричали друг на друга. Синяки на лицах, разбитые губы, пальцы, готовые вцепиться в волосы. Или нескрываемое вожделение. Вожделение он видел постоянно. Некоторые женщины забывали, что находятся в стенах полицейского участка, и вели себя с откровенным бесстыдством шлюх, фланирующих по улицам «Поля боя». Кацка не был совсем невосприимчив к подобным вещам. Его организм иногда тоже требовал интимной близости с женщиной.
Но любовь… Он слишком давно не испытывал любви. И сейчас он завидовал Марку Ходеллу.
— Эй, Слизень! — крикнули ему. — Вас вызывают по третьей линии.
Он потянулся к телефону.
— Детектив Кацка слушает.
— Отдел медицинской экспертизы. С вами хочет поговорить доктор Роуботам. Не вешайте трубку. Сейчас он подойдет.
Кацка ждал, оглядывая пространство возле дверей. Эбби Ди Маттео и Марк Ходелл ушли.
«У этой пары есть все, — думал он. — Внешность. Деньги. Завидная карьера. Какая женщина согласится рискнуть достигнутым, чтобы избавить от боли умирающую старуху?»
— Слизень, ты еще не уполз? — послышался в трубке голос Роуботама.
— Нет. А в чем дело?
— Сюрприз у меня.
— Хороший или плохой?
— Назовем его неожиданным. Я получил результаты ГХМС по телу доктора Леви.
За аббревиатурой скрывалась газовая хромато-масс-спектрометрия. Ее методами криминалистическая лаборатория определяла содержание наркотиков и токсинов.
— Ты же вроде искал и ничего не нашел, — заметил Кацка.
— Верно. Мы не обнаружили обычных препаратов. Наркотиков, барбитуратов. Но они определяются методом иммунологического анализа и тонкослойной хроматографии. А доктор Леви был врачом, и я подумал, что в его случае нам нельзя ограничиваться обычными анализами. Я проверил его тело на фентанил, фенциклидин и ряд летучих соединений. И вдруг проба из мышечной ткани дала положительную реакцию на сукцинилхолин.
— Это что такое?
— Нервно-мышечный блокирующий агент. По воздействию соперничает с ацетилхолином — нейтротрансмиттером, который вырабатывает организм. Эффект похож на d-тубокурарин.
— Курарин… схоже с ядом кураре?
— Да, но сукцинилхолин имеет другой химический механизм. Его широко применяют при операциях. Он позволяет обездвижить мышцы на время операции. Облегчает газообмен в легких.
— Ты хочешь сказать, что доктор Леви был парализован?
— Да. Он был совершенно беспомощен. Самое скверное, что сознание не отключалось. Все понимал, но оказать сопротивление не мог… Страшнее смерти не придумаешь.
— Как это вещество вводится в организм?
— Обычная инъекция.
— Мы не обнаружили на его теле следов иглы.
— Ему могли сделать укол в голову. Волосы скроют след так, что и не заметишь. Быстрый булавочный укол. Мы вполне могли пропустить след, учитывая посмертные изменения тела.
Кацка задумался. Он вспомнил разговор с доктором Ди Маттео. Тогда он не придал особого значения ее словам.
— Скажи, ты бы мог посмотреть результаты двух давнишних вскрытий? Шесть лет назад с моста Тобин прыгнул человек по имени Лоренс Кунстлер.
— Повтори еще раз его имя… Так. Записал. А кто второй?
— Доктор Хеннесси. Имени его не помню. Несчастный случай. Отравился угарным газом. Вся семья погибла.
— Кажется, что-то помню. У них был совсем маленький ребенок.
— Да, эта история. Я постараюсь провернуть запросы на эксгумацию.
— Слизень, ты что собрался искать?
— Пока не знаю. То, что просмотрели тогда, но найдем сейчас.
— И ты хочешь что-то найти в останках шестилетней давности? — засмеялся неисправимый скептик Роуботам. — Да ты никак решил заделаться оптимистом.
— Миссис Восс, вам опять прислали цветы. Принести сюда? Или вы хотите, чтобы я оставила их в гостиной?
— Нет, принесите сюда, — попросила Нина.
Сидя в кресле возле своего любимого окна, она смотрела, как горничная внесла вазу в спальню и поставила на ночной столик. Теперь женщина стремилась придать букету более привлекательный вид, разделяя стебли. Нину омыло волной аромата шалфея и флоксов.
— Поставьте вазу сюда, рядом со мной.
— Хорошо, мэм.
Горничная перенесла вазу на чайный столик возле кресла Нины. Но вначале ей пришлось убрать оттуда вазу с восточными лилиями.
— Это ведь не ваши привычные цветы?
Чувствовалось, горничная не одобряет букет, присланный хозяйке.
— Да, — улыбнулась Нина, глядя на необычную подборку.
Она любила цветы и хорошо разбиралась в них. Бегло взглянув на сполохи красок, она сразу определила, из чего составлен букет. Русский шалфей и розовые флоксы. Фиолетовые рудбекии и желтые гелиопсисы. И ромашки. Множество ромашек. Такие обычные, неприметные цветы. И как только кому-то удалось найти ромашки в середине октября?
Она провела рукой по головкам цветов, вдыхая ароматы позднего лета. Нина помнила запахи своего сада. Как она любила возиться с цветами. Болезнь лишила ее и этой радости. Лето прошло. Их дом в Ньюпорте закрыт на зиму. Наступил самый ненавистный для нее сезон. Увядание сада. Возвращение в Бостон, в этот дом с позолоченными потолками, резными дверными проемами и ванными из каррарского мрамора. Здесь было много темного дерева, а оно всегда действовало на нее угнетающе. Их летний дом был пронизан светом, теплым ветром и запахом моря. А бостонский дом всегда навевал мысли о зиме.
Нина вытащила ромашку и вдохнула ее резкий запах.
— Может, вернуть обратно лилии? — предложила горничная. — Они так прелестно пахнут.
— У меня от них болит голова. А кто прислал этот букет?
Горничная отцепила прикрепленный к вазе конвертик, открыла клапан, достала карточку.
— Здесь написано: «Миссис Восс. Скорейшего выздоровления. Джой». Больше ничего.
Нина наморщила лоб:
— У меня нет знакомых женщин по имени Джой.
— Возможно, потом вспомните. Не хотите ли прилечь? Мистер Восс говорит, что вам нужен отдых.
— Я уже належалась в постели.
— Но мистер Восс говорит…
— Я лягу. Попозже. А сейчас я хочу еще посидеть у окна. Одна.
Горничная застыла в нерешительности. Потом, кивнув, с явной неохотой покинула спальню.
«Наконец-то, — подумала Нина. — Наконец-то я одна».
Всю прошлую неделю, едва она вернулась из клиники, ее постоянно окружали люди. Частные сиделки, врачи, горничные. И Виктор. Прежде всего Виктор, буквально нависший над ее кроватью. Он читал ей вслух все открытки с пожеланием выздоровления, следил за всеми ее телефонными разговорами. Защищал ее, изолировал от окружающего мира. Делал узницей этого дома.
И все потому, что он ее любил. Слишком сильно ее любил.
Нина устало привалилась к спинке кресла. На противоположной стене висел ее портрет, написанный вскоре после женитьбы. Виктор сам нашел художника и даже выбрал платье, которое она должна была надеть для позирования. Длинное платье из розовато-лилового шелка, по которому шли неброские розы. На портрете Нина стояла под деревом. Ствол дерева обвивал плющ. В одной руке она сжимала белую розу, вторая была неуклюже опущена. На губах застыла робкая, неуверенная улыбка, словно в тот момент она думала: «Я тут стою вместо другой женщины».
От девушки на портрете ее отделяло двадцать пять лет. Вглядываясь в знакомый холст, Нина убеждалась, что за эти годы она почти не изменилась. Конечно, внешне она уже не та юная невеста в саду. Нет былого крепкого здоровья, нет тех кипучих жизненных сил. Но ее характер во многом остался прежним. Все такая же робкая и неуклюжая. По-прежнему собственность Виктора Восса.
Она услышала его шаги и подняла голову.
— Луиза сказала, что ты все еще сидишь в кресле. — Виктор влетел в комнату. — Тебе необходимо вздремнуть.
— Виктор, я прекрасно себя чувствую.
— По тебе не скажешь, что ты достаточно окрепла.
— Но прошло уже три с половиной недели. Доктор Арчер говорил, что другие его пациенты в это время вовсю гуляют по ленте тренажера.
— Меня другие его пациенты не касаются. Я не сравниваю тебя с ними. Тебе необходимо лечь и поспать.
Нина выдержала его взгляд и твердым голосом сказала:
— Я не лягу. Мне хочется посмотреть в окно.
— Нина, я всего лишь забочусь о твоем здоровье.
Но она уже отвернулась от него и смотрела в парк. На деревья, листва которых из желтой превращалась в бурую. Цвет предзимья.
— Я бы хотела прокатиться на машине…
— Пока еще слишком рано.
— …к парку. К реке. Куда угодно, подальше от этого дома.
— Нина, ты меня не слушаешь.
Она печально вздохнула:
— Нет, Виктор. Это ты меня не слушаешь.
Супруги замолчали.
— А это откуда? — спросил он, указывая на вазу возле кресла.
— Недавно прислали.
— Кто прислал?
Нина пожала плечами:
— Какая-то женщина по имени Джой.
— Такие цветы можно охапками собирать по обочинам.
— Потому их и называют полевыми. Или луговыми.
Подхватив вазу, Виктор поставил ее на стол в дальнем углу спальни. На чайном столике вновь оказалась ваза с восточными лилиями.
— Все лучше, чем какая-то трава, — буркнул он и вышел из комнаты.
Нина смотрела на лилии. Они были прекрасны. Экзотические, совершенные цветы. Вот только их обволакивающий аромат вызывал у нее головную боль.
Смахнув невесть откуда появившиеся слезы, Нина заметила конвертик, присланный вместе с полевыми цветами.
Джой. Кто же такая эта Джой?
Нина открыла конверт, достала карточку. Только сейчас она заметила надпись на обороте: «Некоторые врачи всегда говорят правду».
Ниже стоял телефонный номер.
Нина Восс позвонила в пять вечера. Эбби была дома одна.
— Это доктор Ди Маттео? — негромко спросил женский голос. — Одна из врачей, которые всегда говорят правду?
— Здравствуйте, миссис Восс. Значит, мои цветы до вас все-таки дошли.
— Да, благодарю вас. И цветы, и ваше довольно странное послание.
— Я перепробовала все способы связи с вами. Письма. Звонки.
— Почти десять дней назад меня выписали из клиники.
— Но вы были вне досягаемости.
— Понимаю, — после недолгого молчания сказала Нина.
«Она даже не представляет, в какой изоляции живет, — подумала Эбби. — Не догадывается, что муж обрубил все ее связи с внешним миром».
— Скажите, сейчас кто-нибудь слышит наш разговор?
— Нет. Я одна. А в чем дело?
— Миссис Восс, мне необходимо увидеться с вами, но так, чтобы ваш муж не знал. Вы можете это устроить?
— Вначале скажите зачем.
— По телефону мне сложно вам объяснить.
— Я не стану встречаться с вами, пока не узнаю причины.
— Это… касается вашего сердца. Того, что вам пересадили в Бейсайде.
— И что?
— Никто не знает, кому оно принадлежало раньше. И откуда его доставили. — Эбби помолчала, затем тихо спросила: — Миссис Восс, а вы знаете?
Из трубки доносилось лишь быстрое, неровное дыхание Нины.
— Миссис Восс!
— Мне нужно идти.
— Подождите. Когда я смогу вас увидеть?
— Завтра.
— Каким образом? Где?
Снова возникла пауза, и только в самом конце, прежде чем повесить трубку, Нина сказала:
— Я найду способ.
Дождь безостановочно барабанил по полосатому навесу над головой Эбби. Она целых сорок минут стояла и мерзла напротив оптового склада сети магазинов Челуччи. К воротам склада без конца подъезжали грузовики, где их уже ждали рабочие с погрузчиками и тележками. В недрах здания исчезали безалкогольные напитки «Снэпл», чипсы «Фрито-лей», сигареты «Уинстон». С картонок промерзшей Эбби улыбался нестареющий малыш Дебби, любитель разных вкусных штучек.
Двадцать минут пятого. Дождь припустил еще сильнее. К нему добавился ветер. Эбби ругала себя, что выбрала обувь не по погоде. Ноги промокли и промерзли. Она торчала здесь целый час, с каждой минутой все больше убеждаясь, что Нина Восс не приедет.
Неподалеку от Эбби стоял грузовик компании «Прогрессо фудс». Его двигатель вдруг ожил. Грузовик рванулся с места, обдав ее облаком выхлопных газов. Эбби отвернулась. Наверное, за это время к тротуару и подъехал черный лимузин. Окошко водительского сиденья опустилось на несколько дюймов.
— Вы доктор Ди Маттео? — крикнул ей водитель. — Садитесь в машину.
Эбби не торопилась открывать дверцу. Стекла лимузина были сильно тонированы, но она все же различила чей-то силуэт на заднем сиденье.
— Садитесь. У нас мало времени, — поторопил ее водитель.
Сгибаясь под струями дождя, Эбби подошла к машине и открыла заднюю дверцу. Смахнув воду с лица, вгляделась в сумрак салона, где сидела единственная пассажирка. Увиденное неприятно поразило Эбби.
Нина Восс выглядела бледной, иссохшей. Ее кожа была совсем белой.
— Доктор, прошу садиться, — сказала она.
Эбби села рядом и захлопнула дверцу. Лимузин плавно взял с места и бесшумно заскользил в потоке машин.
Нина была в теплом черном пальто. Ее шею закутывал шарф. Лицо казалось лишь маской, за которой скрывалась пустота. Пациенты, успешно выдержавшие пересадку сердца, выглядели совсем не так. Эбби вспомнила румяное лицо Джоша О’Дея, его непоседливость и веселый смех.
Нина Восс была похожа на говорящий труп.
— Прошу меня извинить за опоздание, — сказала она. — Возникли некоторые сложности с отъездом из дома.
— Муж знает о нашей встрече?
— Нет.
Нина привалилась к мягкому сиденью. Ее лицо почти тонуло в черных складках шерстяного шарфа.
— Я за годы научилась не все рассказывать Виктору. Поверьте мне, доктор Ди Маттео, молчание — секрет счастливого брака.
— Мне думается, счастливый брак строится на других принципах.
— И на молчании тоже. Представьте себе.
Нина улыбнулась, повернувшись к окну. Размытый дневной свет скользил по ее лицу, образуя странные ломаные тени.
— Мужчин нужно защищать от очень многого. Главным образом — от них самих. Для этого и нужны мы, женщины. Думаю, вы это знаете. Но самое забавное — мужчины никогда не сознаются в своей зависимости от нас. Наоборот, они считают, что сами заботятся о нас. А мы знаем правду и просто молчим. — Она повернулась к Эбби, и ее улыбка померкла. — А теперь скажите… что Виктор натворил?
— Я надеялась, он вам рассказал.
— Вы говорили, это как-то связано с моим сердцем.
Нина приложила руку к груди. В сумраке салона ее жест выглядел почти религиозным. Отец, Сын, Святой Дух.
— Что вы знаете о моем сердце?
— Я знаю, что ваше сердце поступило в клинику не по обычным каналам. Почти все донорские органы проверяются на совместимость с организмом реципиентов через центральную службу регистрации. Ваше не прошло такой проверки. Согласно банку органов, вы вообще не получали донорского сердца.
Ладонь Нины, прижатая к сердцу, съежилась в плотный белый кулачок.
— Тогда откуда клиника получила сердце для меня?
— Я не знаю. А вы?
Лицо живого трупа молча смотрело на Эбби.
— Я думала, ваш муж знает, — сказала Эбби.
— Откуда ему знать?
— Он купил вам это сердце.
— Люди не могут покупать сердца.
— Имея большие деньги, люди могут купить что угодно.
Нина молчала, но ее молчание подтверждало фундаментальную истину: «Все продается».
Лимузин вывернул на Эмбанкмент-роуд. Теперь они ехали вдоль реки Чарльз в западном направлении. Поверхность реки была серой и бугорчатой от дождя.
— Как вы об этом узнали? — спросила Нина.
— С недавних пор у меня появилась уйма свободного времени. Просто удивительно, сколько всего успеваешь сделать, оставшись без работы. За последние несколько дней я узнала много чего. Не только о вашем сердце, но и о других. И должна вам сказать, миссис Восс, чем больше я узнаю, тем страшнее мне становится.
— Но почему вы решили говорить об этом со мной? Почему не обратились в полицию?
— Вы еще не слышали? У меня появилось прозвище — Доктор Болиголов. Говорят, я убиваю пациентов своей добротой. Все это, конечно, полная чушь, но люди всегда готовы верить худшему. — Эбби устало взглянула на реку. — У меня нет работы. Мне не верят. И у меня нет доказательств.
— А что у вас есть?
— Я знаю правду, — ответила Эбби, снова поворачиваясь к Нине.
Лимузин въехал в лужу. Под днищем зашумела вода, в стороны полетели брызги. Река осталась позади. Теперь они ехали в направлении парка Бэк-Бей-Фенс.
— Накануне вашей операции в десять вечера нам позвонили из Вермонта и сообщили, что в Берлингтоне найден донор. Через три часа донорское сердце доставили в операционную. Мы узнали, что изъятие сердца произведено в больнице имени Уилкокса хирургом Тимоти Николсом. Вам пересадили сердце. Эта операция ничем не отличалась от множества аналогичных. В Бейсайде их делают постоянно.
Эбби помолчала.
— Обычная операция, если бы не одно большое «но». Никто не знает, откуда мы получили донорское сердце для вас.
— Вы же только что сказали: из Берлингтона.
— Так нам сообщили. Однако доктор Николс исчез. Возможно, он скрывается. А может, его уже нет в живых. В больнице имени Уилкокса утверждают, что в ту ночь у них вообще не проводилось изъятий донорских органов.
Нина молчала. Казалось, ей хочется втянуть голову и скрыться внутри своего пальто.
— Вы были не первой, — сказала Эбби.
Белое лицо-маска повернулось к ней.
— Были и другие?
— По крайней мере четверо. Я проверила данные за последние два года. И везде — одинаковый сценарий. В Бейсайд звонили из Берлингтона и сообщали об имеющемся доноре. Сердце привозили к нам, и всегда ночью. Дальше очередному пациенту пересаживали сердце, начинался процесс выздоровления и так далее. Но во всей картине была одна серьезная нестыковка. Если есть четыре донорских сердца, значит должны быть и четыре покойника. Мы с подругой проверили некрологи в берлингтонских газетах по этим датам. И не нашли ни одного.
— Тогда откуда приходят донорские сердца?
Нина смотрела на нее с недоверием.
— Этого я не знаю, — сказала Эбби.
Лимузин вывернул на север и теперь возвращался в район Бикон-Хилла, откуда началось их путешествие. Туда водитель ехал другой дорогой, не по набережной.
— У меня нет доказательств. Я не могу обратиться ни в Банк органов Новой Англии, ни куда-либо еще. Все знают, что я под следствием. Многие считают меня просто сумасшедшей. Потому я и обратилась к вам. Когда я впервые увидела вас в палате, я подумала: «Вот женщина, с которой я хотела бы дружить»… Миссис Восс, мне нужна ваша помощь.
Нина молчала. Она смотрела прямо перед собой. Ее лицо напоминало костяную фигурку. Эбби казалось, что миссис Восс мучительно принимает решение. Наконец оно было принято. Нина глубоко выдохнула:
— Я высажу вас здесь. Тот угол вас устроит?
— Миссис Восс, муж купил вам сердце. Если это сделал он, найдутся и другие покупатели органов. Мы ничего не знаем о донорах. Мы не знаем, как и…
Нина нажала кнопку переговорного устройства.
— Остановите здесь, — велела она водителю.
Лимузин подкатил к тротуару.
— Прошу вас выйти, — сказала Нина.
Эбби сидела не шевелясь. Она молчала. Дождь все так же барабанил по крыше лимузина.
— Пожалуйста… — прошептала Нина.
— Я думала, вам можно доверять. Я думала…
Эбби медленно покачала головой:
— Прощайте, миссис Восс.
На ее ладонь легла холодная рука. Эбби подняла голову. На нее смотрели испуганные глаза Нины Восс.
— Я люблю своего мужа, — сказала Нина. — А он любит меня.
— И это все оправдывает?
Нина не ответила.
Эбби вылезла, хлопнула дверцей. Лимузин тронулся с места. Эбби смотрела, как большая черная машина растворяется в сумерках.
«Больше мы с нею никогда не увидимся».
Понурив плечи, Эбби пошла навстречу дождю.
— Миссис Восс, теперь домой?
Голос водителя, искаженный переговорным устройством, вывел Нину из транса.
— Да. Отвезите меня домой.
Она еще плотнее завернулась в кокон пальто. За окном мелькали залитые дождем улицы. Нина думала, что скажет Виктору и о чем умолчит, не в силах сказать.
«Вот во что превратилась наша любовь, — думала она. — Секреты на секретах. И самый ужасный из них тот, что хранит Виктор».
Она заплакала, опустив голову. Это были слезы по Виктору, по их совместной жизни. Это были слезы по себе, поскольку Нина знала, что ей придется сделать, и боялась.
Струи дождя катились по стеклу, словно потоки слез. Лимузин вез ее домой, к Виктору.
