10
Вторник, 22 ноября
Почти весь полет до Стамбула Лунд спала. Заснула она и потом, когда они пересели на неудобный военно-транспортный самолет, который должен был доставить их из аэропорта имени Ататюрка в лагерь «Бастион». Где-то на полпути она проснулась, открыла глаза и обнаружила, что ее голова лежит на плече Странге. Он не знал, что она смотрит на него. Его худощавое лицо было спокойно, взгляд направлен прямо перед собой.
Воспоминания, догадалась Лунд. Вероятно, армейские годы так и не отпустили его.
Говорить не хотелось, поэтому она подняла голову с его плеча, откинулась на спинку жесткого кресла и попыталась снова заснуть, чтобы не думать о том, что ее ждет в этой совершенно непонятной для нее стране, которую она даже смутно не могла себе представить.
С летного поля «Бастиона» их отвезли в лагерь «Викинг», в расположение датского контингента. Этот городок из времянок и палаток больше напоминал какие-нибудь трущобы. По узким улицам разъезжала военная техника, нагруженная людьми и оружием.
Их документы проверял немногословный офицер со скучающим видом. Он же прикрепил к ним солдата с машиной и молча указал на снаряжение, которому был отведен целый угол в пропускном пункте. Странге помог ей надеть большую тяжелую каску, обтянутую тканью защитного цвета, и бронежилет, настолько неудобный, что Лунд возненавидела его с первой секунды.
— Зачем мне это? — недовольно спросила она. — Мы же всего-навсего собираемся допросить врача!
Странге и офицер уставились на нее с недоумением.
— Нам что, придется пересекать линию фронта? — Она стала скидывать с себя бронежилет.
— Это Гильменд, — сказал офицер. — Здесь нет линии фронта. Наденьте сейчас же или возвращайтесь обратно в Копенгаген.
Странге осторожно надел на нее снаряжение.
— Это называется «личная броня», — говорил он. — Тяжеловато, конечно, но может защитить от автоматной очереди. Да и от взрыва тоже? Или от ножа…
— А если они в голову стрелять будут? Или при взрыве ноги оторвет. Тоже поможет?
— Прекрати, Лунд. В полиции такие же бронежилеты. Мы обязаны их надевать при задержании вооруженного преступника. Ты что, никогда ими не пользовалась?
Она не стала ему отвечать, что пистолет тоже редко брала с собой.
— У нас в Гедсере таких не носят, — сказала она, позволив ему застегнуть на ней бронежилет, и потом поерзала внутри этого панциря, чтобы найти положение, в котором он не так сильно давил на плечи.
— Вам очень идет, — сказал офицер. — Ваш самолет вылетает в семь вечера. Вы должны быть в нем. Даже если мне придется запихнуть вас туда силой.
«Лендровер» вез их по тряской каменистой дороге, местность вокруг была сухая и голая, воздух холодный и пыльный. Они ехали уже двадцать минут, а пейзаж за окном почти не менялся: ни селений, ни встречных машин. По обе стороны горизонта виднелись вдали горы с заснеженными вершинами. Водитель — парень лет двадцати пяти в темных очках и с тощей бородкой — хорошо знал маршрут. Лунд никогда особо не любила путешествовать, и Гильменд не заставил ее сердце биться сильнее.
— Сейчас не лучшее время для визитов, — сказал солдат. — Сегодня утром подорвались два смертника. Несколько недель было тихо, и вот снова зашевелились, сволочи.
Они сидели бок о бок на заднем сиденье: Странге чувствовал себя как рыба в воде в бронежилете и каске, Лунд никак не могла найти более-менее удобную позу.
— В госпитале сейчас сумасшедший дом, — добавил водитель. — Застегните каску, пожалуйста. И жилет. Иначе от них никакого толка.
Странге вздохнул, повернулся к Лунд и двумя ловкими движениями затянул застежки, она даже не успела ничего возразить. Водитель хмурился: присутствие во вверенном ему автомобиле женщины явно не радовало его.
— Вы не хотите… освежиться, когда мы прибудем на базу? — спросил он.
— Нет. Везите нас прямо в госпиталь, — отрезала она. — Мы хотим видеть Фредерика Хольста.
Через полчаса показался первый встречный транспорт — грузовичок с открытым кузовом, набитый местными жителями. Похоже, крестьянами. Проезжая мимо них, афганцы все как один повернули головы в сторону «лендровера». Лунд отметила, что при их приближении молодой боец за рулем напрягся. Вскоре на дороге стало оживленнее: такие же старенькие грузовики, несколько потрепанных легковых машин, но в основном армейские джипы, бронемашины, фургоны с солдатами.
По истечении часа они въехали в небольшой городок. Вокруг немногочисленных овощных ларьков прохаживались женщины и девушки, прячущие лица под яркими бурками. На обочине мужчины распивали чай из стаканов и наблюдали за всем, в том числе и за «лендровером», быстрыми темными глазами.
На контрольно-пропускном пункте солдаты в форме с датским флагом и винтовками в руках проверили документы и пропустили их в госпиталь.
Госпиталь был больше похож на захудалый крытый рынок, чем на лечебное учреждение. Он располагался в неказистом одноэтажном здании, и догадаться о том, что внутри, можно было только по красному кресту, намалеванному на облупившейся штукатурке стены. Лунд вспомнила сияющие чистотой коридоры столичных больниц. Копенгаген остался в другом мире. Здесь она была чужестранкой, и ей не рады были ни солдаты, ни местное население.
Лунд выбралась из машины. Прямо перед госпиталем на деревянном столе мужчина в тюрбане рубил овечью тушу и поглядывал на то, как Лунд собирает с сиденья автомобиля свои папки.
— Они все такие, — сказал Странге. — Простые люди, на вид совершенно невинные. — Его спокойные умные глаза оглядывали территорию, — конечно, этот навык остался у него с тех пор, когда он служил здесь. — Заранее и не скажешь, кто из них враг, а потом уже поздно.
Перед входом висела табличка: «Вход с оружием запрещен». Водитель оставил свой автомат охране. А у столичных полицейских оружие и так отсутствовало.
Внутри было темно и едко пахло лекарствами и гниением. В углу на корточках, спиной к стене, сидели местные жители — старик и девушка. Девушка выла, у старика был остановившийся взгляд.
— Вы не могли бы подождать? — спросил охранник. — Нам привезли раненых — наших и с их стороны.
— Нет, — сказала Лунд. — Ждать мы не можем.
Она пошла вперед, заглядывая в палаты по правую и левую стороны от прохода, слушая стоны раненых на древних медицинских каталках, глядя на людей, проходящих мимо на костылях. Чуть дальше терпеливо сидели на скамье трое афганцев в одежде, заляпанной кровью, с повязками на головах.
Кто-то толкнул Лунд в спину, грубо приказал убираться с дороги. Она обернулась. На носилках несли человека, у которого вместо ног было кровавое месиво из плоти и костей. На лице солдата застыло выражение муки и удивления. Медсестра прямо на ходу ставила ему капельницу с обезболивающим.
Лунд сразу вспомнила Майера, машину «скорой помощи», его тело, дергающееся от разрядов дефибриллятора.
Она ненавидела любые больницы, но страшнее этого госпиталя ничего в жизни ей не встречалось.
— Через неделю я поеду домой, — прохрипел человек на носилках по-датски. — Домой… Вы слышите меня?
Солдат с усилием поднял голову, пытаясь посмотреть на себя. На месте ног торчали два ужасных обрубка. Он не заплакал, только сжал губы и, откинувшись снова на затертую подушку, уставился в потолок.
Странге стоял рядом с ней и молча смотрел на солдата.
— Давай поскорее закончим, — сказала она.
Операционная находилась в общем помещении и была просто отгорожена занавесками. Под потолком одна яркая лампа, две медсестры в белых костюмах, хирург в зеленом. На столе человек, на его лице маска, глаза закрыты, он без сознания, в теле зияющая рана. Краска на стенах облупилась, и ее уже трудно было назвать белой. На окне рваная тряпка; сквозь дыры пробивался белый свет зимнего солнца.
— Хольст? — окликнула Лунд человека в зеленом, когда он отошел от операционного стола и дал указания медсестрам. — Мы…
— Я знаю, кто вы. Подождите снаружи, минут пятнадцать. Потом мы сможем поговорить.
Они дожидались его в полутемной маленькой комнатке со сводчатым потолком. Странге разрешил ей снять каску. Бронежилет остался на месте. Прошло целых тридцать минут, прежде чем Хольст появился. Он сорвал с шеи маску, швырнул ее в урну в углу, стал мыть руки в раковине.
— Мы хотим знать, что вы делали в Копенгагене, — сказала Лунд, разглядывая его.
— Ездил в отпуск. Недели на три. Или на месяц, что-то около того.
Хольст сел. Крупный, неулыбчивый человек с лицом угрюмого подростка, он лишь отдаленно напоминал своего погибшего брата. Война наложила на него отпечаток жесткости, грубости и заметной усталости. И уж во всяком случае, он был больше похож на солдата, чем Себастиан.
— Чем обязан? — спросил он, вынул из ящика стола пачку сигарет и закурил, выдувая дым в сторону окна.
— Где вы были? — спросил Странге.
— Вам-то что за дело?
— У нас есть ордер на ваш арест. Советую вам отвечать на вопросы, в противном случае сегодня вечером вы полетите с нами.
Он явно удивился.
— Мне просто нужно было побыть одному, вот и все.
— Вы не разговаривали со своим отцом? — спросила Лунд.
— Практически нет. Я же сказал. — Он отодвинул к центру стола лежащие там бинты, лекарства, стетоскоп. — Может, хотя бы скажете, кого я, по-вашему, убил? Просто из вежливости.
Она достала из сумки снимки: Анна Драгсхольм, Мюг Поульсен, Давид Грюнер, Лисбет Томсен, Гуннар Торпе.
Хольст взял в руки фотографию Драгсхольм.
— Остальных я вроде узнаю. А это кто?
— Где вы были? — повторила свой вопрос Лунд. — Что делали?
— Я хирург. И занимаюсь тем, что спасаю людей, а не убиваю их. Могли бы позвонить, незачем было лететь в такую даль.
Лунд забрала у него фотографию и положила обратно на стол.
— Эта женщина хотела доказать, что солдаты Рабена невиновны. Два года назад вы пытались спасти своего брата. Мы видели его запись на видеокассете, где он говорил о Рабене. — Она вынула еще один снимок — тот, на котором лица бойцов отряда были перечеркнуты крестами. — Вот это мы нашли в мусоре, который вы выбросили, когда съезжали со съемной квартиры на Исландс-Брюгге.
Он посмотрел на лица и на кресты.
— Вы думаете, что в смерти Себастиана виновен Рабен? Анна Драгсхольм хотела добиться пересмотра приговора.
— Я даже не знаю, кто эта женщина…
Хольст раздавил окурок. В комнату зашел кто-то из персонала, но он лишь молча махнул рукой.
— Нам известно, что вы пытались встретиться с Рабеном, — продолжил Странге. — Он отсылал ваши письма обратно.
— Вот как?
— Начинайте говорить, — сказала Лунд. — Мы проделали большой путь и не собираемся возвращаться с пустыми руками, уж поверьте.
— Вы напрасно теряете время. Я никого не убивал. Почему…
Странге, чертыхнувшись, грохнул кулаком по столу. Эта вспышка была так внезапна, что Лунд вздрогнула.
— Хватит чушь молоть! У вас была их фотография, и вы вычеркивали их одного за другим.
— Просто игра такая, — спокойно ответил Хольст, пожимая плечами. — Чтобы время скоротать.
— Вы были на дежурстве, когда сюда привезли вашего брата, — сказала Лунд, обводя рукой убогое помещение.
Он отвел глаза.
— Смотреть на раненых и убитых тяжело, даже если это чужие люди. Но когда среди них видишь родного брата…
— Да, да! Я понял вашу мысль!
— Затем вы узнали, что в гибели Себастиана винят Рабена и остальных. Они остались живы, а Себастиан в могиле.
Хольст направил на нее длинный бледный палец.
— Мой вам совет: держитесь подальше от героев, — произнес он тихим, полным муки голосом. — Вокруг них гибнут люди.
— То есть смерть вашего брата на совести Рабена?
— Да! — выкрикнул он. — И надеюсь, что этот мерзавец будет гореть в аду. Но…
Они ждали. Хольст долго молчал.
— Ладно, слушайте, — начал он. — Рабен был командиром. Не существует закона, который наказал бы его за то, что он загнал мальчишку вроде Себастиана в то гадючье гнездо. Он был вправе сделать то, что сделал. И что мне оставалось? — Хольст мрачно усмехнулся. — Только устроить всем небольшой сюрприз. Среди тел и фрагментов, которые в тот день привезли из деревни, была лишняя часть. Рука.
Его глаза смотрели вдаль — в прошлое.
— Я подумал, что если об этой руке узнают там, в Копенгагене, то возникнут вопросы, и гибелью наших парней займутся всерьез. Тут ходило много слухов. Как убили целую семью местных.
— Вы думаете, это сделали бойцы Рабена? — спросил Странге.
— Кто же еще? Никто не поверил той сказочке об офицере-невидимке. Я думал… — Он потянулся за сигаретами, снова закурил. — Думал, что армия во всем разберется, проверит все, раскопает правду. Мы ведь не скрываем ничего, что здесь происходит. Во всяком случае, не такое. Но… — Он изогнул губы в кривой усмешке. — Но тут я сильно ошибался. Военный прокурор не стал даже слушать о том, что мирные жители могли быть убиты датскими солдатами. И они остались безнаказанными! Это потом уже Рабена заперли в психушку, за другие дела.
Лунд сверилась с документами.
— Та рука принадлежала террористу-смертнику, — сказала она.
— Я не знаю, кому она принадлежала. Просто рука, и все.
— Вы были расстроены. И составили ложное медицинское заключение.
— Руку привезли из деревни! Кто-то ведь должен был разобраться, что там все-таки произошло!
— У вас проблемы, Хольст, — сказала Лунд.
Он опять усмехнулся:
— Неужели? Как страшно. — Он наклонился к ней. — Себастиан умер здесь, в паре шагов от этой комнаты. У него было пробито легкое, только и всего. Случись это в Копенгагене, он был бы сейчас жив. Для современной медицины такая операция — пустяк. Но здесь… — Он зажмурился. — Здесь я не смог его спасти. Мне пришлось наблюдать, как он умирает. А психопат Рабен, который потащил их в ту деревню, раздобыл себе ловкого адвоката и вышел сухим из воды. Ему чуть медаль не вручили. И вы спрашиваете, не был ли я расстроен?
Гнев вырвался наружу. Хольст вцепился в стол обеими руками, сильными руками хирурга.
— Да! — заорал Фредерик Хольст в лицо полицейским. — Да, я был расстроен!
Лунд ждала, что последует дальше.
Через несколько секунд он справился с эмоциями и заговорил тем же ровным, скучным гоном, что и раньше:
— Но мои чувства ничего не меняют. Себастиана не вернуть. Поэтому все, что я могу, — это пытаться снова и снова спасти его, день за днем, на этом чертовом операционном столе. — Хольст шмыгнул носом, загасил недокуренную сигарету. — Это все, — сказал он и отшвырнул от себя фотоснимок с крестами на лицах бойцов. — Извините, что не оправдал ваших ожиданий.
Больше они ничего не смогли добиться от Фредерика Хольста. Ему надо было возвращаться к работе. Его ждал очередной пациент — талиб, тяжело раненный и орущий на медсестер.
Лунд достала спутниковый телефон, чтобы связаться с Копенгагеном.
— Хольст не может сказать, где он был во время убийств, или не хочет, — сообщила она Бриксу.
— Это неважно. Убийца — он?
Невзирая на тысячи километров, разделяющие их, и помехи спутниковой связи, Лунд отчетливо услышала в его голосе беспокойство.
— Не думаю.
— Господи, Лунд. То есть все усилия коту под хвост?
— Еще не знаю.
Они снова стояли в приемном покое госпиталя. Вокруг солдата без ног, которого она видела ранее, собрались врачи и медсестры.
— Рабен ничего нового не сказал?
— Повторяет одно и то же.
— Здесь постоянно всплывает имя Согарда, — солгала она. — Он оставался в лагере за главного, когда это случилось. Все должно было идти через него.
— Давайте-ка пакуйте свой крем для загара и возвращайтесь. Согарда мы вызывали еще раз и не добились от него ничего.
Лунд не отвечала, и поэтому Брикс окликнул ее:
— Лунд, вы там? Лунд?
Она не могла не смотреть. Постояв вокруг носилок, все разошлись, за исключением одной медсестры — девушки с печальными влажными глазами. Она медленно натягивала зеленую простыню поверх тела датского солдата, все выше и выше, и наконец закрыла его с головой. А он так хотел выжить, чтобы вернуться домой. Ему оставалась всего одна неделя в аду.
Перед ней возник Странге, закрыл собой душераздирающую сцену.
— Что говорит Брикс? — спросил он.
— Говорит, что нам пора лететь домой.
Странге надел на голову Лунд каску, аккуратно застегнул ремешки, посмотрел ей в глаза.
— Брикс прав.
Поговорив по телефону, он встретился взглядом с Рут Хедебю, которая наблюдала за ним из другого конца коридора. Они хорошо знали друг друга, к тому же она была умна и прочитать выражение его лица могла с любого расстояния.
— Леннарт, только не говори мне, что эта безумная авантюра не принесла результата. Мы что, действительно стреляли вслепую?
Брикс подошел к ней. Он не хотел, чтобы их слышали.
— Но ведь у нас самого начала были только догадки.
— Этого недостаточно. Мне каждую минуту трезвонят то из министерства, то из парламента, то из службы безопасности. Всем нужны новости.
Брикс кивнул.
— Они все надеются, что в деле наметился прорыв, — добавила Хедебю.
Он улыбнулся.
— Это так, Леннарт?
— Я уверен, что министр юстиции поймет…
— Бук висит на волоске. Не сегодня завтра он покинет министерское кресло.
Она протянула Бриксу газету, которую держала в руке. На первой полосе разъяренное лицо Томаса Бука, снятое в тот момент, когда он бросал свои бездоказательные обвинения.
— Не стоит на него рассчитывать.
— Пока я не могу сказать ничего определенного, — произнес Брикс.
— Этого тоже недостаточно. Мы сейчас как под микроскопом. Они следят за каждым нашим шагом.
— Нашла чем удивить. Что еще?
— А вот что, — сказала она, ткнув пальцем в его пиджак. — Ты не должен делать ничего без моего согласия. С этого момента больше никаких сюрпризов. Иначе я отстраню тебя от дела.
Брикс смотрел, как она уходит к себе, потом повернулся к Мадсену и спросил, есть ли новости.
Увы, новостей не было. Допрос офицеров ничего не дал.
— Если это не Хольст, — сказал Мадсен, — то у нас остается только Рабен.
— Как Рабен мог все это совершить? — раздраженно воскликнул Брикс. — Он сидел в камере.
К ним подошел оперативник с новым отчетом.
— Мы проверили покупки, сделанные от имени Пера К. Мёллера. Он не пользовался кредитной картой. Платил только наличными и покупал только у частных лиц. Нам еще повезло, что несколько человек оказались порядочными и прислали его матери квитанции об оплате, иначе следов было бы не найти.
— Что он покупал? — спросил Брикс.
— Пока нам известно о видеокамере, — сказал оперативник, читая список, — ноутбуке и «Справочнике анархиста» с инструкцией о том, как самому сделать бомбу. Все покупки были отправлены на один и тот же адрес — почтовый ящик, который арендовал Кодмани по просьбе Единоверца.
Брикс взял у подчиненного лист со списком.
— Он не пользовался именем Мёллера, чтобы снять жилье? Или арендовать место для хранения, например?
— Пока ничего такого мы не нашли. Но есть еще кое-что. — Он извлек из папки другой лист. — Мы выяснили, что тот мобильный телефон, которым привели в действие бомбу, был украден. А недавно с этого номера опять звонили.
— Откуда? — спросил Мадсен.
— Из района Рювангена.
— Из воинской части? — уточнил Брикс.
— Точно неизвестно, шеф, — ответил оперативник. — Сигнал был довольно слабый.
Брикс чувствовал, как не хватает ему присутствия Лунд.
— Как-то не сходится. Зачем преступнику звонить с этого телефона, если он понимает, что номер наверняка отслеживается?
— Все совершают ошибки, — предположил Мадсен.
Брикс подумал немного и распорядился готовить группу на выезд. И про себя решил, что Рут Хедебю знать об этом не обязательно.
— У них сегодня прощальная церемония, — напомнил Мадсен. — По тем убитым солдатам. Они будут недовольны.
Брикс глянул на часы, соображая, сколько сейчас в Гильменде. У Лунд оставалось в запасе совсем немного.
— Это я как-нибудь переживу, — сказал он.
«Лендровер» вновь ехал среди угрюмых скалистых холмов, разделявших госпиталь и лагерь «Викинг». Водитель получил приказ отвезти гостей из Копенгагена прямо в аэропорт при лагере «Бастион», откуда отправлялся самолет в Стамбул.
— Может, нам стоит задержаться ненадолго в «Викинге» и порасспрашивать там о Согарде? — предложил Странге, когда они тряслись на заднем сиденье. — Времени достаточно.
Лунд не восприняла эту идею всерьез. Армия четко обозначила границы дозволенного. Вряд ли их водитель и по совместительству охранник разрешит им остановиться в зоне военных действий.
— Расскажи мне, что происходит, когда вы получаете боевое задание, — попросила она Странге. — Я имею в виду спецназ. — Она посмотрела на него. — Что именно вы там делаете?
— В каком смысле? — спросил Странге. Как она и ожидала, желания общаться на эту тему он не испытывал.
— Как вы действуете? Как связываетесь между собой?
Он вздохнул:
— Я мало в чем участвовал. Честно.
— Просто расскажи!
— У нас это всегда была группа из пяти бойцов. Мы ездили в такие места, куда здравомыслящий человек не сунулся бы. В основном с целью разведки, не для боев. Это слишком рискованно.
— Вы поддерживали связь с другими соединениями — датскими, британскими? С американцами?
Он засмеялся:
— Откуда здесь американцы? И ответ: нет. Мы действовали в условиях секретности. В случае чего стали бы стрелять во все, что движется, и надеяться на лучшее. — Он указал на голый, безжизненный пейзаж. — Это ничья земля. Тут не останавливаешься, чтобы поболтать с каждым встречным о погоде. Но мы всегда выезжали только впятером. Командой. И, кроме того… ведь Арильд сказал, что в той зоне не было никаких частей спецназа.
Каска не причиняла почти никаких неудобств, а вот бронежилет продолжал раздражать ее. Лунд постучала пальцем по плечу водителя:
— Остановите машину, пожалуйста.
— До аэродрома потерпите уж, — бросил он ей, не оборачиваясь.
— Нет!
Он выругался, прижался к обочине и затормозил.
Лунд выбралась на каменистую почву и стала оглядываться. Вскоре к ней присоединился Странге.
— Что случилось? — спросил он.
— Далеко отсюда до той деревни, где попал в засаду Рабен?
Первой реакций Странге был смех:
— Нашла время шутить.
— Я хочу посмотреть ее.
— Мы же не туристы!
— Понимаю, — сказала она и обратилась к водителю: — Вы можете нас туда отвезти? Сколько времени туда ехать?
Солдат мотнул головой:
— У вас нет разрешения.
— Что значит нет разрешения? — вспылила Лунд. — Вы думаете, нас прислали сюда из Копенгагена, чтобы каждый водитель указывал нам, что делать? У нас есть ордера на арест и визы. Мы можем находиться…
— Вы не можете покидать зону нашего влияния, — ответил ей солдат. — И это не обсуждается.
Она сунула голову внутрь джипа.
— Министерство юстиции уполномочило нас действовать по нашему усмотрению. Вот… — Она вытащила спутниковый телефон. Брикс был прав: аппарат принимал сигнал даже здесь. — Раз вы не понимаете, мне придется звонить в Копенгаген. Придется отвлекать министра от дел и жаловаться ему на то, что какой-то сопляк в военной форме смеет мешать нам, когда…
— Лунд! — воскликнул Странге.
Взглядом она заставила его замолчать и стала нажимать на кнопки телефона.
— Как ваша фамилия? — спросила она и, не дожидаясь ответа, посмотрела на нашивку у него на куртке. — Сиглер. Понятно.
Солдат открыл бардачок и достал документы на поездку. Лунд не нажала кнопку вызова.
— Ну что, написано там, что в деревню везти нас нельзя? — спросила она.
Ответа не последовало.
— Написано или нет?
Водитель направил хмурый взгляд на окрестные холмы, привычно ища движущиеся объекты.
— В любом случае в «Бастион» мы должны прибыть вовремя, — буркнул он.
— Договорились, — сказала Лунд. — И свяжитесь с шефом местной полиции. Он был упомянут в заключении военного прокурора. С ним я тоже хочу поговорить.
Полиция предоставила Рабену адвоката — молодую женщину с унылым лицом. Тоскливое выражение словно говорило: как же мне не повезло, что из всех заключенных мне достался именно этот.
— Вам предъявят обвинения во взломе, угоне автомобиля, незаконном хранении оружия, удержании против воли, насилии и угрозах в расправе.
Она сидела за столом в комнате для допросов и листала дело Рабена.
— Это только начало. Что вы ответите на обвинения?
Его рука была по-прежнему на перевязи, но боль стихла настолько, что не мешала движениям.
— Признаете вину по всем пунктам? — спросила адвокат.
— Моя жена связывалась с вами?
Она покачала головой.
— А от тех полицейских, что полетели в Гильменд, были новости?
— Не стоит рассчитывать на чудо. Эта история о несуществующем офицере только навредит вам.
— Но это правда.
Она указала на бумаги, лежащие перед ней.
— Ваше положение и без того незавидное. Незачем ухудшать его подобными провокациями.
Он даже рассмеялся от удивления:
— Это я провокатор?
— Да. Вам грозит более жесткий приговор, чем в прошлый раз. Если суд решит, что ваша психика слишком неустойчива, речь может идти о бессрочном заключении под стражу. — Она дала ему время осознать услышанное. — Вы понимаете, о чем я говорю? Судья может сказать, что вас не следует выпускать на свободу.
— Вы не знаете, Луиза пыталась навестить меня?
— Не пыталась. — Адвокат сложила все бумаги обратно в портфель. — Вас хочет видеть кое-кто другой, полиция разрешила свидание. Выбора у них не было, разумеется. Он ждет вас…
Она поднялась, прошла к двери, побарабанила пальцами, чтобы охрана выпустила ее.
— Помогите мне, Рабен. Дайте хоть какую-нибудь зацепку, на чем я могла бы строить защиту.
Когда она ушла, в комнату почти сразу же вошел невысокий энергичный человек в синем мундире с орденскими ленточками на груди. У него были рыжие волосы, блестящие цепкие глаза и невыносимо фальшивая улыбка.
— Честь не отдавайте, — сказал Арильд, входя в комнату. — Вы ведь больше не служите в армии, я правильно понимаю?
Опираясь о подоконник, Рабен с тоской смотрел на серый свободный мир за окном.
— Забавно, знаете ли. Я столько слышал о вас, читал ваше дело. Да, потрясающе. Надеюсь, небольшая беседа со мной вас не затруднит. — Арильд протянул руку. — Генерал Арильд, штаб армии. С официальным визитом.
Рабен не шелохнулся.
— Что ж, — пробормотал Арильд, опуская руку. Он сел на стул, где только что сидел адвокат, устроился поудобнее. — Обижаться — ваше право. Я понимаю, вы считаете, будто мы бросили вас, и мне искренне жаль, если у вас сложилось такое впечатление.
— Неужели?
Арильд положил перед собой принесенные документы.
— Вы были хорошим солдатом: преданным, способным… — Заглянул в бумагу. — Неординарным. Если вы будете настаивать на своей нелепой версии, то навредите и себе, и армии. Уверен, вы этого не хотите.
Он придвинул к краю стола ручку и лист бумаги, на котором под текстом было оставлено место, словно для подписи.
— В ваших силах решить проблему. Сядьте, Рабен!
Рабен против своей воли сел — Арильд все же не зря получил звание генерала, командовать людьми он, несомненно, умел.
— Мы в состоянии помочь друг другу, — предложил он. — Бессмысленная вражда ни к чему хорошему…
— Если вы надеетесь, что я откажусь от своих показаний, можете не стараться.
Напускное добродушие Арильда сменилось холодностью. Генерал положил ладонь на предлагаемый Рабену документ.
— От имени армии я бы хотел предложить вам компенсацию. У нас есть возможность увеличить сумму страховых выплат по вашему контракту. По нашему усмотрению…
— Проваливайте!
Арильд на пару секунд возвел глаза к потолку, потом снова посмотрел на сидящего перед ним человека.
— Это не для вас, а для вашей жены и вашего сына. Если бы вас убили в бою, ей полагалась бы пенсия. Достаточно, чтобы обе стороны проявили немного доброй воли, и тогда условия вашей страховки можно будет изменить. — Он поднял бумаги, потряс ими. — Так, чтобы пенсия полагалась и в случае долговременной болезни. — С холодной усмешкой он подытожил свое предложение: — Вы можете сильно облегчить жизнь Луизы и Йонаса. Уверен, вы оцените мое предложение. — Арильд взмахнул ручкой с золотым пером. — Все, что я прошу взамен… — Он пожал плечами. — Да вы и сами знаете. Так что решайте. — Он опять взялся за бумаги, протянул их Рабену. — Все зависит только от вас. Луиза — привлекательная молодая женщина. Она с легкостью найдет другого мужа. Вероятно, офицера. Если у нее не будет никакой материальной поддержки… — Арильд обвел комнату взглядом. — Кто станет винить ее за это?
Луиза Рабен один раз позвонила в Управление полиции, чтобы справиться о состоянии своего мужа, и пять раз в военную прокуратуру, пытаясь добиться разрешения поговорить с отцом.
В девять тридцать она предприняла очередную попытку договориться с военной полицией: вышла из лазарета на улицу, накинув пальто и шарф, дозвонилась до дежурного, стала умолять его выслушать ее.
Наконец ее соединили с человеком, с которым она говорила этим утром уже дважды.
— Это опять вы? — жизнерадостно воскликнул он.
— Послушайте. Мой отец у вас со вчерашнего вечера. Я бы хотела увидеться с ним.
— Его допрашивают.
— Да что же это такое! Если бы он был уголовником, меня давно допустили бы к нему.
— Да-да, слышал: вы в этом разбираетесь, — со смехом заметил ее собеседник. — Поверю опытному человеку…
— Это мой отец. Он хороший офицер. Разве вы…
— Я не имею права обсуждать конкретные дела. И уж точно не по телефону. Когда ему разрешат принимать посетителей, мы вас известим. — Пауза. — Неужели я не сказал вам это в прошлый раз? Да нет же, точно говорил. А вы снова звоните и отрываете меня от дел.
Она чуть не взвыла от отчаяния. Но вспомнила мужа, который имел привычку впадать в ярость и тем только усложнял ситуацию.
— Простите, что накричала на вас, — сказала Луиза. — У нас очень тяжелый день. Сегодня прощание с солдатами.
Он промолчал, и она почему-то представила, как он гримасничает там, на другом конце провода.
— Могу я попросить вас о маленьком одолжении? — взмолилась Луиза. — Передайте ему сообщение от меня. Скажите, что…
— Никаких сообщений. И это я вам тоже говорил.
— Ну что ж, хорошо. Спасибо и на этом. Вы…
В трубке раздались короткие гудки. Она выругалась и вдруг услышала вой полицейской сирены. В ворота части, сверкая синими мигалками, въехала черная машина, за ней еще три. Замыкал процессию белый фургон, из которого сразу после остановки стали выпрыгивать люди в форме.
К человеку, вышедшему из первой машины, тут же подбежал Согард. Майор был в парадной форме, подтянут и безукоризнен, как всегда. Луиза узнала этого высокого немногословного полицейского, она уже встречалась с ним в управлении. Громким, отрывистым голосом он начал отдавать команды своим подчиненным, собравшимся вокруг них.
— Что здесь происходит, черт возьми? — кричал Согард. — Нас не предупреждали…
— Об обысках не предупреждают. — Полицейский вытащил удостоверение, махнул им перед лицом Согарда. — Леннарт Брикс, начальник отдела убийств. Помните меня?
— У нас сегодня церемония прощания.
— Мы постараемся не мешать, — сказал Брикс и извлек из кармана темно-синего пальто лист бумаги. — Вот ордер на обыск. У нас есть основания считать, что на территории вашей части укрывают важные улики.
— Если вы объясните, что именно вы ищете…
Брикс с откровенной насмешкой посмотрел на майора с высоты своего роста.
— Как я вижу, вы здесь теперь за главного, Согард. Какое быстрое продвижение.
Его замечание осталось без ответа.
— Если не хотите такого же быстрого понижения, не мешайте нам, — добавил Брикс. — Мне нужен человек с ключами от всех дверей. Никто не должен покидать расположение части вплоть до моих распоряжений.
Он сунул ордер в руку притихшему Согарду и пошел к своим людям, направив очередную группу обыскивать склады.
Луиза подошла ближе, с удивлением заметив, что Согард испуган. Никогда еще она не видела у него такого лица.
К майору подошел Саид Биляль. Он тоже был в парадной форме, на голове черный берет. Как всегда, без улыбки.
— Что случилось? — спросил он.
— Свяжитесь с генералом Арильдом, — приказал Согард.
Биляль наблюдал за полицейскими.
— Что им опять нужно?
— Выполняйте приказ! — заорал на него Согард. — Живо!
Она смотрела на его перекошенный от гнева рот.
— Займитесь тем, что вам велено, Биляль, — сказал Согард уже тише, не встречаясь с ней глазами.
На Слотсхольмене наступил штиль. Карина постоянно висела на телефоне, Бук в отчаянии ждал новостей из Афганистана.
— На Краббе давят его же сторонники, — доложила Карина после очередного телефонного разговора. — Членам партии не нравится вызванная его поступком шумиха.
Бук ходил по кабинету и чистил зубы щеткой, которую она отыскала для него. В коридоре уже сидели присланные администрацией грузчики, готовые начать переноску его вещей. Повсюду громоздились коробки.
— Я поговорю с ним. Краббе не меньше моего хочет докопаться до истины.
Она поморщилась.
— В чем дело? — тут же спросил Бук.
— Томас, так или иначе, но он наверняка хочет получить какую-то политическую выгоду для себя.
— Это не важно. — Он схватил стакан воды, прополоскал рот, сплюнул воду обратно в стакан. — Неужели полицейские и правда вернутся из Гильменда ни с чем?
— Плоуг должен знать больше об этом.
— Тогда где он, черт возьми? Почему он всегда исчезает в тот момент, когда нужен мне?
Она не слушала его негодующих воплей, разговаривая с нетерпеливым грузчиком, который вошел в кабинет и ждал указаний. Пришлось вручить ему две коробки с папками.
— Пресса поставила на вас крест. Трое депутатов парламента обвиняют вас в государственной измене.
— Что? — Лицо Бука вспыхнуло яростью, он провел пальцами по волосам. — В измене? Да в каком веке они живут, эти болваны?
В дверях появился Плоуг: в сером костюме и галстуке. Идеальный чиновник.
— Нам необходимы доказательства того, что премьер-министр не дал хода тому первому медицинскому заключению, — тут же заговорил Бук. — И где вас черти носили?
Плоуг встал перед ним, держа руки в карманах, — в его арсенале это было самое дерзкое проявление неповиновения. Потом молча сделал выразительный жест в сторону бороды Томаса, в которой белели остатки зубной пасты. Карина тут же достала салфетку и протянула Буку.
— Пока все доказательства, которые мы видели, — начал Плоуг, — указывают на то, что врача удовлетворило пересмотренное заключение. Ничто не указывает на убийство гражданских лиц. И ваши обвинения против премьер-министра…
Бук перестал слушать его со второй секунды, он думал о своем.
— Томас! — воззвал к нему Плоуг. — Давайте не будем биться головой о стену и обратимся к тому, где есть хотя бы маленькая надежда на победу. Нам следует сосредоточиться на Россинге. Мы знаем, что он замешан. Мы знаем, что он скрывал информацию.
— Россинг никогда бы не провернул ничего подобного в одиночку. Ему не хватило бы духу. Кстати, где он сейчас?
Карина с ближайшего компьютера уточнила правительственное расписание на день.
— На мемориальной церемонии в Рювангене. В память об убитых солдатах.
Бук сходил за своим пиджаком, прихватил и галстук. Потом, словно опомнившись, стянул вчерашнюю рубашку и надел чистую.
— Вызовите мне машину, — крикнул он из кабинета.
Цветы и четыре гроба, накрытые датскими флагами и поставленные в ряд перед черной каменной купелью. Звуки одинокой трубы в маленькой холодной церкви Рювангена. Флемминг Россинг зябко ежился, глядя на венки и полковые фуражки, лежащие на крышках гробов.
Церемония откладывалась. В казармах шел обыск, и весь личный состав вынужден был оставаться в расположении части до его окончания. Кроме Россинга и трубача, в церкви был только представитель похоронного бюро в черном костюме и белой рубашке. Родственников на время собрали в актовом зале части. Если обыск затянется, то придется проводить церемонию без участия солдат и офицеров.
Открылась дверь, и между рядами зашагал крупный, полный человек. Россинг обернулся, узнал его и тяжело вздохнул.
Бук сел на скамью за спиной у Россинга.
— Что, снова пришли развлекать меня своими выдумками? Что вы здесь делаете? Вас тоже пригласили?
— Я знаю, вы не доверяете мне, — заговорил Бук низким хриплым голосом. — Но у нас больше общего, чем вы думаете.
Россинг смотрел вперед, на красно-белые флаги.
— Искренне надеюсь, что это не так, — сказал он, не оборачиваясь. — Слышал, ваши полицейские возвращаются из Афганистана ни с чем. Какой сюрприз. Неудивительно, что вы находитесь в расстроенных чувствах.
— Не трудитесь разыгрывать из себя надутого осла, — прошипел Бук. — Вы считаете, что служили высоким целям.
— Да, служил.
Перед носом Россинга появилась пухлая рука.
— Думаете, они бы с вами согласились? — спросил Бук, показывая на гробы.
— Именно они заставляют меня делать то, что я делаю. Каждый гроб напоминает мне о том, что мы должны продолжать борьбу, чтобы ни одна смерть не оказалась напрасной.
— Все это политическое словоблудие, и вы знаете это. До войны вам никакого дела, как и Грю-Эриксену. Вас интересует только власть, деньги и голоса на выборах.
Россинг обернулся и смерил Бука презрительным взглядом. Тогда Бук поднялся, вышел из прохода и встал перед министром обороны.
— Россинг, я знаю, что вы действовали не по собственной воле. Вам отдали приказ, и вы его выполнили. Эти люди… — Его голос звучал громче, чем обычно, а бородатое лицо исказилось от гнева. — Они погибли из-за того, что произошло вследствие ваших поступков.
— Это неизвестно наверняка…
— Тогда докажете обратное! — заревел Бук. — Вы причастны к их гибели. Сделайте хоть что-нибудь. У Монберга, по крайней мере, оставалась совесть.
— И это убило его…
Бук в ярости протянул вперед руки:
— А кто убил этих людей?
К нему приблизился похоронный распорядитель:
— Я настоятельно прошу вас покинуть церковь. Ваше поведение неуместно.
— Неуместно… — Бук посмотрел на Россинга, затряс головой. — Вот хорошее слово.
— Вы должны уйти, или мне придется вызвать охрану! — решительно произнес человек в черном костюме.
— Он свалит всю вину на вас! — крикнул Бук, идя к выходу. — Поступит с вами так же, как с Монбергом. И со мной.
Россинг сидел с неподвижным мрачным лицом, словно изваяние.
— Мы нужны друг другу! — добавил Бук. — Если в вас осталась хоть капля самоуважения, вы знаете, где меня найти.
Обыск продолжался уже сорок минут. Брикс вместе с Мадсеном шли через казармы офицерского состава, следя за тем, как члены команды осматривают столы, шкафы и тумбочки.
Пока ничего найти не удалось.
— Попробуйте позвонить еще раз, — велел Брикс Мадсену.
— Все время звоним, — ответил Мадсен. — Может, аккумулятор разряжен.
— В подвале уже смотрели?
Сделав круг, они оказались в просторном холле.
— Да, места тут у них хватает, — заметил Мадсен, с восхищением оглядывая изящные своды потолка и винтовую лестницу. — Тут работы на пару дней, не меньше.
— Обыскать каждый угол. Не важно, сколько времени понадобится. Здесь что-то есть. Должно быть…
Он обернулся. По лестнице спускался человек в синей форме. С трудом сдерживая ярость, генерал Арильд с кем-то тихо говорил по мобильному телефону.
— Подождите! — властно сказал Арильд.
— Я знаю, что вы хотите сказать, — первым заговорил Брикс. — Не утруждайте себя. Мы ведем официальное полицейское расследование и будем находиться здесь столько, сколько потребуется. Смиритесь с этим.
Светлые глаза Арильда были непроницаемы. Он протянул телефон:
— Это вас.
Брикс выхватил телефон из его руки, зная уже, кого услышит на другом конце линии.
— Брикс, что ты себе позволяешь? — зазвучал в динамике пронзительный голос Рут Хедебю.
— Обсудим это в более удобное время.
— Собирай свои вещи и убирайся оттуда немедленно! Это приказ. Как ты посмел…
Вошел Согард и встал рядом с генералом. Они стояли бок о бок — суровые солдаты со спокойными уверенными лицами.
— Я беру всю ответственность на себя, — сказал Брикс в трубку. — После обыска я с тобой свяжусь.
— Нет, Брикс, у тебя нет полномочий на обыск. Я говорила с военным комиссаром. Вы не имеете права там находиться. Сейчас же возвращайтесь.
Он отнял телефон от уха, еще успев услышать, как она окликает его по имени:
— Леннарт?..
Арильд забрал у него аппарат.
— У вас есть пять минут на сборы, — сказал он.
С ледяной улыбкой генерал кивком попрощался с полицейскими, развернулся и ушел в сопровождении Согарда, почтительно следующего в шаге от него.
Брикс стоял в холодном холле, не в силах собраться с мыслями. Ему доводилось отстранять подчиненных от службы, и всегда это было непросто. Из ступора Брикса вывел звонок его мобильника.
— Да?
— В подвале кое-что обнаружено. Ждем вас здесь.
Спустившись двумя этажами ниже, Брикс оказался среди труб центрального отопления, низко висящих ламп, пыли и зябкой сырости. Они с Мадсеном надели резиновые перчатки и подошли к группе оперативников, сгрудившихся в конце коридора. Там находилась комната для хранения личных вещей. Все дверцы деревянных шкафчиков были открыты. Женщина-криминалист светила фонариком внутрь одного, пока ее коллега снимал со средней полки телефон с мигающим зеленым индикатором.
— Это тот самый номер, — сказал криминалист. — С этой сим-карты была активирована бомба, убившая Грюнера.
На нижней полке лежала длинная плоская металлическая коробка, запертая на маленький навесной замок.
Брикс указал на нее:
— Открывайте.
Женщина с помощью ручного болтореза сняла замок. Брикс вышел вперед, поднял крышку коробки. Кто-то из-за плеча подсвечивал ему фонарем.
Он осторожно вынул цепочку с висящими на ней обрезанными армейскими жетонами. Один из них был измазан засохшей кровью.
Брикс выпрямился, закрыл дверцу шкафчика. Посмотрел на табличку с именем. Согард.
Набрал номер Хедебю.
— Выслушай меня сначала, — сказал он, едва она начала возмущаться.
Деревней это можно было назвать с большой натяжкой, просто горстка жалких лачуг за низкой полуразрушенной стеной. Бомбы и снаряды не пощадили даже те несколько домов, что были выстроены из глины и кирпича.
Перед проломом в стене, на месте которого когда-то были ворота, мальчик лет десяти пас маленькое стадо коз. При виде подъезжающего «лендровера» он тут же исчез.
Лунд и Странге вышли из машины. Водитель прихватил свою винтовку и присоединился к ним. Селение располагалось в длинной узкой долине, окруженной голыми холмами. У одного из домов стоял сгоревший пикап. Судя по черным рваным дырам в кузове, он подорвался на мине.
Чуть дальше они увидели белый фургон с синим маячком на крыше. Прислонившись к его борту, стоял полноватый мужчина в полицейской форме и курил сигарету. В кузове сидели двое афганцев, в длинных халатах и с тюрбанами на головах, каждый с автоматом на плече.
— Салам-алейкум, — поздоровался водитель «лендровера», подойдя к ним.
Полицейский бросил сигарету на землю, затоптал ее и, заглянув в глаза каждому из датчан, обменялся со всеми рукопожатием, с Лунд в последнюю очередь.
Он не сказал ни слова, просто подхватил свое оружие из кузова фургона и повел их вглубь деревни. Двое его спутников замыкали небольшую процессию.
У Странге были с собой материалы дела, однако казенный текст с трудом сопоставлялся с тем, что они увидели в реальности. Фасад полуснесенного строения, к которому подвел их начальник местной полиции, почернел от взрыва бомбы. Окна были выбиты, и внутренние помещения насквозь продувались порывами ветра. Мебели в комнатах практически не осталось, лишь несколько поломанных стульев да крошечный стол в общей комнате.
Странге пошел по лестнице на второй этаж.
— Как удалось установить, отряд Рабена с семьей забаррикадировался здесь.
Три комнаты, из которых две по размеру скорее походили на кладовки. И тут вся обстановка сводилась к обломкам мебели и грязной кастрюле. На полу самой большой комнаты — разбитое стекло и стреляные гильзы. Лунд подняла одну из них. Странге присмотрелся:
— Калибр пять пятьдесят шесть. Такие пули использовали датские солдаты в своих штурмовых винтовках. Это точно здесь.
Она прошла в соседнюю клетушку. Пинком ноги раскрыла старинный чемодан, попыталась найти хоть что-нибудь на пыльных полках, в сломанных ящиках. Дом выглядел так, будто тут пронесся безжалостный ураган.
Спустившись снова на первый этаж, она встала перед большим очагом, закопченным и сырым. Рядом стоял колченогий кухонный стол.
— Бойцы Рабена спали вот здесь, по очереди, — сказал Странге, поглядывая в привезенные бумаги.
Тощий матрас в углу. Она подняла его, рассмотрела. Следов крови не было.
Затем они вернулись в прихожую, к сорванной с петель входной двери.
— Здесь убили семью? — спросила Лунд.
— Если верить Рабену, то да, — подтвердил Странге. — Он говорил, что тела сложили в одну комнату.
Он вынул фонарик, открыл еще одну хлипкую дверь, за которой открылось еще одно пустое помещение.
— Значит, наружу они не высовывались?
Странге качнул головой:
— Они не могли. Это было невозможно, если вокруг засели талибы.
— Но здесь никаких следов! Только несколько гильз. Ни крови, ни упаковок от армейских пайков. Кажется, что… — У нее было ощущение, что вокруг все фальшиво. — Кажется, что здесь вообще никто не жил. — Она отодвинула потрепанную, засаленную занавеску и посмотрела на бесцветный пейзаж за окном. — И никто здесь не погиб.
Водитель начинал беспокоиться.
— Мы можем ехать? — спросил он.
— У нас полно времени, — сказала Лунд. — Я хочу поговорить с полицейским. Вы переведете?
Они вернулись все вместе в самую большую комнату в доме. Полицейский был там — сидел на стуле, а двое его спутников стояли над ним, как охрана. Все они курили. Лицо человека в синей форме выражало скуку и недовольство.
— Кто здесь жил? — спросила Лунд и дождалась, пока присматривающий за ними солдат переведет сначала вопрос, а потом ответ.
— Семья из пяти человек. Ходили слухи, что глава семейства приторговывал наркотиками и поддерживал Талибан деньгами, — услышала она в конце концов.
— Он считает, что семью убили датские солдаты?
Начальник полиции зевнул, поднялся, отряхнул пыль с фуражки, поднял с пола винтовку. Сказал что-то медленно.
— Нет, — перевел водитель. — Он говорит, что здесь не было никаких следов того семейства.
Лунд впилась взглядом в афганца.
— То есть они просто исчезли?
— Так бывает, — сказал водитель и посоветовал от себя: — Не перегните палку с вопросами.
На полу что-то валялось, похожее на большую деревянную лопату с длинной ручкой. Лунд подняла странный предмет.
— Что это?
Полицейский сказал что-то.
— Это для хлеба, — перевел водитель. — Семья держала пекарню.
— Помимо торговли наркотиками для поддержки талибов? — уточнила Лунд.
— И так бывает.
— Где печь?
Последовала долгая тирада на пушту.
— Он говорит, что все было разрушено.
— В таком случае пусть покажет мне место, где была печь.
— Лунд, — прошептал Странге.
— Что?
— Мы здесь непрошеные гости. Нужно возвращаться.
За домом виднелся задний дворик, а в нем — несколько низеньких строений.
— Я еще не закончила, — сказала она.
Бук сидел за своим столом и смотрел, как из кабинета выносят коробку за коробкой. Плоуг стоял рядом и тоскливым голосом выговаривал ему за сцену в церкви Рювангена.
— Томас… — говорил Плоуг. Теперь они обращались друг к другу только по имени. — На что вы вообще рассчитывали, когда шли к Россингу?
— Россинг не дурак, — сказал Бук. — Он знает, что Грю-Эриксен запросто может взяться и за него. Я дал ему шанс. Он им не воспользовался. А еще я позвонил частным адвокатам, чтобы посоветоваться насчет нашей ситуации. Я бы хотел, чтобы ты пообщался с ними…
— У нас есть куда более важные дела! — вскричал Плоуг.
— Например?
— Расследование Лунд в Афганистане.
— А что мы можем сейчас сделать? — ответил Бук, разводя руками. — Она там, а мы здесь…
— Она без разрешения покинула зону, контролируемую датскими войсками.
— Ну так организуйте ей такое разрешение.
— Вы, очевидно, не представляете, как работает система. Действия в Афганистане — операция НАТО. Существуют правила, которым должны следовать все страны. Мы нарушили их. Армейское начальство рвет и мечет. Британцы недовольны…
— Они постоянно чем-нибудь недовольны.
Дверь распахнулась, и появилась Карина в джинсах и красной блузке.
— Пришел министр обороны, — сказала она с удивлением в голосе. — Он хочет поговорить с вами с глазу на глаз. Мне пригласить…
Бук хлопнул в ладони, порывисто вскочил с кресла. Но Россинг опередил его, входя в кабинет без дальнейших церемоний. Они подождали, пока Карина и Плоуг оставят их вдвоем.
— Надеюсь, вы пришли не из-за того, что в Гильменде возникли какие-то бюрократические проволочки! Мне сейчас не до этого, — сказал Бук вместо приветствия.
— Нет, — ответил Россинг, скривив рот в усмешке. — Я уже не пытаюсь предсказать, каков будет ваш следующий шаг.
— Тогда чем могу быть полезен?
Россинг сел у окна. В его внешности что-то переменилось — больше он не выглядел победителем, не так гордо нес голову с орлиным профилем.
— Я всегда был предан Грю-Эриксену, — произнес он.
— С чем вас и поздравляю.
Россинг смотрел на Бука тяжелым взглядом из-под полуопущенных век.
— Иногда это означало, что мне приходилось идти на компромисс с собственными убеждениями. Тут ничего не поделаешь, это политика.
— А я бы сказал, что это просто компромисс.
— Всего неделю в кресле министра, и вы уже читаете мне нотации?
Бук заметил, что это было сказано скорее с горечью, чем с возмущением, и удивился.
— Все это не так просто, — продолжал Россинг. — Когда мы услышали о возможной расправе над мирными жителями… — Он посмотрел в окно. — Столько всего происходило. В то время нам требовалось больше денег, больше солдат. — Казалось, что с каждой минутой на него все сильнее давит некая внутренняя усталость. — Одно решение всегда будет влиять на другое. Это как принцип домино: упадет один элемент — обрушится весь ряд. Мы с премьер-министром договорились отсрочить расследование того, откуда взялась лишняя рука. Я и представить не мог, к чему это приведет.
Россинг повернулся и посмотрел Буку в глаза.
— Если бы я знал… Бедняга Монберг. И все эти убийства…
Бук сел рядом с ним на стул, напряженно ожидая продолжения.
— Наверное, мне следовало прислушаться к тревожным сигналам, — проговорил Россинг. — Я не испытываю гордости…
— О каких сигналах вы говорите?
— Врачи, которые осматривали тела и нашли руку, обратили внимание на некоторые несоответствия. Мы долго колебались, но потом военная разведка доложила, что ни один из убитых не был гражданским лицом.
— Россинг, вы же не человек с улицы, вы министр обороны! Кто, как не вы, мог бы получить достоверные сведения…
Несмотря на всю серьезность разговора, Россинг запрокинул голову и рассмеялся от всего сердца.
— О боже. Какой вы все-таки ребенок. Неужели вы думаете, что мне известно все? Неужели вы думаете, будто мне докладывают о каждой мелочи? Или будто я хочу или могу вникать во все детали? Это же война. Это правительство…
— Что за несоответствия?
Россинг снова отвернулся к окну, словно не хотел, чтобы кто-то видел его лицо в этот трудный момент. Он сунул руку во внутренний карман пальто и достал свернутые трубкой бумаги.
— На руке была татуировка, сделанная хной, — сказал он, передавая бумаги Буку.
На верхнем листе была фотография оторванной руки, на ладони отчетливо виднелась коричневая круглая татуировка.
— Мы проконсультировались с экспертами, — продолжал Россинг. — Они сказали, что такая форма татуировки типична для хазарейцев. Эта народность проживает в основном в Афганистане. Они ненавидят Талибан и боятся его по ряду причин. И вот еще… — Он указал на бледную полоску металла на одном из пальцев кисти. — Это золотое кольцо. Талибы не носят золото. Вывод: это женская кисть и не может принадлежать террористу-смертнику.
В голове Томаса Бука образовалась звенящая пустота. Потом он наконец задал главный вопрос:
— Премьер-министр знал об этом?
Флемминг Россинг закрыл глаза.
— Официально нет.
— Но ему сообщили?
Короткий смех.
— Вы разве сами еще не поняли? Герт знает то, что ему никогда не говорили. Ему оказывают услуги, о которых он никогда не просил. Вот почему он премьер-министр. Человек, облеченный высшей властью. Тот, кому подчиняемся мы все.
Он встал.
— Почему вы решили рассказать мне об этом? — спросил Бук.
— Вы же этого от меня и добивались.
— Да, но почему? Почему теперь?
— Бедный мой Бук, — произнес Россинг, тряхнув головой. — Разве вы не чувствуете, что все кончено? — Он кивнул на бумаги. — Это вам, поступайте с ними, как сочтете нужным.
После ухода Россинга Бук еще минут пять обдумывал услышанное. Затем он попросил грузчиков ненадолго прерваться, позвал Плоуга и Карину и усадил их за стол.
— Что случилось? — насторожился Плоуг.
— Мы изменяем стратегию, — сказал Бук, кладя перед ними полученные от Россинга бумаги.
— Россинг вышел от вас с таким мрачным видом, что ничего хорошего ждать не приходится, — проворчал чиновник. — Вы хотите сказать, что вы с ним объединяетесь против Грю-Эриксена?
— Прочитайте, что он мне принес, — потребовал Бук.
Они оба рассмотрели снимок кисти с татуировкой и прочитали приложенный к нему отчет экспертов.
— Вы думаете, Россингу можно доверять? — спросила Карина. — Он вас столько раз обманывал, подставлял. Вряд ли ему известно, что такое угрызения совести.
— Совесть тут вообще ни при чем, — ответил Бук. — Просто он напуган. И использует меня, чтобы ослабить Грю-Эриксена. Ну ладно, сейчас мне первым делом надо поговорить с Краббе. Узнайте, что там нового у Лунд. Запросите еще раз службу безопасности, полицию…
Плоуг заерзал на сиденье.
— Что? — спросил Бук.
— Эрика Кёнига отстранили от должности. По распоряжению премьер-министра.
— Пока я еще министр юстиции! Только я могу уволить Кёнига!
— А Грю-Эриксен — премьер-министр. Дело сделано, Кёниг вышел из игры. — Плоуг озадаченно наморщил нос. — Я спрашивал у него, в чем причина, но он не сказал. О том, кто его заменит, станет известно только завтра. Ох, не нравится мне все это…
Допрашивать Согарда Брикс поручил Мадсену. Майор был без мундира, в форменной рубашке, берет лежал рядом на столе. Испуганным он больше не выглядел.
— Это смешно, — возмущался Согард. — Я уже сто раз вам сказал: шкафчик мой, но я не пользовался им несколько месяцев. Табличка с именем ничего не значит.
— Ничего не значит?
— Вот именно.
— А телефон? — Мадсен стоял у окна и смотрел на сидящего майора сверху вниз. — В шкафу был обнаружен телефон, с помощью которого убили Грюнера.
Согард пожал плечами:
— Ну так что? Телефон не мой.
Бриксу наскучило это препирательство. Он раскрыл отчет, только что принесенный криминалистами. В нем были фотографии обрезанных жетонов, найденных в шкафчике Согарда.
— Взгляните на эти снимки и попробуйте сказать, что они тоже ничего не значат, — сказал Брикс. — Наши эксперты проверили каждый обрезок.
Согард взглянул на фотографии и тут же отвел глаза.
— Они в точности совпадают с теми, что были найдены рядом с жертвами, — продолжал Брикс, раскладывая на столе пять фотографий: окровавленные кусочки металла на цепочке. — Вам придется начать отвечать на наши вопросы, Согард, вы по шею увязли в этом деле.
— Каким образом? — спросил Согард, едва повернув голову. — Я никогда раньше не видел этих жетонов и не знаю, как они там оказались.
Брикс положил на стол пластиковый пакет и спросил:
— Что это?
Согард ослабил узел галстука, взял пакет, посмотрел на содержимое и отбросил обратно.
— Ключ. Первый раз вижу.
— Я предъявляю вам обвинение во всех пяти убийствах.
— И совершаете большую ошибку.
— Вы утверждали, что не встречались с Анной Драгсхольм. Это ложь. Вы были в курсе того, что она добивается пересмотра дела.
— Господи, как мне все это надоело…
— Вам будут предъявлены обвинения, — повторил Брикс, — а пока вас поместят в одиночную камеру до завершения следствия. Мы позволим вам увидеться с представителями командования, только когда сочтем это возможным.
Он стал собирать материалы в аккуратную стопку.
— Уведите его, — велел он Мадсену.
— Подождите. — Согард немного сбавил тон. — Ну да, встречался я с этой адвокатшей. Она позвонила мне в Рюванген и настояла на встрече. Отвязаться от этой горластой дуры было невозможно, поэтому я согласился. Я сказал ей, что считаю историю Рабена полной чушью. Она мне не поверила, тогда я послал ее ко всем чертям. — Он взял со стола берет. — Это все.
— Вы солгали нам, — напомнил Мадсен.
— Я не хотел, чтобы меня связывали с этими убийствами. Зачем мне вообще убивать своих?
Брикс перебирал фотографии и внимательно слушал.
— И даже если бы это был я, — с горячностью продолжал Согард, — неужели я настолько туп, что оставил бы этот телефон в шкафчике с моим именем, да еще включенный?
— Пусть решает суд, — сказал Брикс.
— Нет! — Страх снова проступил наружу. — Вы ошибаетесь. Нам было плевать на эту Драгсхольм, мы знали, что Рабен все выдумал!
— Кто это мы? — переспросил Брикс. — Вы и Ярнвиг?
— Нет. Полковник иногда сует нос не в свои дела, себе же во вред. Я не собирался рассказывать ему обо всех деталях.
— Тогда кто?
— Саид Биляль. Он был моим заместителем, когда Ярнвиг уехал в Кабул. Именно он проверял все радиопереговоры, когда расследовали инцидент в Гильменде. — Согард побарабанил пальцами по столу. — Он может подтвердить мои слова.
Брикс вынул из кармана ручку, написал несколько слов.
— Как отреагировал Биляль на заявления Драгсхольм?
— Пришел в ярость. Может показаться, что это дело касалось его лично, ведь Биляль мусульманин. Но в первую очередь он датчанин и ненавидит этих фанатиков даже больше, чем другие. Он отличный солдат, и в штабе о нем хорошего мнения, особенно Арильд. Это ведь Биляль заметил, что Ярнвиг встречался на балу с Рабеном, и сообщил об этом генералу — Согард криво усмехнулся. — В наше время смуглое лицо хорошо подходит для рекламных плакатов армии.
— У Биляля есть доступ к тем шкафчикам в подвале?
— Не смешите меня. Он не способен самостоятельно мыслить.
— Я спрашиваю: есть ли у него доступ?
Согард, задумавшись, почесал голову:
— С неделю назад он говорил что-то насчет этого подвала. Будто потолки там ненадежные и могут обрушиться в любой момент. И что нам не следует больше использовать это помещение.
— Никто не упомянул об этом, когда мы спускались туда для обыска, — сказал Мадсен.
Согард нервно сжимал в руках берет.
— Я никого не убивал, — сказал он. — Если вы хотите повесить это на меня, вы напрасно теряете время.
Адвокат нашла Рабена, когда его вели через управление на выход, чтобы везти обратно в больницу. По ее виду было понятно, что она уже переговорила с Арильдом.
— Итак, — сказала она, — все решено? Вы заберете свои показания об офицере и убитых мирных жителях?
С ними было трое дюжих полицейских. Один из них подтолкнул Рабена в спину, сочтя, видимо, что тот двигается недостаточно быстро. Рабен, с рукой на перевязи, прихрамывающий, от неожиданности споткнулся. Адвокат возмущенно прикрикнула на охранника:
— Вчера в этого человека стреляли ваши люди! Не смейте его толкать!
— Ничего, не рассыплется, — ответил коп. — Сейчас отвезем его в больницу, а потом в тюрьму, как только доктора скажут, что он здоров.
Они проходили через основное помещение, одна стена которого была увешана фотографиями: окровавленные трупы, оружие, армейские жетоны. Рабен задержал взгляд на снимках, потом обернулся на охранников. Эти сонные амбалы наверняка считали, что все дело в силе.
У стены столпилось несколько оперативников. Адвокат, как уже понял Рабен, была из тех, кто никогда не упускал ни одной возможности. Она попросила его подождать и подошла к полицейским.
Рабен взглянул на своих охранников и улыбнулся.
— Не везет мне, парни, — сказал он, поглаживая перевязанную руку. — Второй раз за два года напоролся на пулю.
— Разговорчики, — буркнул толкавший его коп.
Рабен только хмыкнул. Вернулась адвокат, вид у нее был довольный.
— Завтрашнее слушание отменили. — Она обвела взглядом трех человек вокруг него. — Я буду просить, чтобы в больнице его палату охраняли. До тех пор, пока мы не окажемся в суде…
— Почему задержка? — спросил Рабен.
— Полиция считает, что они нашли преступника. Задержан майор Согард, ему вот-вот будут предъявлены обвинения. Среди его вещей найдены улики…
— Что за чушь! — оторопел Рабен. — Согард? Вы это серьезно?
Она разозлилась:
— Вам трудно угодить, Рабен. Разве не вы постоянно твердили, что здесь замешаны военные?
— Но не Согард же! Он не мог быть Перком. Он не мог…
Здоровяк-охранник перебил его лениво:
— Ну, пойдем, что ли? — И толкнул Рабена к выходу.
Путь через управление к выходу был долгим. Наконец, пройдя бесконечные коридоры, они вышли к разделенной на марши лестнице, которая вела в вестибюль.
— Я сейчас не смогу поехать с вами в больницу, — сказала адвокат, глядя на копов. — Но в мое отсутствие полиция не имеет права допрашивать его. Это понятно?
Ей никто не ответил. Хромота Рабена стала заметнее, особенно когда он спускался по лестнице.
— Может, Согард что и скрывает, но он не убийца, — вновь заговорил Рабен.
— Хватит уже! Шагай молча, — гаркнул на него охранник. — Надоел.
— Он же ранен! — вспылила адвокат. — Что вы себе позволяете?
— Ранен… Да он кусок дерьма, который водит нас за нос…
— Согард тут ни при чем!
— Да неужели! — Охранник сложил руки на груди, остановился посреди пролета. — В его личном шкафчике мы нашли обрезки жетонов. Как ты это объяснишь, умник? Шевелись!
Он снова ткнул Рабена в спину, несильно, но тот бы наверняка упал, если бы второй конвоир не поддержал его под руку.
Наконец они одолели этот пролет, оставался всего один.
— Мои жена и сын живут в казарме, — не выдержал Рабен. — Я должен думать о них…
— Достал ты меня уже…
Рабен сорвался на крик, второй полицейский велел ему замолчать и тоже ударил его в спину. Адвокат снова возмутилась, и вдруг они увидели, как человек в синей тюремной робе покачнулся, неловко взмахнул здоровой рукой и в следующую секунду кубарем покатился по ступеням вниз.
— Черт, — выругался охранник, когда добрался до лежащего без движения Рабена и попытался нащупать у него пульс. — Теперь ему действительно нужно в больницу.
Наступила ночь. Последний отряд, сформированный для отправки в Гильменд, покинул расположение части, и теперь там было тихо и пустынно. Почти весь вечер Луиза Рабен безуспешно пыталась добиться встречи с отцом. Потом исчез и Согард. Казармы Рювангена внезапно оказались без управления.
Она шла через пустые кабинеты, ища, с кем бы поговорить, на кого излить свою тревогу. Наконец на оружейном складе она увидела Саида Биляля, который чистил винтовку.
Он не улыбнулся, когда она приблизилась. Даже головы не поднял, не отрывая глаз от винтовки.
— Биляль, — сказала она, — что тут вообще происходит? Мне никто не говорит, когда выпустят отца.
Он будто не слышал ее и продолжал разбирать затвор.
— А что здесь делает полиция? — не отступалась Луиза.
— Не знаю, — наконец проговорил Биляль, пожимая плечами. — Уже все ушли. И забрали с собой Согарда.
Она присела на корточки рядом с ним, пытаясь заглянуть в его замкнутое хмурое лицо.
— Мой отец узнал, что кто-то скрыл радиограммы, полученные во время выезда Йенса в ту деревню. Поэтому военный прокурор ничего о них не узнал.
Биляль отсоединил магазин, стал проверять его в свете тусклой лампы.
— Кто мог это сделать? — спросила она. — Это наверняка кто-то из наших солдат.
Он поднялся, по-прежнему глядя в сторону.
— Неужели вам все равно, Биляль? Разве вы не понимаете, как это важно? Ведь получается, что Йенс говорил правду. А его пытаются обвинить…
— Это война! — вдруг сказал он с неожиданной силой, и она даже вздрогнула — такой яростью полыхнули его темные глаза. — Вы там не были. Вы не знаете, что это такое.
— Не говорите так, — тихо проговорила Луиза Рабен. — Я видела, что делает война. Моего мужа подставили…
— Не было никаких радиосигналов, и никто ничего не скрывает. Рабен просто бандит, и самое ужасное то, что по его вине погибли люди. — Он метнул на нее свирепый взгляд. — А сам остался жив.
Она не сдавалась:
— Но ведь мой отец думает иначе, вы же знаете. Он нашел доказательства. Может, это тот человек, который подложил в шкафчик Согарда те вещи…
Биляль выругался. Первый раз на ее памяти. Потом встал и двинулся к ящикам со снаряжением у стены.
— Раз вещи нашли в шкафу Согарда, значит он их туда и положил, — сказал лейтенант. — Кто же еще? А он идиот. Я всем говорил, что потолки там ненадежные и что лучше в подвал не ходить.
— Биляль, кто занимался радиосигналами два года назад?
В его руках теперь была другая винтовка. Он держал ее так же, как все остальные мужчины в части, — как будто оружие было продолжением его самого.
— Вы медсестра. Вот и занимайтесь тем, за что вам платят.
— Я жена Рабена! И дочь полковника! Двое самых дорогих мне людей за решеткой из-за ваших грязных…
— Все есть в компьютере! — выкрикнул он. — Это просто список сигналов, только и всего!
Она не собиралась уходить ни с чем.
— Допустим, кто-то узнал, как можно удалить записи из этого списка. Мне кажется, что Согард вполне мог знать это, он же был оставлен за главного. А кто еще?
Он вынул магазин из второй винтовки, осмотрел его, провел пальцем по металлу, с щелчком вставил на место.
— Я отказываюсь говорить на эту тему, — сказал Биляль. — Это внутреннее дело армии, вас оно не касается.
— Позвоните этому мерзавцу Арильду! Узнайте, кто донес на отца после кадетского бала.
Он уставился на нее:
— Что?
— Господи, что непонятного? Как только мой отец начал вникать в это дело, его тут же арестовали. Почему? Да потому, что он мог докопаться до правды. Если узнать, кто…
Он оставил оружие и повернулся к ней, его смуглое лицо было непроницаемо.
— Позвоните, — требовала она. — И полиции тоже скажите. Они должны знать. — Она решительно тряхнула волосами. — Если вы не хотите, я сама…
Биляль медленно достал из кармана мобильный телефон. Она наблюдала, как он водит пальцами по клавишам, не нажимая на них.
— Я жду… — сказала она.
Он обвел взглядом пустой склад, убрал телефон обратно. Потом протянул руку, схватил ее за горло и сжал пальцы.
Водитель с тревогой следил за тем, как Лунд с грохотом переворачивает шаткую мебель в бывшей пекарне, которая на самом деле была всего лишь пристройкой во дворе. С каждой минутой он нервничал все сильнее.
— Я говорил с базой, — сказал он. — Мы должны немедленно ехать обратно.
Лунд исцарапала руки, насажала себе заноз, но так ничего и не нашла. Ничего.
Прислонившись к дверному косяку, Странге молча ждал.
— Я хочу увидеть печь, — сказала Лунд. — Где она?
Афганский полицейский повел ее в дом. Он нашел еще один очаг, черный от копоти и заваленный обгоревшими дровами.
Лунд осмотрела ее.
— Это не печь, — сказала она и повторила громко, глядя в глаза полицейскому: — Печь!
— Так понятнее, — хмыкнул Странге.
В его кармане запиликал телефон, и он вышел на улицу, чтобы ответить на звонок.
Афганец вскинул в отчаянии руки. Сказал что-то непонятное ей, однако интонации были вполне красноречивы.
Лунд направилась в другую комнату. Там у дальней стены была навалена груда досок, фанеры, обломков мебели. Она стала разбирать этот завал, пока один из местных полицейских светил ей сзади фонариком.
В щель между досками она увидела, что у самой стены сложены горкой камни и кирпичи, как будто под ними что-то спрятано.
— Так, — сказала она, оборачиваясь к стоявшим за ее спиной афганцу и водителю. — Нужно убрать весь этот хлам и посмотреть, что лежит у стены.
Шеф полиции что-то горячо заговорил на своем языке, водитель неохотно отвечал ему. Наконец афганец в сердцах покрутил пальцем у виска.
— Он думает, что вы сумасшедшая, — перевел солдат. — В общем-то, я с ним согласен.
— Здесь произошло убийство! — закричала она. — Погибла целая семья!
— Мы не знаем этого, Лунд, — сказал Странге, входя в дом.
— Знаем! — воскликнула она.
Ее палец нацелился в лицо начальнику местной полиции, и тому это очень не понравилось.
— Расскажите мне все, что вам известно! Здесь жила целая семья! Мать, отец, трое детей.
Солдат снова стал переводить. Полицейский со скучающим видом слушал.
— Я должна узнать, что с ними стало! — орала Лунд.
К ее удивлению, пухлый бородатый афганец засмеялся, потом что-то сказал водителю.
— Здесь, к вашему сведению, семьи умирают каждый день, — перевел тот. — С каких это пор вы стали так беспокоиться по этому поводу?
Афганец с вызовом посмотрел на нее и зажег сигарету.
Лунд, обозленная, ничего не понимающая, мотнула головой.
— Да что он этим хочет сказать, черт его побери? Эй, вы!
Она шагнула вперед, потянула полицейского за руку. Это была неудачная идея, он тут же схватился за оружие. Но ей уже было все равно.
— Стойте, как вас там! Когда людей убивают — это не пустяк! Даже здесь, даже во время войны. Да что с вами такое? Нежели вам все равно? — Лунд метнула яростный взгляд на солдата. — Переводите же!
Он что-то заговорил, но она сомневалась в том, что перевод был дословным.
— Расскажите мне, что случилось, — сказала Лунд и притронулась к его груди. — Или эта форма нужна вам только для рисовки? Что стало с трупами? Вы здесь представляете закон, вы должны были что-то услышать, что-то заметить.
Он стоял неподвижно и молча смотрел на нее неприятным, тяжелым взглядом.
— Кто-то похоронил их? Кремировал? Перевез куда-то еще?
Наконец афганец что-то пробурчал, но солдат переводить не стал.
— Вам все равно? — разъяренно орала Лунд. — Вам плевать! Понятно, почему они мертвы…
И тут он бросился на нее с кулаками, опрокинул на пол, навалился толстым животом. Однако Лунд не испугалась, а еще сильнее разозлилась.
Первым к ним подлетел Странге, всунул между ними руку, оттолкнул от нее афганца. Он сказал что-то полицейскому на пушту, затем обратился к ней на датском:
— Спокойней, Лунд. Это их страна, их порядки.
— Странге, мы приехали сюда! Если эту семью убили датчане, то мы несем ответственность…
— Мы здесь все проверили. Печи здесь нет, трупов тоже. Вообще ничего.
— Но ведь это случилось…
Странге протянул ей телефон:
— Это тебя. Брикс. Он говорит, что они, кажется, нашли убийцу.
Лунд взяла телефон, вышла наружу, оставив Странге и водителя успокаивать взбешенного афганца.
— Немедленно садитесь на самолет и возвращайтесь, — сказал ей Брикс. — Министр обороны рвет и мечет, все военные против нас.
— Какие новости?
— Похоже, это Саид Биляль.
Лунд слушала его и смотрела на заброшенный двор, на полуразвалившийся дом. Думала о семье, которая погибла здесь. Теперь она это точно знала, их предсмертные крики звучали в ее голове.
— Биляль знал, что Драгсхольм возобновляет это дело, — продолжал Брикс. — Мы нашли в казармах вторые половинки жетонов. Он пытался подставить Согарда.
— В казармах? Зачем Билялю что-нибудь прятать там? Да и потом… Он не Перк.
— Биляль исчез. Возможно, с ним Луиза Рабен. Хватит разговоров, живо на самолет и сюда.
Связь прервалась. Лунд вспомнила лицо молодого лейтенанта. Он показался ей таким… послушным. Исполнитель, но никак не лидер.
Водитель окликнул ее:
— Мы уезжаем! Теперь уже точно…
Бук потребовал экстренного заседания кабинета министров. Он ожидал отказа, но ему быстро назначили время. Когда он явился, Герт Грю-Эриксен сидел во главе стола в комнате для совещаний, слева от него устроился министр внутренних дел Кан. Бук занял место напротив. Затем пришел Россинг и сел рядом с ним. Премьер-министр не сводил с министра обороны тяжелого взгляда.
— Нам надо многое обсудить, — без приглашения начал Бук.
Он облачился в свой лучший костюм, надел чистую рубашку, повязал темный галстук. Его волосы были причесаны, борода подстрижена. Все эти героические усилия он совершил по настоянию Карины.
— Как вам, вероятно, известно, поездка в Афганистан пока не принесла значительных результатов. Но это ничего не меняет. Обнаруженные мною факты доказывают: наша партия, а значит, и правительство запятнали себя, и это настоящий скандал…
— Мы это уже слышали, — перебил его Кан. — И ради этого вы нас позвали? Чтобы сообщить, что полиция ничего не нашла?
— Пока не нашла. Но если вы позволите, я продолжу…
— Своими речами вы оскорбляете премьер-министра, вы сомневаетесь в его честности! — не давал ему говорить Кан. — Я не собираюсь больше выслушивать ваши бессмысленные тирады.
— Вы правы, Кан, — с улыбкой ответил Бук, он обещал себе быть хладнокровным. — Мы собрались здесь, чтобы изучить факты…
Грю-Эриксен покачал головой и сказал:
— Нет, Томас, у нас появился более серьезный повод для встречи. Прошу всех быть предельно внимательными. Мне трудно об этом говорить, но я только что получил информацию…
Он подвинул папку из коричневой кожи Кану, и тот с готовностью, словно только этого и ждал, начал раздавать присутствующим копии одного и того же документа.
— …из которой следует, что министр обороны сознательно вводил правительство в заблуждение, — продолжил Грю-Эриксен.
Флемминг Россинг сидел с таким видом, будто заранее догадывался о каждом слове премьер-министра.
— Он утаил некое экспертное заключение.
На столе перед каждым лежал лист с фотографией оторванной руки с коричневой татуировкой. Россинг посмотрел на снимок, потом встретился взглядом с Буком.
— Из этого заключения следует, что рука, найденная в Афганистане и перевезенная впоследствии в Данию, не принадлежит талибу-смертнику. Эта информация была скрыта, чтобы избежать вопросов об убийстве мирного населения.
— Это неправда, — не выдержал Россинг.
— Хотел бы я в это поверить, — заметил Грю-Эриксен. Он помолчал, глядя на Россинга через стол. — Но не могу. Вы уволены с поста министра обороны, непосредственно с этой минуты. Ваши действия будут расследованы службой безопасности на предмет наличия в них состава уголовного преступления…
— Скажите же, Россинг! — воскликнул Бук. — Скажите Кану. Это же премьер-министр приказал вам скрыть эти документы. — Его палец был направлен через стол. — Этот кровавый скандальный след ведет прямо к нему…
— Что касается министра юстиции, — невозмутимо говорил Грю-Эриксен, — то его положение столь же серьезно.
— Ох, да что же это такое, — прорычал Бук.
Премьер-министр скорбно покачал седой головой, и в его хорошо поставленном голосе опытного политика было больше печали, чем гнева.
— Томас, вы могли бы применить ваши таланты на благо нашей страны. Но вместо этого вы использовали высокий пост, чтобы выдвигать против меня беспочвенные подозрения и порочить мое имя.
Бук пытался поймать взгляд Кана за стеклами модных очков.
— Послушайте меня, — внушал он. — Это сам премьер-министр приказал Россингу скрыть заключение врачей. У него были на это свои причины…
— В своей клеветнической кампании против меня, — продолжал Грю-Эриксен как ни в чем не бывало, — министр юстиции проявил преступную небрежность в обращении с конфиденциальной информацией. Он передавал секретные документы людям, которые не были уполномочены их видеть. Налицо серьезное нарушение закона о неразглашении государственной тайны, и новый глава службы безопасности будет расследовать его наряду с действиями Россинга…
— Ха! Значит, вы прогнали Кёнига, чтобы посадить своего человека на его место. Теперь все понятно. Неужели даже Кёниг отказался плясать под вашу дудку? И к чему мы пришли, Герт? Назад в Средневековье? Осталось только вывести меня на площадь и обезглавить.
По сигналу премьер-министра сидевший в уголке клерк поднялся и открыл дверь. Там стояли полицейские в форме и несколько человек в гражданской одежде. Россинг поднялся и застегнул пиджак, полностью готовый к происходящему. Бук продолжал выкрикивать угрозы в адрес невысокого, собранного человека напротив.
— Вам это с рук не сойдет! — кричал он, когда его грубо ухватили за руки.
— Вы оба покинете здание немедленно и будете препровождены в полицию. Вам запрещено что-либо брать с собой.
Двое полицейских повисли по бокам крупной фигуры Бука. Он с воплями стал высвобождаться из их рук.
— Уйдите с достоинством, Томас! — выкрикнул Грю-Эриксен, впервые за все время повысив голос.
Бук мощным рывком сбросил с себя полицейских, да так, что они отлетели в разные стороны, и решительно направился к двери.
— Я сам могу идти, — проревел он, но они тут же подбежали снова и вытолкали его в коридор, прямо в толпу журналистов.
Он мог бы догадаться, что их предупредят. Собрались все: телевидение, радио, газеты.
Россинг молча шел вперед, высоко подняв голову. Потный, растрепанный Бук, тяжело дыша, следовал за ним. Им в лицо совали микрофоны, выкрикивали один и тот же идиотский вопрос:
— Вы виновны? Бук! Россинг! Вы виновны?
Мария увидит это в новостях. И как назло, их последний разговор был натянутым. Томас Бук собрался с силами, освободился от хватки копов, снова повисших у него на локтях, и произнес одно-единственное слово, глядя в ближайший объектив камеры:
— Нет.
К тому времени, когда «лендровер» снова оказался на дороге, Лунд чувствовала себя как выжатый лимон, в голове роился клубок вопросов. Бронежилет и каска до смерти надоели ей, но Странге был начеку и пресекал ее попытки незаметно ослабить застежки.
В небе висела яркая луна. В ее свете местность преобразилась, и пейзаж с далекими снежными вершинами стал почти красивым.
— Почему так случилось? — спросила она.
Он не ответил.
— Почему? Если бы не было жертв среди населения, Драгсхольм не стала бы поднимать старое дело. Так зачем было убивать тех людей?
— Господи, Сара. Невозможно узнать все. Завтра мы будем в Копенгагене и тогда спросим Брикса. — Он вздохнул. — Напрасно ты накричала на афганца. Они этого не любят.
— Да с него как с гуся вода.
— Может, у него свои проблемы, о которых ты не догадываешься. Это же Гильменд, а не Вестербро.
— Зачем Билялю забирать с собой Луизу Рабен? Ты же не думаешь, что они как-то связаны?
Странге засмеялся:
— На эту птичку посматривал Согард. Ты разве не заметила?
— Нет, — проговорила она. — Мне вообще кажется, что с тех пор, как ты вытащил меня из Гедсера, я стала плохо видеть.
— Не огорчайся, — великодушно улыбнулся он. — Сейчас главная задача — доставить тебя домой. И тогда… — Он протянул руку вперед, к залитому лунным светом горизонту. — Заместитель комиссара полиции Лунд раскроет все загадки. Плохие парни получат по заслугам. И мир снова будет спасен…
— Тоже мне, юморист, — фыркнула она со смехом.
Он улыбнулся:
— Нет. Я серьезно. Ты видишь то, чего не видят другие. То, что скрыто. Ты знаешь, что у человека в голове, когда он и сам в этом не уверен. Знаешь, из чего он сделан, чем живет, что его ранит. И, кроме того, ты самая упрямая, самая противная, самая невыносимая…
Это произошло само собой. Она потянулась к нему, сжала его руку. Посмотрела ему в глаза. Потом снова выпрямилась на своем сиденье.
— В том доме что-то не так, — сказала она. — Говорю тебе…
— Вот черт! — закричал солдат и вдавил тормоз в пол с такой силой, что их швырнуло вперед, в узкое пространство за передними креслами. — Похоже, мы попали.
Лунд вытянула шею и посмотрела вперед. Узкую пыльную дорогу между двумя скалами перегородил белый пикап. К армейскому джипу шагали пятеро мужчин в длинных национальных одеждах, с автоматами наперевес.
Один из них рывком распахнул дверцу «лендровера», еще двое держали сидящих внутри датчан под прицелом. Луч фонарика обшарил внутренности салона. Звучали непонятные ей слова, судя по интонации — приказы.
— Они хотят вас двоих. — Водитель поднял руки кверху, он был до смерти напуган. — Лучше делать так, как они говорят.
Минут пятнадцать их везли по такой ухабистой дороге, что Лунд боялась, как бы машина не опрокинулась. Потом впереди показались огни. Это у дороги стоял еще один пикап с включенными фарами.
Постепенно глаза Лунд привыкли к темноте. Она поняла, что их привезли обратно в селение, к тому же полуразрушенному дому.
— Идите внутрь, — приказал один из афганцев. Он держал в руках древний масляный фонарь и спички.
В неверном свете лампады Лунд увидела, что на единственном уцелевшем стуле сидит толстый начальник местной полиции и лучится улыбкой.
— Что? — спросил он по-английски с сильным акцентом. — Получился сюрприз, сердитая женщина?
Лунд хранила молчание.
— Тут много сюрпризов. — Он ухмыльнулся, потом сказал что-то на родном языке своим соотечественникам, и все загоготали. — Есть сюрпризы нехорошие.
Он встал, подошел к ней вплотную, так что она почувствовала его сладковатое дыхание.
— Я не хотел, чтобы ты уезжала с пустыми руками. Поэтому я сделаю тебе маленький подарок. Иди! Иди!
Один из его спутников подтолкнул ее в спину, и они все вместе прошли через дом во внутренний двор. Странге пошел вслед за всеми.
Там было еще двое местных, они разбирали тот завал из хлама, в глубине которого Лунд чуть ранее заподозрила тайник. Они уже вынимали кирпичи и камни, закрывавшие какую-то нишу в стене. Два масляных фонаря на полу изливали желтоватый свет. Вскоре стало понятно, что это не ниша, а почерневший от сажи очаг.
Шеф полиции шагнул вперед, и другие мужчины без слов расступились перед ним. Он нагнулся, опустил руки в глубину, а потом обернулся к Лунд, держа что-то в руках.
Лунд стало холодно, страшно и очень одиноко в этом безмерно далеком от дома месте, когда он вручил ей с медлительной церемонностью свою находку. Это был череп ребенка. Обугленный в пламени огня. С рваным отверстием от пули в височной косточке.
— Теперь ты довольна? — спросил коп на едва понятном английском.
Лунд взяла одну из ламп, подошла к печи, заглянула внутрь.
Там была груда костей — ребра, берцовые кости. И что-то металлическое, припорошенное пеплом и пылью.
Она не потянулась за предметом рукой, а вытащила его с помощью карандаша — старые привычки живучи. Это был армейский идентификационный жетон. Под черной сажей проглядывало выбитое имя: «Пер К. Мёллер». И номер: 369045–9611.
Полицейский сунул ей в руку плетеную сумку, немного потертую, но с красивым узором на боку.
— Бери домой что захочешь, — сказал он. — Теперь это твое.
От Управления полиции до больницы они ехали минут десять. Рабен сидел на заднем сиденье. Он едва мог приоткрыть глаза, то и дело стонал, его дыхание было слабым и неровным. С ним остались только копы. Они сильно нервничали.
Когда машина, сверкая синими огнями, въехала на парковку, полицейские тут же выскочили, помчались в приемный покой звать на помощь. Они требовали врачей, носилки, лекарства. Что угодно, лишь бы спасти его — и себя.
Он дождался, пока они не скрылись из вида, затем выкарабкался из машины через дверцу, невидимую со стороны больницы, и, сильно прихрамывая, быстро заковылял в сырую ночь, стараясь держаться все время в тени.
Из-за деревьев он услышал их крики, на миг оглянулся. Увидел сестер с каталкой, врачей в зеленых костюмах, озадаченных копов, проклинающих его и собственную глупость.
Он не стал ждать, что будет дальше. У него были срочные дела.