37
Проехав несколько километров, я, остановился на поляне, жадно вдыхая морозный воздух. Потом взял досье Шопара и вытряхнул на ладонь конверт с фотографиями. Увидев первые снимки, я сразу протрезвел.
Манон поднимают на поверхность. Снимки сделаны наспех, кадры не в фокусе, снимали со вспышкой: розовая куртка, металлический отблеск носилок, термоодеяло, свисающая белая рука. Другой снимок – портрет живой Манон, она улыбается, глядя прямо в объектив. Овальное личико. Большие светлые глаза – жадные, любопытные. Белокурые, почти белые волосы. Призрачная, хрупкая красота, как передержанная фотография, со светлыми ресницами и бровями.
На следующем снимке – Сильви Симонис. Она была такая же яркая брюнетка, как ее дочь – блондинка. И необычайно красива: густые брови, как у Фриды Кало, большой, красиво очерченный чувственный рот, матовая кожа. Только глаза светлые, как две капли голубоватой застывшей воды. Как ни странно, но девочка на фотографиях выглядела взрослее матери. Обе были совершенно не похожи друг на друга.
Я поднял глаза. Всего два часа дня, а солнце уже садится. Над лесом сгущалась мгла. Пора было навести порядок в моем расследовании. Я достал мобильник.
– Свендсен? Это Дюрей. Ты посмотрел досье?
– Потрясающе! Это что-то сверхъестественное.
– Прекрати болтать. Ты что-нибудь нашел?
– Вальре хорошо поработал, – признал он. – Особенно с насекомыми. Ему кто-то помог?
– Один тип по фамилии Плинк – энтомолог-криминалист. Знаешь такого?
– Нет. Но это чувствуется. Убийца играет с хронологией смерти. Жутко, конечно, но вместе с тем виртуозно!
– Ну а еще что?
– Я начал составлять список кислот, которые он мог использовать.
– Эти препараты трудно достать?
– Да нет. Они есть в больницах или химических лабораториях. Я имею в виду не только научные лаборатории, но и любые промышленные по производству чего угодно, от разноцветного желе для детей до промышленных красителей…
Я уже поручил Фуко проверить все местные лаборатории, но только научно-исследовательские. Придется расширить зону поиска.
– По-твоему, он химик?
– Или человек, увлекающийся всем понемногу: химией, энтомологией, ботаникой…
– Скажи мне хоть что-нибудь, чего я еще не знаю.
– Я бы предпочел иметь дело с настоящим трупом и с настоящими ранами. Я подключил нескольких специалистов в разных областях. В своей области я обнаружил ошибку, которую допустил Вальре.
– Что за ошибка?
– Насчет языка. По мне, так он облажался.
– А что с языком?
– Разве он тебе не сказал, что язык отрезан?
Я выругался про себя. Он не только мне этого не говорил, но я и сам не удосужился внимательно прочитать протокол.
– Продолжай, – проворчал я, хлопая по карманам в поисках сигарет.
– По мнению Вальре, жертва сама откусила себе язык уже с завязанным ртом.
– Ты с этим не согласен?
– Нет. Трудно тебе объяснить, но, судя по количеству крови в горле, исключено, что это сделала сама жертва. Либо убийца отрезал ей язык еще при жизни и прижег рану, либо, что вероятнее всего, он сделал это, когда она была уже мертва. И не ради удовольствия. Для него это послание или трофей. Ему нужен был именно язык.
Прямая ссылка на речь или ложь. Намек на Сатану? В Евангелии от святого Иоанна говорится: «…Ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи». Я спросил:
– А лишайник?
– Здесь Вальре нечего было сказать. Ему следовало отправить образцы специалистам…
– Что ты и сделал, так?
– Все задействованы, я же говорю. Все лезут из кожи вон, старина.
– А что думают эти твои специалисты?
– Вообще-то такой лишайник растет под землей в темных пещерах. Но надо сделать анализы.
И тут меня озарило: у светящегося растения была определенная роль. Оно должно пролить свет на замысел убийцы. Естественный прожектор в грудной клетке, изъеденной личинками и гнилью… Свет, идущий из глубин. Второе имя дьявола – Люцифер, что по-латыни означает «несущий свет».
Я вдруг понял: тело Сильви было усеяно знаками – именами дьявола: Вельзевул – Повелитель мух; Сатана – Мастер лжи; Люцифер – Властелин света. На трупе было нечто вроде Троицы, только наоборот – Троицы Лукавого. Примитивный символ – распятие – лишь указывал на более сложные знаки, скрытые в самом теле. Этот убийца не просто считал себя служителем дьявола: он сам сочетал в себе все свойства, присущие Зверю. А Свендсен продолжал говорить:
– Эй, ты меня слушаешь?
– Прости, пожалуйста. Ты что-то сказал?
– Я увеличил снимки укусов. Они не дают мне покоя.
– А о них что скажешь?
– Пока ничего.
– Здорово!
– А ты сам? Где находишься? Чем занимаешься?
– Я тебе перезвоню.
Наверное, Свендсен говорил мне о скарабее, но я все пропустил. Эта вездесущность дьявола вызывала у меня смутное беспокойство. Нечто большее, чем обычное отвращение к убийствам. Я постарался заглушить это чувство сигаретой и набрал номер Фуко.
– Я прочитал протокол – просто бред какой-то! – выпалил он с ходу.
– Ты начал поиски схожих случаев по стране?
– Разослал внутриведомственный запрос. Кроме того, пропустил данные через систему поиска и сделал пару звонков.
– Результаты есть?
– Пока ничего. Но если он уже убивал, это обязательно всплывет. Почерк очень уж… своеобразный.
– Ты прав. Что там с питомниками?
– Кое-что есть.
– Лаборатории?
– То же самое. Понадобится еще несколько часов.
– Позвони Свендсену. Он даст тебе более подробный список химических лабораторий.
– Мат, мы и этот-то еще не закончили, я…
– Богоматерь Благих дел?
– Я нашел историю монастыря. Ничего особенного. Сейчас это приют для миссионеров, которые…
– Больше ничего?
– В данный момент нет. Я…
– Я не просил тебя искать в Интернете! Оторвись от него, черт тебя подери!
– Но…
– Помнишь Unital6? Ассоциацию, которой Люк посылал мейлы. Выясни, не связана ли она с Благими делами.
– Ладно. Это все?
– Нет. Есть еще кое-что, посложнее.
– Ты всегда знаешь, чем порадовать.
Я вкратце пересказал ему историю Тома Лонгини. В 1989-м тринадцати лет от роду он был обвинен в непредумышленном убийстве. Задержан судебным следователем де Виттом, допрошен Судебной полицией Безансона, затем отпущен. Я объяснил, что он сменил фамилию и нет никаких следов, по которым можно было бы его найти.
– Ничего себе задание!
– Фуко, в последний раз предупреждаю: не вздумай опять лезть в Интернет. Обращайся за помощью к другим, но раскопай мне хоть что-нибудь!
Пробормотав себе под нос что-то неразборчивое, Фуко снова стал вежливым:
– А что у тебя? Что-нибудь сдвинулось? Все в порядке?
Я оглянулся вокруг: красный от заката лес постепенно тонул в наступающих сумерках. Тошнота подкатывала к самому горлу, голова забита сатанинскими знаками.
– Нет. Не в порядке. Но это как раз означает, что я двигаюсь в правильном направлении.
Я отключил телефон и повернул ключ зажигания. Заросли елей, голые холмы, низкие облака – все пришло в движение. В воздухе кружились прозрачные снежинки. Я свернул на объездную дорогу и теперь ехал мимо пестрых селений, окружавших Сартуи.
Вот промелькнули выбеленные известкой домики с бордовыми ставнями: поселок Король. Здесь ноябрьским вечером 1988 года пропала Манон. Я не стал тормозить. Сквозь стекла машины я ощутил холод и одиночество зданий, на которые уже надвигалась зима.
Проехав около километра, я разглядел пониже дороги скрытые под лиственницами бетонные бункеры. Я сбавил скорость и увидел канализационные колодцы, коленчатые трубы, прямоугольные резервуары. Очистные сооружения.
Место преступления.
Я нашел место, где припарковать машину. Затем захватил электрический фонарик, цифровой фотоаппарат и направился к очистным сооружениям. Дороги нигде не было – из папоротников торчали скалы зловещего красного цвета, поросшие зеленоватым мхом. Я углубился в заросли.
Пониже, среди камней, буйствовали трава, плющ и колючий кустарник. Я стал пробираться под елями вдоль труб. Сильно пахло смолой. Каждый раз, когда я отодвигал ветки, перед глазами сверкали зеленые искры. Над головой у меня по-прежнему кружился снег – светлый и призрачный.
Вот первый колодец, за ним – второй. Я ожидал увидеть цементные круги, но на самом деле колодцы были прямоугольные – бездонные скважины с прямыми углами. В каком из них погибла Манон? Я еще немного продвинулся вдоль труб. Ветер стих. Мне вспомнилось выражение: белое безмолвие.
Я ничего не испытывал. Ни страха, ни отвращения. Только ощущение перевернутой страницы. В этом месте не возникала вибрация, которой иногда бывает отмечено место преступления, где еще можно вообразить, как произошло убийство, почувствовать ударную волну. Я склонился над одной из скважин и попытался представить себе Манон, ее волосы на черной воде, разбухшую розовую куртку. Но ничего не увидел. На часах 14.30. Сделав для порядка несколько снимков, я направился к склону.
Именно тогда я услышал смех.
У колодца мелькнуло видение: руки, хватающие розовую куртку, послышался легкий смешок. Это было мимолетной вспышкой, а скорее, подспудным откровением, от которого хочется сощуриться и напрячь слух. Я собрался, карауля очередное видение, но ничего не произошло. Хотел было уйти, но тут меня застигла новая вспышка: чьи-то руки толкают куртку, мимолетное движение, шелест акрила по камню, крик, заглушённый бездной.
От потрясения я свалился в терновник. Значит, ужас еще не улетучился из этого места. Оно еще хранило отпечаток убийства. В том, что произошло, не было ничего сверхъестественного. Скорее способность воображения проникать в круг, отмеченный насилием, расшифровывать его, воспринимать на другом уровне сознания.
Я выбрался из кустарника и попробовал снова вызвать эти видения. Но ничего не вышло. С каждой попыткой они только удалялись, как сон, который после пробуждения улетучивается тем быстрее, чем больше стараешься удержать его в памяти.
Я повернул назад, пробираясь сквозь ветки и колючки. Казалось, земля прогибается у меня под ногами. Пора было пересекать границу.
