15

Он прикинул ее возраст. Где-то под пятьдесят. У нее было худощавое, высохшее лицо женщины, чей гормональный фон давным-давно успокоился, блеск молодости погас. По мнению Бернарда Кацки, это обстоятельство еще не лишало женщину привлекательности. Сексуальность — это не только сияние кожи и волос, но и острота языка, глубина глаз. Кацка встречал немало семидесятилетних женщин, которых никак не назовешь скучными, бесцветными старухами. К их числу относилась и его тетка Маргарет, остававшаяся старой девой. После смерти Энни они очень сблизились. Он с нетерпением ждал еженедельной встречи с Маргарет и их разговоров за чашкой кофе. Вероятно, это очень удивило бы его молодого коллегу Лундквиста. Тот придерживался традиционно мужских взглядов и считал: менопауза — финишная черта женщин, и те из них, кто ее пересек, не заслуживают его внимания. Мужчинам незачем тратить энергию и сперму на женщину, вышедшую из репродуктивного возраста. Неудивительно, что Лундквист обрадовался намерению Кацки побеседовать с Брендой Хейни. Он считал умение разговаривать с климактерическими и постклимактерическими дамами особым даром своего старшего коллеги. Во всем убойном отделе только Кацка обладал терпением и способностью их выслушивать.

Именно этим Кацка и занимался, вот уже пятнадцать минут смиренно внимая нелепым и чудовищным обвинениям, которые выдвигала Бренда Хейни. Следовать за ходом ее рассуждений было занятием нелегким. Женщина смешивала мистику с реальностью, ухитряясь в одной фразе собрать небесные послания и шприцы с морфином. Будь сама Бренда симпатичнее и добрее, Кацка даже подивился бы полету ее фантазии и парадоксальным суждениям. Увы, от голубых глаз Хейни не веяло теплом. Женщина была рассержена, а рассерженные люди не бывают привлекательными.

— Я об этом уже говорила в клинике. Обратилась прямо к мистеру Парру, их президенту. Он мне пообещал провести расследование, но прошло уже пять дней, и никаких результатов. Я звоню туда каждый день, и каждый день его секретарша мне говорит: «Расследование продолжается». Но сегодня я решила, что с меня хватит, и обратилась в полицию. Даже у вас от меня пытались отмахнуться. Направили к долговязому молодому парню. Какой мне смысл говорить с ним? Я верю в непосредственное обращение к высшим силам. Я постоянно обращаюсь к ним. Каждое утро, когда молюсь. А в данном случае высшая сила — это вы.

Кацка подавил улыбку.

— Мне ваша фамилия встречалась в газете, — продолжала Бренда. — В связи с тем мертвым доктором из Бейсайда.

— Вы имеете в виду доктора Леви?

— Да. Вот я и подумала: раз вы уже знаете, как обстоят дела в их больнице, с вами я и должна говорить.

Кацка едва не вздохнул, однако сумел удержаться. Люди типа Бренды сочтут это признаком усталости. Или, хуже того, скуки.

— Вы позволите взглянуть на письмо?

Бренда достала из сумочки сложенный лист. На нем была всего одна машинописная строчка: «Ваша тетя умерла не своей смертью. Друг».

— Оно было в конверте?

Бренда достала конверт, где стояли ее имя и фамилия, тоже отпечатанные на машинке. Заклеенный клапан конверта был надорван.

— Кто бы мог прислать вам это письмо? — спросил Кацка.

— Понятия не имею. Вероятно, одна из медсестер. Словом, человек, которому что-то известно.

— Вы говорили, что у вашей тети был рак в последней стадии. Она ведь могла умереть и естественным образом.

— Тогда зачем присылать мне письмо? Кто-то знает правду, но боится заявить о ней сам. Но этот человек хочет торжества правды. Я хочу того же.

— Где сейчас находится тело вашей тети?

— В морге «Сад успокоения». По-моему, клиника подозрительно быстро отправила туда ее тело.

— А кто принимал решение? Должно быть, кто-то из ваших общих родственников?

— Тетя перед смертью оставила распоряжение. Так мне сообщили в их больнице.

— Вы говорили с лечащими врачами вашей тети? Может, они смогли бы прояснить ситуацию?

— Я предпочитаю с ними не говорить.

— Почему?

— В этой ситуации они не вызывают у меня доверия.

— Понимаю.

Кацка все-таки вздохнул. Он вынул ручку, открыл записную книжку, нашел чистую страницу.

— Пожалуйста, назовите мне имена всех врачей, имевших отношение к вашей тете.

— Главным у них там доктор Колин Уэттиг. Но все решения принимал не он, а его ординатор. Вот за нее вам и стоит взяться.

— Ее имя?

— Доктор Ди Маттео.

— Эбигайл Ди Маттео? — удивленно переспросил Кацка, поднимая глаза на Бренду.

На лице Бренды заметно прибавилось недовольства.

— Вы ее знаете? — осторожно спросила Бренда.

— Приходилось говорить. Но совсем по другому вопросу.

— Надеюсь, ваше впечатление о ней не повлияет на расследование этого дела?

— Никоим образом.

— Вы уверены?

Бренда смерила его долгим взглядом. У кого-то такой взгляд наверняка вызвал бы раздражение. Кацка умел владеть собой и сейчас удивлялся, почему эта особа ему так неприятна.

Мимо стола прошел Лундквист, наградив шефа сочувственной улыбкой. Если бы не Кацка, ему пришлось бы самому говорить с Брендой. Парню было бы полезно поупражняться в вежливости и сдержанности. С этим у Лундквиста пока обстояло неважно.

— Мисс Хейни, я всегда стараюсь быть объективным, — заверил Кацка.

— Тогда повнимательнее присмотритесь к этой Ди Маттео.

— Но почему именно к ней?

— Потому что это она хотела смерти моей тети.

Обвинения Бренды отдавали надуманностью и пристрастностью. Кацка не верил в их серьезность. Но письмо — это уже не из области мистики и домыслов. Письмо существовало на самом деле, равно как и тот, кто это письмо прислал. Возможно, все было делом рук самой Бренды. Люди, жаждущие внимания, выдумывают штучки и похлеще. Кацке было легче поверить в авторство Бренды, чем в ее утверждение, будто Мэри Аллен умертвили врачи.

Его жена умирала медленно. За долгие недели, когда он почти ежедневно приезжал к ней в больницу, Кацка хорошо познакомился со спецификой палат для раковых больных. Он собственными глазами видел сострадание медсестер и решимость врачей-онкологов. Они знали, когда продолжать битву за жизнь пациента. Они знали, когда эта битва уже проиграна и страдающему, измученному пациенту не нужны дополнительные дни или недели жизни. Незадолго до смерти Энни Кацка сам хотел, чтобы она поскорее оставила этот мир. Ее страдания делались все невыносимее, и, если бы тогда врачи предложили ему такую возможность, он бы согласился. Но никто из врачей даже не намекал на подобное. Рак и так убивал людей достаточно быстро. Какой врач захотел бы рисковать своей карьерой, чтобы ускорить кончину обреченного пациента? И даже если врачи Бейсайда решились на такой шаг, можно ли квалифицировать его как убийство?

После визита Бренды Хейни Кацка с большой неохотой поехал в клинику Бейсайд. Он был обязан задать несколько вопросов. Информационная служба больницы подтвердила дату смерти Мэри Аллен, которую ему назвала Бренда. Причиной смерти значилась карцинома, давшая метастазы по всему организму. Больше ничего работник службы сообщить Кацке не могла. Доктор Уэттиг, с которым он намеревался поговорить, работал в операционной и едва ли освободился бы в течение ближайших нескольких часов. Тогда Кацка отправил сообщение на пейджер доктора Эбби Ди Маттео.

Она позвонила почти сразу.

— Здравствуйте, доктор. Это детектив Кацка. На прошлой неделе мы с вами уже беседовали.

— Да, я помню.

— У меня к вам ряд вопросов по другому делу. Где я могу с вами встретиться?

— Я в медицинской библиотеке. Наш разговор надолго?

— Постараюсь не злоупотреблять вашим временем.

В трубке послышался ее вздох, затем вымученное:

— Ладно. Библиотека на втором этаже, в административном крыле.

У Кацки был достаточный опыт разговоров с людьми. Обычно люди (подозреваемые не в счет) очень охотно говорили с полицейскими из убойного отдела. Им было любопытно узнать об убийствах и о специфике работы полицейских. Изумляли вопросы, которые ему задавали. Даже благообразные старушки и те жаждали подробностей, и чем более кровавых, тем лучше. Но доктор Ди Маттео еще тогда удивила его искренним нежеланием говорить. Интересно почему?

Медицинская библиотека находилась между отделом обработки данных и финансовым отделом. Несколько рядов книжных стеллажей, стол библиотекаря, полдюжины читательских кабинок, сгруппированных у одной стены. Доктор Ди Маттео стояла возле ксерокса, собираясь скопировать очередную страницу журнала по хирургии. На соседнем столе высились стопки уже сделанных копий. Кацку удивило, что врач занимается типично канцелярской работой. Удивила его и одежда Эбби: блузка с юбкой. Он считал, что в клинике все хирурги носят зеленые костюмы — своеобразную хирургическую униформу. При первой встрече Эбби Ди Маттео показалась ему привлекательной женщиной. Сейчас, видя ее в этой юбке, подчеркивающей фигуру, с волосами, раскиданными по плечам, Кацка изменил свое мнение. Доктор Ди Маттео была по-настоящему красивой женщиной.

Эбби подняла голову, слегка кивнув в знак приветствия. Только тогда Кацка заметил еще кое-какие отличия от той встречи. Сегодня доктор Ди Маттео держалась нервозно, если не сказать настороженно.

— Я почти закончила, — сказала она. — Еще одну статью скопирую, и все.

— Вы сегодня не дежурите?

— Почему вы так решили?

— Я думал, хирурги постоянно ходят в своих зеленых костюмах.

Эбби перевернула страницу, прижала ее крышкой и нажала кнопку копирования.

— У меня сегодня нет операций. Вот и полезла в дебри медицинской литературы. Доктору Уэттигу предстоит конференция. Он попросил меня подобрать материал.

Она снова опустила голову, словно ксерокс был сложным устройством, требовавшим ее предельного внимания. Когда аппарат выдал последние страницы, Эбби отнесла их на стол, попутно взяв степлер. Кацка выдвинул стул и сел.

— Появились новые сведения? — по-прежнему не глядя на него, спросила Эбби.

— По делу доктора Леви? Увы, нет.

— Я пыталась вспомнить еще какие-то подробности, но так и не вспомнила.

Собрав несколько листов, Эбби просунула их в пасть степлера и резко нажала рычаг.

— Я пришел сюда не по делу доктора Леви, — сказал Кацка. — Совсем по другому делу, связанному с одним из ваших пациентов.

— Да? — Эбби сунула в прорезь новую стопку листов. — И о каком пациенте мы говорим?

— О какой-то миссис Мэри Аллен.

Рука Эбби на мгновение застыла в воздухе, затем со всей силой надавила рычаг степлера.

— Вы ее помните? — спросил Кацка.

— Да.

— Насколько я знаю, она умерла на прошлой неделе. Здесь, в Бейсайде.

— Совершенно верно.

— Вы подтверждаете ее диагноз — метастатическую недифференцированную карциному?

— Подтверждаю.

— То, что у пациентки был рак в последней стадии, оканчивающейся смертью, — это вы тоже подтверждаете?

— Да.

— В таком случае смерть миссис Аллен была ожидаемым событием?

Эбби медлила с ответом. Не такой вопрос, чтобы его долго обдумывать. Ее молчание насторожило Кацку.

— Я бы сказала так: да, ее смерть была ожидаемым событием, — тщательно подбирая слова, произнесла Эбби.

Ему показалось, она догадывается, что он за ней пристально наблюдает. Кацка молчал. Он по опыту знал, как неуютно становится людям от такого молчания.

— Но можно ли считать смерть миссис Аллен в каком-то смысле необычной? — тихо спросил Кацка.

Только сейчас Эбби подняла на него глаза. Она сидела неподвижно. Она почти застыла.

— Необычной… в каком смысле?

— Обстоятельства смерти. То, как она умирала.

— Позвольте узнать, почему вы меня об этом спрашиваете?

— К нам обратилась родственница миссис Аллен, у которой есть опасения на этот счет.

— Вы говорите о Бренде Хейни? О ее племяннице?

— Да. Она думает, что ее тетка умерла по причинам, не связанным с болезнью.

— Вы что, пытаетесь превратить смерть миссис Аллен в убийство?

— Я пытаюсь установить, есть ли в обстоятельствах смерти миссис Аллен моменты, требующие полицейского расследования. Как вы считаете, есть?

Эбби молчала.

— Бренда Хейни получила анонимное письмо. В письме утверждалось, что смерть миссис Аллен не была вызвана естественными причинами. У вас есть основания… любые основания… предполагать, что это действительно так?

Кацка предвидел несколько вариантов ответа. Эбби могла рассмеяться и назвать его вопрос нелепым. Она могла сказать, что у Бренды Хейни не все в порядке с головой. Наконец, Эбби могла удивиться и даже рассердиться, что ее вынуждают отвечать на подобные вопросы. Все это было бы вполне нормальной, предсказуемой реакцией. Однако Кацка никак не ожидал услышать то, что он услышал.

Эбби вдруг побледнела.

— Детектив Кацка, я отказываюсь отвечать на ваши дальнейшие вопросы, — тихо произнесла она.

Едва полицейский ушел из библиотеки, Эбби в панике бросилась к ближайшему телефону и послала Марку сообщение на пейджер. К счастью, он сразу же ей позвонил.

— Этот детектив опять приходил, — прошептала она в трубку. — Марк, они знают про Мэри Аллен. Бренда успела сунуться в полицию. Коп расспрашивал меня об обстоятельствах смерти Мэри.

— Надеюсь, ты ему ничего не стала рассказывать?

— Нет, я… — Эбби шумно вздохнула, почти всхлипнула. — Марк, я вообще не знала, что ему говорить. Думаю, он и так что-то заподозрил. Я напугана. Он это понял.

— Эбби, слушай меня внимательно. Важно, чтобы ты правильно себя вела. Ты ведь не проболталась ему про морфин в твоем шкафчике?

— Марк, я едва ему это не сказала. Я была готова рассказать обо всех своих опасениях и подозрениях. Может, и надо было? Просто взять и рассказать, как есть?

— Ни в коем случае.

— Но почему? Не лучше ли самой рассказать? Он же все равно узнает. Рано или поздно он докопается. Я даже уверена.

Эбби снова вздохнула. Глаза защипало от подступивших слез. Еще минута, и она разревется. Здесь, в библиотеке, вызывая недоуменные взгляды.

— Я не вижу другого выхода. Я должна обратиться в полицию.

— А вдруг они тебе не поверят? Им достаточно узнать о морфине в твоем шкафчике — и все. Традиционный сценарий и очевидные выводы.

— Тогда что мне делать? Ждать, пока меня арестуют? Я этого не вынесу. Не смогу. — Ее голос дрогнул, и уже слабым шепотом Эбби повторила: — Не смогу.

— Пока у полиции нет против тебя никаких улик. Я ничего не стану им рассказывать. Уэттиг и Парр — тоже. Им огласка нужна ничуть не больше, чем тебе. Держись, Эбби. Уэттиг делает все, что в его силах, чтобы вернуть тебя в ординатуру.

Эбби немного успокоилась. Когда она заговорила снова, ее голос был тихим, но более уверенным.

— Марк, а если Мэри Аллен действительно убили? Тогда просто необходимо провести расследование. И лучше, если мы сами придем в полицию.

— Ты всерьез решила это сделать?

— Сама не знаю. Я постоянно об этом думаю. Нам следует пойти в полицию. Мы даже обязаны. Морально и этически.

— Тебе решать. Но я хочу, чтобы ты серьезно и обстоятельно подумала о последствиях.

Эбби и об этом уже думала. Думала об огласке. О возможности ареста. Эти мысли не давали ей покоя. С одной стороны, она понимала, что должна сделать решительный шаг, а с другой — боялась.

«Я трусиха. У меня пациентка умерла. Возможно, ее убили, а я лишь трясусь за собственную шкуру».

В зал вернулась библиотекарша, толкая скрипучую тележку с книгами. Усевшись за стол, она принялась ставить печати на внутренние страницы обложек. Шлеп. Шлеп.

— Эбби, прежде чем что-то сделать, основательно подумай, — сказал Марк.

— Потом поговорим. Мне надо идти.

Эбби повесила трубку. Она никуда не пошла, а вернулась за стол и вперилась в ксерокопии журнальных статей. Это был результат ее сегодняшней работы. Все утро она выбирала и копировала статьи. Врач, которому запрещено приближаться к пациентам. Хирург, изгнанный из операционной. Медсестры и санитарки не понимали, что случилось с доктором Ди Маттео. Наверняка уже поползли слухи, один другого нелепее. Утром, когда Эбби ходила по палатам, разыскивая доктора Уэттига, все медсестры (украдкой и открыто) смотрели на нее.

«А что они говорят за моей спиной?»

Она боялась узнать об этом.

«Шлеп-шлеп» прекратилось. Библиотекарша, забыв о книгах, тоже во все глаза смотрела на Эбби.

«Вот и она, как все в клинике, строит домыслы».

Покраснев, Эбби собрала листы в общую кипу и отнесла к столу библиотекарши.

— Сколько тут листов?

— Они все для доктора Уэттига. Оплата за счет ординатуры.

— Мне необходимо знать точное количество листов. Я веду журнал копирования. У нас такие правила.

Эбби не оставалось ничего иного, как взяться считать листы. Уж ей ли не знать характера этой женщины! Библиотекарша работала в Бейсайде со дня открытия клиники. Каждый новый выводок интернов узнавал, что правила в библиотеке устанавливает она. Эбби злилась на придирчивую библиотекаршу, на Бейсайд и на хаос, в какой превратилась ее жизнь. Но воевать с библиотечными правилами было глупо, и она пересчитала страницы.

— Двести четырнадцать, — объявила Эбби, снова плюхнув кипу на стол библиотекарши.

На верхнем листе ей в глаза бросилось имя Аарона Леви. Статья называлась «Сравнение коэффициента выживаемости после пересадки сердца у стационарных и амбулаторных реципиентов». Авторами были Аарон Леви, Раджив Мохандас и Лоренс Кунстлер. Еще одно неожиданное напоминание о смерти Аарона.

Библиотекарша тоже заметила имя Аарона и покачала головой:

— Трудно поверить, что доктора Леви нет с нами.

— Я вас понимаю, — пробормотала Эбби.

— И так странно видеть в одной статье оба имени, — качала головой библиотекарша.

— Вы о чем?

— Я сказала, странно видеть оба имени: доктора Кунстлера и доктора Леви.

— Простите, но доктор Кунстлер мне незнаком.

— Ничего удивительного. Он работал здесь задолго до вашего появления. — Библиотекарша убрала журнал копирования на полку. — Должно быть, уже лет шесть прошло с тех пор.

— С каких пор?

— Все это было очень похоже на дело Чарльза Стюарта. Знаете, наверное? Человек, который спрыгнул с моста Тобин. Вот и доктор Кунстлер прыгнул с того же моста.

Эбби смотрела на имена двух авторов.

— Он покончил с собой?

— Как и доктор Леви, — кивнула библиотекарша.

В столовой резались в маджонг. Игроки с таким азартом ударяли костями по обеденному столу, что шум проникал даже на кухню, мешая разговаривать. Вивьен плотно закрыла дверь и вернулась к мойке, куда поставила дуршлаг с проростками фасоли. Она обрывала засохшие хвостики, а верхушки проростков бросала в миску. Эбби и представить себе не могла, что кто-то может заниматься столь монотонным делом, как обрывание сухих хвостиков у проростков фасоли. Только скрупулезные китайцы. Так ей сказала Вивьен. Китайцы могли часами трудиться над каким-нибудь кушаньем, которое затем съедалось в считаные минуты. Да и кто бы заметил эти чертовы хвостики? Бабушка Вивьен обязательно заметила бы. И ее подруги — тоже. Попробуйте поставить им на стол блюдо с проростками фасоли, где обнаружится хотя бы пара хвостиков! Эти старухи мигом наморщат носы. А потому послушная внучка — она же талантливый хирург, готовящаяся открыть собственную практику, — усердно обрывала хвостики. Вивьен делала это быстро, ловко, как и все, к чему прикасались ее маленькие умелые пальцы. Параллельно она слушала рассказ Эбби, но руки китаянки не останавливались ни на секунду.

— Боже мой, — постоянно бормотала Вивьен. — Он же постоянно давит на тебя.

Грохот в гостиной ненадолго смолк. Вскоре начался новый тур игры. Бабушка Вивьен и ее гостьи оживленно болтали, то и дело азартно бросая кости в центр стола.

— Как ты думаешь, что мне делать? — спросила Эбби.

— Пойми, Ди Маттео, он обложил тебя со всех сторон.

— Потому я и приехала поговорить с тобой. Ты ведь тоже пострадала от Виктора Восса. Ты знаешь, на что он способен.

— Да, — вздохнула Вивьен. — Слишком хорошо знаю.

— Как по-твоему, мне стоит обратиться в полицию? Или держаться от них подальше и надеяться, что они не станут копать слишком глубоко?

— А что думает Марк?

— Он советует держать язык за зубами.

— Я с ним согласна. Можешь называть это моим врожденным недоверием к властям. Но если рассчитываешь на помощь полиции, значит ты им больше доверяешь.

Вивьен сдернула с крючка кухонное полотенце и вытерла руки.

— Ты действительно думаешь, что твою пациентку убили?

— А как еще объяснить запредельный уровень морфина?

— Ты же сказала, ей постоянно кололи морфин. Организм приспособился к высоким дозам, только бы избавиться от болей. Я не исключаю суммарное накопление морфина в организме.

— Нет. Такое могло случиться, только если ей ввели дополнительную дозу. По недосмотру или умышленно,

— Чтобы тебя подставить?

— Обычно никому и в голову не придет замерять уровень морфина в организме обреченных раковых пациентов! Кому-то понадобилось, чтобы это убийство не прошло незамеченным. И кто-то знал: это действительно убийство. Отсюда и письмо, отправленное Бренде Хейни.

— Но какие у нас основания подозревать Виктора Восса?

— Он хочет выгнать меня из Бейсайда.

— Только ли он?

«Неужели я мешаю кому-то еще?» — думала Эбби, глядя на Вивьен.

Грохот игральных костей в гостиной свидетельствовал о завершении очередного тура маджонга. Этот звук действовал Эбби на нервы. Она принялась ходить по кухне. На разделочном столе попыхивала рисоварка. На плите из-под крышек кастрюль поднимался пряный, пахнущий неведомой кулинарной экзотикой пар.

— Безумие какое-то. Я поверить не могу, что Мэри Аллен убили с единственной целью выгнать меня из Бейсайда.

— Джереми Парр озабочен спасением собственной шкуры. Восс и так уже дышит ему в затылок. Сама посуди. В попечительском совете клиники сплошь богатые дружки Восса. Они вполне могут сместить Парра, если он не подсуетится раньше и не уволит тебя. Пойми, Ди Маттео: это никакая не паранойя. Ты мешаешь не только Воссу.

Эбби плюхнулась на стул возле кухонного стола. От стука игральных костей у нее болела голова. Ничуть не лучше было верещание азартных старух на кантонском диалекте китайского языка. Вероятно, все они были глуховаты, и потому дружеская болтовня превращалась в крик. И как только Вивьен уживается со своей бабушкой? Эбби в первый же день сошла бы тут с ума.

— Но все ниточки так и так тянутся к Виктору Воссу, — сказала Эбби. — Он задался целью мстить мне.

— Тогда почему он отозвал иски? Этого человека не упрекнешь в непоследовательности. Он был готов размазать тебя по стенке. И вдруг… отзыв исков.

— Вместо обвинений во врачебных ошибках меня обвинили в убийстве. Какая чудесная альтернатива.

— Неужели ты не видишь явной бессмыслицы? Восс заплатил кругленькую сумму, чтобы состряпать эти иски и дать им ход. Я не верю, что его вдруг загрызла совесть. Его могли остановить только возможные последствия. Например, встречный иск. Ты собиралась подавать на Восса?

— Я говорила со своим адвокатом. Он мне отсоветовал.

— Тогда почему Восс отозвал иски?

Эбби, как и Вивьен, не понимала причин.

Этот вопрос не давал ей покоя, когда она двинулась в обратный путь из Мелроуза, где жила Вивьен. Время близилось к вечеру. Шоссе номер один, как всегда, было плотно забито машинами. Моросил дождь, однако Эбби не стала закрывать окна. Свиное зловоние так до конца и не выветрилось из салона ее машины. Возможно, этот смрад поселился здесь навсегда. Вечное напоминание о гневе Восса.

Она приближалась к мосту Тобин — месту, где Лоренс Кунстлер решил свести счеты с жизнью. Эбби сбросила скорость. Болезненное любопытство заставило ее при въезде на мост оглянуться по сторонам. Пасмурное небо делало реку почти черной. Ветер морщил воду. Утонуть в реке — она бы не согласилась на такую смерть. Она представила трясущиеся от ужаса руки и ноги. Горло, которое захлестывает холодная вода. Интересно, оставался ли Кунстлер в сознании, когда его тело погрузилось в воду? Может, он боролся с речным течением, пытаясь выплыть? Потом ее мысли переметнулись на Аарона. Два врача, два самоубийства. Она забыла спросить Вивьен о Кунстлере. Если тот погиб всего шесть лет назад, Вивьен, скорее всего, слышала о нем.

Эбби так глубоко задумалась о воде, что не заметила, как автомобиль впереди нее снизил скорость. Проезд по мосту был платным, и это тормозило вереницу машин. Вскоре передняя машина остановилась.

Эбби нажала на тормоза. Еще через секунду она ощутила удар в бампер. В зеркало заднего обзора она увидела лицо женщины. Та виновато кивала, извиняясь за оплошность. Движение на мосту полностью замерло. Эбби вылезла наружу и бросилась осматривать повреждение.

Женщина из задней машины тоже вылезла. Она нервозно поглядывала на Эбби, пока та проверяла состояние заднего бампера.

— По-моему, никаких следов, — сказала Эбби.

— Простите мою невнимательность, — затараторила женщина.

Передний бампер ее машины также не пострадал.

— Стыдно признаваться, но я больше следила не за дорогой, а за наглецом позади меня. — Она кивнула на бордовый фургон, остановившийся неподалеку. — Он так и норовил меня боднуть. А потом я ударилась в вашу машину.

Кто-то нажал на клаксон. Движение возобновилось. Эбби вернулась в машину. Проезжая мимо будки контролера, она не смогла удержаться и еще раз оглянулась на мост Тобин, откуда Лоренс Кунстлер совершил свой смертельный прыжок.

«Аарон и Кунстлер были хорошо знакомы. Они вместе работали. Вместе написали ту статью».

Эти мысли не оставляли ее на всем пути в Кембридж. Два врача из одной команды трансплантологов. И оба покончили жизнь самоубийством.

Интересно, был ли Кунстлер женат? Если был, испытывала ли его вдова то же недоумение, что и Элейн?

Она обогнула Гарвард-Коммон. Сворачивая на Брэттл-стрит, Эбби мельком взглянула в зеркало заднего обзора.

Бордовый фургон ехал следом за ней. И тоже свернул на Брэттл-стрит.

Проехав целый квартал и миновав Уиллард-стрит, Эбби снова посмотрела в зеркало. Фургон по-прежнему двигался за ней. Но тот ли это наглый водитель, о котором говорила женщина на мосту? Тогда Эбби не удостоила машину внимательным взглядом, заметив лишь цвет. Ей почему-то стало не по себе. Возможно, ее состояние никак не было связано с бордовым фургоном. Проехала по мосту Тобин, вспомнила смерть Кунстлера. Потом смерть Аарона.

Повинуясь импульсу, Эбби свернула на Мерсер-стрит.

Фургон свернул туда же.

Эбби вывернула влево, на Кэмден, затем вправо, на Оберн-стрит. Она впилась глазами в зеркало заднего обзора, почти ожидая, что фургон появится. Только снова вывернув на Брэттл-стрит и не увидев фургона, она облегченно вздохнула. Ну и трусиха!

Она свернула к дому, потом в знакомый проезд. Марк еще не возвращался. Это ее не удивило. Невзирая на дрянную погоду, они с Арчером решили устроить новый тур водных гонок вокруг буя. Марк сказал, что плохая погода настоящему яхтсмену не помеха и отменить гонки их может заставить только ураган.

Эбби вошла в дом. Внутри было сумрачно. Из окон лился неяркий светло-серый свет пасмурного дня. Эбби уже собиралась включить настольную лампу, как вдруг услышала негромкое тарахтение автомобильного мотора, доносившееся с Брустер-стрит. Она выглянула в окно.

К дому приближался бордовый фургон. Поравнявшись с проездом, машина поползла еле-еле. Похоже, водитель фургона внимательно разглядывал машину Эбби.

«Запереть двери. Немедленно запереть двери!»

Эбби подбежала к передней двери, лязгнула тяжелой задвижкой и дополнительно закрылась на цепочку.

А задняя дверь? Она заперта?

Эбби бросилась в кухню. На задней двери не было задвижки. Только врезной замок с кнопкой фиксации. Эбби нажала кнопку и пододвинула к двери тяжелый стул, подперев им дверную ручку.

Вернувшись в гостиную, она встала за шторой и осторожно выглянула в окно.

Фургон уехал.

Эбби вертела головой, оглядывая улицу. Никого. Только мокрые тротуары.

Она не стала задергивать шторы и включать свет. Сидя в темной гостиной, она ждала, когда фургон появится снова. Может, заявить в полицию? Но что она скажет? Ей никто не угрожал. Эбби просидела так почти час. Ни фургона, ни Марка.

«Ну возвращайся, — мысленно просила она. — Слезь со свой дурацкой яхты и вернись домой».

Эбби представила, каково сейчас Марку на палубе «Моего пристанища». Ветер хлопает парусами. И вода. Вода сверху, вода вокруг. Бурлящая вода под серыми небесами. Похожая на речную. Совсем как под мостом Тобин, где утонул Кунстлер.

Она позвонила Вивьен. Там еще сидели бабушкины гости. В трубке слышались раскаты смеха и громкая китайская речь.

— Эбби, я тебя очень плохо слышу. Повтори свой вопрос, — попросила Вивьен.

— В команде трансплантологов работал еще один врач. Он умер шесть лет назад. Ты его знала?

— Да, — выкрикнула Вивьен. — Но, по-моему, это было не так давно. Года четыре.

— Ты что-нибудь знаешь о причинах самоубийства?

— Это было не самоубийство.

— Как?

— Подожди немного. Я перейду к другому аппарату.

Эбби не знала, сколько ей пришлось ждать. Все это время из трубки доносились всплески смеха и речь, в которой Эбби не понимала ни слова. Наконец Вивьен подняла трубку другого телефона.

— Да, бабуля, я взяла. Можешь вешать.

Смех и китайская речь смолкли.

— Ты сказала, это было не самоубийство. Тогда что?

— Отравление угарным газом. В системе отопления возникла неисправность, отчего в доме начал скапливаться угарный газ. Этот доктор не один погиб. Отравились его жена и маленькая дочка.

— Постой. Ты ничего не путаешь? Я говорю о человеке по имени Лоренс Кунстлер.

— Не знаю я никакого Кунстлера. Должно быть, это случилось до моего прихода в Бейсайд.

— А тогда кто отравился угарным газом?

— Анестезиолог. Работал на месте Цвика. Имени не помню, а фамилия вертится на языке… Вспомнила. Хеннесси.

— Он работал в команде трансплантологов?

— Да. Совсем молодой. Его только-только приняли в штат клиники. Но проработал он недолго. Помню, как-то перед смертью говорил, что подумывает вернуться обратно на Запад.

— Ты уверена, что это был несчастный случай?

— А как еще называть отравление угарным газом?

Эбби смотрела на пустую улицу и молчала.

— Эбби, у тебя еще что-то случилось?

— Меня сегодня преследовала какая-то машина. Фургон.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Марк до сих пор не вернулся. Уже почти стемнело. Он должен был бы вернуться. У меня из головы не выходит смерть Аарона. И того человека, о ком я тебя спрашивала, — Лоренса Кунстлера. Он спрыгнул с моста Тобин. И теперь ты рассказываешь мне про анестезиолога Хеннесси. Получается, три смерти.

— Точнее, два самоубийства и один несчастный случай.

— Многовато для врачебного персонала одной больницы.

— Выходит за рамки статистики? А может, работа в Бейсайде отрицательно сказывается на врачах. Вгоняет их в депрессию.

Шутка получилась плоской, и Вивьен это поняла. Помолчав, она спросила:

— Ты всерьез считаешь, что тебя кто-то преследовал?

— А что ты говорила мне сегодня? «Пойми, Ди Маттео: это никакая не паранойя. Ты мешаешь не только Воссу».

— Но я все-таки имела в виду Восса. В меньшей степени Парра. У них есть причины давить на тебя. Только зачем им пугать тебя каким-то фургоном? И какое отношение это имеет к Аарону и тем двоим?

— Сама не знаю, — призналась Эбби.

Она забралась на стул с ногами. Для тепла. Для самозащиты.

— Но мне почему-то становится все страшнее. Я часто думаю об Аароне. Я передала тебе слова детектива. Может, смерть Аарона и не самоубийство.

— У него есть доказательства?

— Если и есть, мне он их не сообщил.

— Но он мог рассказать Элейн.

Это мысль. Конечно. Вдове, которая хочет знать обстоятельства смерти мужа и требует подробностей.

Повесив трубку, Эбби нашла номер Элейн Леви. Она собиралась с духом, чтобы позвонить. За окнами совсем стемнело, а Марк все не возвращался. Морось сменилась типичным осенним дождем, изматывающим своей монотонностью. Эбби задернула шторы и включила свет. Весь свет. Ей хотелось света и тепла.

Наконец Эбби набрала домашний номер Элейн Леви.

В трубке прозвучало три длинных гудка. Эбби откашлялась, собравшись оставить сообщение на автоответчике. Но вместо традиционного обращения в трубке трижды пронзительно пискнуло, после чего включилась запись: «Набранного вами номера не существует. Пожалуйста, будьте внимательнее и повторите попытку…»

Эбби повторила попытку, сосредоточенно нажимая каждую кнопку. И опять — четыре гудка, три писка и стандартное уведомление: «Набранного вами номера не существует…»

Ей показалось, что телефон ее предал. Почему Элейн сменила номер? Кто мешал ей своими звонками?

К дому подъехала машина. Эбби подбежала к окну и заглянула в щель между шторами. По проезду медленно двигался «БМВ».

Она молча вознесла благодарственную молитву.

Марк вернулся домой.