5
Среда, 16 ноября
18:34
Брикс прибыл из управления с целым эскортом служебных машин. К тому времени Лунд и Странге сложили более-менее точную картину того, что случилось. Давид Грюнер должен был заступить на дежурство в четыре часа дня. Микроавтобус и телефон принадлежали ему. Должно быть, кто-то напал на него, когда он выбирался из автомобиля со своей коляской, затолкал в маленькую комнатку в подвале и запер его там.
Брикс слушал их, шагая через парковку. Заходилась визгом сигнализация. Пожарные заканчивали свою работу, повсюду растекалась вода и пена. Из-за горького химического дыма было трудно дышать.
— У нас есть свидетели? — спросил он.
— Система видеонаблюдения отключилась как раз перед приездом Грюнера, — сказал Странге. — Информация о сбое была передана в обслуживающую компанию, их техников ожидали сегодня вечером.
— Мы должны были догадаться, — проговорила Лунд.
— Как? — воскликнул Странге. Он обернулся к Бриксу. — Мы нашли микроавтобус. Убийца соорудил что-то вроде таймера с помощью мобильного телефона. Мы ничего не успели бы сделать до того, как эта штука сработала.
Брикс задрал голову к потолку.
— Разбрызгиватели не сработали?
— Их тоже отключили, — подтвердила Лунд. — Тут действовал кто-то очень толковый. Если вы думаете, что это фанатик выскочил из мечети и…
Она замолчала, увидев выражение лица Брикса. Потом сделала один глубокий вдох, второй, пытаясь избавиться от вони, которая стояла в той маленькой комнатке в подвале и которая проникла в ее ноздри, в ее легкие, в ее тело. От того, что они там увидели, она не сможет избавиться никогда.
— Хотите взглянуть? — спросил Странге. — Это не… — Он переглянулся с Лунд. — Ничего подобного я не видел.
Шеф в сером шерстяном пальто пошел первым.
— Он разлил вокруг Грюнера бензин. Возможно, и на самого Грюнера тоже, как считают криминалисты, — продолжал Странге, пока они спускались по лестнице.
Запах дыма и чего-то еще усиливался с каждым шагом. Лунд подташнивало, она знала, чем так воняло: горелой плотью. По коридору и смежным помещениям ходили оперативники и криминалисты в белых защитных костюмах и масках, проводили осмотр места преступления, светя фонариками.
— Телефон в микроавтобусе был соединен с детонатором зажигательной бомбы, установленной под инвалидную коляску Грюнера, — рассказывал Странге. — Так что преступнику нужно было только позвонить с улицы и запустить устройство.
Лунд покачала головой:
— Почему нельзя было напрямую привести детонатор в действие?
Странге развел руками:
— Да, я тоже спрашивал криминалистов об этом. Они сказали, что второй телефон понадобился, чтобы быть ближе. — Он указал на низкий потолок. — Мы же под землей, помните? Грюнера он связал, засунул ему в рот кляп, а коляску приковал цепью к радиатору отопления. Бедный парень не мог двигаться, не мог кричать, просто сидел и ждал.
Странге вытащил из кармана белые марлевые повязки, передал по одной Бриксу и Лунд, но от запаха они спасти не могли.
— Что мы знаем о жертве? — спросил Брикс.
— Давид Грюнер, — заговорила Лунд. — Двадцать восемь лет. Служил под командованием Рабена в составе датского контингента «Эгир» в Афганистане. На парковку устроился около года назад, после того как его комиссовали по здоровью. Был ранен в бою.
Команда в белых костюмах вынесла в коридор почерневшую коляску вместе с телом, которое так обгорело, что в нем едва угадывались человеческие очертания.
Брикс подошел ближе, осмотрел ужасные останки, спекшиеся с металлическим каркасом коляски в единое целое. В области шеи на трупе висело что-то черное, вроде гипертрофированного ожерелья.
— Ноги он потерял в Афганистане, — добавил Странге.
— Это, кажется, автомобильная покрышка? — спросил Брикс.
Странге нагнулся и присмотрелся.
— Покрышки надевали на шею предателям в Южной Африке, — припомнил он. — Да, в его микроавтобусе мы обнаружили обрезанный армейский жетон. Похоже, одних рук дело.
— Если бы служба безопасности не скрыла от нас, где нужно искать… — пожаловался Брикс.
Лунд многозначительно посмотрела на него.
— Что? — спросил он.
— Преступник отключил систему наблюдения и пожарную сигнализацию. Настроил телефон для детонации бомбы. Кроме того… мы же вроде всех их задержали?
— Достаточно одного человека, — предположил Странге.
— Мне нужно позвонить, — скороговоркой выпалила Лунд и почти бегом бросилась в обратную сторону.
Этажом выше она отыскала подсобку, где была большая оцинкованная раковина. Там ее вырвало. Когда она полоскала рот, в подсобку заглянул Брикс — он искал ее. Она пару раз сплюнула и вытерла рот салфеткой, шеф ждал в стороне.
— Я должна была догадаться, — сказала она, когда отдышалась. — Как только увидела Рабена, надо было сразу что-то сделать.
— Вы сделали все, что можно.
— Если бы мы приехали на полчаса раньше… минут на пятнадцать…
— Лунд…
— Не справилась. Опять.
Она плеснула водой на лицо, достала еще салфетку, вытерлась.
— Не вините себя…
Она обернулась:
— Убиты трое. А мы по-прежнему тычемся как слепые котята…
Лунд решительно направилась к двери.
— Куда вы?
— Осмотрю все еще раз.
Через двадцать минут прибыл Эрик Кёниг. Брикс ввел его в курс дела в конце коридора, ведущего к комнате, где погиб Грюнер. Шеф службы безопасности не выразил желания подойти ближе.
— Точно так же покрышки надевали на жертв в Южной Африке, — сказал Брикс. — Если Странге прав, то так поступали с предателями.
— Не с предателями, а с информаторами, насколько я помню. Но о чем мог информировать бывший солдат-инвалид? И кого?
Лунд вернулась к месту взрыва и тщательно осматривала все вещественные доказательства, собранные криминалистами и разложенные по пакетам.
— Как я слышал, были свидетели, — произнес Кёниг, поглядывая на Лунд.
— Да, здесь видели Рабена.
— Вы подозреваете его?
Брикс нахмурился:
— Если это он, то только в случае с Грюнером. Но мы нашли в автомобиле жертвы обрезанный армейский жетон, как и при первых двух убийствах. Рабен сидел в Херстедвестере в то время и не мог совершить их.
Кёниг все смотрел на Лунд.
— Так это она привела вас сюда?
— Вместе со Странге. Если быть точным, она попросила Странге найти кого-нибудь из подразделения Рабена, так они вышли на Грюнера. Остается только сожалеть, что мне она об этом ничего не сообщила.
— Пока ничто не указывает на то, что Кодмани невиновен.
— Может, и нет, — сказал Брикс, внимательно следя за выражением лица Кёнига. — Солдаты поддерживают друг друга. Возможно, Рабен хотел попросить помощи. Или сам хотел помочь. Я думаю…
Лунд с головой ушла в найденные улики, не видела и не слышала, что происходит вокруг.
— Я думаю, будет лучше, если я отстраню ее от дела.
Кёниг удивленно вскинул брови:
— Почему вы вдруг так решили? Да, я помню, что сказал вчера. Но…
— Ведь это я вызвал ее, инициатива исходила от меня, а не от нее. Она может быть одержимой, когда дело касается расследования. Я бы…
— Вам не нравится думать, что вы достигнете результата за счет ее душевных страданий? — Кёниг усмехнулся. — Не волнуйтесь, Леннарт. У нас у всех случаются приступы совестливости время от времени. Я предложу вам две причины, чтобы оставить Лунд в отделе. Во-первых, я бы хотел знать, что она думает по поводу того Единоверца, о котором говорил Кодмани. Пока не будем ограничиваться одной-единственной версией, согласны?
— А во-вторых?
— Кодмани захотел, чтобы мы снова его допросили. Он утверждает, что может сообщить нечто важное. Но у него есть одно условие. — Кёниг кивнул на женщину в другом конце коридора. — Он будет говорить только с ней и ни с кем другим. — Шеф службы безопасности посмотрел на часы. — У меня назначена встреча в министерстве.
— Догадываюсь, что неприятная.
Кёниг промолчал. Когда они расстались, Брикс подошел к Лунд. Она внимательно разглядывала содержимое одного из пакетов с вещественными доказательствами, одновременно отвечая на телефонный звонок. Странге стоял рядом. Брикс молча ждал.
— У моей матери свадьба в субботу, — объяснила она, кладя мобильник в карман. — Она хочет, чтобы я поближе познакомилась с Бьорном.
— Кто такой Бьорн? — спросил Брикс.
— Ее жених, — ответила она таким тоном, будто это было очевидно. — Мне придется сейчас поехать домой, переодеться. А то запах…
— Конечно.
— Есть новости по Рабену? — спросила она.
Брикс покачал головой. У нее снова зазвонил телефон.
— Торт? — сказала Лунд. — Хорошо, я куплю торт. Что-что?
Потом она убрала телефон и вздохнула.
— В чем дело? — поинтересовался Странге.
— У Бьорна аллергия на орехи. И где я возьму ей торт без орехов?
— В кондитерской, — сказал Странге. — Нужно только сказать волшебную фразу: «Пожалуйста, мне торт без орехов».
— Я знаю, как покупать торты, — очень медленно выговорила Лунд.
— Займетесь этим позже, — остановил их Брикс. — Кодмани просится на допрос. И он хочет говорить только с вами.
Большие внимательные глаза Лунд уставились на него.
— Кондитерские не будут ждать меня всю ночь, Брикс.
Странге, уже доставая ключи от машины, бросил на ходу:
— Заедем по дороге.
Рабен смешался с толпой зевак, собравшихся поглазеть, как спасатели под дождем входят и выходят из офисного здания рядом со станцией Исландс-Брюгге. Капюшон он опустил на самые глаза, а в поношенной грязной куртке его вполне можно было принять за бездомного или пьянчугу, из тех, что живут на окраине города. Люди хоть и замечают их, но близко стараются не подходить.
Поэтому он смог увидеть, как из дверей вывезли каталку, на которой лежало что-то, закрытое черным полиэтиленом.
Через некоторое время вышла она. Та женщина-полицейский. Не красавица, да и на прическу много времени явно не тратила, но лицо ее невозможно было забыть из-за удивительных блестящих глаз, которые с живостью смотрели вокруг, ничего не пропуская.
Она всматривалась в толпу. Конечно, понимала, что он может быть где-то рядом. Рабен согнулся еще ниже и незаметно проскользнул в сторону моста и округа Вестербро.
Через двадцать минут ходьбы под мелким дождиком он снова был в церкви Торпе и рассказывал ему о случившемся. Священник казался испуганным.
— Но… ты же не видел, кого они вывезли, — сказал Торпе, он был в джинсах и рубашке. — Может, это вовсе не Давид.
Рабен сел на жесткую скамью — замерзший, голодный, несчастный. И очень одинокий. Ему хотелось поговорить с Луизой. Хотелось взять сына на руки.
— Это он.
— Может, просто несчастный случай…
— Грюнер мертв. Почему вы не хотите признать этого? Что-то происходит. Что-то ужасное…
Торпе, сильный мужчина, чуть не плакал. Он безвольно опустился на скамью в соседнем ряду и закрыл лицо руками.
— Нельзя раскисать! Соберитесь! — прикрикнул на него Рабен.
— У Давида остались жена и ребенок! — отозвался Торпе, поднимая на него влажные глаза. — И у тебя тоже семья. Подумай о них…
— Вы нашли остальных?
— Каких остальных? Ты что, все забыл? Мюга больше нет. Теперь и Давида тоже. Кроме тебя, остается только один человек — Лисбет Томсен.
— А как же Ведель? Он ведь вернулся целым. Я только слышал, у него немного крыша поехала…
— Ведель погиб в автокатастрофе в прошлом году. Так что остались только вы с Томсен.
Рабен чертыхнулся и поднял глаза к алтарю, посмотрел на фигуру на кресте.
— И где сейчас Томсен?
— Говорят, она недавно уехала из Копенгагена. Помнишь, какая она была: счастлива только в одиночестве…
От входной двери донесся звук — кто-то дергал дверную ручку. Рабен тотчас подскочил, сжал кулаки.
— Нет-нет, — успокоил его Торпе. — Думаю, это Луиза. Она звонила, пока тебя не было. Сказала, что ты подал ей знак. Конечно, я не сказал, что видел тебя, но она и слышать не хотела, пообещала прийти.
— За ней наверняка следят.
К Торпе уже вернулась его обычная рассудительность.
— Неужели ты думаешь, что она не понимает этого? — Он отвел его в боковой придел. — Посиди здесь, я проверю сначала.
Рабен молча смотрел на него.
— Я не выдам тебя, — сказал Торпе. — В Гильменде же не выдал. И здесь не собираюсь.
Спрятав Рабена, Торпе пошел открывать входную дверь.
Там стояла Луиза Рабен и говорила по телефону строгим материнским голосом:
— Йонас, делай так, как велит няня.
Торпе кивнул, приглашая ее войти.
— Ложись спасть. Я скоро вернусь.
Священник высунул голову за дверь, убедился, что рядом никого нет, и снова запер замок, потом ушел в свою комнатку в глубине церкви.
Когда из своего укрытия появился Рабен, она не бросилась к нему.
— Кто знает о том, что ты здесь? — спросил он.
— Никто. Я сказала няне, что встречаюсь с подругой. За мной ехала машина, но я зашла в бар на Вестерброгаде и вышла через заднюю дверь.
Он приблизился к ней, не зная, обнять ее или нет. В бледном свете уличных фонарей за высокими церковными окнами Луиза стояла не двигаясь, не улыбаясь.
— Я всех обзвонила, пытаясь найти тебя. Пастор не смог мне солгать. — Она вела себя натянуто и отстраненно, как будто чужая. — Зачем ты убежал из тюрьмы? Разве не мог подождать?
— Мюга и Грюнера убили.
Она отшатнулась, когда он хотел прикоснуться к ней.
— Как, и Грюнера тоже?
— Сегодня вечером.
— Почему?
— Я не знаю почему! Они все были напуганы, потому что помнили то, что случилось в Гильменде. А я не могу…
— О чем ты говоришь, Йенс?
В ее голосе звучал холод отчуждения, и это больно задело его. Луиза всегда была заодно с ним, и это было основой их отношений.
— Там, в Афганистане, что-то случилось…
— Но ведь когда ты вернулся, уже всё выяснили. А как же расследование, суд? Конечно, ты был тогда нездоров…
— Там что-то случилось. Я никогда не говорил тебе всю правду. Никто из нас об этом не говорил.
— О чем?
Рабен медленно повернул голову из стороны в сторону. Он так хотел ответить на этот вопрос. Но не мог.
— Я не помню. В голове какая-то каша… Мы вроде бы пошли в какой-то дом к местным. Там был один офицер. Потом взорвалась бомба. И после этого — сразу госпиталь в Дании. Но ведь было что-то еще… — Он в отчаянии ударил себя ладонью по лбу. — И оно сидит здесь, в этой голове, но… Мюг знал. Думаю, Грюнер тоже. Я видел это по их лицам…
— Ты встречался с Грюнером?
— Сначала я думал, что все это мои фантазии, что дело только во мне.
Он недоуменно посмотрел на нее. Такое выражение он уже видел у нее прежде, но когда? Ах да. Она же медсестра. С таким выражением она обычно разговаривает с больными людьми.
— Мне ничего не приснилось, — громче заговорил Рабен, беря ее за руки. — Все это было на самом деле. Я не сумасшедший, и они это знали, когда упрятали меня за решетку…
Она вырвалась от него.
— Йенс! Ты напал на человека в Вестербро, взял его в заложники. Утверждал, что он офицер. Ты чуть не убил его.
Рабен не знал, что сказать.
— А он был просто прохожим, — произнесла Луиза, подходя ближе, но не касаясь его. — Ты случайно встретил его на улице. Ты был болен. Может, до сих пор…
— Сейчас я здоров, — возразил он. — Если я не узнаю, что происходит, меня будут гноить в Херстедвестере до самой смерти.
— Нет… — Она вынула телефон, протянула ему. — Все зашло слишком далеко. Я хочу, чтобы ты позвонил в полицию и сдался. Сам. — Она попыталась вложить телефон ему в ладонь. — Или это придется сделать мне.
Он сжал голову руками, но не сдержал горького смеха.
— Мы придумаем, как все объяснить, — продолжала убеждать его Луиза. — Все, что тебе нужно, — это время. Делай так, как говорит Тофт, принимай лекарства.
Он не рассердился, этого он не мог себе позволить.
— Луиза, — сказал он и, прежде чем она успела увернуться, обнял ее за плечи. — Разве ты не понимаешь?
У нее заблестели глаза. Он не мог видеть, как она плачет.
— Я все это делал. Я делал все, что от меня требовали. И все равно меня не выпустили. У них есть причина.
Она все же вырвалась от него.
— Два года я тебя ждала! Одна, с ребенком. Ходила по докторам, обзванивала адвокатов. Я стала вдовой при живом муже…
— Я делал все, что от меня требовали, — повторил он тихо.
— Ты сбежал из тюрьмы. Ты ограбил заправку. И на что мы теперь можем надеяться?
— Кто-то убил Мюга. А потом и Грюнера.
— Ты нужен мне дома.
Ярость все же вырвалась наружу жаркой волной.
— Чего ты от меня хочешь? — взревел Рабен. — Чтобы я еще десять лет сидел за решеткой? Пока сын совсем не забудет меня, а ты не уйдешь к этому хлыщу Согарду?
Она развернулась и пошла к двери.
Они всегда умели говорить друг с другом, иногда говорили даже слишком много. Они стали друзьями прежде, чем стали любовниками. Она была прекрасным спутником жизни, больше, чем просто жена. Он думал, что это навсегда.
— Прости, — сказал он, догоняя ее. — Я во всем разберусь, обещаю. Я знаю, что делаю.
Она остановилась.
— Помоги мне, Луиза, — попросил Рабен. — Что-то нечисто. Кто-то хочет заткнуть нам рот.
— Йенс, мы маленькие люди…
— Для меня ты не маленькая. Для меня ты самый важный человек на свете. Ты и Йонас.
Ее яркие глаза вспыхнули.
— Тогда почему ты…
— Потому что я хочу домой. Хочу быть с вами обоими. Если я просто сяду и буду ждать…
Наконец-то она слушала его.
— То проведешь за решеткой полжизни, — закончила она за него.
— Нет. — Он прижал ее к себе. — Я отправлюсь вслед за Мюгом и Грюнером. В могилу.
Она растерянно обвела взглядом церковь, посмотрела на него.
— Нас осталось двое, — продолжал он. — Кроме меня, только Лисбет Томсен. Но она больше не живет в Копенгагене. В администрации части есть ее личное дело…
— Йенс!
— Я должен найти ее, предупредить. На, возьми. — Он отдал ей старый телефон Торпе. — Я найду себе другой. Позвоню тебе завтра утром. — Он прикоснулся губами к ее лбу. — Мне пора, любимая. Скоро и сюда придут.
— Куда ты пойдешь?
— Там целый город, — сказал он, обнимая ее. — Можно пойти куда угодно.
— Кто ты такой? — прошептала она и уперлась ладонями в его грудь.
— Я — Йенс. Тот же, что и всегда.
Она долго смотрела на него, не говоря ни слова.
— Поцелуй за меня Йонаса.
Только тогда она приникла к нему и на мгновение прижала губы к его щеке.
Вот и все, что осталось от их близости, с горечью думал Рабен. Он проводил жену до церковных дверей, посмотрел, как она уходит в темный город. И для него там найдется подворотня, где можно будет переждать ночь.
— Я не вижу никаких свидетельств того, что Монберг и Драгсхольм были знакомы лично, — сказала Карина, листая ежедневник. — Служба безопасности тоже в это не верит.
— Кёниг скрывал от всех положение дел с убийством, не имея на то серьезных оснований, — пробурчал Бук. — Разве я могу доверять ему в других вопросах?
— Его ведомство… присматривает за министрами. Вы ведь знаете об этом?
— Не сомневаюсь, у них куча фотографий, на которых я ем хот-доги. Послушайте, мы знаем, что эти двое встречались в гостинице на выходных перед тем, как ее убили. Зачем?
Она проверила ежедневник. Монберг выступал на семинаре по правам человека, который проводила «Международная амнистия». Драгсхольм состояла в организационном комитете.
— Ночь они провели вместе?
Она пожала плечами:
— Откуда мне знать? На семинаре я была только до обеда. Ее я никогда не видела. Но я уверена, что никакого романа у них не было, иначе я бы заметила.
В кабинет с мрачным видом вошел Плоуг. У него в руках была папка с новыми фотографиями, присланными прямо с места убийства на парковке бизнес-центра.
— Кто на этот раз? — упавшим голосом спросил Бук.
— Бывший солдат, был причислен к воинской части Рювангена. Служил вместе с Мюгом Поульсеном. Был ранен, стал инвалидом.
Фотографии были столь ужасны, что Карина, бросив один взгляд, отошла в сторону. Калека, сгоревший заживо в инвалидной коляске. Бук с трудом смог понять, что именно видит.
— Премьер-министр желает видеть вас и министра обороны, — сообщил Плоуг.
Бук не слушал.
— Мы должны выяснить, что связывает Монберга и Анну Драгсхольм. Мы должны выяснить, не скрыл ли Монберг информацию из личных соображений.
Плоуг уставился в залитое дождем окно. Он был смущен.
— Возможно, мне следует кое о чем вам рассказать. При нормальных обстоятельствах я бы не стал вторгаться в личную жизнь министров, но…
— Говорите, — приказал Бук.
— В последние месяцы на посту министра Монберг вел себя странно: отменял встречи, где его присутствие было необходимо, пропадал на полдня, на день. Это было так на него непохоже. И если я его спрашивал, у него всегда была готова уважительная причина…
— Ближе к делу! — воскликнул Бук.
Плоуг снял очки.
— Боюсь, его объяснения не всегда соответствовали действительности. Он лгал… — Чиновник явно страдал. — Мне. Все указывало на то, что он с кем-то встречается. — Он кашлянул. — Причем его семья ни о чем не догадывалась.
— Вы хотите сказать, у него была любовница? — потребовал Бук ясности.
— Ну если вы настаиваете на такой формулировке…
— И это была Анна Драгсхольм?
— Мне неизвестно, кто это был. Иногда он ночевал в гостинице в Клампенборге, а эта Драгсхольм, как я понял, жила неподалеку. При необходимости же он мог быстро вернуться оттуда в город, я полагаю.
— Служба безопасности никогда не говорила ни о чем подобном, — засомневалась Карина. — Монберг очень ответственный человек. Если бы он знал что-то полезное для расследования, он бы сообщил об этом полиции и всем, кому следует.
Бук достал из кармана плитку шоколада и разломил ее на части прямо над снимками с места убийства. Карина отказалась от предложенного ей куска.
— Монберг был министром юстиции, — сказал он. — Кому лучше знать, как спрятаться от службы безопасности, если не ему…
— Я бы советовал вам не упоминать о возможном романе Монберга с Драгсхольм на совещании с премьер-министром, — осторожно заметил Плоуг. — У Монберга масса друзей в правительстве. Он близок с премьер-министром и с министром обороны дружит много лет. Дело щекотливое, тут нельзя сболтнуть лишнего.
— У меня нет привычки болтать лишнее, — проговорил Бук, жуя шоколад.
Два его помощника промолчали.
— Или… есть? — спросил он.
Лунд допрашивала Кодмани в той же комнате, что и в первый раз, и с самого начала контролировала ситуацию. Странге взял стул и молча уселся на углу стола, положив перед собой блокнот и ручку.
Кодмани враждебно уставился на него:
— Я же сказал: только женщина.
— Это невозможно, — ответила Лунд. — Мой напарник будет вести записи. Вы хотели мне что-то сообщить?
Кодмани задумчиво погладил длинную черную бороду.
— Да, я хотел рассказать вам все, что мне известно о Единоверце. Это правда.
— Надеюсь.
— Это правда. Те люди… мои друзья, которых вы арестовали… Они ничего не сделали. Вы должны отпустить их.
Странге фыркнул. Лунд пнула его ногой под столом.
— Здесь не место для торговли. Мы арестовываем тех, кого подозреваем. Если они невиновны, то будут отпущены.
Его такой расклад, по-видимому, удовлетворил.
— Я понимаю, что совершил ошибку, и понимаю, что должен заплатить за это. Но виноват только я, никто другой.
— Какую ошибку?
Он уселся на стуле поудобнее, сложил руки на животе.
— Единоверец связался со мной через мой сайт. Я думал, что он искренний, но… — Кодмани вздохнул. — Теперь я вижу, что он просто использовал меня. Говорил мне то, что я хотел слышать. Он обманул меня. Мне казалось, что он понимает меня, мою веру, мои политические взгляды, мою ненависть к…
— Я не собираюсь писать биографию этой сволочи, — буркнул Странге, бросив ручку на стол.
Лунд подняла ее, вложила ему обратно в руку и потом приставила палец к своим губам, выразительно глядя на напарника. Кодмани с удовольствием наблюдал за этой сценкой.
— Я думал, что могу доверять ему, — продолжил марокканец. — Такой он был… убедительный. Он попросил меня арендовать абонентский ящик на почте для его пожертвований моему сайту. Потом он захотел загрузить видео на наш форум.
— И еще он попросил тебя убить пару-тройку датчан? — спросил Странге, не поднимая головы от блокнота.
Лунд метнула на него грозный взгляд.
— Он никогда не просил меня сделать ничего такого, что выглядело бы опасным или незаконным, — твердо произнес Кодмани. — Ничего такого. Я не воин… — Он склонился над столом, глядя прямо в глаза Лунд. — Мое единственное преступление — это то, что я радовался. Сначала. Когда узнал, что и ваши люди тоже умирают. Я думал: наконец-то вас наказали. Отомстили за нас хоть раз…
— А потом? — спросила она.
— Вы показали мне те фотографии. Теперь я знаю, что мы все заплатим за это.
Она тряхнула головой:
— В каком смысле?
Он рассмеялся:
— Вы мне показались умнее, чем остальные. Но и вы видите только то, что хотите видеть. Эти убийцы — не мои люди. Ими управляет кто-то другой. И этот кто-то ненавидит нас.
— Кто это?
— Вы же полиция, — сказал он с усмешкой. — Пойдите и найдите его. Я никого не убивал. Мои друзья никого не убивали. Но этот Единоверец…
— На каком языке он вам писал?
— Чаще на английском. Иногда на арабском. — С брезгливой гримасой: — Наверное, хотел произвести на меня впечатление. Он плохо знал мой язык. Думаю, он и сам догадывался об этом. Я спросил его однажды, откуда он родом. — Кодмани развел руками. — Он не ответил.
— Он писал что-нибудь о датском контингенте в Афганистане? Или об Анне Драгсхольм?
— Нет.
Было заметно, что Кодмани больше не хочет говорить.
— Вспомните что-нибудь еще, это важно…
— Этот человек просто слал мне письма на электронную почту. Он четко знал, что делает, и меня заставил работать на себя. Еще он использовал такие слова… — Кодмани быстро взглянул на Странге. — Очень точные и краткие. Как будто привык отдавать приказы. — Он вдруг порывисто подался вперед, словно его осенило. — Он писал как военный. Да, так и есть. Он военный.
— Да бросьте, — отмахнулся Странге. — С чего вы взяли?
Кодмани смерил его презрительным взглядом.
— Она задает мне вопросы, а не ты. — Он снова обратился к Лунд: — Единоверец — солдат. Я в этом уверен. Или, может…
— Что?
— Может, раньше был.
Как и в прошлый раз, за допросом через стекло наблюдали Брикс и Кёниг. Когда Кодмани увели, они встретились с Лунд и Странге.
Шеф службы безопасности выглядел еще более кисло, чем обычно.
— Я пока не собираюсь снимать с Кодмани подозрений, — сказал он. — Вся эта история с Единоверцем — чистой воды выдумка, такое у меня впечатление. Чем он может доказать хотя бы слово?
— Он говорит, что за Мусульманской лигой стоит именно Единоверец, — заметила Лунд. — Видео, связи с армией, солдатские жетоны. А у нас нет ничего, что указывало бы на Кодмани и его людей.
— Ничего, — согласился Брикс. — Нам следует сосредоточиться на Рювангене и найти мотив.
— Какой мотив? — воскликнул Странге. — Мотив уже есть — у Кодмани. Если это сделали не его люди…
Лунд повернулась к Кёнигу:
— Расскажите, что вам известно о подразделении Рабена.
Глава службы безопасности не любил, когда ему приходилось отчитываться.
— Это была сплоченная команда. Рабен возглавлял ее два года. Они воевали в Ираке, получили награды. То же самое в Афганистане.
— Что конкретно они делали? — спросила Лунд.
— Выполняли свою работу, — ответил Кёниг, как будто этого было достаточно. — Всегда на переднем крае, неоднократно участвовали в боевых действиях. Во время последней миссии подразделение попало в засаду — их подорвал смертник.
— Где сейчас остальные бойцы Рабена?
Странге сверился с блокнотом.
— Поульсен и Грюнер мертвы. Третий солдат погиб в автомобильной аварии в прошлом году. То есть остаются Рабен и женщина. Лисбет Томсен. Она тоже ушла из армии, когда они вернулись. Никто не знает, где она сейчас.
— Подождите, — вспомнила Лунд, — Драгсхольм никогда не была в составе команды Рабена, но какое-то отношение к ней все же имела, правильно?
— Да, — согласился Кёниг. — В ходе расследования Анна Драгсхольм представляла интересы пятерых выживших солдат.
— Расследования чего?
— Их последней миссии. Выясняли причину гибели солдат. — Он заколебался. — И вообще пытались понять, что там случилось.
Брикс с интересом посмотрел на него:
— А что там случилось?
Кёниг мялся.
— Местные власти утверждали, будто Рабен и его команда убили афганскую семью прямо в их жилище. И поэтому на них напали. Их не талибы хотели подорвать, а жители деревни.
— И? — спросила Лунд, так как остальные молчали.
— Военный судья полностью их оправдал.
— Подождите, подождите. — Она не собиралась закрывать тему. — Я говорила с мужем Драгсхольм и знаю, что возник какой-то конфликт. По словам Анны, армейское руководство практически выгнало ее.
Кёниг замотал головой:
— Может, она так ему и сказала, но на самом деле она сама уволилась. У нас сохранилось ее заявление, разумеется.
В дверь постучали. Рут Хедебю вызывала Кёнига к себе в кабинет.
— И все-таки я не понимаю, — сказал он, перед тем как уйти. — Допустим, Кодмани прав, и этот Единоверец действительно из военных. Предположим, что он тоже вернулся из Афганистана. Зачем ему мстить своим же товарищам? Нет… Это бессмыслица. — С этими словами он вышел.
— Что нам известно о том суде против команды Рабена? — спросила Лунд, когда они остались втроем.
— Следствие вела военная прокуратура. Проверяла, не имело ли место воинское преступление или нарушение международных конвенций, — пояснил Странге. — Рабена и его команду могли привлечь к ответственности, если бы доказали их вину.
Лунд посмотрела на Брикса.
— Мне нужны все материалы по тому делу, пусть пришлют на мой домашний адрес. — Она взяла сумку. — Нужно срочно найти Лисбет Томсен. И…
— Лунд, — с улыбкой сказал Странге.
Она помнила, что было еще какое-то важное дело. Но какое?
— Торт, — подсказал он ей терпеливо. — Вам нужно отвезти матери торт, который вы купили.
Когда Брикс, также вызванный телефонным звонком к Рут Хедебю, вошел к ней, она уже закончила разговор с Эриком Кёнигом и с улыбкой смотрела, как тот выходит. Затем она обошла стол, сцепив руки, и остановилась возле своего кресла. Брикс застегнул пиджак.
— Что случилось? — спросил он.
— Как я понимаю, ты все же решил оставить Лунд.
Брикс перебрал все возможные варианты ответа. Он мог бы рассказать, что об этом его попросил Кёниг, что она на два шага впереди остальных… Вместо этого он спросил:
— Ты считаешь это ошибкой?
— Нет, Леннарт. Нет, если тебя не волнует, что будет с твоей карьерой.
Он отошел к окну, выходящему в коридор, посмотрел на деловитую суету в большом общем помещении отдела убийств.
— Ты обсуждала мое будущее с Эриком Кёнигом? Я нахожу это довольно унизительным для себя. В министерстве поговаривают, что его положение сейчас чуть более шатко, чем…
— Это я хожу в министерство, а не ты! — выкрикнула Хедебю прямо в его угловатое неулыбчивое лицо. — Мне приходится отдуваться за…
Он молчал.
— О, я знаю, Леннарт. Уже много лет ты вхож во все кабинеты, в которые стоит входить. Ты ведь не просто глава отдела убийств, у тебя друзья повсюду.
На это он улыбнулся:
— Да, я известный светский лев. Кому, как не тебе, ценить это мое качество.
— У кого действительно шаткое положение в министерстве, так это у самого Бука. Ты видел его в сегодняшних новостях? Толстый мямля…
— Что происходит? Я имею право знать. Если тебе или Кёнигу что-то известно…
Рут Хедебю протянула руку и поправила его шелковый галстук.
— Ты самонадеянный мерзавец, — проговорила она вполголоса.
— Кажется, ты уже упоминала это пару раз.
Ее рука скользнула по его идеально выглаженной белой рубашке.
— Сегодня вечером я свободна. Встретимся позже? — Она с тревогой вглядывалась в его лицо. — Только давай у тебя, Леннарт. Мы же не хотим, чтобы нам помешали.
Он все еще молчал.
— Я понимаю это как согласие, — сказала Хедебю. — В десять вечера. Я принесу вино.
— Нет. — Брикс вздрогнул. — У меня есть вино.
Она подняла бровь.
— Хорошее, — сказал он.
Бук стал увереннее чувствовать себя в скрытом от посторонних глаз лабиринте коридоров Слотсхольмена, поэтому рискнул совершить путешествие самостоятельно. Огромный хот-дог, политый острым соусом и сдобренный жареным луком и маринованными огурчиками, исчез задолго до того, как он наконец нашел переход, соединяющий дворец Кристиансборг с остальными зданиями. Вытирая жирные пальцы о штанины, он вошел к премьер-министру.
В комнате работал телевизор, передавали новости. Журналисты уже выяснили имя жертвы третьего убийства — Давид Грюнер — и тот факт, что он служил в Рювангене.
Грю-Эриксен и министр обороны Флемминг Россинг обсуждали увиденное, когда появился Бук. Россинг был щеголем, одевался всегда с иголочки; на его хищном, угловатом лице особенно выделялся римский нос, а волосы напоминали гладкое орлиное оперение. Заметив, как Бук тайком вытер руки о гардины Грю-Эриксена, он приподнял бровь.
— Снова обедали в ресторане? — спросил он.
— Нет, в последние дни успеваю только перекусить на ходу.
Томас Бук никогда не испытывал к этому человеку особой симпатии. В те редкие случаи, когда по долгу службы ему приходилось общаться с министром обороны, Россинг вел себя с ним высокомерно, как и многие другие из старой партийной гвардии. Они считали его выскочкой, попавшим в политику на волне популярности погибшего старшего брата, и никакие его действия не могли изменить их мнения.
— Как и две предыдущие жертвы, — продолжал диктор новостей, — Грюнер был убит с изощренной жестокостью.
— Откуда они все это узнали? — воскликнул Грю-Эриксен с таким видом, будто его лично обидели. — Что подумает жена этого бедняги?
Бук сел напротив них у окна. На манеже трусцой бежала лошадь под присмотром конюха, прячущего лицо в воротник от ветра и дождя.
— Ей сообщили практически сразу, — ответил Бук. — Я сам проконтролировал это. А что касается прессы, то мы никак не могли скрыть от нее столь серьезный инцидент в общественном месте.
Премьер-министра такой ответ не удовлетворил. Вошел помощник и подал ему телефон. Он отошел к окну и заговорил с кем-то очень тихо.
Россинг тоже поднялся, пожал Буку руку.
— Рад вас видеть. Жаль, что приходится встречаться по таким печальным поводам.
— Я что-то пропустил?
— Нет, мы всего лишь обменялись новостями. — В его отрепетированной улыбке не чувствовалось тепла. — Столько всего произошло с тех пор, как вы заняли пост министра. Справляетесь?
— Делаю все, что могу, — ответил Бук.
— Вот это я называю боевым духом! — Россинг сильно ударил его по плечу. Наверняка этот мужской жест он позаимствовал у военных. — У вас все получится. Монберг… — При упоминании имени старого друга лицо Россинга стало более человечным. — Я думаю, он был бы рад знать, что его преемником стали именно вы. Кроме того… Если он заболел после небольшого напряжения, то что стало бы с ним теперь?
— Можно начинать, — объявил Грю-Эриксен, завершив телефонный разговор.
Его помощница принесла кофе и красивые пирожные, после чего они остались втроем.
— Полиция и служба безопасности прикладывают все усилия, — добавил Бук после того, как вкратце изложил ход расследования.
— Потребуется время, чтобы закрыть дело? — спросил Грю-Эриксен.
— Вероятно, да.
— У нас нет времени, — проворчал Россинг. — Эти выродки знают, что с принятием антитеррористического проекта у нас проблемы. Ждать, когда Аггер наконец услышит доводы рассудка, бессмысленно. Она почуяла, что сможет добыть на этом проекте голоса.
Бук сделал глубокий вдох и сказал:
— Да, ее подход исключительно негибкий…
— Негибкий? — возмущенно переспросил Россинг. — Эта женщина пойдет на все, чтобы добиться своего, и не погнушается самыми низкими средствами. Придется нам срочно искать общий язык с Краббе и Народной партией. Если это означает запрет одной из мусульманских организаций, которые он так ненавидит, то… — Он вздохнул и развел руками. — Выбора у нас нет. Договоримся с Краббе и покончим уже с этим.
— Не все так просто.
Оба политика уставились на Томаса Бука.
— Увы, — добавил он. — Мы взяли тех экстремистов потому, что за ними вела наблюдение служба безопасности, но никаких прямых улик против них нет. До сих пор мы не сумели привязать к убийствам хотя бы одного из арестованных.
— Томас… — попытался сказать что-то Россинг.
— Сейчас за решеткой все фундаменталисты, которые только известны в Дании. И тем не менее совершено новое убийство. Запрещать организацию только потому, что она упоминается в ходе расследования, неправильно и неэффективно.
— Осторожность и терпимость хороши и весьма похвальны в мирное время, — заметил Россинг с язвительностью в голосе. — Не находись мы в состоянии войны, я бы согласился с вами.
— Но есть такое понятие, как «справедливость», — воскликнул Бук. — Если мы запретим деятельность этих людей, а потом будем вынуждены всенародно признать, что они ни в чем не виновны…
— Мы уже знаем, что кое в чем они виновны, — возразил Россинг. — Иначе служба безопасности не вела бы за ними наблюдение.
— Некоторые события и факты искажают картину, и они могут не иметь никакого отношения к Кодмани и его жалким сторонникам.
Грю-Эриксен в задумчивости потер подбородок. Потом Россинг сделал то же. Вновь Бук почувствовал себя мальчиком в кабинете директора школы, только на этот раз присутствовал еще и завуч.
— Есть основания полагать, что Монберг лично знал первую жертву — Анну Драгсхольм, — сказал он, внимательно наблюдая за их лицами, но никакой реакции не последовало. — И что он держал их отношения в секрете.
— Как он мог познакомиться с ней? — спросил Россинг. — И что говорит об этом служба безопасности?
— У них ничего нет…
— Монберг — мой друг, — заявил Россинг. — Он один из самых порядочных людей, известных мне. Я требую прекратить эти недозволенные сплетни…
— Мне очень жаль, но это не сплетни. Мы нашли его дневник. Мы знаем, что они встречались. Мы знаем, что они обсуждали…
Россинг в отчаянии всплеснул руками:
— Если служба безопасности не заинтересовалась этим, то и для нас тут не может быть ничего интересного.
— Томас, — заговорил Грю-Эриксен, — есть ли что-нибудь, о чем вы умолчали?
За окном лошадь заводили обратно в конюшню — ледяной дождь, падающий на землю под углом сорок пять градусов, вынудил завершить ежедневную прогулку раньше обычного.
— Я изложил вам все факты, которыми располагаю на данный момент.
— Хорошо, — кивнул премьер-министр. — Предоставим службе безопасности разбираться с их делами, а сами сосредоточимся на наших. Наш приоритет — проведение законопроекта через парламент. Допускаю, что обвинять эту конкретную организацию было бы преждевременно. Но мы все читали их грязную пропаганду.
— Может, она и отвратительна, но не противозаконна.
— Эти люди презирают и ненавидят все, за что мы ратуем, — перебил его Грю-Эриксен. — Если Биргитта Аггер захочет жаловаться на то, что мы принимаем против них меры, пусть жалуется. Давайте спросим любого человека на улице и посмотрим, на чьей он стороне.
— Но закон…
— Законы делаем мы! — От добродушия, с которым премьер-министр до сих пор принимал Бука, не осталось и следа. — Я хочу, чтобы вы удовлетворили требования Краббе. Добавьте еще несколько группировок в список запрещенных. Он держит нас за яйца и прекрасно осознает это. Подпишите соглашение с Народной партией, чтобы мы имели возможность заявить об этом как можно скорее.
Бук сидел молча.
— Вы сможете это выполнить? — спросил Флемминг Россинг.
— Широкий альянс предпочтительнее.
— Широкий альянс невозможен! — нетерпеливо воскликнул Грю-Эриксен. — Теперь это очевидно, и даже вы не можете не видеть этого. Да, вы новичок в правительстве, но… — Он дал Буку время ответить, прекрасно понимая, что ответа не последует. — Значит, решено, — подвел черту премьер-министр.
Услышав новость от полиции, полковник Ярнвиг вызвал Согарда и Биляля на совещание. Все трое собрались в его небольшом кабинете и изучали графики и планы передислокации.
— Отправка этой партии и без того сопряжена с трудностями, — мрачно проговорил Ярнвиг. — Нам не нужны новые проблемы. Какое у парней настроение?
— Не очень, — признал Согард. — Нам пришлось ввести дополнительные меры безопасности и контроля как здесь, так и за границей. На этом основании кое-кто попытается отказаться от поездки.
— Сначала им придется объяснить свой отказ мне, — сказал Биляль.
— И мне, — добавил Согард. — Но солдаты имеют право отказаться от участия в боевых действиях, и некоторые воспользуются им. Не все, но…
— Если мужчина слишком труслив, чтобы сражаться, мне он там не нужен. Что еще можно сделать?
— Мы пригласили солдат и их родственников на собрание, — сказал Согард. — Завтра Биляль побеседует с ними.
— Теперь они наверняка станут спрашивать о Грюнере, — сказал Биляль. — Что мне говорить?
— Говорите правду, — ответил Ярнвиг. — Мы имеем дело с временной и нетипичной ситуацией. Она не продлится долго. Мы во всем разберемся. — Он посмотрел на каждого из них по очереди. — Мы солдаты. Наше дело — служить. Мы выполняем свой долг и не задаем вопросов. И наши солдаты знают это.
— Они это знают, — отчеканил Биляль, прежде чем успел ответить Согард.
— Хорошо. Выполняйте.
Темноволосый офицер не тронулся с места.
— Грюнер служил в одном подразделении с Мюгом Поульсеном. Женщина, которую убили первой, была юридическим советником, и у нее с ними существовала какая-то связь.
— К чему вы ведете? — спросил Ярнвиг.
— Люди будут говорить…
— Пусть болтают, — не стал дослушивать его доводы Согард. — С этим ничего не поделаешь. Мы ничего не скрываем. Полиция…
— Да, о полиции: оказывайте им всяческое содействие, — приказал Ярнвиг. — Если им что-то нужно, пусть получат это, только сначала сообщите мне.
Биляль поднялся, привычно вытянулся, но по лицу его было видно, что у него еще остались вопросы.
— А как быть с Рабеном? — спросил он. — Он ведь командовал тем подразделением. И сейчас сбежал из Херстедвестера…
— С какой стати вы примешиваете сюда Рабена? — рявкнул Согард.
— Наверняка он захочет встретиться со своими старыми товарищами, — ответил Биляль. — А это значит, что скоро он будет где-то рядом.
Согард засмеялся:
— Если он настолько глуп, я сам брошу его обратно в камеру.
Биляль даже бровью не повел.
— Продолжайте, — велел Ярнвиг.
— Я видел Рабена в деле. Он хорош. Если он не захочет, чтобы его схватили, то мы его даже не заметим. У него в расположении части друзья…
— Если вы сомневаетесь в честности моей дочери, Биляль, то скажите прямо, — перебил его Ярнвиг.
Молодой лейтенант сжал губы.
— Отлично. — Полковник кивком указал им на дверь. — Тогда всё.
Они не успели попрощаться — вошла Луиза.
— У тебя есть минутка, папа? — спросила она.
— Не сейчас. Я прослежу, чтобы к завтрашнему дню подвал освободили, тогда ты сможешь начать там ремонт.
Она замотала головой:
— Я слышала о Грюнере. Он тоже был в команде Йенса. Что происходит?
— Не знаю. — Ярнвиг смотрел на нее новыми глазами, ничего не мог с собой поделать. — Полиция говорит, что перед тем, как Грюнера убили, там видели Йенса. Его ищут с удвоенной силой.
— Господи, ты же не думаешь…
— Я не знаю, что думать. За тобой и Йонасом присмотрит полиция.
— Да, я уже заметила слежку! Но я не преступница, чтобы за мной следили.
Он надел берет, взял со стола бумаги.
— Преступник — твой муж, Луиза. В этом нет твоей вины. Если Йенс свяжется с тобой так или иначе, я прошу тебя немедленно сообщить мне.
Биляль и Согард так и стояли в глубине комнаты — молча, глядя в пол и слыша каждое слово.
— Луиза? — Полковник хотел четкого ответа. — Ты поняла меня? Ты скажешь мне о Йенсе?
Тогда она посмотрела ему в лицо, кивнула:
— Так точно.
Давным-давно, будучи строптивым подростком, она говорила с ним абсолютно таким же тоном. И точно так же данные тогда обещания ничего не значили.
— Отлично. Нам пора ехать. Я оставил пару грязных рубашек в корзине — будь добра, забери их постирать.
Она отдала ему честь. Торстен Ярнвиг пробормотал что-то и ушел в сопровождении двух своих младших офицеров.
Рубашки лежали там, где он всегда оставлял их, — в корзине возле письменного стола. А на письменном столе стоял компьютер.
Полковник, как обычно, забыл выйти из системы, а сама система автоматически отключалась только через десять минут бездействия. Луиза Рабен села перед монитором. Задумалась на мгновение, а потом опустила руки на клавиатуру.
Ее отец был командиром боевой части и потому имел доступ к такой информации, которую она никогда бы не нашла в базе данных казарменного лазарета. Где-то здесь наверняка была и Лисбет Томсен. Все, что требовалось от Луизы, — это найти ее адрес, не оставляя в системе своих следов.
Когда они останавливались возле кондитерской по пути в управление, Лунд не взяла Странге с собой, потому что знала: у него обязательно будет свое мнение о том, какой торт лучше купить, он обязательно выскажет его и будет прав, скорее всего. В тортах она мало что понимала. Поэтому купила что-то шоколадное, ведь шоколад любят все.
После того как Лунд переоделась, ее мать взяла в руки большой острый нож и приступила к разрезанию торта. Но работа всегда следовала за Лунд, и вместо кофейной чашки у нее в руке снова был телефон. Перейдя из столовой в прихожую квартиры Вибеке в Эстербро, она говорила с экспертом-криминалистом, а тот упорно избегал называть точное время, которое ему потребуется для подготовки заключения.
— Оно должно быть у меня на столе завтра утром! — завершила разговор Лунд. У нее не было настроения выслушивать лекции о законах физики. И пить кофе с тортом — тоже.
Бьорн и Вибеке сидели на диване перед столиком, на котором их ждал кофейник и блюдо с тортом. Между чашками была разложена программа свадьбы в предстоящую субботу.
— Прости, мама, я закончила, — сказала Лунд, возвращаясь в столовую.
— Вот, посмотри, — протянула ей Вибеке один из листов.
На нем был напечатан план рассадки гостей. Тридцать с лишним человек, каждый на своем месте.
— Мы остановились на традиционной форме стола — подковой, — сказала она.
— Это самая правильная форма, — вставил Бьорн.
— Да, конечно, — согласилась Лунд, плохо представляя, о чем идет речь.
— Но больше в нашей свадьбе не будет ничего традиционного! — радостно воскликнула Вибеке.
Лунд уже забыла, когда видела мать такой довольной. Может быть, много-много лет назад, когда она сама была тихим, замкнутым ребенком двух родителей, которые любили друг друга.
Бьорн был полноват и абсолютно лыс. Она вдруг подумала, что он скорее похож на дедушку, чем на отчима. Вероятно, он старше Вибеке на несколько лет. Трудно было оценить. Лунд привыкла вглядываться в незнакомых людей, чтобы понять, что скрывается за их внешностью. Но с близкими людьми она теряла свое видение, словно они были непрозрачными.
— Какой вкусный торт, — сказал Бьорн, кладя себе третий кусок.
— Ты нашла, где будет твое место? — спросила Вибеке и показала точку на плане.
— Разве я не с Марком буду сидеть?
— Ты нужна нам вот здесь. — Материнский голос вновь приобрел привычное наставительно-строгое звучание. — У двоюродного брата Бьорна заболела жена, и он приехал один.
— Он деревенский парень, — сказал Бьорн и закашлялся. — За ним нужно присматривать. Простите…
Он прикрыл рот рукой. В воздух полетели шоколадные крошки.
— Ты можешь привести с собой кого-нибудь, — добавила Вибеке. — Если хочешь.
Лунд качнула головой.
— Разве у тебя нет приятеля? — спросил Бьорн. — У такой молодой красивой девушки? Если уж мы, старики, сподобились…
— У Сары сейчас пауза в отношениях, — сказала Вибеке и похлопала его по спине, так как с ним случился новый приступ кашля.
У Бьорна покраснело лицо. Лунд украдкой глянула на этикетку, наклеенную сбоку на упаковку от торта. Ингредиенты… Она протянула руку и незаметно оторвала бумажку с предательской информацией, скомкала ее и сунула в карман.
— Вот-вот, у меня тоже была такая пауза, — сказал он внезапно осипшим голосом. — Но потом появилась твоя матушка, и паузе сразу пришел конец. Она тебе уже рассказывала, как мы познакомились?
Ответить ей помешал вновь зазвонивший мобильник. Вибеке неодобрительно сжала губы. Звонил Странге, который как раз ехал домой через Эстербро и решил передать ей что-то важное. Он уже стоял у подъезда.
— Как? — спросила Лунд, нажав отбой.
— «Йестедэй…» — пропел он строчку из старой песни и поцеловал Вибеке в щеку.
— Это было в комиссионном магазине, — сказала ее мать. — Там очень хороший товар, не какие-нибудь поношенные тряпки на выброс…
— Разумеется, — согласилась Лунд.
— Я искал себе пальто. — Он стукнул себя по груди, борясь с подступающим кашлем. — И даже увидел подходящее, известной фирмы. А потом…
В дверь позвонили. Лунд извинилась и пошла открывать, стараясь не обращать внимания на кашель за спиной, который становился все громче. На площадке стоял Странге, с него капала дождевая вода. В руках у него было две тонкие папки.
— Я нашел отчет военного прокурора, как вы просили. И еще личное дело Лисбет Томсен.
Она взяла папки.
— Есть какие-нибудь соображения, где она может быть?
Он развел руками. В первый раз она видела его уставшим.
— Свою квартиру она сдала год назад. Раз в три месяца приезжает за почтой и за арендной платой. Это все, что я узнал.
Лунд листала протоколы суда.
— Может, она хочет побыть одна, — предположил он. — Кстати, она тоже проходила курс обучения в спецназе, вместе с Рабеном. Если она захочет спрятаться…
— Зачем ей прятаться?
Он посмотрел на нее.
— Вы же уехали в Гедсер.
— Это не одно и то же…
В прихожей раздались шаги. Вибеке помогала Бьорну одеться. Он задыхался и выглядел ужасно — бледный и весь в поту. Лунд не сомневалась, что в любой момент его может вырвать. Она отшагнула в сторону, давая им пройти.
— Я отвезу Бьорна домой, — на ходу проговорила Вибеке. — Ему нехорошо.
— Сочувствую…
У него опухли глаза. Этот симпатичный человек был не столько встревожен своим состоянием, сколько смущен.
— Ты уверена, что в торте не было орехов? — спросила ее мать.
— Я… ну… я просила без орехов.
Странге кашлянул в кулак и опустил глаза.
— На меня и глютен так может действовать, — быстро сказал Бьорн. — Ничего страшного, я привык. Доброй ночи…
Держась рукой за перила, он стал медленно спускаться по лестнице. Вибеке задержалась.
— А вы?.. — спросила она, оглядывая Странге с головы до ног подозрительным взглядом.
Он протянул руку и улыбнулся. Она пожала ее, и последовала беседа, такая легкая и искренняя, что Лунд почувствовала себя лишней. Несколькими короткими предложениями Странге охватил все приличные случаю темы: погоду, пожелания в связи со свадьбой и заверения в том, что в роковом торте не было ни грамма орехов, во всяком случае, так сказали в кондитерской.
Вибеке поболтала бы с ним подольше, но снизу донеслись жалобные призывы Бьорна, перемежаемые хриплым кашлем. Тогда она одарила Ульрика Странге взглядом, который Лунд ненавидела еще с детства. Он говорил: «Что за милый мальчик», и впервые мать продемонстрировала его, когда к юной Саре зашел самый неприятный из одноклассников.
— С трудом верится, что вы полицейский, — прощебетала Вибеке на прощание. — Видели бы вы некоторых из них. Настоящие животные…
Странге поклонился. Когда мать отошла достаточно далеко, Лунд сердито проговорила:
— Меня сейчас стошнит.
— Надеюсь, дело не в торте?
— Вы же понятия не имеете, есть в нем орехи или нет.
Он согласно кивнул.
— Да. Я просто поддержал вас. Ведь мы напарники, помните?
Она помахала папками, собираясь закрыть дверь.
— Я договорился с полковником Ярнвигом о встрече на завтра, — добавил Странге.
— А о Рабене не было новостей?
— Нет.
— Ладно. До завтра.
Странге переступил с ноги на ногу, но не выказал намерения уходить.
— Вообще-то, я очень люблю торты, — неуверенно произнес он. — С орехами. Или без орехов. Я… — Он потопал ногами. — Рядом не было свободных мест, машину пришлось оставить за углом, и я весь промок, пока добирался под дождем. — Он заглянул в пустую квартиру. — У вас и кофе есть?
— Что-нибудь еще?
— Кофе и торта вполне достаточно, спасибо.
Лунд, к своему изумлению, колебалась. В глазах Странге уже загорелся огонек надежды, отчего он стал казаться молодым и неискушенным.
— Спокойной ночи, — сказала она и закрыла дверь.
Четверг, 17 ноября
09:03
Луиза Рабен отвезла сына в детский сад на машине своего отца. Когда она ехала обратно, в районе вокзала Эстерпорт зазвонил телефон.
— Поезжай к паромному терминалу. Остановись на парковке.
До терминала было всего несколько минут.
— У тебя есть транспорт? — спросила она.
Пауза.
— Пастырь одолжил мне свою машину. Ты узнала что-нибудь?
— Я распечатала все, что было в базе на Томсен. Там только ее копенгагенский адрес.
— Она родом из Хиртсхальса.
— Об этом в базе ничего нет.
— И у нее дядя в Швеции. Жил где-то на острове.
Луиза достала из сумочки распечатки, разложила их на пассажирском сиденье и просмотрела, пока стояла в пробке.
— Томсен ездила к нему в отпуск, — припомнил Рабен.
Столько текста. И все по-военному лаконично, точно, бесстрастно. На третьей странице она заметила несколько строк.
— Вот, тут что-то про дядю… Он уже умер, ей давали внеочередной отпуск, чтобы съездить на похороны. Место называется Скогё.
— Точно. Она там останавливалась в его хибарке.
Стоянка была полупустой. Луиза медленно ехала между рядами. Ближе к докам машин стало еще меньше, и среди них — серый «рено» с большим серебряным распятием на зеркале заднего обзора. За рулем, едва различимый, сгорбился водитель в бейсболке.
— Поворачивай налево и остановись, — сказал Рабен. — За тобой следят. Черный «сааб», в пятидесяти метрах сзади. Двое мужчин, один с бородой.
— Йенс…
Она сделала, как он велел, потом посмотрела в зеркало. Мимо медленно проехала черная машина. Один из двух мужчин внутри что-то говорил и старался делать вид, будто не смотрит в ее сторону.
При их приближении Йенс нырнул под руль. Они увидели только пустую машину. Он всегда говорил, что умеет прятаться. Она и не сомневалась, но не желала знать, в чем еще он был специалистом.
— Прости, что втянул тебя, я не хотел, — сказал он, вылезая из-под торпедо, когда черный автомобиль скрылся за поворотом.
— Тогда почему попросил проникнуть в базу данных?
— Я позвоню, когда смогу.
— Йенс!
Ей хотелось выйти, подойти к машине священника, распахнуть дверцу и закричать мужу в лицо. Но она не могла. Лучше сказать это в невидимый микрофон, зная, что слова преодолеют десяток метров между ними незаметно для полиции, а искаженный электроникой голос скроет ее боль.
— Я больше так не могу. Мне тридцать четыре года, и я хочу снова жить.
— Послушай…
Ей показалось, что за лобовым стеклом стоящего напротив «рено» она сумела разглядеть его ястребиный взор, который он не отрывал от нее.
— Нет, ты послушай. Я решила, — сказала она. — Я останусь в части. Армия станет нашим домом. Для меня всегда найдется работа в лазарете. Мне нужны деньги. Нужна стабильность.
— Не бросай меня…
Она взорвалась:
— Тебя? А как же я? Ты подумал обо мне? О моем сыне? Я ждала два года, а теперь ты сбежал и прячешься, как вор.
— Ты моя жена.
— Я не твоя рабыня! И я не буду ждать вечно. Я человек, я сделана из плоти и крови, а не из камня… А-а, к черту.
Она выскочила из машины, решив сказать все в лицо.
Прощание. Конец. Нельзя же расстаться с самым дорогим ей человеком по телефону.
При ее приближении с ревом завелся двигатель серого автомобиля. Завизжали шины, и машина понеслась в город.
Луиза Рабен оглянулась. Черного «сааба» нигде не было. Может, они уехали, хотя это было бы странно.
— Йенс? — произнесла она в телефон.
Но ответом ей были только гудки.
Ярнвиг явился в Управление полиции в военной форме. Лунд и Странге провели его в ту же комнату, где до этого допрашивали Кодмани, и уселись за стол по обе стороны от него.
Лунд показала полковнику отчет военного прокурора.
— Тут говорится о жертвах среди гражданского населения. Что имеется в виду?
— То же, что и всегда.
— Поясните, если можно.
— Это война. А на войне гибнут люди. Мы стараемся избегать сопутствующего ущерба по возможности, но… — Ярнвиг вздохнул с видом человека, которому надоело повторять одно и то же. — Мы сражаемся в городах и деревнях. Иногда прямо в домах. А враги не всегда носят опознавательные знаки. Они выглядят как обычные люди. Это может быть мальчишка с самодельной бомбой. Женщина. — Он посмотрел на них. — Или полицейский.
— Я поняла. Но в данном случае… были ли обвинения обоснованы?
— Нет. Проведено тщательное расследование. Подразделение полностью оправдано, действия наших бойцов были безупречны. А жалоба поступила от селения, замешанного в торговле опиумом. Выявились свидетельства правительственной коррупции. Это сложное дело…
В комнату заглянул оперативник, кивнул Странге. Тот вышел.
— То есть вы не верите в то, что ваши солдаты были виновны?
Ярнвиг с возмущением уставился на нее:
— Не поверил ни на мгновение!
Она указала на параграф в отчете:
— Но тут сказано…
— Я пришел сюда не для того, чтобы оправдываться! Вы ведете себя так, будто я преступник.
В отсутствие Странге полковник вел себя смелее.
— Вы не видели, как я веду себя с преступниками, — с улыбкой заметила Лунд. — Полковник, мы расследуем три убийства.
— А я потерял там трех своих людей, все они были приписаны к Рювангену. Их убили в какой-то афганской дыре. — Он ткнул пальцем в бумаги. — Думаю, здесь об этом тоже написано. Мы разбирали происшествие со всей серьезностью.
Лунд откинулась на стуле, посмотрела на свою пустую чашку из-под кофе. Она собиралась принести Странге кусок вчерашнего торта, но забыла.
— Как вы думаете, мог ли кто-нибудь приехать сюда из Афганистана с целью отомстить? — спросила она.
— Конечно. Там мы пытаемся наладить с местными хорошие отношения, понимаем, что боевики еще не все население. Но кто-то все равно мог затаить злобу. Нас не очень-то любят, если вы заметили.
— Вы не рассматривали вариант, что убийства совершил кто-то из ваших солдат? Кто-то, сочувствующий Талибану?
Ярнвиг расхохотался ей в лицо:
— Вы ничего не знаете об армии.
— Я стараюсь узнать.
Он облокотился на стол, сцепил сильные пальцы.
— Мы — одна семья. Мы помогаем друг другу. Мы не убиваем своих.
Какое-то воспоминание, всего одно слово. Стукач. Информатор. Грюнер с покрышкой на шее. За словом потянулась цепочка из прошлого. Во время Второй мировой войны, когда росло движение Сопротивления, несколько смелых полицейских из управления, оккупированного нацистами, рисковали жизнью, борясь с ними изнутри. Кто-то из них был казнен у столба в Минделундене, к которому привязали труп Анны Драгсхольм почти семьдесят лет спустя.
— Что происходит, когда кто-то предает семью? — спросила Лунд. — Если человек становится изменником, что с ним делают?
Ярнвиг долго смотрел на нее.
— Я даже вообразить себе не могу, о чем вы говорите. Неужели вы думаете, что датский солдат станет убивать своих товарищей по оружию?
— Я стараюсь подходить к делу непредвзято. А вы?
Вернулся Странге. За спиной у полковника он помахал Лунд листком бумаги, зажатым в руке.
— Сама эта мысль — чистое безумие, — отрезал Ярнвиг и встал из-за стола.
Форма защитного цвета, по три серебряных звездочки на погонах. Властелин маленького королевства Рюванген.
— Спасибо, — тоже поднялась Лунд и протянула ему руку. — На этом всё.
— Что у вас? — спросила она, когда Ярнвиг ушел.
— Лисбет Томсен живет в Швеции. На острове Скогё. В двух часах к северу от Мальмё.
Он уже тянулся к своей куртке. Лунд тоже стала одеваться.
— Она остановилась в доме, который принадлежал ее покойному дяде. Шведской полиции уже передали информацию о ней и о том, что мы едем. Берем мою машину, я только что заправился.
— Хорошо, — сказала она. — Я поведу.
Это заявление его озадачило.
— Почему? А! — Его лицо просияло. — Чтобы я поел торт! — Он посмотрел на ее сумку. — Вы принесли мне кусочек.
Лунд молча застегивалась.
— Вы обещали.
— Я куплю вам что-нибудь по дороге.
— Я не ем за рулем.
— Я же сказала, что поведу сама.
— Ну нет. Вы отвлекаетесь, я заметил.
— Я куплю вам пирожное, — повторила она. — Вы сможете есть и следить за тем, чтобы я не отвлекалась от дороги. Ну, теперь можно ехать?
Через полчаса они уже переехали по мосту пролив Эресунн, пересекли границы и оказались в Швеции. Она вела аккуратно, ответственно, ни разу не превысила скорость, ни разу не отвела глаз от дороги. И была на это только одна причина: Странге накинется на нее в тот же миг, как только она допустит малейшее нарушение. Он очень дотошный и очень правильный, в чем-то почти пуританин.
Тем не менее Лунд успевала поглядывать на мелькающие за окном шведские пейзажи. Эта дорога была ей хорошо знакома. Два года назад она намеревалась в последний раз проехать этим же маршрутом, оставив Данию ради новой жизни с Бенгтом и Марком, покончив с работой в отделе убийств копенгагенской полиции. Вместо этого она собиралась стать мелким чиновником шведских Вооруженных сил, хорошей матерью своему сыну и любящей спутницей Бенгту Рослингу.
Ей помешало дело Бирк-Ларсен, которое завершилось ее изгнанием в Гедсер. Она до сих пор слышала отголоски гнева, который ощущала, когда поиски убийцы Нанны уводили ее все глубже в пучину лжи, корысти и безумия.
Ей было о чем сожалеть, и прежде всего о Яне Майере и об ошибке — ее ошибке, — которая на всю жизнь усадила ее напарника в инвалидную коляску. Но, помимо тех нескольких моментов, она считала, что все делала правильно. Будь у нее шанс повторить жизнь, она снова взялась бы за это дело с той же целеустремленностью и бескомпромиссностью. И с надеждой на лучший исход.
— Лисбет Томсен пошла в армию добровольно, — сказал Странге, не обращая внимания на пустынную местность, обнаженные деревья, знаки, предупреждающие водителей об оленях, редкие поникшие избушки. Он заново перечитывал личное дело Томсен — медленно, страницу за страницей, строчку за строчкой.
— В отличие от вас, как я понимаю.
Он хмыкнул:
— Я, добровольно? Ну уж нет.
Она на мгновение все же оторвалась от дороги и с улыбкой глянула на него. Он выглядел слегка виноватым.
— Сказал, что у меня проблемы со спиной.
— Что, правда были проблемы?
— Нет, но я так боялся идти в армию… Отговорка не помогла, они запросили мою медкарту, так что оказался я посреди грязного поля, в полном обмундировании, бегал там туда-сюда как сумасшедший с оружием и прочими грузами. Думаю, это они мне отомстили за вранье.
— Да бросьте. Вы же мужчина, а мужчинам такие вещи нравятся.
Он повел головой из стороны в сторону:
— Ну да, все было не так уж плохо. Я даже подумал, не пойти ли потом в полицию. После колледжа я проходил трудовую практику в нашем управлении. Целое лето, между прочим. И вы там были.
Лунд от неожиданности сняла ногу с педали газа, посмотрела на Странге.
— Что?
— Я еще удивился: всего на пару лет старше меня, а уже настоящий коп. А я всего лишь мальчик на побегушках. Вы, конечно, на меня и внимания не обратили.
— Даже восемнадцать-двадцать лет назад в полиции было немало женщин. Мне так кажется.
— Это были вы, Лунд. Уже тогда неприступная, как скала. — Он помолчал, покусал губы, пока взвешивал свои слова. — И красивая. Форма вам шла. Конечно, вы и сейчас… не изменились с тех пор. А я… — Он провел ладонью по ежику волос. — Я состарился.
— Вот болтун, — пробормотала она.
— Хотите верьте, хотите нет. Я отработал в управлении три месяца. Видел вас несколько раз. Потом ушел служить по призыву. Что делать после армии, я так и не придумал… — Он как будто возвращался в мыслях к вещам, о которых давно уже не задумывался. — И когда пришло время демобилизоваться, задержался еще на несколько лет. В полицию тогда временно не брали, и я решил: армия не самое плохое место на земле. Конечно, такие люди, как Ярнвиг, производят впечатление дуболомов, но…
— Но что? — спросила она, потому что он замолчал.
— Это трудно объяснить человеку, который никогда не служил. Армия — это верность. Это долг. В армии один за всех и все за одного. И еще в армии долго не рассуждают, а просто исполняют приказы.
Она обдумала все, что он сказал.
— Значит, полковник может солгать, если захочет кого-то защитить?
— Не исключено, — подтвердил Странге.
Он постучал ногтем по карте, разложенной между ними:
— Вы не туда едете. Нам надо на Е6.
— Нет. Так ближе.
— По карте…
— Там ошибка.
Однако Странге этого было недостаточно.
— Ну а мне кажется…
— Мне все равно, что вам кажется. Раньше я ездила тут каждую неделю. У меня был приятель-швед.
— А-а, — протянул он, как будто сразу все понял.
Лунд продолжала ехать и думать. Странге был приятным и легким спутником.
— Пари держу, его звали Нильссон, — сказал он. — Всех шведов зовут Нильссонами. А еще…
— Его звали не так.
— Ну, тогда Йоханссон. Или Андерссон…
— Совсем не важно, как его звали!
Он взял карту в руки и всмотрелся в линии дорог.
— А почему больше не ездите?
— Не сложилось.
Он молчал в расчете на продолжение.
— Я собиралась переехать к нему в Швецию, когда… много чего случилось.
Странге посмотрел на нее и замотал головой.
— Нет, не могу представить, как вы гуляете по лесу, держитесь за руку с парнем, играете на гитаре… — Он показал на ее свитер. В то утро она достала один из старых узорчатых свитеров с Фарерских островов. Почему-то захотелось снова их носить. — Хотя одежда у вас как раз подходящая.
Она не хотела смеяться, как не хотела проникаться симпатией к этому человеку. Однажды Лунд уже была замужем за копом, и этот брак стал самой большой ее ошибкой.
Но он был остроумен, весел и мил. Ей было приятно, что они едут вместе.
— Очень смешно.
— Мне нравится ваш свитер. У него есть характер. Он словно говорит что-то. — Странге почесал щетинистый подбородок. — Не уверен, что именно…
— Мы предупредили местную полицию, что у них может появиться Рабен?
— Это маловероятно.
Она только подняла бровь.
— Вы невысокого мнения обо мне как о полицейском, — вздохнул Странге.
— Когда я такое говорила?
— Совсем не обязательно говорить вслух. Я вижу это по вашему лицу.
— Тогда не смотрите на меня.
Она постаралась свести дальнейшую беседу к минимуму. Час спустя они въехали на паром. Еще через двадцать минут причалили к острову Скогё. Место для стоянки нашлось рядом с паромной переправой, с видом на рыбацкие лодки.
Они вышли из машины, огляделись. Странге, не обронив ни крошки, съел пирожное, которое она ему купила. Лунд не могла понять, как это ему удалось.
— Интересно, тут могут быть медведи? — спросил он оживленно, словно школьник на экскурсии. — Я вот ни разу не видел медведя. Ну, в зоопарке-то видел, конечно.
Она только покачала головой.
— Ладно, пойду разузнаю насчет Томсен, — сник Странге и потопал к полицейскому, который болтал на пристани с местным рыбаком.
Лунд смотрела ему вслед, мысли ее разбегались. И потому она не обратила внимания на фермерский пикап, съехавший с парома последним, и на человека в поношенной куртке, который выскользнул из-под тюков сена в кузове и крался за ограждением вдоль дороги до тех пор, пока его не скрыли заросли на берегу узкого мелкого залива.
У Бука не оставалось вариантов. Он вызвал к себе Плоуга и Карину.
— Премьер-министр хочет, чтобы мы приняли все требования Народной партии. Все до единого. Мы должны прийти к согласию относительно антитеррористического проекта сегодня…
— Невозможно, — перебил его Плоуг. — Это чересчур поспешно…
— Я буду решать, что возможно, а что нет. Просто составьте текст соглашения, пожалуйста.
— И что это будет за соглашение? — воскликнул Плоуг. — Чек без указания суммы?
Бук высоко ценил своего первого зама, даже восхищался им в определенные моменты. Но его одержимость мелочами и формальностями…
— Вы же сами настаивали на заключении этого соглашения, Плоуг.
— Но не любой ценой. Остается множество нерешенных вопросов.
— И, кроме того, — вставила Карина, — вы были против запрещения организаций, на чем так настаивает Краббе.
— Я ничего не могу с этим поделать! Это политическое решение, принятое на высшем уровне.
— У вас же есть убеждения, Томас.
— Да, есть. Но я не смог их отстоять. Эти фундаменталисты сами осложнили свое положение. Те листовки, которые они раздают…
— Кто сказал, что фундаменталисты вообще имеют какое-то отношение к убийствам? — спросила она.
— А кто сказал, что это не так?
Бук думал об этом всю ночь и почти не спал. Мысль о том, что придется уступить Краббе, приводила его в бешенство. Но альтернативы он не находил.
— Мы не можем доказать, что у Монберга и Анны Драгсхольм были какие-то особые отношения. И я больше не хочу получать выволочки за непроверенные сплетни. Давайте просто сделаем то, что нам велено.
Стук в дверь. С видом триумфатора в кабинет вошел Эрлинг Краббе. Бук растянул губы в улыбке так широко, как только смог. Они прошли в зал для совещаний. Краббе принес листок, на котором от руки были записаны поправки к антитеррористическому законопроекту. Он снял пиджак и зачитал их одну за другой. Скучающий Бук подошел к окну и направил взгляд на сплетенных драконов.
— Как я понимаю, вы уже говорили с премьер-министром, — заметил Краббе, не поднимая головы от своей бумажки.
— Говорил.
— Значит, деятельность всех фундаменталистских организаций будет запрещена?
— Да.
Краббе постучал пальцем по листку бумаги:
— У меня еще одно замечание. В вашем проекте сказано: «Организации, занимающиеся подстрекательством к террору…»
— У вас было достаточно времени, чтобы продумать все свои требования! — не выдержал Плоуг.
Бук и не подозревал, что его помешанный на этикете первый заместитель может вести себя так агрессивно.
— Верно, — сказал Краббе с самодовольной ухмылкой. — Но неточность в этой фразе я заметил только что. Она должна звучать так: «…подстрекательством к террору или любой другой подрывной деятельностью».
— Тогда нам придется определить значение слова «подрывной», — возразил Плоуг.
— Я знаю, что значит это слово, — ответил Краббе. — А вы разве нет?
Он дописал новую поправку к своему списку, затем передал лист Буку.
— Итак, мы вернулись к тому, на чем закончились мои переговоры с Монбергом. Жаль, что он не смог завершить начатое.
— Не могу не согласиться, — ответил Бук с бесстрастным видом.
Краббе не заметил сарказма в его голосе. Буку казалось, что лидер правых вообще мало что замечает.
— Монберг сделал очень много, чтобы добиться соглашения с нами, — продолжал разглагольствовать Краббе. — За все время переговоров он отменил встречу только однажды. — Он что-то припомнил. — Это случилось в тот день, когда левые демонстранты перевернули вверх дном резиденцию министра интеграции. При следующей встрече нам с Монбергом было что обсудить.
Бук сел, опер подбородок на большой кулак и внимательно слушал.
