Книга: Убийство-2
Назад: 3
Дальше: 5

4

Вторник, 15 ноября
19:52

 

Они добрались до тюрьмы за полчаса. Странге вел аккуратно, даже когда торопился.
Херстедвестер был залит огнями, словно океанский лайнер, плывущий в ночи. Выли сирены, лаяли собаки. Тюремная охрана и полиция прочесывали территорию внутри и снаружи в поисках пропавшего Йенса Петера Рабена.
Лунд разыскала начальника охраны, посмотрела на мониторы систем видеонаблюдения, установленные в его кабинете.
— Он должен был пройти в здание больницы, чтобы встретиться с директором. Обычно мы разрешаем заключенным самостоятельно переходить из корпуса в корпус. Это недалеко. — Он постучал пальцем по экрану. — И абсолютно надежно. У нас ни разу не было побегов.
Лунд только глянула на него.
— Понимаете, Рабен не был обычным солдатом, — добавил он, словно оправдываясь.
— И что в нем такого особенного?
— Сами решайте. Рабен ушел через канализационный люк, снял крышку.
Они снова вышли на улицу. Температура еще упала. И люди, и собаки, бегающие по окрестности, выдыхали облачка белого пара.
— Как далеко он мог уйти, по-вашему? — спросил Странге.
— Он передвигается пешком. Его исчезновение было обнаружено почти сразу же. Никаких следов машины мы не нашли. То есть он где-то совсем рядом.
Трое охранников стояли возле открытого люка, один собирался лезть вниз — не слишком охотно. Лунд всерьез подумывала, не пойти ли вместе с ним. Она нагнулась и взяла разводной ключ, лежащий рядом с люком.
— Инструмент ваш или его?
Ей никто не ответил.
— Я хочу видеть его камеру, — заявила Лунд и зашагала обратно в сторону тюремного блока.
В связи с побегом всех заключенных заперли в их камерах. Они колотили кулаками по дверям и радостно вопили. Наконец-то кто-то вырвался на свободу.
Ее привели в крошечную комнату, которую занимал Рабен. Там оказалось уютнее, чем она могла предположить. Все стены Рабен завесил детскими рисунками — своего сына, догадалась Лунд. Тема рисунков одна — солдаты и война. Человечки в зеленом широко улыбаются, поднимая оружие; темные вертолеты с датским флагом сбрасывают с голубого неба парашютистов; огромный воин в камуфляже закидывает бомбами вопящих врагов в тюрбанах, и весь мир взрывается кровью. Была там и фотография Рабена со светловолосым мальчиком двух-трех лет, который смотрит на него с обожанием. Снято в тюремной комнате для свиданий, отметила про себя Лунд. И еще один снимок Рабена, более ранний — с женой. Она молодая, очень красивая и беззаботная. На оборотной стороне Лунд нашла дату пятилетней давности. Рабен же и тогда казался напряженным, сложным человеком.
Лунд заглянула во все ящики стола, перелистала немногочисленные книжки — три военных триллера в мягких обложках, — стоящие на полке. Раскрыла шкаф. Там, примерно на уровне глаз, с внутренней стороны двери была приколота еще одна фотография, на этот раз черно-белая, сделанная, должно быть, целое десятилетие назад. На ней Рабен и его жена совсем юные, счастливые, ее голова лежит на его плече, он щекой прижимается к ее волосам. От снимка исходило мощное сияние любви. От созерцания и размышлений Лунд отвлек шум — появился Странге.
— Канализацию все еще обыскивают, — сообщил он. — Очевидно, он оказался умнее, чем тут думали.
— Что значит — не был обычным солдатом? — спросила Лунд.
— Я почитал его личное дело. Рабен проходил обучение в спецназовском подразделении.
Спецназовец. Лунд, конечно, слышала этот термин и знала, что он ассоциируется с чем-то героическим и таинственным. Отряды специального назначения… Она никогда не интересовалась этой сферой жизни, просто не видела необходимости.
— И что из того? — спросила она.
— Парней из спецназа можно выбросить в самое гнилое место на планете, и они все равно выберутся оттуда живыми и невредимыми. Это то, чему их учат: выживать в экстремальных условиях, никогда не останавливаться, никогда не сдаваться. Не думаю, что Рабена быстро поймают.
Лунд не могла оторвать глаз от черно-белого снимка. Рабен на нем был таким счастливым, таким молодым. Но вовсе не ангелом.
— Вы были солдатом, Странге?
— Был. Служил по призыву.
— Тоже в спецназе?
Он откинул голову назад и захохотал. Его смех был столь неожиданным и заразительным, что она сама заулыбалась.
— Шутите? Я похож на киногероя? Туда берут только крутых мачо, во мне этого нет, во всяком случае — недостаточно. Даже если бы я хотел, меня бы не взяли, но, к счастью, я не хотел.
Она снова обвела комнатку взглядом.
— И насколько я помню, — добавил Странге, — есть такое правило: если ты имел отношение к спецназу, то потом об этом никому не рассказываешь. То есть Рабен вполне мог быть спецназовцем.
Лунд посмотрела на него выжидательно. Странге понял ее взгляд:
— Да, получается, что и я тоже. Только я не был.
Она снова начала перебирать одежду в шкафу Рабена.
— Что вы ищете?
— Что-нибудь, что расскажет мне о нем и почему он решил сбежать.
— Его прошение об освобождении отклонили.
— Верно. И в один прекрасный день его найдут. И тогда запрячут сюда снова на долгие годы. Умный человек не поступил бы так глупо. Если только его не толкнуло на этот шаг отчаяние.
От рисунков на стене пестрело в глазах. Столько картинок, и все нарисованы одним маленьким мальчиком, его сыном.
— Рабен выбросил почти все вещи, что у него тут были. Почему?
— Нас звал Брикс.
— Вы не в курсе, директор больницы здесь?
— Здесь. Но Бриксу нужен наш рапорт. Особый отдел арестовал трех…
— Бриксу придется подождать.

 

Медицинская карточка на Йенса Петера Рабена оказалась неожиданно тощей для осужденного на бессрочный срок.
— Он надеялся получить условное освобождение, но управление тюрем отказало ему, — сказала директор Тофт. — Полагаю, это и стало причиной рецидива.
— Рецидива чего? — хотела знать Лунд.
— Посттравматического стресса. Как я уже говорила, в Афганистане с ним произошел инцидент, что, к сожалению, не редкость. Но случай Рабена особенно тяжелый. У него бывают припадки ярости, он подвержен наваждениям…
— Что за инцидент?
Тофт качнула белокурой головой:
— Существуют определенные правила…
— Вы только что сообщили мне, что на свободе оказался крайне опасный человек. Вероятно, он направляется в Копенгаген. Если вы скроете от нас что-либо…
Тофт понимала, что перевес не на ее стороне.
— Хорошо. Несколько его товарищей погибли в Гильменде. Он считал себя ответственным за их смерть. С одной стороны, его амнезия помогла — уберегла от тяжелых воспоминаний. Но с другой стороны, она усугубила его положение.
— Каким образом? — спросил Странге.
— Поскольку он не знает или не помнит, что случилось на самом деле, его мозг порождает фантазии, чтобы заполнить вакуум. Иногда он думает, что люди вокруг него — те же заключенные — его солдаты. Мертвые. Он кричит на них, набрасывается с кулаками, если у него есть такая возможность. Я же рассказывала: перед тем как его поместили сюда, он взял в заложники совершенно незнакомого человека, чуть не убил его. Мне казалось, что мы миновали эту фазу…
Лунд придвинула к ней фотоснимок.
— Расскажите мне о Мюге Поульсене.
Тофт кивнула:
— Рабен хотел позвонить ему, очень настаивал. Говорил, что беспокоится о товарище.
— Что его беспокоило?
Она нахмурилась, припоминая:
— Кажется, он думал, что Поульсен может причинить себе вред.
— Вам не показалось это важным поводом для звонка?
Тофт скривила губы:
— Рабен страдает бредовым расстройством. Если бы я верила всему, что он говорит, я бы помешалась, как и он.
— А эта женщина? — Лунд положила перед ней другую фотографию. — Анна Драгсхольм, юрист. Она консультировала военных.
Тофт покачала головой:
— Рабен уже много месяцев не вспоминает о войне. Его волновало только будущее и его семья.
— Он не мог встречаться с этой женщиной?
— Не думаю. Все свидания, звонки и прочие контакты я проверяю лично. А почему вы спрашиваете? Послушайте, мне жаль, что он сбежал. Но за этим ничего нет. Человек, сбежавший отсюда… — Она стала почти привлекательной благодаря выражению растерянности, возникшему на ее холодном лице. — Я ошиблась, думая, что он идет на поправку. Вам, наверное, следует взглянуть на одну запись.
Она прошла к большому сейфу, достала оттуда диск, вставила его в ноутбук.
— Вот каким он был, когда только поступил к нам. Три недели пришлось держать его в одиночке, прежде чем мы смогли приступить к лечению.
Лунд и Странге обошли стол и встали за ее спиной. Человек на мониторе не был похож на человека, с которым Лунд вчера разговаривала. Он был худ, с густой бородой и грязными взлохмаченными волосами. Одетый в футболку и трикотажные спортивные брюки, он изрыгал проклятия, исступленно вопил. Правая рука у него была в гипсе, но, невзирая на это, он колотил кулаками в стены до крови. Потом он подхватил стул — единственный предмет мебели в голом помещении — и стал швырять его, целясь в объектив видеокамеры.
— Большинство пациентов даже не догадываются, что там могут быть камеры, — сказала Тофт. — Предполагается, что они скрытые. Рабен же…
Видеозапись закончилась. Она опустила крышку ноутбука.
— Порой мне казалось, что он видит насквозь. В том числе и меня. Если кто и мог сбежать отсюда, то только он.
К девяти часам они вновь вышли на улицу. Вокруг тюрьмы по-прежнему суетились люди и сновали собаки.
— Все вокруг должно быть осмотрено, — распорядилась Лунд. — Пошлите людей к его семье и всем его друзьям и знакомым. Всех держать под наблюдением. Он сбежал, потому что хочет с кем-то поговорить.
— Он сбежавший заключенный, а не подозреваемый, — сказал Странге. — Давайте не усложнять ситуацию.
— Послушайте…
— Нет, Лунд, теперь вы послушайте. Рабен был сфотографирован с обеими жертвами, но к их убийствам он никак не может иметь отношения. Он сидел здесь под замком, когда все случилось. Он не мог…
— Ему что-то известно. Сначала он лжет мне про Анну Драгсхольм, а потом бежит отсюда.
Он приблизился к машине, демонстративно распахнул переднюю пассажирскую дверцу.
— Мы не нашли в записях Херстедвестера о его звонках и посетителях ничего мало-мальски подозрительного. А Брикс говорит, что у них появилось что-то новое на Кодмани. Просто сядьте в машину, а?
Она стояла на дорожке, тяжело дыша от возмущения.
— Рабен мог убежать отсюда в любой момент. Ему это раз плюнуть. Он же был спецназовцем, помните?
Странге в отчаянии закрыл глаза:
— И зачем я вам об этом рассказал!
— Он мог бы оказаться на свободе, когда захотел. Почему же именно сейчас? Вы хотя бы теоретически допускаете, что над этим стоит задуматься? Я пытаюсь помочь вам.
— Помочь мне? — На его обычно невозмутимом лице отразилось удивление. — Я свое звание не просто так получил, Лунд, и тоже кое-что понимаю в сыскном деле.
Она протянула руку:
— Дайте мне ключи. Я поведу.
— Это моя машина…
Она подошла и встала рядом с ним с протянутой рукой, словно мать, требующая что-то от непослушного ребенка.
— Дайте мне ключи.
Он сунул руки в карманы и нахохлился.
— Мы можем стоять так хоть всю ночь, — сказала Лунд. И, не дождавшись реакции, повторила: — Всю ночь. Обещаю…
— Проклятье, — буркнул он, потом обогнул машину и забрался на пассажирское сиденье.

 

Потребовалось шесть телефонных звонков, прежде чем Луиза Рабен нашла адвоката, согласного выслушать ее. Большинство сразу же заявляли, что не берутся вести безнадежные дела. Этот, по крайней мере, говорил с ней.
— У него не было раньше судимостей, — убеждала она его.
— Хорошо, мне нужно подумать, — сказал мужчина на другом конце провода.
— Он хороший муж. Любящий отец. С ним ужасно обошлись. Я не знаю…
— Я сказал, что подумаю. Позвоните мне в понедельник…
— Я могу позвонить завтра.
— На этой неделе я буду занят. А вы пока соберите мне документы по делу. Мы все обсудим в понедельник. Обычно я не беру дела военных, потому что не поддерживаю войну, особенно нашу войну в Афганистане.
В другое время она бы набросилась на него, стала бы спорить. Не Йенс начал эту войну. Он был солдатом и пошел туда, куда его послали. Но сейчас…
— Йенс тоже не одобрял ее.
На этой хрупкой лжи и закончился их разговор. Она зажмурилась, произнесла краткую молитву.
Когда она открыла глаза, то увидела в дверях отца.
— Папа. — Она подбежала к нему. — Кажется, я нашла нам нового адвоката. На этот раз хорошего. У нас есть основания для апелляции.
Он был сам не свой.
— Я обещала ему подготовить все документы.
— Луиза… тут к нам пришли.
Позади него действительно стояли два человека в синей форме. Она, будучи женой военного, чуяла плохие новости за версту, читала их в глазах.
— Что? — выдохнула она.
Потом, сидя за кухонным столом, она слушала. Говорил один коп из двоих.
— Он спланировал побег заблаговременно, — закончил он.
— Когда он исчез? — спросил ее отец.
Человек в форме кивнул в ее сторону:
— Сразу после свидания с вашей дочерью.
Все трое мужчин уставились на нее.
— Я не знала. Это правда.
— Луиза…
Она вскочила, встала у раковины, глядя в черную ночь за окном и не видя ничего из-за слез, заливающих глаза.
— Папа! Ты мне не веришь?
— Снаружи его никто не ждал, — добавил коп. — Мы не считаем, что ему кто-то помогал. Но если у вас есть какие-то предположения, куда он мог направиться, вам следует рассказать нам. Он опасен…
— Нет, не опасен! — воскликнула она, оборачиваясь к ним. — В этом-то все и дело. Если бы его выпустили, если бы он был со мной и Йонасом…
— Ваш муж — сбежавший преступник, — сказал полицейский. — Мы считаем его опасным для общества и себя самого. Если вы знаете, где он может быть…
— Она не знает, — перебил Ярнвиг. — В последнее время им не разрешали часто встречаться. Когда же ее пустили к нему, он не был… разговорчив.
Луиза Рабен утерла глаза.
— Нам нужен список его друзей, знакомых, излюбленных мест…
— Я поговорю с дочерью, будем на связи.
Человек в синей форме поднялся и встал возле нее.
— Если вы скрываете что-либо, то нарушаете тем самым закон, за что вам также может грозить тюрьма.
— Она ничего не знает! — рявкнул полковник. — Всё, уходите. Разве вы не видите, в каком она состоянии? Мы-то думали, что Йенс вот-вот вернется домой.
Второй коп, тот, что молчал все время, тоже поднялся на ноги.
— Мы вернемся через час за списком, — сказал он. — Если он не будет готов, мы подождем здесь.
Затем они ушли.

 

Немытая посуда в раковине. Куча стирки в ванной. Да еще Йонас сломал свой контейнер для завтрака, и ей никак не удавалось починить его.
— Тебе помочь? — спросил ее отец.
— Не надо.
Она снова села за стол, ожесточенно сражаясь с пластмассовыми креплениями.
— Все это неправда.
— Луиза…
— Он сказал, что согласился на лечение. Он хотел только одного — вернуться домой.
Ярнвиг забрал у нее контейнер, одним щелчком поставил крышку на место. А Луиза все никак не могла осознать услышанное.
— Должна быть какая-то причина. Йенс не сбежал бы просто так…
Он взял ее руку в свои.
— Но он сбежал.
Яркая вспышка гнева.
— Что, просто так? Без причины? Как мама? Разве не это ты мне внушал? И это тоже было неправдой, я знаю.
Ему очень не нравилось, когда ему возражали.
— Нет. Она ушла из-за меня. Она ненавидела… — Он махнул рукой в сторону окна. — Ненавидела все это. Гарнизонную жизнь. И наверное, возненавидела и меня, как часть этой жизни.
— У нее были причины.
— Это были ее причины, не мои. Я их никогда не мог понять. Да, она оставила меня, Бог ей судья. Но тебя? Как она могла уйти от тебя? Я так и не…
Он замолчал, глядя в пол. Луиза обернулась, заслышав легкие шаги. Из спальни вышел Йонас. Мальчик был напуган, чуть не плакал.
— Мама! — произнес он тонким голосом. — Что случилось?
Луиза бросилась к сыну, подхватила маленькое тельце на руки, обняла его, прижалась лицом к мягкой теплой щеке.
— Все хорошо, малыш, — шепнула она. — Ничего не случилось.
— Я слышал. Они говорили…
— Ничего, — приговаривала она и обнимала так крепко, что больше он ничего не мог сказать.

 

Студеная сырая ночь. Иней на земле, на деревьях в этом глухом углу на окраине Копенгагена.
Йенс Петер Рабен наконец-то был свободен.
На поверхность он выбрался возле какого-то завода по переработке отходов. Там проник в помещения для персонала, стащил чистую одежду — джинсы, свитер, куртку защитного цвета с капюшоном, а потом выбежал наружу, обтерся ледяным инеем, собранным с веток, чтобы избавиться от вони канализационных стоков, и переоделся.
На заводе в этот час никого не было, поэтому ему не удалось найти ни машины, ни хотя бы велосипеда. Пришлось отправиться по грунтовке, ведущей от завода через лес, пешком. Двадцать минут быстрого шага, и он оказался на оживленной трассе, заполненной грузовиками и легковушками.
Вскоре с неба посыпалась ледяная крошка. Через два часа после побега из Херстедвестера он вышел на бензозаправку, окруженную лесом.
Он остановился под елями на краю леса и постарался составить в голове план действий.
В поездках в горячие точки многое из того, чему их учили, не пригодилось. В Дании им часто устраивали учебные заброски в леса, очень похожие на этот. Задача таких вылазок: оставаясь незамеченным, преодолеть десятки или сотни километров без денег, без транспорта и достичь указанной точки, выполнив попутно какое-нибудь задание.
У него все получалось тогда, и сейчас он тоже не собирался проигрывать. Только раньше эти тренировочные вылазки организовывала армия, а теперь ему самостоятельно приходилось выполнять миссию, суть которой ему лишь предстояло узнать.
Даже в Афганистане, когда изредка выпадали одиночные задания, он никогда не оставался без поддержки. Армия всегда с тобой, нашептывает на ухо греющие душу обещания. Но не здесь, возле этой пустынной заправки где-то на окраине Копенгагена.
Рабен определил местонахождение камер видеонаблюдения, надвинул капюшон как можно ниже и пошел к туалетам. Там он выпил воды и, закрыв дверь на защелку, сделал то, о чем просило его тело: разделся и помылся. Потом принюхался и попытался уверить себя, что наконец-то избавился от запаха канализации.
Подъехала машина — черный длинный «вольво-универсал». Рабен встал так, чтобы наблюдать, оставаясь невидимым. Из автомобиля вышел мужчина примерно его лет с двумя мальчиками, и они все вместе направились к маленькому магазинчику.
Пора проверить машину. Рабен подобрался достаточно близко, чтобы увидеть в замке зажигания ключи. Он уже был готов забраться внутрь, когда услышал голоса детей. Они возвращались, довольные выпрошенными у отца сладостями.
Рабен подхватил стоящее рядом ведро со щеткой и начал протирать лобовое стекло, тщательно отмывая каждое пятнышко.
Подошел водитель, смерил Рабена хмурым взглядом. Дети, усевшись на заднее сиденье, тоже поглядывали на него с неприязнью.
— Вот вам, — сказал мужчина и протянул ему монетку в двадцать крон.
Рабен взял деньги. Если бы не дети, он бы с легкостью завладел ключами.
— Мне очень нужно попасть в город, — попросил он.
— Я туда не еду.
— Можно мне все-таки поехать с вами? Если бы я добрался до станции…
— Нет.
Голова мужчины была опущена, глаза смотрели в землю. Рабен уже сталкивался с таким поведением — так же вели себя работодатели после того, как его выгнали из армии и ему пришлось искать работу. Их лица словно говорили: «Я знаю, что ты существуешь, но предпочел бы никогда этого не знать. Твои проблемы — это твои проблемы, и мне нет до них дела».
Возле колонок остановилась еще одна машина, за рулем была женщина. Она быстро заправила машину, вернулась обратно. Рабен шагнул к ней и попросил подвезти его.
— Вы не беспокойтесь, я не доставлю хлопот, мне надо…
Женщина испугалась. Ни слова не сказав, она прыгнула за руль, завела двигатель и умчалась.
Рабен оглянулся. Он стоял на открытом месте. Говоря с водителями, он откинул капюшон, и теперь его лицо фиксировалось как минимум двумя видеокамерами. За стеклом магазина кассир говорил по телефону.
Копам не понадобится много времени. Все, чему его учили, оказалось напрасным.
Он вошел внутрь, забрал из рук парня мобильник, положил в карман.
— Давай сюда всю наличку, — приказал Рабен. — Ничего плохого я тебе не сделаю.
Ему было не больше девятнадцати. Когда-нибудь и Йонас станет таким же.
— Пожалуйста, малыш. Не делай глупостей. Просто отдай мне деньги.
— Тут совсем немного. Все расплачиваются картами.
Он открыл кассу. Рабен выхватил несколько купюр.
— И ключи от твоей машины.
— У меня нет…
— Мы посреди леса. Не пешком же ты сюда пришел.
— Меня папа привозит, — прохныкал паренек.
Рабен возненавидел бы себя, но у него не было на это времени.
— Мне нужно выбраться отсюда.
Парень протянул руку куда-то под прилавок. Рабен не успел его остановить. К своему облегчению, он увидел, что в руке парня всего лишь ключ на кожаном брелоке.
— Хозяин держит на заднем дворе развалюху на всякий случай. Берите…
От стыда Рабен не мог пошевелиться.
— Вам лучше уехать, — сказал парень.
— Прости меня, — вздохнул Рабен.
Выйдя на улицу, он нашел за магазинчиком старый помятый «форд», завел его с третьей попытки. Стрелка датчика топлива нехотя поднялась до середины. Рабен развернул машину и медленно, аккуратно поехал в сторону Копенгагена.
У него теперь есть телефон и несколько сот крон. Ехать на этой машине можно будет минут тридцать, дольше было бы слишком опасно. Если в ходе учебной заброски он ограбил бы кого-то ради выполнения задания, то это могли счесть за обман. И сейчас, в реальной жизни, он тоже чувствовал себя подлецом.

 

Бук стоял в кабинете Грю-Эриксена и смотрел на экран телевизора. Главной новостью был вероятный провал антитеррористического законопроекта. И нового министра юстиции.
— Только что назначенный министром юстиции Томас Бук не преуспел в своих попытках создать альянс в поддержку комплекса мер, который, по словам премьер-министра, имеет жизненно важное значение для национальной безопасности.
— Ха! — Бук шумно выдохнул и засмеялся.
— Оппозиция обвиняет правительство в сокрытии ключевой информации, имеющей отношение к двум убийствам, предположительно совершенным террористами.
На экране появилась Биргитта Аггер с выражением праведного гнева на лице.
— В своем письме служба безопасности однозначно предупреждала Министерство юстиции о связи преступлений с террористами. Правительство ничего не предприняло, — провозгласила она.
— Да не знал я о том письме! — воскликнул Бук. — Я же говорил ей…
На манеже за окнами лежал иней, он покрывал и великолепные серые здания на острове Слотсхольмен. Бука опять привела сюда Карина, но он уже понемногу начинал ориентироваться в лабиринте коридоров, соединяющих его кабинет с фолькетингом и дворцом Кристиансборг. Возможно, в следующий раз…
— Как так вышло, что вы не видели письма? — спросил премьер-министр, в большей степени удивленный, чем разочарованный.
— Монберг изъял его из папки, а также кое-какие другие материалы, судя по всему. Биргитта Аггер прекрасно осведомлена, что я никогда его не видел.
Грю-Эриксен опустился в свое кожаное кресло, кивнул Буку на место напротив. Голубая рубашка без единой морщинки, элегантный галстук цвета красного вина, идеальная стрижка, волосок к волоску… Бук знал, что таким политиком ему никогда не стать.
— Но зачем Монбергу это понадобилось?
— Это было еще до его болезни. Мы не знаем.
Премьер-министр выглядел озадаченным.
— Случай совершенно необычный. И против правил…
— Он вам ничего не говорил?
— В моем присутствии Монберг ни разу не упоминал это дело. И с чего вы решили, что он должен был?
Бук смутился. Все-таки Краббе был прав: ему не хватало политического опыта, он часто попадал впросак.
— Я только предположил…
— Никогда ничего не предполагайте, — сказал Грю-Эриксен со снисходительной улыбкой. — Я знаю, все думают, будто я здесь самый главный. На самом деле я всего лишь лицо на упаковке. Конкретными делами занимаются министры вроде вас. Если бы я узнал, что мы имеем дело с терроризмом, я бы немедленно созвал совещание и проинформировал оппозиционные партии о ситуации. Это их право и наша обязанность. Нам придется извиниться перед ними сейчас…
— Конечно, — согласился Бук.
Грю-Эриксен нахмурился.
— Я ни на секунду не поверил, будто их волнует национальная безопасность, — проговорил он. — Все это политика. Аггер хочет очернить нас любым способом. — Грю-Эриксен встал и надел пиджак. — Вам необходимо исправить причиненный ею вред, Томас. Погасите шумиху. Договоритесь с Краббе. И тогда мы разберемся с Аггер позднее.
— Конечно. — Бук понятия не имел, как выполнить эти задания. — Очень жаль, что Монберг так и не пришел в сознание. Было бы проще, если бы мы знали его мотивы.
Грю-Эриксен покачал седой головой:
— Не надо впутывать сюда Монберга. Он все еще в коме. А вот с Краббе нужно работать. Ускорьте расследование убийств. После этого никто не станет слушать нытье Биргитты Аггер. — Грю-Эриксен глянул на часы. — Мне пора идти. — Он подошел к Буку и тепло пожал ему руку. — Сожалею, что вам пришлось испытать крещение огнем. Вы, разумеется, и представить не могли, на что соглашаетесь, принимая мое предложение. Уверяю вас, для меня это тоже полная неожиданность.
Снаружи, в широком холодном коридоре, он вызвал Карину, чтобы она проводила его обратно. Пока он дожидался ее, зазвонил телефон. Бук взглянул на номер и почувствовал, как сжалось сердце. Жена.
— Девочки уже спят? — спросил Бук.
Из телефонного динамика полился поток жалоб — Мария говорила о назойливой охране вокруг дома, о том, что он не позвонил, как обещал…
— Прости, что я не успел пожелать им спокойной ночи. Срочные дела. Это же Слотсхольмен. Политика. Работа.
И вопрос, которого он боялся.
— Я не знаю, когда смогу приехать. У нас тут проблемы. Возможно, настоящий кризис. Не знаю, Мария…
К его удивлению, она предложила приехать в Копенгаген и побыть с ним некоторое время. Он подумал об этом, но недолго. У него все равно не найдется времени видеться с ней. И все будет только хуже.
— Давай обсудим это в другой раз, — сказал он и тут же почувствовал укол совести: это был ответ политика, а не мужа, и сорвался он с языка слишком уж легко.

 

Брикс шагал по коридору с коробкой документов под мышкой, слушая, что говорит ему Лунд. Особого интереса он не выказывал.
— Рабен отрицал свое знакомство с Анной Драгсхольм. — Она показала ему снимок, унесенный из кабинета полковника Ярнвига. — Но мы нашли вот это.
Под обычным темно-серым костюмом шефа виднелась простоватая, почти домашняя рубашка — как будто его упорядоченный образ жизни был нарушен.
— Рабен проходил подготовку в войсках специального назначения. Два года назад он в составе контингента «Эгир» был в Афганистане. — Она указала на снимок. — Вот это Рабен. Это Мюг Поульсен. А рядом с ними — Анна Драгсхольм.
— Ну и что? — произнес Брикс. — Где тут связь с Мусульманской лигой?
— Кто-то зашел на сервер воинской части под паролем Мюга Поульсена и скачал список личного состава «Эгира».
Брикс вошел в кабинет сбоку от основного помещения. Там уже ждал Странге.
— Нужно искать Рабена, — убеждала Брикса Лунд. — Он знает, что все это значит.
Молчание.
— Меня вообще кто-нибудь слушает? — спросила она.
Брикс достал из коробки лист бумаги и передал его Странге.
— Служба безопасности арестовала трех подозреваемых, связанных с Кодмани, — сказал Брикс.
— Рабен… — принялась за свое Лунд.
— Забудьте вы хоть на минуту об этом Рабене. При обыске служба безопасности обнаружила в доме Кодмани ключ от абонентского ящика в почтовом отделении в Вестербро. Ящик зарегистрирован на его имя. — Шеф вынул из коробки пластиковый пакет для вещественных доказательств, в котором лежали серебряные армейские жетоны с крестиками вместо личных номеров. — Думаю, содержимое говорит само за себя. Вряд ли нам следует беспокоиться о беглых солдатах.
Вошел Эрик Кёниг. Он был в синем костюме, с плащом в руке. Кёниг пожал Бриксу руку, назвал его Леннартом и даже скупо улыбнулся.
— Предъявите это Кодмани, — сказал Брикс, обращаясь к Лунд и Странге. — А там посмотрим.

 

Вместе с шефом службы безопасности он остался в кабинете, чтобы наблюдать за допросом через одностороннее стекло. Лунд и Странге перешли в соседнее помещение, где за столом уже сидел Кодмани в тюремной робе, с бесстрастным лицом в обрамлении ухоженной бороды.
— Вы сочувствуете движению Талибан, — заявил Странге, нацелив на него ручку.
— Афганский народ имеет право защищаться от иностранных агрессоров. Вы бы на нашем месте поступили точно так же. — Кодмани злорадно усмехнулся. — Правда, с нацистами вы долго соображали что к чему.
Брикс следил за реакцией своих сотрудников, знал, что Кёниг тоже ее отметит.
Странге сжал челюсти, борясь с гневом. Лунд сложила руки на груди и не говорила ни слова.
— По-вашему, это нормально — убивать датских солдат? — спросил Странге.
— А чего вы ожидали? Вы же воюете. И тоже нас убиваете. Убиваете женщин и детей…
Странге открыл коробку с документами, достал пакет с уликами.
— Поэтому вы коллекционируете армейские жетоны?
— Что?
— Вы слышали. Их нашли в вашем абонентском ящике на почте в Вестербро.
Кодмани посмотрел на жетоны и помотал головой.
Кёниг за стеклом вполголоса заметил:
— Этот ваш человек неплохо держится. А вот дамочка, похоже, проглотила язык.
— Дайте ей время, — отозвался Брикс.
Странге продолжал давить на Кодмани:
— Этот ящик вы арендовали месяц назад. — Он поднял над столом пакет. — Точно такие же поддельные жетоны были найдены рядом с убитыми.
Человеку в синей тюремной робе впервые стало не по себе.
— Я никогда не видел этих штук.
— Тогда как они здесь оказались? — спросил Странге.
— Не знаю…
— Для чего вам понадобился абонентский ящик? — спросила Лунд. — Свои листовки вы держали дома, переписывались по электронной почте…
Кодмани молчал.
Странге разложил на столе несколько фотографий.
— Посмотрите на то, что вы совершили. Только не пытайтесь отрицать. Я хочу знать, кому вы приказали убить этих людей.
— Я никому ничего не приказывал!
— Смотрите сюда! Не отворачивайтесь!
Это были фотографии жертв: тело Анны Драгсхольм, привязанное к столбу в парке Минделунден; Мюг Поульсен, висящий вниз головой в клубе ветеранов.
Кодмани нервно моргал, глотая слюну.
— Это Единоверец попросил меня арендовать ящик, — сказал он. — Сам я никогда им не пользовался. Только он…
— Вранье! — рявкнул Странге. — Вы занимались вербовкой, подбирали людей. Я хочу знать, кого именно.
Лунд придвинулась к столу. Казалось, что она очень недовольна, и не Кодмани был тому причиной.
— Зачем вам понадобился абонентский почтовый ящик? — повторила свой вопрос Лунд.
Но Странге уже было не остановить.
— Вы приезжаете сюда, живете на всем готовом и нас же обвиняете в несправедливости. А потом еще нанимаете головорезов, чтобы они сделали за вас грязную работу…
— На каком языке писал вам Единоверец? — спросила Лунд.
— Говорите, черт побери! — крикнул Странге.
Кодмани ссутулился на стуле, напуганный и сбитый с толку.
— Интересная у вас методика ведения допроса, Леннарт, — проговорил Эрик Кёниг. — Это дело государственной важности, мы на виду у всей страны. Если оно будет провалено, кому-то придется отвечать, но не мне.
Лунд впилась в Кодмани взглядом:
— Он писал по-датски? По-английски? По-арабски?
Странге продолжал свои обвинительные речи.
— Да заткнитесь вы хоть на минуту! — прикрикнула на него Лунд. — Что писал вам Единоверец, Кодмани? Что-нибудь про Рабена?
Когда прозвучало это имя, Брикс глянул на Кёнига и заметил, что тот нахмурился.
— Он упоминал человека по имени Йенс Петер Рабен? Из контингента «Эгир»? — спрашивала Лунд. — Это важно. Если вы хотите, чтобы мы вам поверили…
Кодмани только плотнее обхватил себя руками.
— Я больше не буду отвечать на ваши вопросы.
— Вы еще ни на один не ответили, — сказала Лунд. — Кто такой Единоверец? Что вам известно…
Кёниг положил руку Бриксу на плечо:
— По-моему, будет разумнее, если в дальнейшем допросы мы будем проводить своими силами…
Брикс вышел, открыл дверь в комнату для допросов, дождался, когда Лунд заметит его и замолчит. Коротким кивком дал ей понять, что допрос закончен.
Вместе с Кёнигом они отошли в тихое место — округлый вестибюль в лабиринте коридоров из черного мрамора, которые пронизывали здание Управления полиции.
— Кодмани и трех человек, которых вы нашли, мы будем пока держать у себя.
— Я имел в виду только допросы. Мы не можем…
— Это расследование убийства. Уверен, у вас есть чем заняться.
Кёниг надел плащ, взглянул на него.
— Помните о том, что я сказал. Дела, подобные этому, как создают карьеры, так и разрушают их. Будьте осторожны, выбирая себе помощников.
— Лунд здесь временно. Раньше она работала у нас…
— Спасибо, — прервал его объяснения Кёниг. — Я знаю, кто такая Лунд. Личность известная. — Он тщательно одернул рукава плаща и убедился, что манжеты белоснежной рубашки выглядывают из-под них ровно настолько, насколько следует. — Я не буду вмешиваться в расследование. Пока. Но ее выгнали из полиции не просто так. — Он похлопал Брикса по плечу. — Вы крупно рискуете. Надеюсь, она того стоит.

 

Лунд оставалась в тени, прислушиваясь к тихому разговору двух мужчин за углом. Брикс не сомневался, что она не упустила бы возможности быть в курсе их беседы, потому и отвел шефа службы безопасности подальше. Управление полиции было словно специально построено для конспирации. Один раз Лунд уже пала жертвой этой игры и, похоже, так и не научилась в нее играть.
Она вернулась в комнату для допросов, где еще сидел Странге. Он не сказал ей ни слова и старался даже не смотреть на нее, с преувеличенным интересом перелистывая свой блокнот.
Вернулся Брикс.
— Прошу прощения, — сказала Лунд. — Я не хотела помешать. Просто мне кажется…
— Я хочу поговорить с Лунд с глазу на глаз, — проговорил Брикс.
Странге поднялся из-за стола, взял свой блокнот, ручку. В дверях остановился, оглянулся на высокого человека в костюме.
— Хочу, чтобы вы знали: тут я на стороне Лунд, — сказал Странге. — Не представляю, как можно было подложить Кодмани жетоны, но… — Он понимал, что Брикс вовсе не желает это выслушивать, но остановиться не мог. — Если бы не она, мы бы не продвинулись так далеко. И раз она так хочет добраться до этого Рабена, то, может, нам стоит им заняться.
Только после этого он вышел.
В комнате воцарилось молчание. Это редко обещало хорошие новости.
— Я уже извинилась.
— Я слышал.
— Если хотите, я вернусь в Гедсер…
— Я сам скажу вам, когда возвращаться, Лунд. А пока попрошу вас держать свой характер в узде. — Он выдержал еще одну многозначительную паузу. — Особенно когда на вас смотрит глава службы безопасности.

 

Вернувшись за стол, который она делила со Странге, Лунд снова засела за материалы, полученные при осмотре воинской части, и донесения от службы безопасности. Странге тем временем пытался разузнать последние новости о Йенсе Петере Рабене.
— Рабен ограбил автозаправку недалеко от Херстедвестера, — сообщил Странге, поговорив по телефону. — Украл машину. Сейчас он уже может быть где угодно.
— Этого следовало ожидать от спецназовца.
— Я говорил, что он обучался в спецназе, но одним из них не был. Если бы был… — Странге ткнул пальцем в список контингента «Эгир», — тогда его имя здесь бы не упоминалось. И Ярнвиг не имел бы над ним никакой власти.
— Так, а что с его друзьями?
— Только Мюг Поульсен и адвокат, от услуг которого они недавно отказались. Самое время для одной из ваших блестящих идей.
— Можно расспросить о нем кого-нибудь из «Эгира». И о жертвах заодно.
Он посмотрел на стол, заваленный бумагами.
— Пять сотен имен, если не больше. Можем начать завтра с казарм.
— Я продолжу с Рабеном, — предложила Лунд. — А вы попытайтесь выжать что-нибудь из вояк.
— Конечно.
Он стал собираться, снял с вешалки ветровку и шарф.
— И спасибо, — проговорила Лунд. — Спасибо за…
Благодарить всегда было непросто для нее.
— За что?
— За поддержку.
Он удивился:
— Мы же партнеры! И должны быть заодно.
— Точно.
Быстрая улыбка осветила его лицо.
— И, кроме того, вас ведь все равно было не остановить?
— Это плохо?
— Нет. — Он смутился на секунду. — Мне жаль, что нам пришлось познакомиться при таких обстоятельствах.
Замечание было неожиданным.
— А при каких… было бы лучше? — спросила Лунд.
— Ну, не знаю. Может… — Его осенила идея. — Может, наблюдая за птицами?
Она невольно рассмеялась.
В этот момент его окликнул кто-то из коллег:
— Странге, тебя ждут!
— Извините, — сказал он, — мне пора. До завтра. Если найдете что-то важное, звоните.
Лунд не смотрела, как он уходит, потому что сразу же углубилась в бумаги. Ее мысли были заняты работой, а не Ульриком Странге, более-менее способным полицейским с приятной, теплой улыбкой.
По чистой случайности она встала, чтобы взять куртку, и взгляд ее упал в коридор. И как раз в этот момент она увидела, как Странге обнимает за плечи какую-то белокурую женщину, которая стояла спиной к стеклянной перегородке. Потом он быстро чмокнул ее в щеку, и они ушли.
В кабинет вошел молоденький полицейский с фотографиями в руках. Рабен на автозаправке, умоляет водителей подбросить его.
— Свидетели сообщили, что он хотел попасть в город, — рассказывал ей оперативник. — Машину мы нашли, она была брошена в парке Энгхавен.
Она невольно вздрогнула. Всего в двух кварталах от этого парка преступник захватил Нанну Бирк-Ларсен, жертву из ее последнего дела.
— Значит, он здесь, — произнесла она.
— Где-то рядом, — согласился молодой коп.

 

Новомодные рестораны и секс-шопы, грязные улицы и угрюмая круглосуточная суета окрестных мясокомбинатов. Вестербро был многолюдным ближним пригородом с оживленными светлыми улицами, семейными анклавами и небольшими иммигрантскими сообществами. Настоящий людской улей, в котором нетрудно затеряться при необходимости. Рабен прекрасно здесь ориентировался с юных лет, хотя жил в другом месте, да и друзей у него здесь не было. Это играло ему на руку, потому что полиции точно не придет в голову искать его в этом районе.
Готическая кирпичная церковь с колокольней стояла недалеко от промышленных корпусов мясокомбината. По ночам верхние этажи некоторых из этих зданий сдавались дискотекам и клубам. Он читал об этом в газетах, но сам никогда не испытывал желания сходить туда, да и средств у обычного военнослужащего с семьей для таких развлечений не было.
Прячась под капюшоном, он отыскал боковую дверь и вошел в церковь.
Знакомый старый запах — мастики и сырости. Тот же стылый воздух. Возле алтаря стоял человек и расставлял цветы в вазах. Рабен замер на пороге, стянул с головы капюшон. Он узнал эту крупную фигуру.
— Мы закрыты, — произнес Гуннар Торпе тем же сильным музыкальным голосом, который Рабен когда-то слышал каждое воскресенье — почти без исключения.
Пастырь, так они его называли. Рабен никогда не считал, что духовные лица нужны на войне. Но этот, по крайней мере, при необходимости мог пойти в бой.
— Приходите завтра, — сказал Торпе, глядя на распятие у себя над головой.
Изнутри церковь казалась еще больше, чем снаружи. Белые стены, живописные полотна, серебряные канделябры, лампы. Совсем не то, что пыльные палатки в Гильменде, где Торпе читал свои проповеди. Рабен закрыл за собой дверь.
Человек в строгом облачении священнослужителя обернулся и внимательно посмотрел на настойчивого посетителя.
— Я сказал завтра!
Фигура в неряшливой одежде приблизилась и встала в пятне неяркого света над главным нефом. Торпе застыл под расписанной статуей Христа, словно увидел труп, восставший из могилы. Рабен в свою очередь рассматривал священника. Как и прежде плотный, мускулистый, стойка воинственная, даже агрессивная; седые волосы, пожалуй, чуть длиннее, чем раньше; суровое, неумолимое, словно обвиняющее лицо — настоящий пастырь из Ветхого Завета.
— Давненько не виделись, — сказал Рабен ровным и уверенным тоном.
Священник оставался на ступенях, ведущих к алтарю, с руками, сложенными на животе, и хранил молчание.
— Мне нужна ваша помощь, пастырь. В этом ведь суть вашего служения?

 

Торпе жил в небольшой комнате при церкви. Душ, простая еда, кое-какая одежда. На этот раз чистая, не то что Рабен нашел в заводской подсобке.
— Йенс, у меня тут есть вино для причастия. Вполне приличное. Хочешь?
— Спасибо, нет.
По каким-то соображениям священник оставил дверь в комнату открытой. Рабен кивком указал на помещения церкви, видимые в дверной проем.
— Вам тут нравится?
— Хороший маленький приход. Люди в основном небогатые, зато веры у них больше. Меня это устраивает.
Рабен натянул толстый свитер, пытаясь определить, чем он пахнет. Свечами, вот чем. Они были тут повсюду, мигая на холодных сквозняках.
— Вы видели кого-нибудь из нашего отряда?
— Нет. Да и зачем нам встречаться?
Рабен промолчал на это.
— Я слышал о Мюге. Не могу понять, что ты задумал.
— Есть вещи, которые не меняются, — сказал Рабен с улыбкой.
Торпе в замешательстве смотрел на него.
— Мне говорили, что ты слетел с катушек. Угрожал какому-то бедолаге на улице. Не соображал, что делаешь…
Рабен кивнул:
— Все правильно вам говорили.
Торпе стоял перед ним совсем близко, и с такого расстояния Рабену хорошо было видно его лицо. В нем совмещалось несовместимое. Этот человек видел войну. Бывало, дрался на кулаках с солдатами. Любил выпить. Но в нем всегда чувствовалась какая-то странная задумчивость и отстраненность. Сам он называл это своей духовной жилкой.
— А сейчас-то ты знаешь, что делаешь?
— Я знаю, чего я не делаю: не сижу в камере, пока здесь творится сущий ад.
— Будь осторожен, Йенс. Подумай о жене, о сыне.
— Думаю. Думаю постоянно. — Он взял одежду, собранную для него священником. — Мне нужно поговорить кое с кем.
Торпе помолчал, — должно быть, боялся. Ну что ж, это не преступление. Рабен посмотрел ему в глаза.
— Я не знаю, кого еще могу попросить. И кому могу доверять. — Он показал на темный пустой неф. — Это ведь храм?
Торпе стоял как замороженный.
— Это храм, пастырь?
— Рабен…
— В Гильменде вы мне не были нужны. Зато нужны сейчас.

 

Среда, 16 ноября
08:45

 

Лунд забрала Странге от его дома. Было холодное зимнее утро. На булыжной мостовой и на машинах, припаркованных перед безликим кирпичным зданием у воды, лежал иней.
Он уже поговорил по телефону с управлением. Рабена никто не видел. Выданы ордера на арест еще нескольких людей, которые общались с Кодмани. Те трое, которых уже задержали, по-прежнему оставались за решеткой.
Они сидели в машине. Лунд ждала продолжения. Поскольку он ничего больше не сказал, она спросила:
— А что насчет «Эгира»?
Он выглядел бледным и усталым. Его волосы еще не высохли после душа, от него пахло лосьоном после бритья.
— Я должен иногда отдыхать. Вчера и так был длинный день.
— Ходили на свидание?
Он купил кофе в кондитерской на углу и теперь попросил ее подержать стакан.
— Это называется жизнь, — сказал Странге, проверяя карманы своей зимней куртки. — Советую и вам попробовать пожить.
— «Эгир»…
— «Эгир» был два года назад. Для каждого похода новое название. Солдаты, которые были в «Эгире», разлетелись кто куда. Кто-то уволился из армии. Мы знаем, что там были Рабен и Мюг Поульсен и что Анна Драгсхольм встречалась с ними. Больше мы пока ничего не знаем. — Он со стоном схватился за голову. — У вас, случайно, нет парацетамола или чего-нибудь в этом духе?
— Я похожа на аптекаря? Это не моя вина, что у вас похмелье и… неважно.
— Только похмелье, ничего больше. Она мой старый друг. Для ревности нет причин.
Она фыркнула и ничего не сказала.
— А вы что узнали про Рабена?
В одном из самых глубоких карманов он нащупал наконец блистер с таблетками, забрал у нее кофе и бросил в рот пару белых кружков.
— Ему тридцать семь лет, — начала Лунд.
— Это я и так знал.
— Посвятил армии почти всю жизнь. Звание — старший сержант. Учился в Сёндерборге. Хотел служить в спецназе. Прошел подготовительный курс обучения, но его не взяли.
— Это не означает, что он слабак.
— Ничего такого я не думала, — сказала она. — Я просто перечисляю факты. По большей части служил в мотопехоте. Заслужил несколько орденов. Два года назад, когда выезжал в Афганистан в составе контингента «Эгир», был тяжело ранен и отправлен домой.
Странге глотнул кофе и издал жалобный стон.
— Его комиссовали по состоянию здоровья. Потом ему вроде стало лучше, но он вдруг сорвался, взял в заложники человека. По решению суда отправлен в Херстедвестер.
— Почти все это я знал.
— Не надо срывать на мне свое дурное настроение. У него есть жена Луиза. И сын Йонас.
— Ну и что?
— Отец Луизы — полковник Ярнвиг, командир воинской части в Рювангене. То есть он свекор Рабена.
И тогда он встрепенулся.
— В чем дело? — спросила она.
Он провел рукой по стриженым волосам, потер лоб, пытаясь успокоить боль.
— Будь я полковником, то не обрадовался бы тому, что мою дочь берет в жены потный сержант. Я бы постарался найти для нее кого-нибудь получше.
Еще один глоток кофе. Он приходит в себя, подумала она. Очень быстро.
— Ярнвиг тоже был в «Эгире», командовал батальоном, — сообщил ей Странге. — Надо же, мир тесен.
Лунд тряхнула головой:
— Быть того не может. Ярнвиг заявил, что не знал Анну Драгсхольм. А она была там в качестве юридического советника. Он наверняка встречал ее.
— Может быть… — стал прикидывать он.
— И вообще, почему вы раньше не сказали мне, что Ярнвиг был в «Эгире»?
Он улыбнулся. Это было заявление: я пришел в себя, теперь — берегись!
— Потому, — произнес он, — что вы были слишком заняты своей ревностью. Мы едем куда-нибудь? Или так и будем сидеть на стоянке целый день?

 

До Рювангена было не более пяти минут езды, только пересечь железнодорожные пути. Ярнвига они застали в главном административном здании части. С головы до ног одетый в хаки, он был мрачен, что не предвещало приятной беседы.
— Вы утверждали, что не были знакомы с Анной Драгсхольм, — сказала Лунд, следуя за ним с одного этажа на другой.
— Не был, — ответил Ярнвиг, не удостаивая ее взглядом.
Странге замыкал их небольшую процессию.
— Как такое возможно? Драгсхольм снята на одной из фотографий в вашем кабинете. Во время поездки контингента «Эгир» в Афганистан она работала там советником. Вы были командиром батальона.
Он развернулся на сто восемьдесят градусов:
— Тот снимок был сделан не в Гильменде, а в Оксбёле еще до отправки контингента. Кстати, верните снимок. Вам еще крупно повезло, что я не пожаловался вашему начальству. Я не люблю, когда воруют мои вещи.
— Ее убили…
Ярнвиг спустился на первый этаж. Двое полицейских вышли вслед за ним в светлый вестибюль со светло-голубыми стенами и классическими статуями греческих и римских героев.
— Возможно, Драгсхольм приезжала с лекциями о правовых аспектах военного времени, — сказал Ярнвиг. — Мы стараемся соблюдать все конвенции. Я ее никогда не видел. Могу вас заверить, что в составе контингента «Эгир» она не числилась.
Ярнвиг остановился посреди центрального атриума возле мощной фигуры Геркулеса в полный рост.
— Можете уточнить в Главном штабе, если моего слова вам недостаточно. Я знаю своих советников. Ее среди них не было. Надеюсь, это всё…
И он двинулся прочь. Лунд тут же задала новый вопрос:
— Я бы хотела поговорить о вашем зяте, Йенсе Петере Рабене.
Ярнвиг встал в дверях, ведущих в спортивный зал.
— Зачем?
— Его комиссовали после ранения. И он был на пути к полному выздоровлению. Что случилось?
Полковник сделал несколько шагов, чтобы встать прямо перед ней.
— Какое вам дело до нашей личной жизни?
— Мы обратили внимание на ряд совпадений… — произнес Странге.
— Мне плевать на ваши совпадения! Один из моих людей убит. Мы имеем дело с террористической угрозой. А вас интересует Рабен?
Он впадал в ярость и испытывал от этого удовольствие. Уж не учат ли их этому, подумала Лунд, заслоняться от любых сомнений внезапным, всепоглощающим гневом? Вероятно, с таким навыком жить гораздо легче.
— Вы выполняйте свою работу, а мы будем делать свою, — рявкнул Ярнвиг, тыча пальцем ей в лицо. — Я больше не желаю тратить свое время на эту чушь. — И он скрылся за дверями спортзала.
Покинув часть, Странге дозвонился до Главного штаба, потратил пять минут на то, чтобы найти человека, согласного разговаривать с ним. Наконец ему подтвердили, что Драгсхольм ездила только в Оксбёль, проводила там юридический семинар.
— Знаете, Ярнвиг может устроить вам кучу неприятностей за то, что вы стащили у него фотографию, — сказал Странге.
— Ну все, теперь точно не усну от страха.
— Господи! — Теперь он рассердился не на шутку. — Как вы не понимаете? Брикс рискует из-за вас головой. Хедебю так и ждет промашки с его стороны. Да и Кёниг только в глаза улыбается, а появится повод — съест и не подавится.
Они вернулись к машине, Странге оперся одной рукой о крышу, другой снова провел по лбу.
— Полегчало? — спросила она.
— Да.
— Рада за вас.
— Ну, теперь мы можем поехать и заняться Кодмани? Вы еще помните, кто это? Тот, у которого нашли армейские жетоны. Он еще ненавидит нас всеми фибрами души.
Лунд не слушала его. Из здания лазарета, набросив бледно-серую кофту поверх формы медсестры, вышла Луиза Рабен; она разговаривала с кем-то из солдат.
— Вы поезжайте, — сказала Лунд. — Я поймаю такси и приеду к вам чуть позже.
— Лунд, куда вы?
Луиза Рабен снова скрылась в лазарете. Лунд побежала вслед за ней, пробираясь мимо военной техники под красно-белыми датскими флагами.

 

Эрик Кёниг явился в Министерство юстиции с самого утра.
— Кодмани состоит в организации под названием «Ахль аль-Кахф», — рассказал шеф службы безопасности. — Оно означает «Семеро спящих». Есть такая старая легенда о семи отроках, которых язычники заживо замуровали в пещере, но они не погибли, а заснули в ожидании момента, когда можно будет выйти и отомстить врагам.
Бук без малейшего аппетита сидел перед чашкой кофе с булочкой. Он был не в настроении, чувствовал усталость и растерянность. Он скучал по дому, по жене и дочкам, по небу и свежему воздуху. Вся его жизнь теперь сжалась и умещалась в запутанных коридорах Слотсхольмена. И к тому же предсказание Грю-Эриксена начало сбываться. Через несколько часов он, Томас Бук, предстанет перед Объединенным советом и будет объяснять, почему предупреждение о террористической угрозе потерялось, прежде чем он его увидел.
— Мы задержали трех подозреваемых, и будут еще аресты.
Кёниг больше напоминал чиновника, а не полицейского: сдержанный, негромкий, целеустремленный. Он казался озабоченным, совсем как Карстен Плоуг, который сидел напротив. Бук порадовался, что с ними была Карина. Она привносила живую краску и бунтарскую нотку в это сухое, безрадостное место.
— То есть вы считаете, что дело близится к завершению? — спросил Бук.
— Да, — заверил его Кёниг. — Свидетельства бесспорные.
— А угроза? — поинтересовался Плоуг.
Кёниг пожал плечами:
— Угроза всегда присутствует. Избавиться от нее полностью невозможно. Но нынешняя операция удалит целый уровень их структуры; уйдут годы, прежде чем она восстановится. Дайте нам еще немного времени, министр, и вы сможете заявить об этом во всеуслышание как о свершившемся факте. — Кёниг улыбнулся, выдерживая паузу. — Мне кажется, такое заявление в вашем положении будет небесполезно.
Плоуг бросил на него сердитый взгляд.
— А как Биргитта Аггер узнала о вашем конфиденциальном письме, адресованном не ей? — спросил он.
Шеф службы безопасности вскинулся:
— Ну уж точно не от нас. Может, утечки в вашем ведомстве?
— Прошу вас, держите себя в руках, — с тяжелым вздохом взмолился Бук. — Мне нужно выяснить, что произошло. Что было известно моему предшественнику? Какие действия он предпринял? И почему?
Кёнигу стало неуютно.
— Эта женщина имела отношение к армии. Вероятность террористической угрозы была очевидна. Поэтому мы направили Монбергу письмо.
Бук кивнул:
— Понятно. И в то же время вы не сочли вопрос достаточно важным, чтобы ввести в курс дела и меня, когда я только здесь появился?
— Мы уже уведомили министерство, к чему было повторяться? — тут же парировал Кёниг.
— Черт возьми, — проревел Бук. — Мне скоро держать ответ перед Объединенным советом. Меня будут спрашивать о том, почему я ничего не слышал о возможном теракте, хотя вы знаете о нем почти две недели, и я должен буду что-то ответить. Что сказал вам Монберг?
— Он был очень озабочен, разумеется.
— Тогда почему ваше ведомство не информировало полицию?
Кёниг опять насупился:
— Действия террористов — зона нашей ответственности, так как они напрямую касаются национальной безопасности. Полиция этим не занимается.
— Зато убийствами занимается! Почему вы держите их в неведении?
Кёниг замялся, зачем-то оглянулся на Плоуга.
— Так распорядился Монберг. Он решил, что сообщение об угрозе теракта было бы слишком… рискованно. Ему казалось, что определенного рода сведения могут отрицательно сказаться на безопасности государства.
Бук уставился на него в изумлении.
— Да что же это такое! — Он ткнул в стол толстым пальцем. — Опять вы за свое. Если я узнаю, что вы мне лжете или недоговариваете, то вам выпадет честь стать первым человеком, кого я уволю. Какие такие сведения?
Кёниг неожиданно испугался.
— Не я так решил…
— Какие сведения? — требовал ответа Бук.
— Не знаю, — признался Кёниг. — Монберг сказал, что позднее свяжется со мной и все объяснит. А потом я узнал, что он в больнице. То есть обстоятельства весьма необычные, я признаю…
Бук в отчаянии отбросил ручку. Кёниг обвел взглядом кабинет.
— Я бы посоветовал вам, министр, поискать ответ здесь, а не в моем ведомстве. И я не лгу — ни вам, ни кому-либо еще.
— Рад это слышать, — сказал Бук. — Однажды, когда я еще жил в Ютландии, мне пришлось уволить сразу пятьдесят человек. Ощущение не из приятных. — Он дотянулся до ручки, надел на нее колпачок. — Однако здесь, на Слотсхольмене… — Бук посмотрел на чопорного, неулыбчивого человека, сидящего перед ним. — Кто знает, может все окажется гораздо проще.
Двадцать минут спустя подчиненные Плоуга перетряхивали архивы электронной почты, а Карина проверяла содержимое шкафов и сейфов. Бук ждал, стуча резиновым мячиком об стену.
— Монберг уничтожил большинство бумажных документов, — объявила Карина. — Я нашла только две папки.
— Биргитта Аггер верно заметила, — подумал министр вслух и бросил мяч особенно резко. — Монберг не воспринял сообщение об угрозе теракта серьезно. А если даже и воспринял, то никому не сказал. Вот и мне никто не сказал.
— Я был первым заместителем Монберга с момента его вступления в должность, — сказал Плоуг, глядя, как Карина принялась за очередную стопку документов. — Заверяю вас, он был очень осторожным человеком.
— Монберг скрыл от всех угрозу теракта! — воскликнул Бук.
Он потерял концентрацию, мяч полетел косо и, задев раму портрета одного из предшественников Бука девятнадцатого века, исчез под стульями.
— Прошу вас перестать! — не выдержал Плоуг. — Вы повредите стены, а это здание, между прочим, памятник культуры, оно охраняется.
— Это всего лишь мячик, — буркнул Бук.
А теперь еще и потерянный, подумал он. Сейчас ему было не до поисков, да и не смог бы он при всех ползать на карачках, заглядывая под стулья.
— Наверняка у Монберга были свои причины, — предположил Плоуг.
— Тогда подскажите мне какие…
Тем временем Карина притихла, внимательно читая что-то из стопки бумаг. Мужчины, заметив это, перестали пререкаться и подошли к ней.
— Кажется, я нашла, — сказала она негромко.
Бук нетерпеливо поглядывал на листы в ее руке.
— Эту пачку Монберг отложил для уничтожения, но у сотрудников пока не дошли до нее руки. Вот. — Она показала Буку нужное место в документе. — Монберг делал запрос в Министерство обороны относительно Анны Драгсхольм. Он просил прислать ему все отчеты и рекомендации, которые она делала, работая там.
Плоуг нервно вертел в руках очки.
— Это невозможно! — возмутился он. — Все подобные запросы идут через меня. Чтобы министр сам кому-то писал… это что-то неслыханное…
— Но факт есть факт, — остановил его Бук. — Вы можете найти для меня документы, которые запрашивал Монберг? Если, конечно, никто не против, чтобы я был в курсе того, что знал он.
— Я загляну к оборонщикам. Карина, займитесь подготовкой министра к заседанию Объединенного совета. Подумайте, какие могут прозвучать вопросы.
— Вопросы меня мало волнуют, — раздраженно бросил Бук. — Ответы, вот чего действительно не хватает.
Плоуг торопливо ушел.
Карина с укоризной посмотрела на Томаса Бука и покачала головой.
— Что, — спросил он, — я был с ним слишком резок? Терпеть не могу неизвестность. Простите меня.
— Плоуг — чувствительная натура, как мне кажется.
— Я куплю ему хот-дог, — пообещал Бук.
— Вам на самом деле нужно подготовиться, а иначе Биргитта Аггер от вас мокрого места не оставит.
Мяч лежал под диваном. Бук смотрел на него не отрываясь. Карина проследила за его взглядом, встала и ногой загнала мяч подальше.
— Не сейчас, — сказала она.

 

По проходу между рядами скамеек медленно ехал в инвалидном кресле бородатый мужчина. Утреннее солнце, попадающее в церковь через витражные окна, было безжалостно. В ярком свете стало отчетливо видно, что лицо инвалида одутловатое, больное и печальное, что его зеленая куртка поношена и грязна, а волосы плохо подстрижены и давно не мыты. И все же его лицо казалось молодым, оптимистичным, даже наивным. Он с усилием толкал коляску в сторону алтаря и фигуры в лютеранской сутане с белым воротником.
— Грюнер, — произнес Торпе, — спасибо, что заехал.
— Органу нужно звучать хотя бы иногда. — Бородач огляделся. — Где же хор?
— Сегодня хор не придет.
— Почему? — Давид Грюнер взял папку, лежащую на его тощих бесполезных ногах. — Я принес свою музыку.
— С тобой кое-кто хочет поговорить.
Торпе дошел до входных дверей и запер их на замок. Из-за кафедры проповедника показался Рабен. Грюнер схватился за колеса кресла, медленно повернул их вперед.
— Кого я вижу! — сказал он.
Рабен с улыбкой протянул руку. В бледном зимнем свете их ладони встретились. Разговор, перемежающийся паузами, длился всего несколько минут. Рабен сел на скамью; Грюнер беспокойно ерзал в кресле. Несмотря на увечье, в его глазах не было тоски.
— Работа скучная, — говорил он бодро. — Но это лучшее, на что я могу рассчитывать. С этими… — Он шлепнул себя по бедрам. — Выбирать особо не приходится. Начну капризничать — придется и вправду идти побираться, а это исключено… — Он посмотрел на мозаику над алтарем: золотой Иисус со своими учениками. — Так что не буду жаловаться. К тому же Пастырь разрешает мне играть здесь на органе. Я, кстати, неплохой органист.
— Как твоя жена?
— Привыкла теперь. Нашла работу в супермаркете. На жизнь нам хватает.
— А ваш малыш?
Грюнер рассмеялся:
— Малыш? Ему два с половиной, давно уже не малыш. — Улыбка сбежала с его лица. — Всё меняется. Кроме меня.
— Не надо…
— Знаешь, что самое смешное, Рабен? Если бы я мог ходить, то снова поехал бы туда. Не раздумывая. Снова пошел бы служить, несмотря на боль и все это дерьмо. Это ведь наша работа?
— Наверное…
— Мой сын говорит, что хочет ездить в коляске, когда вырастет, — снова засмеялся Грюнер и обернулся вокруг своей оси, сидя в кресле. — Как папа. У меня чудесный мальчик. Любящая жена. У меня есть музыка. Кое-какая работа. Все могло быть гораздо хуже. — Он наклонился вперед, положил руку на спинку деревянной скамьи. — Когда тебя выпустили?
— Меня не выпустили, я сам ушел.
Он поднялся, встал во весь рост над человеком в инвалидной коляске.
— Мюг не виделся с тобой? Что-то происходит…
— Бог мой… — Теперь Грюнер избегал встречаться с ним глазами. — Теперь тебя навсегда засадят под замок.
— Я и так сидел под замком, и выпускать меня никто не собирался.
Его голос звучал слишком громко. Рабен прислушался к эху, разлетающемуся под холодными сводами церкви.
— Рабен…
— Мюг мертв. Та женщина-юрист тоже. Разве ты не смотришь новости?
— Смотрю. Но мы с Мюгом не были закадычными друзьями… Открытками на Рождество не обменивались.
Рабен склонился над ним, ухватился за подлокотники коляски.
— Что происходит?
— С чего ты взял, будто что-то происходит? Какие-то террористы…
— Ты веришь в это?
Грюнер опять смотрел на мозаику, а не на бывшего боевого товарища.
— Я не знаю, чему верить. Может, такова воля Господа…
Рабен чувствовал, как поднимается в нем раздражение, и не мог его подавить. Он склонился еще ниже, заговорил яростно прямо Грюнеру в ухо:
— Это не Господь подвесил Мюга вверх ногами, не он дал ему истечь кровью до смерти. Мюг приходил ко мне в Херстедвестер в тот день, когда его убили. Его что-то беспокоило…
— Не хочу, чтобы ты снова втягивал меня в это дерьмо! — закричал Грюнер так громко, что от неожиданности Рабен умолк. — Все в прошлом, и пусть там и остается.
Он пытался стронуть коляску с места, но Рабен крепко держал колеса.
— Я не знаю, что тогда случилось, Грюнер. Не помню…
— Отпусти меня!
— Что тебе известно?
Он по-прежнему был силен и изо всех сил старался оттолкнуть Рабена от себя.
— Ни хрена мне не известно!
Грюнер слишком резко дернулся вперед, коляска накренилась, и калека вывалился из нее лицом прямо в твердый мраморный пол.
Рабен постарался смягчить падение, успел подхватить его за руку. Ударом ноги выправил коляску, затем затащил на сиденье Грюнера.
— Не трогай меня!
Он сорвался на фальцет. Пронзительный выкрик еще долго звучал в ушах их обоих. Рабен отошел, поднял руки, успокаивая Грюнера. И заметил, что по полу рассыпались нотные листы. Он согнулся, собрал их, положил на искалеченные колени товарища.
— Ты псих, — выговорил Грюнер и стал толкать коляску к выходу.
Рабен пошел вслед за ним, отпер двери.
— Если захочешь поговорить со мной, просто позвони Пастырю, хорошо?
Ответа он не дождался. Человек, который когда-то был одним из его лучших, самых бесстрашных бойцов, съехал по пандусу для инвалидов и скрылся за поворотом.
Гуннар Торпе стоял в проходе.
— Он что-нибудь сказал? — спросил священник, когда Грюнер уехал.
— Ничего. Я должен разыскать остальных.
— Как ты их найдешь? Я не знаю, где они.
— У вас есть связи. Воспользуйтесь ими. Попробуйте достать адреса.
С телефона, который он забрал у парня с заправки, звонить было опасно — его уже наверняка отслеживают.
— Мне нужен мобильник. Хочу поговорить с Луизой, рассказать ей, почему я сбежал.
— Расскажи мне, — сказал Торпе. — Я не понимаю.
— Когда придет время…
Торпе все-таки нашел для него старый телефон. И заодно принес утреннюю газету.
— Ты на первой полосе.
Да, заметка в нижней части страницы, слева фотография из армейских архивов. Рассказ о его побеге.
— Тут написано, что ты опасен, Йенс.
— Читать я умею.
— Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать…
Рабен вернул ему газету.
— Не выдавайте меня. Не стоит этого делать.
— Почему же?
— Потому что все эти убийства как-то связаны с нами. С тем, что случилось. Тогда…
Иногда оно возвращалось как сон, как кошмар из звуков, крови, криков. Но что там реальность, а что фантазия — Рабен не мог разобрать.
— Пастырь, вы знаете, что случилось в Гильменде?
— Меня там вообще не было. До меня дошли слухи, только когда тебя уже вытащили оттуда. Я знаю, что трое хороших парней не вернулись, а те, что вернулись, уже не были прежними. Иногда нужно думать о будущем, а не о прошлом. Иногда…
Рука Рабена опустилась на его плечо. Это был дружеский жест, по крайней мере таким задумывался.
— Я пытался, но мне не позволили. Мюг убит, женщина-юрист тоже. У кого-то есть список. И мне он тоже нужен.

 

Луиза Рабен разговаривала в лазарете с солдатом, который страдал от серьезных ран. Она не хотела оставлять его, но Лунд была настойчива. Поэтому, набросив коротенькое пальто поверх халата, Луиза вышла на улицу.
Она ежилась под холодным ветром и смотрела на серое унылое небо и мужчин в зеленой форме.
— Я уже рассказала все, что знаю. Почему вы не оставите нас в покое? Я не помогала Йенсу сбежать. Как бы я хотела, чтобы он этого не делал…
Лунд вытащила из сумки фотографию, уже помятую, с пятном от кофе.
— Это Анна Драгсхольм, та женщина, которую убили в Минделундене. Ваш муж знал ее.
Она посмотрела на снимок, тряхнула волосами.
— А я не знаю.
— Йенса что-то беспокоило?
Луиза Рабен зашагала к административному зданию, где чуть раньше Лунд имела неприятный разговор с ее отцом.
— Только что убили Мюга. Управление тюрем отклонило его просьбу об освобождении. Конечно, он был обеспокоен, а вы как думаете?
Лунд догнала ее, понимая, что не должна упускать возможности поговорить с женой Рабена.
— И поэтому он сбежал?
Она заморгала, будто сдерживая слезы, и ничего не ответила.
— Вы давно поженились?
— Неужели это так важно?
— Я стараюсь во всем разобраться, Луиза. Не думаю, что ваш муж вообще хотел убегать. Его что-то сильно встревожило. Мне необходимо понять что. Итак, как долго вы с ним знакомы?
Они остановились на дороге, продуваемой ветрами.
— Не знаю… лет четырнадцать, пятнадцать. А поженились шесть лет назад.
— Как вы встретились?
— Я навещала отца в части. Йенс подвез меня обратно в город. Это место… — Не поднимая глаз, она кивнула в сторону казарм. — Совсем как тюрьма. Мать ушла от нас, не смогла больше выносить такой жизни.
— А потом вы решили жить вместе?
— Нет. Йенс вступил в армию, потому что купился на их обещания. Мол, увидишь мир, станешь настоящим мужчиной, достигнешь чего-то в жизни. Так и получилось. Именно этого он и хотел.
Лунд слушала, не прерывая и не торопя.
— Я никогда не думала, что полюблю военного. И уж точно не собиралась стать армейской женой. Так я и сказала ему. — Она усмехнулась едва слышно. — Но мы не властны над собой, как бы ни старались.
— Что было потом?
— Мы договорились, что после возвращения «Эгира» он уйдет из армии, найдет работу, чтобы мы переехали в город и чтобы Йонас пошел там в школу. Но… — Горе и боль терзали ее милое лицо. — Они попали в засаду, их отрезали от основных сил. Когда все закончилось, Йенса отправили в полевой госпиталь, а потом, когда он окреп, на самолете перевезли сюда. Я сидела у его постели сутками. Несколько недель мы даже не были уверены, выживет он или нет, а потом…
— Что?
— Он очень изменился, — произнесла Луиза Рабен невыразительным голосом.
Лунд нащупала в сумке свою визитку, протянула ее Луизе.
— Если он даст о себе знать, сообщите мне сразу же, это очень важно. Для него в том числе.
Луиза Рабен уставилась на белый прямоугольник.
— Пограничный контроль в Гедсере?
— Мой номер на обороте.
— У вас ужасный почерк.
— Знаю.
— Он был сержантом, — сказала она. — Вы понимаете, что это значит? Он чувствовал себя ответственным. И до сих пор… Армия… Я выросла здесь, но все равно чужая. Иногда трудно понять…
— Звоните в любое время, — попросила Лунд и двинулась к воротам.
— Подождите! — Луиза Рабен что-то обдумывала. — Та женщина на фотографии. Кажется, она навещала Йенса, пока он лежал в госпитале. Незадолго до того, как его выгнали из армии. Я ее там видела. Его вообще многие навещали, когда он выздоравливал.
— Чего они хотели?
— Не знаю. Он плохо себя чувствовал и не помнил, что там произошло. И он ни в чем не был виноват.
— Конечно, — сказала Лунд. — Вы знаете, что он сделал?
— Ничего плохого! Он солдат. Он выполнял свой долг. Делал то, что ему приказывали.
Лунд снова достала фотографию.
— Значит, вы видели эту женщину в госпитале?
— Кажется, да. — Луиза Рабен пожала плечами. — Прошло два года, я не уверена. Простите, мне пора забирать сына из садика…
Когда она ушла, Лунд позвонила Странге, чтобы обменяться новостями.
— Мы нашли электронное письмо, которое рассылал Кодмани, — сказал он. — В нем он призывал продолжать войну на датской земле. Сейчас мы ищем всех, с кем он контактировал…
Лунд с закрытыми глазами прислушивалась к звукам вокруг себя: рычание тяжелых моторов, мерный топот марширующих солдат, резкие отрывистые приказы. В этом мире Луиза Рабен чувствовала себя как в ловушке и мечтала сбежать отсюда. Как и ее муж, так она считала. А теперь он совершил такую глупость и не выйдет из тюрьмы еще много-много лет…
— Анна Драгсхольм приходила к Рабену в госпиталь, когда он вернулся из Афганистана, — поделилась Лунд в свою очередь. — Луиза Рабен узнала ее. Я думаю, что Драгсхольм хотела расспросить его о том, что случилось в Гильменде.
— Зачем ей это?
— Вам придется выяснить это у армейских чинов.
Он рассмеялся:
— Ну нет. Я не собираюсь снова биться головой об эту кирпичную стену.
— Мы ведем расследование двойного убийства и поэтому будем задавать столько вопросов, сколько пожелаем. Узнайте, какую работу выполняла Драгсхольм для армии в то время, когда Рабен лежал в госпитале. Она ходила туда не просто так.
Глубокий вздох.
— А сами вы что собираетесь делать?
— Говорить с мужем Драгсхольм.
— Не самая удачная идея. Он подает на нас в суд за необоснованный арест. К тому же сегодня ее похороны.
— Я буду деликатна.
Он надолго замолчал, так что Лунд пришлось его окликнуть.
— Все в порядке. Я просто пытался представить, как вы деликатно задаете вопросы. Послушайте. Служба безопасности созывает пресс-конференцию по поводу расследования. Мы собираемся публично объявить об арестах. Кёниг считает, что Анну Драгсхольм убили террористы. И Мюга Поульсена тоже. Он говорит…
Лунд отняла телефон от уха. Луиза Рабен, пройдя несколько десятков метров, остановилась у дороги и говорила с Согардом — рослым, самодовольным белокурым майором. Она улыбалась, лицо сияло, глаза блестели.
— Лунд? Лунд? — доносился из телефона голос Странге. — Вы слышали, что я сейчас сказал? Служба безопасности уверена, что убийства — дело рук исламистов. И Брикс тоже так считает.
Значит, так и есть. Она нажала отбой и сунула телефон в карман.

 

Тренировки были такими интенсивными, что память о них въелась в его тело на всю жизнь. Йенс Петер Рабен работал под прикрытием в Ираке, в Афганистане, в других местах, о которых датскому обществу знать не полагается. А теперь он был у всех на виду, пытаясь скрыться посреди Копенгагена.
Капюшон поднят, спина сгорблена, походка как у слабого болезненного человека — в таком виде он ходил вокруг вокзала Эстрепорт уже почти час. Садик Йонаса был неподалеку. Луиза обязательно придет сюда, рано или поздно.
Прячась за железной оградой, в скоплении велосипедов и скутеров, он наблюдал за тем, как она вышла из метро, пересекла улицу, преодолела короткое расстояние до детского сада. Через несколько минут она вернулась с Йонасом и пошла по тротуару, не улыбаясь и ничего не говоря.
После двух лет заключения — сначала в госпитале, а потом, после краткого перерыва, в Херстедвестере — этот серый открытый мир казался Рабену странным и чужим местом. И необъятно большим. Йонас тоже стал больше, подрос.
Луиза была в черном пальто, на шее намотан розовый шарф. Сын — в синей куртке с капюшоном и зеленых варежках. Мальчик шел очень медленно, с несчастным лицом. Луизе приходилось буквально тащить его за руку. Он намеренно уронил свой контейнер для завтрака. Она подобрала его. Тогда он бросил на землю варежки. Она сказала ему что-то и нагнулась, поднимая их.
Они перешли дорогу.
Рабен, скорчившийся за перилами ограды, был всего в десятке метров от них, но если бы они и увидели его, то не узнали бы: какой-то чудаковатый, плохо одетый горбун.
Видеть, оставаясь невидимым. Двигаться как привидение, быстро и незаметно. Трудные в учении уроки сохраняют тебе жизнь, когда другие погибают.
По ту сторону ограждения Луиза одной рукой держала возле уха мобильный телефон, а второй волочила за собой Йонаса. Не забывая горбиться, прячась под капюшоном и в тенях, Рабен двигался параллельно с ними.
Ей нужно было всего лишь повернуть к входу в метро, зайти в полумрак лестницы, ведущей вниз к платформам. Тогда он скользнул бы к ней, сказал пару слов, а весь мир увидел бы только случайную встречу двух прохожих, один из которых спросил дорогу или время.
Неожиданно из метро вышли двое полицейских. Голова Рабена опустилась еще ниже, он развернулся, остановился, закашлялся.
Шанс упущен.
Потом он снова увидел сквозь ограждение синюю полицейскую форму — копы садились в белую патрульную машину, один из них переговаривался по рации. Рабен проследил за тем, как машина влилась в поток, и, чувствуя, как бешено колотится сердце, вышел из своего укрытия, отчаянно надеясь, что еще сможет догнать Луизу на ступенях подземки. Но ее нигде не было видно.
И вдруг он услышал недовольный детский крик.
Прямо напротив Рабена на асфальте лежала зеленая детская рукавичка. А чуть дальше Луиза тащила упиравшегося Йонаса к военному джипу.
У распахнутой дверцы джипа стоял Кристиан Согард и махал рукой, подзывая Луизу с мальчиком. Йонас что-то крикнул ему. Луиза подняла взгляд на Согарда и улыбнулась извиняющейся улыбкой.
Йенса Петера Рабена удержала на месте холодная сила — спецназовская выучка. Голова правит сердцем. Голова помогает тебе выжить.
Зайдя за стену, он выглянул из-за угла и смотрел за тем, как его жена и сын забираются в джип защитного цвета. Расстояние было достаточно небольшим, чтобы слышать зычный офицерский голос Согарда:
— Извините, что не смог привезти вас сюда. Завтра должно получиться. Йонас, ты садись посередине. Пять минут, и мы дома.
«Дома».
Он так замерз и устал, что не мог злиться. Поэтому Рабен стал делать то, что нужно было делать: пытался сосредоточиться.
Сначала он поднял с тротуара варежку и купил кофе в привокзальном магазинчике. Прихлебывая горячий напиток в тени за ограждениями, он думал о том, что делать дальше, когда зазвонил телефон, добытый для него Гуннаром Торпе.
— Это Грюнер.
— Что скажешь?
Встревоженный голос Грюнера в телефоне заглушал шум проезжающих машин. Значит, он где-то на улице, а не на подземной парковке, где он работал, иначе голос звучал бы иначе. Рабен попытался представить, как целыми днями, а иногда и ночью, Грюнер сидит в этом пропитанном бензиновыми выхлопами темном замкнутом пространстве и мечтает о музыке. Ад бывает разных форм и размеров.
— Прости, что рассердился на тебя, Йенс. Я испугался. Та женщина-юрист несколько недель назад приходила ко мне, задавала вопросы. А потом ее убили.
— Что за вопросы?
— Ты действительно ничего не помнишь?
— Я же говорил…
— Повезло тебе. Приезжай ко мне на работу.
Грюнер назвал ему адрес в районе Исландс-Брюгге.
— Через полчаса буду, — сказал Рабен.
— Нет. Сегодня моя смена с четырех. Дай мне пару часов, и тогда уже…

 

Похороны проходили в парке Сольберг. Прислушиваясь к колокольному звону в отдалении, Лунд наблюдала за немногочисленными скорбящими в черном, что собрались вокруг могилы.
В первый день своего возвращения в управление она видела Стига Драгсхольма. Тогда он еще был подозреваемым, и в тот же вечер Свендсен выдавил из него признание в убийстве. Это был высокий мужчина с правильными чертами лица и ухоженной внешностью преуспевающего адвоката. На похоронах его жены почти никто с ним не заговаривал. Никто не пошел рядом с ним, когда церемония у могилы завершилась.
Она пересекла газон и остановила его возле парковки.
— Сара Лунд, — представилась она, махнув удостоверением. — Полиция. Хотела бы задать несколько вопросов…
Ошеломленный, он уставился на нее, потом покачал головой и двинулся дальше. Лунд не отставала.
— Я бы не стала беспокоить вас сегодня, если бы не обстоятельства…
Драгсхольм достал ключи от автомобиля. Она услышала, как щелкнули замки в салоне его «вольво», и встала прямо перед водительской дверцей.
— Мы должны предотвратить гибель других людей. Ваша жена, возможно, лишь первая в списке жертв.
Он отодвинул ее с дороги, сел за руль и уставился прямо перед собой невидящим взглядом. Лунд обошла машину, открыла пассажирскую дверцу и тоже села. Он плакал. Она молчала, давая ему время справиться с собой.
Все остальные, кто хоронил Анну Драгсхольм, разошлись. На кладбище начинались новые похороны, на аллею вынесли светлый гроб. Это был бесконечный процесс, и Лунд понимала это лучше многих.
Наконец Драгсхольм вытер глаза, вылез из машины, встал перед безукоризненно чистым капотом. Она присоединилась к нему. Чуть погодя он двинулся с места и пошел по одной из тропинок, разбегающихся между надгробьями. Лунд следовала за ним.
— Почему вы признались в убийстве? — спросила она, когда они оказались уже далеко от машины и могилы.
— Этот мерзкий полицейский все орал и орал на меня. Больше всего мне хотелось заткнуть ему рот. Я знаю, что Анну убил не я. Она тоже это знает. Остальное неважно. — Он глянул на нее. — И, кроме того, я юрист. Выбравшись из той вонючей дыры, я бы не оставил от вашего обвинения камня на камне.
— Не сомневаюсь, — кивнула Лунд и обрадовалась, вспомнив, что днем ранее Свендсен уехал в отпуск. — Она рассказывала вам о своей работе в армии?
— Не много.
Он оглядывал кладбище. Вазоны. Букеты — огромные, пышные на свежих могилах, более скромные на старых. Некоторые плиты совсем без цветов, запущенные, забытые.
— Она когда-нибудь упоминала Мюга Поульсена?
— Об этом меня уже спрашивали. Ответ по-прежнему — нет.
— А Йенса Петера Рабена?
— Нет.
Они оказались рядом с похоронной процессией. Она уже достигла могилы, кто-то громко рыдал.
— Я хотел, чтобы она нашла другую работу. Но Анне нравилось в армии. По-моему, ее привлекала мысль, что она делает нечто секретное. Нечто, о чем ей нельзя говорить со мной.
— Несмотря на то, что вы юрист?
В его тускло-голубых глазах промелькнула обида.
— Всего лишь скучный адвокат по коммерческому праву. Я зарабатывал в десятки раз больше ее. Но она всегда утверждала, что получала в десятки раз больше удовлетворения. А потом ее уволили.
— Вы уверены?
— Так она мне сказала.
— Почему ее могли уволить?
— Возник какой-то конфликт. Она проводила исследование, и результаты вызвали споры. Со мной она не хотела это обсуждать, поэтому я не в курсе подробностей. Скорее всего, она перешла кому-то дорогу.
Он остановился, обернулся к машине. Должно быть, приходит в себя, подумала Лунд, и скоро его и след простынет. И в тот же миг эта часть его жизни начнет исчезать в туманном, далеком месте под названием «прошлое».
— Анна иногда превращалась в тигрицу. Уж если она ухватилась за что-то, то не отпустит ни за что.
— И что, по-вашему, она ухватила в тот раз?
— Было какое-то происшествие в Афганистане пару лет назад. Опять же, никаких подробностей она мне не рассказывала. Мне пора ехать…
— То есть армия дала ей поручение расследовать этот инцидент?
Драгсхольм замотал головой:
— Нет! В том-то и дело. Анна что-то услышала, заинтересовалась, стала расспрашивать по собственной инициативе. Ей не полагалось этим заниматься. Ее очень волновал вопрос… прав человека. Я и хотел, чтобы она работала в этой сфере, в этом было ее настоящее призвание. — Он пожал плечами. — Я не такой. Для меня это просто работа. А у нее было обостренное чувство справедливости.
— Что она успела узнать?
— Люди попали в засаду. Армия тоже проводила расследование, когда все закончилось. Командование не поверило тому, что говорили солдаты.
— Этим и занималась Анна?
— Она представляла интересы выживших солдат. Вела их дело в суде. И проиграла, а этого она никогда не любила. Поэтому продолжала задавать вопросы.
Лунд поняла, что ее намеренно обманули.
— Давайте уточним еще раз. Значит, она была адвокатом, который представлял интересы солдат из датского контингента «Эгир», вернувшихся после миссии в Афганистане?
— «Эгир», — кивнул он. — Точно. Она считала, что с ними обошлись несправедливо. Анна особенно страстно ненавидела ошибки правосудия — и не только в армии.
— Простите за то, что вам пришлось пережить по нашей вине, — сказала Лунд, протягивая ему руку.
Он не пожал ее.
— Я сам виноват. Не надо было уезжать, когда я нашел Анну.
— Почему же вы уехали?
— Испугался. Перед этим выпил, не соображал ничего. Было столько крови. Я подумал, что со мной сделают то же самое.
Она молчала.
— Я совсем не такой, как она, — проговорил Драгсхольм. — Анна была храброй, ничего не боялась. А я жалкий трус и сам знаю это.
Затем он коротко пожал Лунд руку и собрался уходить, но передумал.
— Это сделали террористы, о которых пишут в газетах?
— Я не имею права обсуждать ход следствия.
Он внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Да. Я тоже не поверил в эту версию.
Глядя, как Драгсхольм идет к машине, Лунд набрала номер Странге.
— Я поговорил с людьми в Главном штабе, — сообщил он. — Они сейчас проверяют, что именно случилось в Гильменде.
— Об этом пока забудьте. Вы получили список группы «Эгир»?
Он обиженно помолчал пару секунд.
— Да. Он передо мной.
— Там указано, кто входил в отряд Рабена?
— Нет, но я смогу это узнать.
— Хорошо. Нам нужно поговорить с кем-нибудь из них.
— Кодмани…
— Пусть служба безопасности тратит на него свое время. Мне нужен хотя бы один из бойцов Рабена.

 

Объединенный совет созывался на внеочередное заседание в экстренном порядке. В небольшом конференц-зале в фолькетинге собрались лидеры всех партий со своими советниками. Также присутствовала горстка тщательно отобранных представителей средств массовой информации. Аггер вцепилась в Бука с первых минут заседания, требуя объяснений, почему Министерство юстиции никак не отреагировало на сообщение о возможных терактах.
— Монберг принял такое решение из соображений национальной безопасности, — заметил Томас Бук.
— Вы хотите сказать, что нам нельзя доверять?
Бук в отчаянии закатил глаза к потолку. Карстен Плоуг сидел рядом с ним и нервно вздрагивал под напором агрессии, прикрытой вежливыми фразами.
— А что вы скажете об организации «Ахль аль-Кахф»? — спросил Краббе. — Это правда, что ее члены арестованы?
— Некоторых из них сейчас допрашивают…
Краббе перегнулся через стол и громко заговорил в микрофон:
— Прошу отметить в протоколе, что Народная партия требует немедленно запретить эту ужасную группировку!
Бук улыбался, дожидаясь, когда все посмотрят на него.
— Антитеррористический законопроект, который будет обсуждаться в парламенте на следующей неделе, включает меры против всех организаций, которые, по мнению компетентных служб, могут быть опасны. Если «Ахль аль-Кахф» относится к этой категории, то и она попадает в число таких организаций. Если нет…
— Вы уходите от ответа, Бук, — перебила его Биргитта Аггер. — Ваш предшественник считал, что мы имеем дело с терроризмом. Почему же полиция потратила десять дней на допросы мужа убитой женщины?
Хороший вопрос. Томас Бук прикрыл глаза и попытался представить, чем сейчас занимаются его девочки дома, в Ютландии.
— По известным всем причинам Фроде Монберг не в состоянии сейчас предоставить объяснения относительно своих действий. Однако кое-что могу прояснить я сам. — Кивком он указал на Карину, которая обходила стол, раздавая всем копии одностраничного документа. — Я раскрываю эту информацию вам строго конфиденциально и неохотно. Она до сих пор относится к разряду секретных, прошу не обсуждать ее с посторонними и с прессой. Когда вы ознакомитесь с ней…
— Это все игры, Бук, — вставила Аггер.
— Когда вы ознакомитесь с ней, то узнаете, что Монбергу не рекомендовали проводить открытое расследование, так как оно может скомпрометировать нашу военную стратегию в Афганистане и тем самым подвергнуть опасности жизни датских солдат.
Аггер передала листок своей помощнице.
— Это вы так говорите.
— Нет. Так говорят наши собственные советники по безопасности. Или в их мотивах вы тоже сомневаетесь? — поинтересовался Бук. — Ведь мои мотивы вам очевидно кажутся подозрительными.
— Только не прячьтесь за именем своего брата…
Бук грохнул кулаком о стол:
— Мой брат мертв уже шесть лет! Никакие мои действия не вернут его. Но если я смогу уберечь хоть одну датскую семью от боли, которая выпала нам, я сделаю это…
— Тогда верните их домой! — выкрикнула Аггер и пожалела о своих словах сразу, как только они сорвались с ее губ.
— Они там, — произнес Бук, чуя близкую победу. — Как бы вы ни относились к войне, они там. Так скажите же мне. Если бы это письмо оказалось на вашем столе, если бы вы прочитали его и узнали, что любые разговоры об этом деле подвергнут наших храбрых мужчин и женщин смертельной опасности…
Губы Аггер превратились в узкую полоску ненависти. Она подхватила со стола бумаги, не обращая внимания на то, что часть из них посыпалась на пол.
— Вы бы все равно не ослабили своего напора? — спросил Бук. — Невзирая на цену?
Разумеется, ответа не последовало. Аггер вскочила и быстро вышла из зала. Все взгляды вновь обратились на министра юстиции.
— Если больше вопросов нет…
Его фраза была обращена Краббе, и тот только качнул головой.
— Тогда, — закончил Томас Бук, — я закрываю заседание и возвращаюсь к своим обязанностям.

 

— Вот это команда! — Вернувшись к себе, Бук одарил улыбкой Плоуга, послал Карине воздушный поцелуй. — Я не слишком переусердствовал? Обещаю больше не упоминать брата. Я и сейчас бы не стал, если бы она не намекала…
— Она сама напрашивалась, — заверила его Карина. — Какая наглость. Я хотела поговорить с вами кое о чем…
— А между прочим, у нас есть все основания подать на нее в суд за разглашение секретной информации… — предложил Плоуг с надеждой в голосе.
— Победители великодушны! — воскликнул Бук. — Забудем. Кто-нибудь хочет хот-дог? Я угощаю.
Ни один из его помощников не принял предложения.
— Но нам все равно нужно выяснить, откуда у Аггер это письмо, — напомнил Плоуг. — Кто-то здесь мутит воду.
На столе министра зазвонил телефон. Карина сняла трубку.
— Это премьер-министр, — шепнула она, прикрывая рукой микрофон.
— Да, займитесь этим, — ответил Бук Плоугу.
— Томас! — радостно воскликнул Грю-Эриксен. — Мои поздравления! Как я слышал, все прошло хорошо.
— У меня превосходные сотрудники. — Бук покивал Плоугу и Карине. — Они меня отлично подготовили к заседанию, так что заслуга исключительно их.
— Вы слишком скромны. Теперь сконцентрируйтесь на законопроекте. Подбросьте Краббе несколько крошек. Пора уже ставить точку.
— Я займусь этим немедленно. Премьер-министр?
Однако в трубке уже шли гудки, а Карстен Плоуг открывал бутылку.
— Краббе будет настаивать, чтобы мы включили ту организацию в список запрещенных, — предупредил Плоуг.
— Ха! Я только что победил Биргитту Аггер, злую северную королеву, так неужели испугаюсь каких-то мелких людишек?
Плоуг засмеялся, поднял бокал.
— Карина?
Она выходила на минуту в свой кабинет, а вернувшись, закрыла за собой дверь.
— Отправьте несколько бутылок в Министерство обороны, — распорядился Плоуг. — Теперь Аггер ничего не получит от поднятого ею шума. А затевать что-либо еще она не посмеет.
— Я должна вам кое-что показать, — сказала Карина, кладя на стол Бука записную книжку в кожаной обложке. — Я нашла это, когда разбирала перед заседанием совета личные архивы Монберга. Так странно — раньше я никогда ее не видела.
— Положите все это в коробку и отошлите министру на дом, — сказал Плоуг и налил еще вина в бокалы. — Держите, вы тоже заслужили.
— Я не хочу. Может, все-таки выслушаете меня? Монберг вел дневник. Я ничего об этом не знала. Тут только его размышления.
— Так, и что? — спросил Бук.
Она сделала глубокий вдох, приступая к самому важному:
— Я начала читать. Похоже, он знал Анну Драгсхольм лично. И встречался с ней. Недавно.
Она раскрыла маленькую кожаную книжку. Плоуг отставил бокал, Бук допил свой. Двое мужчин подошли к Карине.
— Вот номер ее мобильника. В последний раз они виделись в гостинице за несколько дней до того, как ее убили.
Бук прислонился к стене и зажмурился. Сладкий вкус победы уже пропал.
Он глянул на Плоуга, коснулся пальцами страницы.
— Проверьте всё, — приказал Бук. — Я выйду прогуляюсь.

 

Шесть часов, а низкое ноябрьское небо за окном уже потемнело. В гостиной дома Ярнвига Йонас играл со своими игрушками: пластмассовый танк, три солдатика, ружье, самолет-истребитель.
Луиза Рабен наблюдала за сыном из спальни через открытую дверь. Эти первые годы так важны, они определят всю его будущую жизнь. А что есть у ее ребенка? Отец, который неизвестно где. Мать, которая все свое время тратит на хлопоты о его освобождении. Жизнь в казарме, в окружении солдат. Йонас рос в мире, окрашенном в цвет хаки, наполненном рычанием боевой техники, топотом сапог и громкими приказами, где царили чинопочитание и строгая воинская дисциплина.
Мысли о свободе никогда не придут ему в голову. К ней самой такие мысли приходили все реже и реже. Она любила отца, любила Йонаса. И если суждено жить в клетке, то, по крайней мере, пусть эта клетка будет хотя бы удобной.
Но тюрьма все равно остается тюрьмой, без надежды на освобождение. Йенс теперь стал дважды преступником, а не просто бывшим солдатом с расстроенной психикой, опасным для общества. После того как он сбежал из Херстедвестера, их шансы вырваться из тесных рамок казарменной жизни свелись к нулю. Его обязательно найдут и снова упрячут за решетку, но уже на долгие годы. Йонас станет совсем взрослым, прежде чем его отец сможет снова жить с ними.
Хватит ли у него сил ждать? А у нее?
Луизе Рабен было тридцать четыре года. Она скучала по мужу, скучала по его прикосновениям, по его голосу. Ей не хватало физической близости с мужчиной. А в тюрьме он больше никогда не дотронется до нее, только не на этом раскладном диване в комнате, отведенной для супружеских пар. Теперь она знала это наверняка.
Что-то надломилось в нем после их последнего похода, словно в Гильменде навсегда осталась часть его души. Луизе предстояло принять несколько трудных решений, и они касались не только Йонаса, но и ее саму.
— Мамочка?
В руках мальчика был пластмассовый самолет, подаренный Согардом, и он возился с маленькими бомбами, подвешенными под крыльями.
— Мы скоро будем ужинать?
— Через пять минут. Я только закончу стирку.
— А я сражался.
Она похолодела.
— В садике?
— Нет! Здесь. Вместе с моими солдатами.
— И с кем же вы сражались?
— С грязными арабами! — воскликнул он.
Она не засмеялась.
— Это нехорошие слова, не надо так говорить. И ты слишком много играешь в войну.
— Я ведь пойду на войну, когда вырасту. Как папа. Как дедушка. А еще я буду майором, как Кристиан.
— Вот как?
Она опустилась на колени перед сыном, наблюдая, как он играет с самолетом: водит им вверх и вниз на вытянутой руке, увлеченно рычит и время от времени выкрикивает «ба-бах!», изображая бомбардировку в ярком мире детского воображения.
— Послушай, Йонас… Ты бы хотел, чтобы у тебя была своя комната?
Он посмотрел на нее, улыбнулся и кивнул.
— Мы перенесем туда все твои игрушки. Это будет самая уютная комната на земле. И тебе больше не придется слушать мамин храп ночами напролет.
— Ты не храпишь!
— Ну что, согласен?
— Да.
Самолет подлетел прямо к ее голове. Из-за крыльев выглядывало милое лицо сына.
— А еще я нашла тут неподалеку хорошую школу.
— Я скоро пойду в школу?
Она огляделась вокруг. Не такой уж плохой дом, пусть и в казармах. Зато здесь спокойно и безопасно. Все предсказуемо. Зачем искать что-то еще?
И все же, когда она отвечала сыну, ее голос предательски задрожал, а в глазах защипало от набегающих слез.
— Да. Уже очень скоро.
— А у папы тоже будет своя комната?
Входная дверь распахнулась — пришел ее отец. Он стоял в коридоре и смотрел на них обоих.
— Обязательно будет. Когда-нибудь. Ну так что, пойдем ужинать?
Она поднялась с пола.
— Йонас, — сказал Ярнвиг. — Я тебе кое-что принес.
Мальчик бросил самолет и подбежал к дедушке.
— Одна зеленая варежка. — Ярнвиг покачал ее в руке, глядя на внука сверху вниз. — Ты ее, наверное, обронил.
— Когда? — спросила Луиза.
— Не помню, — протянул Йонас.
— Тут написано его имя. — Ярнвиг показал ей подписанную метку. — Один из бойцов нашел ее у главных ворот.
— Сегодня мы не шли через главные ворота, нас подвез на машине Согард.
Он молча протянул ей варежку.
Луиза вздохнула:
— А ты, молодой человек, впредь будь повнимательней и не разбрасывай повсюду свои вещи…
Йонас, потеряв интерес, вернулся к игрушечному бомбардировщику.
— Я пойду переоденусь, — сказал Ярнвиг и пошел вверх по лестнице.
Она дождалась, когда он скроется за дверью, потом пригляделась к варежке.
На варежке Йонаса никогда не было именной метки. Он никак не мог уронить ее у главного входа на территории части.
И это даже не метка — так, кусочек белой ткани, вероятно оторванный от носового платка. На нем шариковой ручкой выведено: «Йонас Рабен». Неровным, почти детским почерком, который она сразу же узнала.

 

Когда она вернулась в управление, Странге на месте не было. И на звонки он не отвечал. Лунд углубилась в бумаги, стараясь не встречаться с Бриксом и Кёнигом, который бродил по отделу убийств с выражением отчаяния на лице. С острова Слотсхольмен до управления уже донеслись слухи, будто политики недовольны тем, что служба безопасности скрыла от полиции возможную связь дела Драгсхольм с терроризмом. Как следствие, Кёниг мог лишиться поста, и потому он с еще большим усердием искал, на кого бы переложить вину.
Наконец Странге перезвонил ей.
— Когда я ухожу, не предупредив вас, вы всегда ворчите, — заметила она, прежде чем он успел вымолвить хоть слово.
— Не верю своим ушам. Все еще ревнуете?
— А вам бы хотелось?
— Конечно. К вашему сведению, я пытался найти кого-нибудь из команды Рабена. Не так просто, между прочим. Они как будто специально разбежались кто куда после «Эгира».
— И?
— Я бы с удовольствием съел на ужин пиццу. «Четыре сыра» или «Маргариту»?
Пиццу она любила, но не собиралась признаваться ему в этом.
— Так мы можем с кем-нибудь поговорить?
— Я заеду за вами.
Она ждала его перед зданием управления и неожиданно обрадовалась, увидев его черную неприметную машину. Он выскочил, с театральной галантностью распахнул перед ней дверцу.
— Клоун, — пробормотала Лунд, устраиваясь на пассажирском сиденье.
— Сначала вы, — сказал он, когда сел за руль. — Значит, Драгсхольм была адвокатом боевой группы?
— Думаю, да. Это надо будет подтвердить. Куда мы едем?
— Недалеко. К Давиду Грюнеру. Служил по призыву в подразделении Рабена. До армии был многообещающим пианистом. Окончил консерваторию.
Они двигались в сторону гавани.
— Сейчас работает смотрителем на подземной парковке в районе Исландс-Брюгге. Передвигается в инвалидной коляске. Его смена сегодня до десяти вечера.
Они остановились перед офисным зданием возле станции метро. Лунд вышла, осмотрелась, заглянула внутрь через стеклянную дверь.
— Вы уверены, что это правильный адрес? Как-то пусто.
— Его жена сказала, что это здесь. А жены никогда не лгут. Вы проверьте, что внутри, а я поищу другой вход.
Она вошла в здание. Почти сразу ее остановил скучающий охранник. Лунд помахала удостоверением, упомянула имя Грюнера и парковку. Он показал ей дверь у лифта, который не работал, судя по табличке. Ей пришлось идти пешком.
Два этажа вниз. Запах выхлопных газов и пыли.
Указатель на администрацию парковки. Она пошла по коридору туда, куда указывала стрелка.
Здесь почему-то остро пахло бензином, как на заправке.
За столом в крошечной каморке никого не было. На экране компьютера нотное письмо.
Она посмотрела вдоль коридора. В дальнем конце спиной к ней медленно брел человек в джинсах и зимней куртке цвета хаки.
И никакой инвалидной коляски.
— Эй! — крикнула Лунд.
Он обернулся.
Бородатое угловатое лицо, мускулистое тело. Она так удивилась, что на секунду потеряла дар речи.
— Рабен? Рабен!
Он бросился к дальнему выходу и скрылся где-то среди машин на парковке.
Она умела бегать. Но не так, как он. Когда она добежала до распахнутой двери, то увидела лишь черную машину Странге, съезжающую по пандусу. Лунд выбралась на открытое место между колоннами и махнула ему, чтобы он остановился.
— В чем дело? — спросил Странге, опустив стекло.
— Здесь Рабен. А Грюнера нет. Что тут вообще происходит?
Запах бензина становился все сильнее. Лунд посмотрела на ряды автомобилей. В глубине стоял микроавтобус «рено» с распахнутыми дверцами и включенными фарами.
Она двинулась к нему, Странге за ней.
— Звоните Бриксу, — сказала она.
— Зачем?
Она ругнулась, подошла к «рено», заглянула внутрь. С зеркала заднего вида свисал на цепочке новенький армейский жетон, разрезанный пополам.
— Вот зачем.
Странге все еще не звонил. Он смотрел на водительское сиденье, на котором лежал мобильный телефон.
Она обошла микроавтобус, открыла багажник. Он был завален пустыми пластиковыми канистрами. Проверять их не было необходимости. Резкий запах не оставлял сомнений в том, что находилось в них совсем недавно.
— Вы еще не дозвонились до Брикса?
Странге по-прежнему стоял у водительской двери.
— Вам лучше взглянуть на это, — сказал он.
— На что? Где, черт возьми, ваш человек?
Она подошла к нему. Дисплей мобильника на сиденье ярко светился. На нем были цифры, которые отмеряли секунды. Шел обратный отсчет.
Оставалось всего пять. Лунд следила, как они уходят, чувствуя свою тупость и беспомощность.
— Что это? — спросила она, когда вспыхнули четыре нуля.
Странге оглядывался вокруг.
— Не знаю…
Взрыв прозвучал едва слышно, словно где-то зевнул просыпающийся великан.
Лунд обернулась, посмотрела на вентиляционные решетки. И оставалась на месте, пока ее не схватила мощная рука Странге и не пробудили к жизни его яростные окрики.
— Бегите! — орал он, а из-за металлических решеток вырвалось огненное облако и покатилось, полилось по бетонным катакомбам.
И она побежала.
Назад: 3
Дальше: 5