9
Понедельник, 21 ноября
09:15
С первых минут своего появления в Управлении полиции генерал Арильд вел себя как хозяин положения. Стоя у окна в кабинете для допросов, куда его пригласили, он уверенно смотрел на Брикса, Лунд и Мадсена, с надменным видом выслушивая их вопросы. Он был невысок, но крепкого сложения, с ярко-рыжими густыми волосами, пятидесяти с небольшим лет. Глядя на его высокомерное лицо, Лунд с легкостью могла представить, как он отдает команды на поле боя.
— Сотрудничество? — возмутился Арильд, когда Лунд выразила недовольство реакцией командования армии на запросы полиции. — А до сих пор, по-вашему, мы вам не помогали? Да вы практически захватили Рюванген. Допрашиваете наших офицеров в такое горячее, ответственное время, когда они готовятся к боевому заданию вдали от родины. Честное слово…
— Вы направляли в интересующий нас район специальные войска примерно два — два с половиной года назад? — спросила Лунд.
Брикс стоял у стены, но в разговоре пока не участвовал.
— При нормальных обстоятельствах я бы никогда не ответил на подобный вопрос, — заявил Арильд. — Но коль скоро для вас это так важно, извольте. Да, там действовали наши офицеры.
— В то самое время, когда в Гильменде находился «Эгир»?
— Я ведь только что вам ответил.
— И Ульрик Странге действительно был демобилизован за шесть месяцев до инцидента с отрядом Рабена?
— Это уж слишком, — заметил Арильд. — Вы прекрасно знаете, что конкретные имена я не вправе называть.
— Мне нужен список всех, кто был там! — стояла на своем Лунд.
Он рассмеялся ей в лицо:
— И только-то? Вы хоть понимаете, что это за люди? Какую работу они выполняют?
— В какой-то степени, — сказала Лунд.
Снисходительная улыбка спала с его лица.
— Мы сражаемся с животными, которые готовы обезглавить собственных дочерей, если те станут носить неправильную одежду. Повесят прямо на улице человека за то, что он слушает радио. От Женевы до Гильменда слишком далеко, и они это понимают. Мы тоже.
Не любит женщин, отметила Лунд. За исключением тех, кто знает свое место.
— Мне нужна эта информация, генерал.
— Повторяю: я не вправе раскрывать информацию, касающуюся конкретных лиц. Могу сказать лишь следующее. Ни один офицер из сил специального назначения не был вовлечен в данный инцидент в Гильменде. Он произошел без нашего ведома и без нашего участия.
В дверь постучали. Брикса срочно вызвали по какому-то делу. Он вышел из кабинета.
Арильд сделал шаг по направлению к Лунд.
— Я стараюсь помочь вам, — сказал он. — Наши солдаты никогда не поднимали оружия против мирных граждан. Ни здесь, ни в Афганистане. А теперь… — Он взял со стола свою фуражку. — Прошу извинить — дела.
— Эти люди также были задействованы там, — сказала она, протягивая ему только что полученный список офицеров, присланных в «Эгир» из других частей. — Мне нужны все сведения о них. Они не имеют отношения к спецназу. У вас нет причин возражать…
— Бредни контуженного солдата не стоят и минуты моего времени! — отчеканил Арильд, он больше не улыбался. — Вы лучше объясните мне, как Йенс Петер Рабен смог улизнуть от службы безопасности? Да еще так легко. Я думал, вы держите ситуацию под контролем… Вы даже понятия не имеете, во что влезаете, дамочка. У вас есть еще вопросы?
Ей вдруг захотелось спросить, чем он красит волосы, но она сдержалась. Вместо этого она сложила на груди руки и заявила, глядя на него в упор:
— Если вы будете мне мешать, я обращусь в прессу. Я соберу журналистов и телерепортеров со всей Дании и заставлю их задать вам те же вопросы. Выбирайте.
Он метнул на нее яростный взгляд.
Вернулся Брикс, и Арильд вместе с ним вышел в коридор, отделанный черным мрамором.
— Мы передадим вам всю информацию, какую только возможно, — сказал генерал, демонстративно обращаясь лично к Бриксу и не обращая внимания на Лунд. — После обеда с вами свяжутся по этому поводу.
После этого он удалился.
— С чего он вдруг передумал? — спросил Брикс.
— Женское обаяние.
— Как вы себя чувствуете?
Рана больше не болела, синяки постепенно бледнели.
— Нормально, — сказала Лунд.
— Рабен в сознании, хочет говорить. Адвоката не просит.
Лунд взяла ключи от машины.
— Возьмите с собой Мадсена! — крикнул Брикс ей вслед.
Но Мадсен висел на телефоне, и она поехала в больницу одна.
Этим утром Бук четыре раза почистил зубы, но от вкуса вчерашнего кимчи так и не избавился. Он собрал в зале для приемов сотрудников министерства и встал перед ними в чистом костюме, синем джемпере и белой рубашке, которой не помешала бы глажка. На галстук у него не было душевных сил.
Плоуг и Карина стояли у него за спиной с бунтарским видом.
— Прежде всего простите, что своей неумелостью я поставил всех вас в неловкое положение, — начал Бук. — Вот в газетах пишут, что я простой фермер из Ютландии.
Карина пробормотала что-то невнятное.
— Похоже, — продолжал Бук, — так оно и есть. Лично мне очень жаль, что приходится уходить, потому что работать с вами было легко и приятно. Вы заслуживаете лучшего. Надеюсь, мой преемник, кем бы он или она ни оказались, будет достоин этой должности.
Плоуг зааплодировал. Карина подхватила, и вскоре все хлопали ему, отчего Бук смутился. Похоже, что между ним и этими людьми уже возникла какая-то связь, а он и не заметил.
После этой речи Бук вернулся к себе в кабинет, Плоуг и Карина решительно последовали за ним.
— Ваше расписание на сегодня, — сказала Карина, кладя на его стол лист бумаги. — Надо будет предоставить в аппарат премьер-министра текст вашего заявления о снятии полномочий и организовать соответствующий обмен документами.
Бук опустил в стакан две таблетки от головной боли, залил их водой из графина.
— И что касается Рабена… — добавила она.
— Все, Карина, хватит об этом. — Бук посмотрел на нее, потом на Плоуга. — Пожалуйста, простите меня за вчерашнее поведение. Не знаю, что на меня нашло… Вы не поможете мне составить письмо с извинениями в адрес несчастных корейцев?
Они молчали.
— Вы оба были так добры ко мне, всегда поддерживали. А я только все портил.
— Томас… — опять заговорила Карина.
— Нет, не перебивайте меня. Думаю, моя отставка — правильное решение. Так будет лучше и для правительства, и для министерства.
Он вспомнил натянутый утренний разговор с Марией. Она знала только то, что читала в газетах. По телефону невозможно ничего объяснить.
— Так будет лучше и для меня тоже. Я хочу вернуться домой. Мне нужно домой. Вот…
Он нагнулся и вытащил из-под стола бутылку дорогого арманьяка, которую выбрал для Плоуга.
— Желаю вам всего наилучшего, Карстен. И вам… — Он протянул Карине коробку шоколадных конфет.
У Плоуга зазвонил телефон, и он, извинившись, отошел в сторону.
— Ему не понравился арманьяк? — спросил Бук у Карины.
— Дело не в этом. — Она обернулась и посмотрела на Плоуга, который углубился в разговор. — У него другие заботы сейчас.
— Какие заботы?
Она вздохнула:
— Его вызывал к себе премьер-министр. Кажется, грядет реорганизация аппарата правительства.
Бук залпом выпил воду с таблетками. Он знал, что его карьера кончена, и согласился с этим, но ему и в голову не приходило, что Грю-Эриксен будет вымещать свое недовольство и на других сотрудниках министерства.
— Плоуга хотят назначить на пост консультанта Евросоюза в Скопье. — Она пожала плечами. — Если Плоуг уйдет, мне тоже придется искать другую работу, но я даже рада.
— Все это так неправильно…
— Таков порядок. Звонила Конни Веммер. Она хочет объяснить…
— Нет!
— Она сказала, что должна поговорить с вами лично. Только с вами. Мне кажется, что вам…
Бук попытался улыбнуться, отпил еще воды.
— Мы проиграли, Карина. Все кончено. Я поговорю с Грю-Эриксеном относительно вас и Плоуга. Недопустимо, чтобы вы расплачивались за мою некомпетентность и глупость.
— Не говорите так! — выкрикнула она. — Это неправда.
— Я все исправлю. Если смогу.
Лунд сидела у постели Рабена в больничной палате и слушала его твердый, решительный голос, прерываемый только гудением и попискиванием медицинских аппаратов вдоль стены.
Она включила диктофон, поэтому ничего не записывала. Рабен утверждал, что начинает понемногу вспоминать то, что случилось в Гильменде. Ей предстояло принять решение: кому верить.
— Мы находились в зеленой зоне. В девять тридцать утра поступило сообщение, — говорил Рабен. — Оно пришло на частоте для экстренных вызовов. В нем говорилось, что некое датское подразделение подвергается обстрелу.
На его плече была свежая повязка. Врач сказала, что капельницы и другие реанимационные меры уже не нужны. Рабен был крепким мужчиной, он быстро шел на поправку.
— Мы должны были переправиться через реку, чтобы помочь им. Томсен вам рассказывала, что там случилось?
— Я бы хотела услышать от вас.
— Мост был заминирован. Я оставил ее вместе с ранеными. Мы добрались до деревни. — Он испытующе смотрел на нее. — Никакого датского подразделения там не было. Только один офицер, который забаррикадировался в доме вместе с семьей местных и не высовывался.
— Почему вы решили, что его зовут Перк?
— Так он сказал. И я видел его жетон.
— Вы были с ним знакомы?
— Нет. В лагере «Викинг» его не было, я уверен. Но парни из спецназа приезжали отовсюду, из Кабула или прямо из Европы. Он сказал, что отбился от своего отряда.
— Вы не поверили ему?
Рабен обхватил здоровой рукой раненую.
— Я не знал, что думать. Он сказал, что выполнял задание и о нем пронюхали талибы, стали преследовать его. Он ждал подкрепления.
Лунд старалась не мешать ему вопросами.
— Нам не положено расспрашивать таких людей о том, что они делают, — подумав, сказал Рабен. — Нас это не касается.
— Но, может, вы хотя бы догадывались, какого рода задание могло у него быть?
— Нет. Зато было видно, что он напуган. Да нам всем было страшно. Нас оставалось только пятеро: Мюг, Ведель, Давид, Себастиан и я. И Перк. Долмера достал снайпер, пока мы пробивались к дому, он погиб. Грюнеру в клочья разорвало ногу, ему нужна была помощь, но в деревне засели талибы. Они не решались атаковать нас, но со временем осмелели бы. Свою рацию мы оставили Томсен.
— Но ведь у Перка была рация?
— Он сказал, что ее разнесло на куски после того, как он вызвал нас. Я ее не видел. Я не… — Он мотнул головой из стороны в сторону. — Черт, все как в тумане. Перк был офицером. Как только мы появились, он сразу взял командование на себя. Он решил, что безопаснее переждать, а не прорываться с боем. Их было слишком много. — Рабен в бессильной ярости сжал кулаки. — Надо было все же рискнуть… На следующий день солнце палило еще сильнее. Грюнер кричал от боли, в доме стояла ужасная вонь от дерьма, крови и… — На его лице смешались боль и непонимание. — Я все ждал, когда нам придут на помощь, но никто не появлялся. Перк бесился, ему все это надоело. Потом он решил, что нужно выбираться оттуда любой ценой.
Рабен замолчал.
— Дальше, — попросила Лунд.
— Все застряло где-то здесь! — В сердцах Рабен стукнул себя по лбу.
— Расскажите то, что помните.
— Он сказал… — Рабен говорил очень медленно, словно не был уверен в своих словах. — Сказал мне, что хочет попросить отца семейства помочь нам добыть рацию. Если бы у нас была связь, мы бы вызвали вертолет и подкрепление. Но тот афганец был простым крестьянином. У него не было рации. У него вообще ничего не было. — Он утер лицо рукавом пижамы.
— Перк ему не поверил. Схватил одного из детей. Маленькую девочку. — Он беспокойно заворочался на кровати, его глаза помертвели от стоящей в них боли. — Приложил пистолет к ее голове. Сказал, что отец должен решить, с кем он — с талибами или с нами. — Рабен ухватился побелевшими пальцами за края койки. — Потом он застрелил ее прямо у нас на глазах. Семь лет, от силы восемь. Убил просто так, ни за что.
— Вы это помните? Вы уверены?
— Я помню! — заорал Рабен, переполняемый болью и стыдом. — Я видел, как он схватил мать и застрелил ее тоже. Он сошел с ума. Тот человек прижимал к себе сына. Он плакал, умолял Перка пощадить их. Но Перк не слушал, убил их одного за другим, прямо в комнате. У нас на глазах.
Она ждала, когда он успокоится.
— Оставался еще один ребенок, маленькая девочка, лет четырех, — снова заговорил Рабен. — Я взял ее на руки. Я и подумать не мог, что он выстрелит. Но он просто вырвал ее из моих рук и разнес ей голову.
— Как вели себя остальные?
— Кричали… Себастиан плакал.
Она заглянула в блокнот, лежащий на коленях.
— Себастиан Хольст?
— Да. Самый молодой. Его фотоаппарат был для него дороже, чем автомат. Хотел стать фотокорреспондентом после армии. Я обнял его, успокоил как мог. Когда стемнело, мы услышали звук мотоцикла. Кто-то въехал во двор прямо к дому и взорвал себя. Потом нам сказали, что к тому времени Согард был уже недалеко. Он вошел в деревню, освободил нас. Ничего этого я уже не помню.
— А Перк? Где был он?
Он беспомощно развел руками:
— Меня ранило взрывом, наверное, я был без сознания. Поэтому ничего не знаю о том, что было потом. Перк… Он умен. Думаю, сумел ускользнуть до того, как в доме появился Согард. Или…
— Или что?
— Или кто-то помог ему. Мы же всего лишь рядовые солдаты. Он выше нас по званию, к нему другое отношение.
Она снова сверилась с записями.
— В рапорте Согарда не было ни слова о мирных жителях и о телах убитых тоже…
— Ну да. Что ж… — Лицо Рабена помрачнело. — Может, Перк избавился от них. Или их не слишком тщательно искали… — Он посмотрел ей в глаза. — Я сказал вам правду. Можете сами спросить у Перка. Он один из вас.
— Рабен…
— Это он выстрелил в меня.
Она захлопнула блокнот.
— Почему вы так думаете?
— Я помню его!
— Вы же сами говорили, что ваши воспоминания не очень четкие. Чуть раньше вы Сконинга тоже приняли за Перка. А тот человек, которого вы захватили в заложники два года назад? Он вообще был библиотекарем…
— Теперь я вспомнил точно!
Лунд нахмурилась:
— Точно? Все до последней детали?
На лице Рабена отразилось отчаяние.
— Не все, нет. Но я знаю, что Перк — он. Он убил всех тех людей. Я видел это своими глазами. У него на плече должна быть татуировка. Он…
— У Сконинга тоже есть такая татуировка. И у многих других офицеров.
Она вытащила несколько черно-белых фотографий из архива полиции. Все незнакомые лица, кроме одного. Как только Рабен увидел фотографию Странге, он схватил ее и сунул ей в лицо.
— Он, — сказал Рабен. — Это Перк.
Когда Лунд вернулась из больницы в управление, Брикс и Хедебю разговаривали. Они выслушали все, что Лунд хотела рассказать, но в данный момент Хедебю больше волновал Странге, а не Йенс Петер Рабен.
— То есть теперь вы говорите, будто всех этих людей убил один из наших сотрудников? — воскликнула она. — Вы серьезно так думаете?
— Я не уверена, — призналась Лунд. — У Рабена есть все основания, чтобы представить произошедшее в таком свете, — он сбежал из тюрьмы, ему грозит новый срок. Разумеется, ему удастся отделаться более легким наказанием, если окажется, что он не только преступник, но и жертва.
Хедебю уцепилась за слова Лунд и произнесла с жаром:
— Нам нужно доказать невиновность Странге!
— Пока это невозможно, — сказала Лунд, садясь за стол.
— У Рабена психическое расстройство и потеря памяти, — заметил Брикс. — Это доказанный факт. Он мог запросто перепутать Странге с кем-то еще. С ним это уже случалось. Кроме того… Странге все это время работал с нами, был очень занят. У него не было времени, чтобы придумать всю эту затею с Мусульманской лигой.
Лунд вздохнула.
— У нас нет для него твердого алиби, — сказала она. — Когда мы нашли Мюга Поульсена, он, по его словам, находился дома, где не было свидетелей. Грюнера убила бомба, которая была приведена в действие с мобильного телефона, установленного заранее. То же самое — алиби нет.
— Лунд… — заговорил Брикс.
— В Швеции он ушел на несколько часов, пока я допрашивала Лисбет Томсен. Предлог — поиски Рабена. Мы пользовались его машиной, не моей. А в тот вечер, когда из воинской части украли взрывчатку, он был там.
— Но когда вы обнаружили в церкви священника, Странге выполнял задание в Хельсингёре.
— Да, он был там, — сказала Лунд. — Но никто не знает, когда он оттуда уехал. — Она взялась за свое пальто. — Я поеду к отцу Себастиана Хольста. Рабен сказал, что Хольст постоянно фотографировал. Фотоаппарат нигде не нашли.
— А Странге? — спросила Хедебю. — Что нам с ним теперь делать?
— То же, что и со всеми подозреваемыми, — ответила Лунд, одеваясь. — Допросите еще раз.
Когда она ушла, Хедебю повернулась к Бриксу и сказала то, что он уже ждал.
— Тебе придется объяснять руководству, как ты вообще принял его на работу.
Брикс старался сдерживаться.
— Рут, я его не принимал. Он пришел, когда была реорганизация полиции. Министерство обороны тогда свалило на нас всех, кому не хотело больше платить зарплату.
— Но кто-то же взял его сюда!
Он ткнул пальцем в потолок:
— Вот они и взяли. А теперь, разумеется, ни при чем.
Антитеррористический законопроект поступил на рассмотрение в фолькетинг. Всего три чтения, и закон будет принят. Перед зданием парламента стояли представители телеканалов, газетчики. Бук понял, что люди Грю-Эриксена их уже проинформировали. Пресса надеялась поприсутствовать при его скандальной отставке после принятия комплекса мер, направленных против терроризма.
Во время перерыва в дебатах он вышел в фойе, чтобы глотнуть свежего воздуха. Там, у одной из колонн, стояли Грю-Эриксен и Флемминг Россинг. Бук пренебрег галстуком. Он решил: раз его министерская карьера закончилась, то и соблюдать протокол нет нужды.
Он подошел к ним, прервал их негромкую беседу и попросил Грю-Эриксена уделить ему пару минут.
Общественное место. Они у всех на виду. Премьер-министр — само очарование.
Россинг в дорогом сером костюме никуда не ушел. Время от времени он начинал проверять сообщения на своем телефоне, но было заметно, что он прислушивается.
— Речь о Плоуге, — сказал Бук. — Я слышал, его переводят на другое место. Наверное, это ошибка…
— Никакой ошибки. Министерство работало крайне неудовлетворительно, когда его возглавлял Монберг. Теперь это очевидно. Пришло время обновить коллектив.
— Он хороший человек! — Бук заговорил громче. — Честный, трудолюбивый, настоящий профессионал своего дела. Вы не должны наказывать его за ошибки политиков, будь то Монберг или я…
Россинг не утерпел и вмешался в разговор. Его крупный ястребиный нос выглядел сегодня триумфально.
— Бук, премьер-министр передал мне, что вы принесли извинения. Я рад слышать это и зла на вас не держу.
— Да, да. Значит, что касается Плоуга…
Они посмотрели на него с совершенно одинаковым выражением. Бук вдруг понял, что это одна команда. И так было с самого начала.
— Вы уже видели проект вашей речи на пресс-конференции? — спросил Грю-Эриксен. — Если хотите, добавьте что-нибудь от себя. Но прошу не делать никаких изменений по существу. Ни в коем случае. А теперь…
Бук забормотал что-то, понимая, что проиграл и этот поединок.
— Мне нужно кое с кем переговорить, — сказал Грю-Эриксен и исчез среди депутатов парламента, так же быстро растворился и Россинг.
У него в кармане зазвонил телефон. Плоуг.
— К пресс-конференции все готово, — сказал он. — Можем начинать, как только законопроект будет одобрен.
— Хорошо…
— И еще приехала ваша жена. Сейчас с ней Карина.
— Что? — взорвался Бук. — Мария? А с кем же остались дети? В понедельник ее мать ходит на йогу. Что за дела?
Дождавшись паузы, Плоуг ответил отстраненным тоном:
— Я сказал, что вы встретитесь с ней на улице. Наверное, она лучше меня сможет ответить на ваши вопросы.
Бук выбежал из здания парламента, торопливо пересек тихую центральную часть Слотсхольмена, миновал памятник Кьеркегору и оказался на узкой улице, ведущей к министерству. Для разнообразия серые облака расступились, выглянуло холодное зимнее солнце. В ярком свете сплетенные драконы напротив министерства показались Буку еще более печальными и комичными.
Из большого черного автомобиля, стоящего перед входом, вышла Карина, одетая во все черное, как на похороны. Бук прибавил шаг.
— Где она? — спросил он, тяжело дыша. — Я не понимаю…
Он подошел к машине. Дверь пассажирского сиденья распахнулась, оттуда выглянула Конни Веммер; длинные светлые волосы развевались на ветру, в руке сигарета, изо рта вырывается струйка дыма.
— О господи, — простонал Бук, оборачиваясь к Карине. — Я же сказал — нет.
Но она только улыбнулась ему и скрылась в здании министерства.
— Не будьте таким нахалом, — крикнула ему Веммер из машины. — Вам нужно только выслушать меня. Залезайте, прокатимся. Нам надо поговорить о тех медицинских заключениях.
— Они стоили мне работы. Чего вы еще от меня хотите?
Он развернулся и пошел прочь.
— Бук, постойте! — Она двигалась гораздо быстрее, чем он ожидал, и через секунду оказалась рядом с ним, уцепилась за рукав его пиджака. — Неужели вы решили, что я выполняла поручения этого мерзавца Россинга? Ведь это он меня уволил.
Он старался не слушать и шел вперед. Она висела у него на локте, как назойливая попрошайка.
— Если Россинг узнал об этом факсе заранее, значит кто-то ему сообщил.
Бук начал подниматься по ступеням, ведущим к двери министерства.
— Ладно, забудем это, — сказала Веммер. — Но как же вы не заметили того, что было у вас под носом?
Они оказались у двери. Бук взялся за ручку.
Конни Веммер была в ярости, но отпустила наконец его пиджак.
— Эх вы, борец за справедливость! Почему вы не сравнили даты на этих заключениях? Почему…
Бук захлопнул за собой тяжелую деревянную дверь.
Конни Веммер постояла на залитой солнцем холодной улице, докурила сигарету, бросила окурок на обочину, пробормотав парочку нелестных ругательств в его адрес.
Дверь открылась, и появился Бук.
— Какие даты? — спросил он.
Отец Себастиана Хольста жил в наполовину отделанной квартире недалеко от дворца Амалиенборг. На стенах и на полу — картины современных художников. Повсюду строительные материалы, чемоданы с вещами. В старом здании шел ремонт, и, судя по неоштукатуренным стенам и некрашеным потолкам, до окончания было еще далеко.
Он приготовил Лунд кофе и сел рядом с ней за стол у окна.
— Я знаю, что Себастиан всегда носил с собой фотоаппарат, — начала она.
Это был крупный мужчина немногим старше ее самой. Ярко-голубая рубашка, длинные, растрепанные волосы.
Художник, предположила она. Или архитектор. Он не упомянул род своих занятий.
— Да, он постоянно фотографировал. У нас это в роду. Нам даны глаза, чтобы видеть мир, так почему не запечатлеть то, что мы видим?
— Все?
— Все, что можно. Во всяком случае, так считал Себастиан. Он много снимал в Афганистане. Правда, все снимки остались у военных. Они сказали, что это имущество армии. — Хольст нахмурился. — Значит, вы их не видели?
— Армейское руководство объяснило вам, почему его камера потерялась?
— Кто вам такое сказал? Он прислал ее домой за пару недель до гибели. Там что-то сломалось. Наверное, уронил. Себастиан всегда был неуклюжим. Я обещал, что отнесу ее в ремонт или куплю ему новую. — Хольст вздохнул.
Он поднялся, подошел к коробкам рядом со сложенными на полу слишком яркими картинами, вытащил старую фотокамеру.
— Он признавал только пленку, — сказал Хольст. — В некоторых вещах он был очень щепетилен.
— Сохранились еще какие-то снимки?
— Нет. Только те, что остались у них, насколько я знаю. Через почту ведь такое не пропускают.
И без того слабая надежда что-нибудь узнать начинала гаснуть.
— Да, пожалуй. Извините за беспокойство, — сказала Лунд, берясь за свою сумку.
— Я слышал, вы нашли их командира. Рабена. Значит, снова начнут раскручивать всю эту историю?
— Какую историю?
Хольст усмехнулся. Он был неглуп.
— Не надо делать удивленные глаза, — сказал он. — Я никогда не верил во всю эту дребедень о безумном офицере. Рабен все выдумал, чтобы скрыть свою вину. Он же все равно хотел ехать в ту деревню. Это из-за него погиб и Себастиан, и остальные.
Он вертел в руках старую «Лейку». Дорогая камера, отметила Лунд, хоть и потертая и видавшая виды. Неожиданно спокойное лицо Хольста исказилось от гнева.
— У Себастиана было дурное предчувствие, он говорил мне.
Нетвердой походкой он вернулся к столу, и только теперь Лунд увидела, что вся его сдержанность лишь маска, попытка обмануть самого себя. Перед ней был несчастный, сломленный человек.
— Я отдал обоих сыновей войне, которую не понимаю, — прошептал он, тяжело опускаясь на стул. — Один вернулся домой в гробу. Второй стал другим человеком. — Он потер глаза. — Что мы сделали плохого? Чем заслужили такое?
В комнате было тихо, только за окном слышался приглушенный шум проезжающих машин. Лунд смотрела на Хольста и думала, что он никогда не сможет смириться с этой потерей, и далекая, странная война, отнявшая у него самое дорогое, всегда будет стоять у него за спиной.
Он нежно гладил поцарапанный корпус «Лейки», а мысли были где-то далеко.
— Я хочу узнать правду, — сказала Лунд.
Хольст вздрогнул и посмотрел на нее печальными темными глазами.
— Правду, — повторила она. — А это непросто.
— До сих пор никто не задавал мне вопросов. Просто пришли сюда и рассказали. Что делать, что говорить, что чувствовать…
— Я очень стараюсь, Хольст. Но люди не любят раскрывать свои тайны…
Она видела, что он чего-то боится.
— Если есть что-то, о чем вы умолчали…
— При одном условии, — выпалил он. — Никого не обвиняйте — ни Себастиана, ни Фредерика.
— Кто такой Фредерик?
Он перевел глаза на две фотографии, стоящие рядом на складном столике. Двое молодых людей в военной форме.
— Согласна, — сказала Лунд.
Хольст встал, шаркающей походкой снова подошел к коробкам, нашел крошечную карманную видеокамеру.
— Это тоже было у него с собой. Он вел видеодневник в армии. Прятался где-нибудь и записывал. А потом выслал мне, вместе с «Лейкой».
Он нажал несколько кнопок. Ничего не произошло. Нервы Лунд были на пределе, Хольст снова порылся в коробках, нашел батарейки, вставил в аппарат. Щелкнул еще одной кнопкой. На миниатюрном экране возникло лицо.
Просмотр не занял много времени. Когда запись окончилась, Лунд набрала номер Мадсена.
— Рабен в состоянии явиться на допрос? — спросила она.
— Он же в больнице, — удивился Мадсен.
— Я спрашиваю, — терпеливо сказала она, — позволяет ли его состояние привезти его на допрос в управление?
— Подождите минутку.
Она ждала. Вскоре он перезвонил.
— Врачи говорят, мы можем привезти его на час или два. Потом надо вернуть его в палату. Сейчас к нему едет жена. Думаю, мы можем позвать ее к нам.
— Нет, пусть сначала встретятся, чтобы не отнимать у нас время от допроса. Брикс тоже должен присутствовать.
— Вот он обрадуется.
Она посмотрела на маленький дисплей видеокамеры.
— Сомневаюсь.
Рабена привели в небольшое изолированное помещение и оставили там вместе с охранником. Луиза очень боялась этой встречи, да еще позвонили из полиции, так что настроение у нее было неважное. Когда она вошла, Рабен стоял посреди комнаты, раненая рука висела на перевязи. Выглядел он довольно сносно.
Она стояла у двери, не зная, что сказать.
— Мы можем побыть немного наедине? — спросил Рабен у охранника.
— Извините, — ответил тот, — но я должен остаться.
— Умоляю… — сказал он.
Офицер только посмотрел на него и не двинулся с места.
— Давай присядем, Йенс, — сказала она, и они прошли к двум стульям в дальнем конце комнаты.
Вблизи он тоже казался вполне здоровым. Все-таки была в этом человеке какая-то упрямая сила. Чем больше его прессовали, тем яростнее он сопротивлялся.
Он взял ее руку в свои. Она не ответила на пожатие, замерзшие пальцы не гнулись после долгого ожидания на улице.
— Это просто… — Он смотрел на нее таким знакомым неотступным взглядом, который словно говорил: прости все. — Я не знаю, почему так получилось… На меня что-то нашло…
Он сжал ее руку сильнее. От Луизы привычно пахло больничным мылом и лекарствами.
— Этого не повторится, — сказал он.
Она молчала.
— Я знаю, что уже обещал тебе. Но теперь…
— Давай сейчас не будем об этом говорить.
Его умоляющие глаза смотрели на нее.
— Я подвел тебя. Тебя и Йонаса. Я понимаю это. Я был дрянным мужем, дрянным отцом. Если бы можно было все вернуть назад!
А перед ней опять стояла та же картина: голый Согард на ее кровати. Просто секс, ничего больше.
Он заговорил громче, в его голосе зазвучала надежда:
— Знаешь, а ведь наши дела идут к лучшему. Они стали прислушиваться к тому, что я говорю. Поняли, что все это правда. Вы с Йонасом…
— Два года… — прошептала она. — Два года постоянно одна. Даже когда я приходила навещать тебя, ты почти не прикасался ко мне. Ты говорил и думал только о себе и о своей чертовой армии. О том, что с тобой случилось…
— Мы сможем начать все сначала.
Она должна ему сказать! Это невозможно больше носить в себе.
Подняв на него глаза, она с трудом выговорила:
— Нет, не сможем. Я переспала с Согардом.
Ужас на его лице заставил ее сердце сжаться от боли. Он был похож на ребенка, который впервые в жизни увидел что-то по-настоящему страшное.
Он не сказал ни слова. Выпустил ее руку.
— Прости. Это ничего для меня не значит. Просто… мне было так одиноко. Я скучала по тебе каждый день. Каждый час. Я знала, что ты не вернешься. После всего этого… Я больше не могла оставаться одна. — Она не плакала, слез не было. — Видишь? Все бесполезно. У нас больше ничего не получится.
Рабен смотрел в пол.
— Из-за тебя, Йенс.
Открылась дверь, в комнату вошел полицейский, которого она уже знала.
— Прошу извинить, — сказал он, — но ваше время истекло.
— Мы разговариваем, — резко бросил Рабен.
К ним подошел охранник и встал рядом.
— Это срочно, — настаивал Мадсен. — Я пришел за вами.
Лунд скачала видео Хольста на свой ноутбук. Она сидела рядом с Бриксом, Рабен — напротив них.
— Вы хотите, чтобы мы пригласили для вас адвоката? — спросила она, нажимая клавиши на компьютере, чтобы открыть нужный файл.
— Нет, — угрюмо сказал он. — Я хочу, чтобы вы пригласили мою жену.
— Незадолго до своей гибели Себастиан Хольст переслал отцу свой видеодневник. Вам что-нибудь известно об этом?
Рабен мотнул головой:
— Он не должен был этого делать. Такие посылки запрещены.
— Много что запрещено, — заметила Лунд, разворачивая ноутбук монитором к Рабену. — Но он все-таки отослал ее.
На экране молодой человек с бородой и курчавыми волосами, в белой футболке; вид усталый и испуганный. На заднем плане грубо оштукатуренная стена и туристический плакат с видом Копенгагена.
— …Ты только не волнуйся, папа, — произнес Себастиан Хольст печально. — Но в нашем отряде не очень-то все хорошо…
Рабен вглядывался в лицо мертвого человека на экране.
— Зачем мне это смотреть? Да, это мой сослуживец…
— …и всему виной Рабен.
Голос Хольста звучал ясно и отчетливо, несмотря на дребезжание динамика. Он тряхнул головой, моргнул, испуганно оглянулся.
— Он сходит с ума. Ему повсюду мерещатся талибы. Только и думает, кого бы убить. Как будто за каждым углом притаился враг с оружием, и наша задача — пристрелить его раньше, чем он нас. Господи…
Рабен, уже в синей тюремной робе, напряженно слушал.
— …Он постоянно идет на неоправданный риск. Заставляет нас делать то, что никто не приказывал. Иногда… — Голос Хольста дрогнул. — Иногда он выдумывает какие-то липовые сообщения по рации, лишь бы был предлог устроить очередную вылазку с перестрелками. Сегодня утром… — на лице Хольста сменяли друг друга стыд и страх, — мы уже в третий раз пересекли реку, чтобы проверить одну деревню. Рабен вбил себе в голову, что там логово боевиков. — Хольст потер ладонью лоб. — А они там то ли крестьяне, то ли пекари, кто их знает. Может, травкой торгуют. Может, людей за выкуп крадут. Там все этим промышляют. Но мы все равно устроили там настоящий погром. Рабен орал на того парня, называл его информатором. Приставил пистолет к его голове. Я думал, он пристрелит его.
— Выключите, — сказал Рабен и потянулся к ноутбуку.
— Нет, — отчеканил Брикс и прижал его руку к столу. — Вы должны дослушать.
— …Дети кричали, — продолжал Хольст. — Мать и старухи плакали. Они думали, что мы убьем их всех. Папа, Рабен совсем с катушек съехал. Завтра хочет снова туда пойти. Он, наверное, думает, что здесь Дикий Запад. Я тут поговорил с остальными ребятами. Они говорят, что все будет нормально и через пару недель нас отправят домой.
Хольст отвернулся от объектива камеры.
— Они не хотят ему перечить. Боятся. Я тоже. Но, вообще-то… — Он кивнул. — По-моему, он знает, что делает. И он командир. Да и положиться на него можно, это точно. Просто кто-то дал ему это задание. А мы… — Он улыбнулся. Постарался принять бодрый вид, чтобы не пугать домашних. — Ну вот, опять я жалуюсь. Рабен тоже говорит, что я нытик. Скорее бы вернуться домой, в Копенгаген. Как же я соскучился по тебе, папа! — Он снова покачал головой. — А сюда я больше не вернусь, обещаю. Ну, целую тебя. До встречи! Я передам брату привет от тебя, когда увижу его. Пока!
Мертвый человек в белой футболке потянулся и выключил камеру. Лунд закрыла крышку ноутбука.
— Это правда?
В дверь постучали, Брикса вызывали к телефону. Он вышел.
— Это правда? — повторила Лунд.
— Себастиан поехал туда вслед за старшим братом. Между ними шло какое-то соревнование. Но служба не для него.
— Он сказал, что вы нарушали приказы. Угрожали мирным жителям.
— Это война, а не игра! И дело не в Себастиане, а в Перке.
— Та семья, которую он упоминал, — это те самые люди, которых, по вашим словам, убил Перк?
— Да, он убил их.
— То есть вы и ваш отряд бывали в том доме раньше?
— Этот афганец, глава семейства, — продажная тварь. Сообщал о наших передвижениях талибам. Торговал наркотиками. Мразь…
— И вы собирались приезжать в его дом, пока не докажете это?
Рабен устало вздохнул:
— Вы не слушаете меня. Это все не имеет никакого значения. Мы получили тот сигнал по рации. Должно быть, Перк…
— Рабен, нет никаких доказательств, что вы получали по рации сообщение с просьбой прибыть в тот дом. И офицера с именем Перк тоже нет.
Он выругался, и на его лице появилось странное выражение, которое она никак не могла определить. Безразличие?
— Все, что я сказал вам, чистая правда. Я не могу…
Лунд все-таки взорвалась. Она достала из папки фотографии с мест преступления и по результатам вскрытия.
— Посмотрите на это, — наклонилась она к нему, раскладывая снимки на столе. — Пять человек мертвы.
Анна Драгсхольм, Мюг Поульсен, Грюнер, Лисбет Томсен. Священник. Все жестоко убиты. Страшные кадры, запечатленные камерой. Пять истерзанных трупов.
— Я сделала все, чтобы найти того офицера, — сказала она. — Если вы мне лжете и его не существует… — Ее голос срывался от едва сдерживаемых эмоций. — Заклинаю вас, скажите сразу, и тогда я смогу заняться поисками настоящего убийцы! Я все сделаю, чтобы помочь вам. Даю вам слово, и это больше, чем вы заслуживаете.
Рабен казался спокойным. Спокойнее, чем она.
— Это было мое решение идти в деревню. Все остальные не хотели. — Он взглянул на нее. — Они были правы. Мне надо было послушать их.
— Я просила…
— Но офицер был, и звали его Перк. И сообщение по рации тоже было. — Он помолчал, не сводя с нее глаз, и медленно произнес: — Человек, который пытался убить меня вчера, и есть Перк. Я узнал его.
Открылась дверь, и вошел Брикс.
— Мы только что получили из штаба армии документы, — сказал он, садясь за стол, где были разложены фотографии, и машинально перемешивая их. — Там говорится, что офицер полиции, в котором вы вчера опознали Перка, не был в Афганистане в интересующее нас время. То есть он не Перк. Не может им быть.
Рабен снова выругался и затряс головой.
— Вы были знакомы со старшим братом Себастиана? — спросила Лунд.
— Не особенно. Видел пару раз, — ответил он упавшим голосом. — Он был врачом, работал в лагере «Викинг».
— Фредерик был военным хирургом?
— Зачем вы меня спрашиваете? — вдруг закричал Рабен и ударил себя кулаком по голове. — Я же псих, ничего не помню! — Потом стукнул по стопке снимков на столе. — Но ведь кто-то же убил их всех! Не я же это сделал.
— Нужно поговорить с Фредериком Хольстом, — сказал Брикс. — Найдите его.
Дебаты по антитеррористическому законопроекту затянулись до вечера. Депутаты парламента, поддерживающие Биргитту Аггер, делали все, что только могли, чтобы провалить его. Бук целый час катался по Копенгагену вместе с Конни Веммер, вдыхая сигаретный дым и слушая ее рассказ.
Когда он решительным шагом ворвался в свой кабинет, там его ждали Карина и Плоуг. В соседнем помещении был установлен длинный стол с микрофонами — к пресс-конференции все было готово.
— Простите, что обманула вас, — сказала Карина, когда Бук быстро направился к своему столу. — Но вы должны были поговорить с ней.
Бук уселся в кресло и понял, что он привык в нем сидеть, здесь ему комфортно и… так и должно быть.
— Понятно, что всего вы не можете сказать, — присоединился Плоуг. — Но если сочтете, что какая-то часть…
В желтой папке, которую он принес с собой, лежали собранные скрепкой документы. Он снова перечитал первую страницу, все еще находясь под впечатлением от беседы с Веммер.
— Томас, я решила, что даже если вы не предпримете никаких действий, — добавила Карина, — вы заслужили право узнать как можно больше.
Бук по-прежнему не говорил ни слова.
— А меня переводят в Скопье, — сказал Плоуг, чтобы нарушить молчание. — Оказывается, это где-то в Македонии.
Бук посмотрел на микрофоны, видные в раскрытую дверь.
— Томас, — тихо проговорила Карина. — Если вы собираетесь что-то делать, вам нужно поторопиться.
— Когда начнется голосование?
— Скоро.
— А Краббе там?
— Конечно.
Он схватил со стола желтую папку и встал.
— Но ведь Краббе здесь совсем ни при чем! — закричала Карина, едва успев отскочить, когда он ринулся к двери.
— Он порядочный человек, — крикнул Бук в ответ. — Да, он мне не нравится, но… — Он помахал папкой. — Краббе — это все, что у меня есть.
Фолькетинг перед началом голосования напоминал театр во время антракта между актами. Мужчины и женщины в деловых костюмах медленно прохаживались в вестибюле, тихо переговаривались в прилегающих коридорах, собираясь в небольшие группы.
Бук успел увидеть, что Краббе разговаривает с одним из помощников Грю-Эриксена в дальнем конце вестибюля. Через минуту он прошел в сторону туалетов.
Возле писсуаров никого не было, поэтому Бук направился к кабинкам за белыми дверями.
— Краббе? — тихо позвал он. — Вы здесь? Я знаю, вы здесь. Я видел, как вы сюда заходили. Краббе!
Он прошел вдоль всех кабинок, выискивая красный флажок на замке и ноги под дверью. Только одна оказалась занятой. Не выпуская из руки желтую папку, Бук подтянул на коленях брюки, опустился на пол и прижался бородой к холодному кафелю, пытаясь заглянуть внутрь.
— Краббе, это вы?
Ему были видны только пара черных брючин вокруг тощих лодыжек, блестящие ботинки и очень пестрые трусы.
— Черт бы вас побрал, Бук, — раздался наконец возмущенный голос. — Это уже чересчур. Если хотите поговорить со мной, позвоните моему секретарю. А сейчас, если позволите, я бы хотел остаться один.
— Заключение врачей, в котором говорится о лишней руке, было отправлено по факсу в августе, — сказал Бук, все еще стоя на четвереньках и заглядывая под дверь. — А исправленный отчет прибыл только в октябре!
— В октябре? — переспросил Краббе.
Бук положил желтую папку в щель под дверью.
— Вы понимаете, что это значит? — спросил он, просовывая документы невидимому Краббе. — Вот, первым идет отчет, где предполагается убийство мирных граждан.
К полу протянулась рука и забрала наверх папку.
— Что, никак не хотите смириться с мыслью об отставке?
Бук встал на ноги, оглядывая дверь и прикидывая, насколько крепок замок, если вдруг понадобится открывать ее силой.
— Ничего подобного. Просто я хочу знать правду, и вы тоже. Понимаете, о чем я? Несмотря на первое заключение, никто палец о палец не ударил целых два месяца. Два месяца!
Он стукнул кулаком в дверь. Ему самому было тошно от своего поведения, но он уже не мог сдерживаться.
— Значит, не было никакой срочности, — отозвался Краббе. — Это рука смертника.
Прежде чем Бук успел ответить, дверь кабинки распахнулась, Краббе вышел и направился к раковинам.
— Почему никто ничего не сказал за все это время? — возмущенно спросил Бук.
Он двинулся вслед за Краббе и встал рядом, наблюдая, как тот тщательно намыливает руки и долго моет их под горячей водой.
— Когда пришло первое заключение, Грю-Эриксен предлагал увеличить финансирование армии, чтобы отправить в Афганистан еще больше наших военных. — Бук ткнул пальцем в бумаги, которые Краббе положил на край раковины. — Вот здесь и здесь, посмотрите сами. И средства были выделены без лишних споров в октябре, когда парламент вернулся с каникул.
Краббе скосил взгляд на документы.
— Вы и ваша партия голосовали за это, — продолжал Бук. — И я тоже. Как вы думаете, наш энтузиазм бы поубавился, если бы мы узнали о бесчинствах наших солдат?
— Нет никаких доказательств. Это только домыслы. — Краббе вернул ему папку. — Я не верю, что Грю-Эриксен манипулирует всеми нами…
— Как раз это он и делает, черт возьми! Сами посмотрите!
Краббе поднес ладони к сушильному аппарату.
— Идите, голосуйте за еще более жесткие меры, раз вам так хочется. Но в результате пострадают невинные люди. Те несчастные иммигранты не убивали наших людей. Это кто-то…
— Кто? — спросил Краббе.
— Не знаю. Кто-то из своих. Я прошу у вас помощи. Думаю…
— Мы столько работали ради этого…
— Краббе! — твердо сказал Бук. — Давайте говорить начистоту. Почти все, за что вы выступаете, я ненавижу. Уверен, по отношению к моим убеждениям вы испытываете то же самое. Но я знаю одно… — Он помахал толстым пальцем перед носом Краббе. — Вам не нравится, когда вам лгут. И вам не нравится, когда вас используют. — Он поднял руку с желтой папкой. — Вот видите, — сказал он. — У нас есть кое-что общее. И теперь вопрос только в том…
Краббе внимательно слушал.
— Что нам с этим делать?
Торжественная церемония в честь отправки нового подразделения завершилась, и Торстен Ярнвиг стоял перед актовым залом и смотрел, как бойцы прощаются с семьями. Согард тоже был здесь.
— Кажется, они уезжают с хорошим настроем, — сказал он, подойдя к полковнику.
— Вы не говорили мне, что за пять дней до вылазки Рабена у нас были радиопереговоры. — Ярнвиг швырнул документы на капот джипа Согарда. — Мне пришлось самому проверять все записи, час за часом.
Он был в ярости, и недоумение на лице майора его не успокоило.
— Что непонятного? — рявкнул он и стукнул кулаком по бумагам на капоте. — Два года назад в августе нам поступило сообщение. Я тогда был в Кабуле.
Согард взял с машины записи.
— За пять дней до инцидента.
— Да, я понял, — пробормотал майор и стал переворачивать страницы.
— Оно было от отряда спецназа. В сообщении ни номера подразделения, ни имен.
Согард потряс головой:
— Ничего не понимаю. На что вы намекаете?
— Намекаю? — вспыхнул полковник. — Да тут черным по белому все написано. Всего в тридцати километрах от той деревни, где застрял Рабен, действовало подразделение спецназа.
— Я никогда не видел этого сообщения.
Он положил бумаги обратно на капот.
— Вы оставались старшим офицером на время моего отъезда. Все радиосигналы фиксируются в штабе командования…
— Говорю же вам, я впервые вижу это.
Вновь кулак Ярнвига грохнул по капоту.
— Все записано, Согард! Даже если вы спали на посту, в чем я сомневаюсь, и пропустили этот конкретный сигнал в момент его получения, потом вам пришлось разбираться с рапортом Рабена. Он утверждал, что рядом с нами действует кто-то из спецназа. Мы не поверили ему, потому что вы… — Ярнвиг ткнул пальцем в его сторону, — вы сказали, что там никого не было.
Согард молчал.
— Вы сказали, что им мерещатся призраки.
— Да. Но это не доказывает, что он не врал.
— Это доказывает, что он мог быть прав! А вы скрыли от меня эту информацию. — Ярнвиг приблизился почти вплотную к высокому офицеру с безупречной выправкой. — Почему вы так поступили? Выкладывайте. Ну? Я жду.
— Я никогда не видел этого сообщения и ничего не знал о действиях спецназа в том районе. Все это для меня полная неожиданность.
— Но ведь здесь написано! — заорал Ярнвиг и сунул под нос Согарду расшифровки радиопереговоров.
— Если вы собираетесь подавать официальную жалобу на мои действия, прошу предоставить мне детали. А также я хотел бы, чтобы штаб армии был введен в курс дела, так как в расследовании принимала участие и команда генерала Арильда.
Ярнвиг пристально смотрел на него.
— Послушайте, — сказал Согард. — У меня сейчас нет на это времени. Мне пора ехать в аэропорт, мы вылетаем через пять часов.
— Вы никуда не летите. На текущий момент я отстраняю вас от службы. Ваше место в самолете займет другой человек. Вы не должны покидать расположение части, пока я не пойму, что здесь, черт побери, творится!
— Я должен быть в Гильменде! — закричал Согард.
— Не в этот раз, — сказал Ярнвиг. — Вы остаетесь здесь.
Через сорок минут, поужинав с молчаливой Луизой и усталым Йонасом, Ярнвиг вернулся к себе в кабинет. Там его ждал Ян Арильд.
Ярнвиг попытался улыбнуться ему. Он сразу понял, что произошло: Согард уже звонил генералу.
— Рад, что ты пришел, — сказал он, садясь напротив Арильда. — Как раз собирался тебе звонить.
— С тобой, Торстен, весь день невозможно было связаться, — сказал Арильд, развалясь в кресле и закидывая руки за голову.
— Да, охотничье снаряжение проверял, — солгал Ярнвиг. — Что-то совсем мы забросили охоту, надо хотя бы иногда отвлекаться от службы.
— Я ведь уже говорил тебе, — сказал Арильд, нахмурившись, — у меня больше нет на это времени.
— Жаль.
— Да нечего жалеть. Те дни давно миновали. Жизнь не стоит на месте. Я к чему-то стремился, чего-то достиг, а вот ты, Торстен… — Он окинул взглядом маленький кабинет. — Ты просто служил.
— Возможно, Рабен был прав, — сказал Ярнвиг, игнорируя колкость. — За пять дней до того, как его отряд атаковали, с нами связывалось датское подразделение спецназа.
Арильд слушал его со скучающим видом.
— Мы должны сообщить полиции, — сказал Ярнвиг.
— Да полиция и без того нам житья не дает. Зачем вешать на себя еще одну головную боль?
— Потому что Рабен мог говорить правду!
— Да парень просто свихнулся, — заявил Арильд. — Жаль, конечно. Он, кажется, был неплохим солдатом, как мне говорили. Но здесь армия. Нечего всяким штатским указывать нам, что делать. И вообще я не понимаю, почему это тебя так волнует.
— У меня есть основания считать, что Согард утаил важную информацию с целью скрыть происходящее. В тот момент я был в Кабуле, и он оставался командиром лагеря. Он утверждает, что не видел радиосообщений, а этого не может быть: все расшифровки ложатся на стол командира ежедневно.
— Это очень серьезное обвинение.
— Знаю.
— И ты, конечно, прав, — согласился Арильд. — Дело нечисто. — Он пристально посмотрел на Ярнвига. — Но Согард тут ни при чем?
Торстен Ярнвиг смотрел на улыбающееся лицо Арильда и понимал, что разговор становится опасным.
— Знаешь, ты ужасный врун, — сказал генерал, хохотнув. — Всегда таким был. И я докажу это. Смотри мне в глаза и отвечай: это ты помог Рабену сбежать на балу от службы безопасности?
— О чем ты?
— Вопрос-то простой. Такой простой, что я уже знаю ответ. Я сообщил тебе, конфиденциально, о том, что за Рабеном следят, но тем не менее ему удалось как-то выскользнуть из здания незамеченным. Ты отлучался из-за стола, чтобы позвонить. Видели, как ты уходил в одну из боковых комнат. Рабен был там?
— Ян, важно то, что случилось в Гильменде. Нам нужно разобраться в этом.
— Не надо называть меня по имени, полковник. Двадцать лет назад это еще могло бы помочь, но не сейчас. — Арильд взял фуражку со стола. — Ты маленький человек, с ограниченными идеями и без капли честолюбия. Черт побери! — Он вдруг рассвирепел. — Да ты даже солгать толком не можешь! Хотя на карте стоит твоя собственная шкура!
— Может, оставим личные вопросы на время…
— Брось! — рявкнул Арильд. — Одно слово: «да» или «нет»? Смотри мне в глаза и скажи: ты видел Рабена или не видел?
Торстен Ярнвиг снял очки и молчал. Арильд запрокинул голову и захохотал. Через несколько секунд он опять стал серьезным.
— Я уже вызвал военную полицию. Там тобой займутся. И не поднимай много шума.
— Это… — Ярнвиг показал на расшифровки из штаба армии, — это никуда не исчезнет.
Арильд улыбнулся:
— Исчезнет. Вместе с тобой. — Он обвел глазами убогий кабинет, который Ярнвиг занимал почти десять лет. — А твое место займет Согард. Надо будет сказать ему, чтобы перекрасил стены.
Почти целый час Лунд выясняла местонахождение Фредерика Хольста. Дело казалось безнадежным. В кабинет вошел Брикс, неся что-то в руке.
Лунд закончила звонок, поблагодарив старшего Хольста, который, конечно же, ничего не знал.
— Никто не хочет говорить о Фредерике Хольсте, — сказала она Бриксу. — Даже родные.
— Может, у них есть на то причины. Я связался кое с кем в штабе армии. Мы чуть-чуть опоздали. Хольст только что вернулся в Афганистан после месячной побывки в Копенгагене. Вроде бы он снимал квартиру где-то недалеко от того места, где погиб Грюнер. Не факт, что он сообщал кому-то о своем приезде.
— Зачем ему скрывать это?
Брикс показал ей пластиковый пакет, с которым пришел. Там лежала фотография.
— Мы нашли это в мусоре, который остался после отъезда Хольста в той съемной квартире.
Армейская фотография — солдаты в момент редкого и краткого отдыха. Весь отряд Рабена на фоне датского флага, у каждого по банке пива, все пьяные и счастливые. Впереди Себастиан Хольст, кричит что-то, вытянув руку вверх. За ним остальные: Мюг Поульсен, Лисбет Томсен, Грюнер, другие. Все в походной форме. Стол перед ними заставлен едой и выпивкой.
Кто-то поставил черным фломастером крест на всех лицах, кроме одного: Йенса Петера Рабена.
Лунд прошла к своему столу, проверила автоответчик, разворошила бумаги. В голове четко работала мысль.
— Мы можем успеть на самолет с солдатами, который вылетает сегодня вечером. — Она еще подумала. — Если мне понадобится паспорт, то я сначала должна заехать домой. — Лунд посмотрела на Брикса. — Или паспорт не нужен? Ведь эта территория находится под датской юрисдикцией?
Брикс был так поражен, что даже рассмеялся:
— Что вы несете?
— Мы ходим по кругу, теряя время. — Лунд собирала в стопку папки, которые могли ей понадобиться. — Фредерик Хольст видел запись своего брата. Это он отослал фотоаппарат со спрятанной микрокамерой в Данию, отец подтверждает это.
— Лунд…
— Фредерик находился в госпитале, когда туда привезли тело его брата. Будь он здесь сейчас, мы бы вызвали его на допрос. Нельзя же упускать эту возможность только потому, что он в Гильменде…
— Мне придется поговорить с Хедебю. Это непросто. Согласования, разрешения…
Теперь настала ее очередь смеяться.
— Да бросьте. На всю эту бумажную волокиту уйдут дни, если не недели. Мы не можем ждать.
— Но ведь есть правила.
— Не вешайте мне лапшу, Брикс. — Она смотрела на него в упор. — Вы добыли из штаба информацию о Хольсте в два счета, а я тут битый час в лепешку расшибалась. Вы знаете, с кем нужно поговорить.
Она собрала отложенные папки, попросила одного из полицейских проверить кое-какие медицинские отчеты.
— На этот рейс даже я не смогу вас устроить, — сказал ей Брикс. — Слишком поздно.
— Других вариантов нет.
— Там идет война!
— Вы многое можете. Ведь не одна Рут Хедебю здесь главная. — Ей пришлось сказать это, у нее не было выхода. — А иначе я бы уже давно вернулась в Гедсер.
Видно было, что он почти сдался.
— Но вы не можете поехать туда одна.
— Знаю.
— И кого?.. — Брикс умолк, так как догадался о намерениях Лунд. — Думаете, это хорошая идея?
— Договоритесь о местах в самолете и организуйте документы на вылет. С остальным я разберусь.
Брикс уже доставал из кармана телефон. Лунд почти не сомневалась, что все получится, и она сможет проникнуть в далекий, замкнутый мир Гильменда. А потом вернется домой с ответами на все вопросы.
Последний раз печать в ее паспорт ставили два года назад, когда она летала в отпуск на Майорку вместе с Марком. Сын почти все время был угрюм и безразличен, так что от поездки у нее не осталось приятных воспоминаний.
Пройдя по коридору из черного мрамора несколько десятков метров, она нашла нужную комнату, выгнала оттуда полицейского, приставленного смотреть за Странге, и села на скамью рядом с ним. В джинсах и футболке, из-под которой виднелась татуировка на руке, Странге производил впечатление человека, который в любой момент мог отправиться хоть на край света.
Увидев ее, он вздохнул и отвернулся.
— Мой бывший партнер… Ян Майер… — начала Лунд. — Мы с ним отправились к тому складу.
Странге перестал разглядывать пол и поднял голову.
— Было темно. Я пошла внутрь. Я думала, там никого нет. — Лунд никак не могла найти места своим рукам; каждое слово давалось с трудом. — Потом за мной пошел Майер. Он уже знал, что в здании кто-то есть.
Он смотрел прямо на нее.
— Конечно, во всем виновата я. Нельзя было идти туда в одиночку. Того человека, который стрелял в Майера, мы потом нашли. — Она зачем-то поправила волосы, одернула рукава черно-белого вязаного свитера. — Но что это меняет? Все равно он на всю жизнь прикован к инвалидному креслу. — Она замолчала, не зная, говорить дальше или нет. — Мне кажется, что он предпочел бы погибнуть. Когда я приходила к нему в больницу, у него было такое лицо… Но…
— Люди иногда меняются. Или приспосабливаются, — сказал Странге.
— Да, бывает, — согласилась Лунд. — Но иногда они остаются теми, кем были. И это навсегда. — Снова пауза. — Как я, например.
В его взгляде она снова заметила тот необычный спокойный интерес, который уже видела раньше.
— Я спряталась от всех и от себя в Гедсере. — Она заговорила ровнее. — Если ничего не чувствуешь, тебя ведь ничто и не ранит. Так что Гедсер меня устраивал.
Странге, изогнув одну бровь, только хмыкнул.
— Я хотела остаться там до конца жизни. И осталась бы, если бы не приехал ты. — Она едва заметно придвинулась к Странге, заглянула ему в глаза. — У меня не было бы там счастья. Не было бы боли. Ничего бы не было.
Его лицо смягчилось, даже промелькнула тень улыбки.
— Прости меня, — сказала она, глядя в его серо-голубые глаза. — Трудно доверять людям, если даже себе порой не веришь. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Она испытующе смотрела на него, с тревогой ожидая ответа.
Неожиданно он рассмеялся. Она вдруг поняла, что ужасно соскучилась по его негромкому, ироничному смеху.
— Да, — сказал Странге. — И почему мне нравятся непростые девушки? Ладно. Что теперь?
Близость. Лунд всегда этого боялась.
— Нам пора ехать.
— Куда? — Странге оглядел свои джинсы и футболку. — Мне не дали даже куртку взять, когда потащили сюда.
Она хлопнула его по колену, встала.
— Захватим одежду по пути. И твой паспорт заодно.
Ульрик Странге сидел на скамье с разинутым ртом.
— Так ты едешь? — спросила она. — Уже скоро вылет.
Через час они были в аэропорту Каструп. Бриксу пришлось договариваться, чтобы отправку задержали на пятнадцать минут, иначе они не успели бы. Он сам проводил их на посадку и, уже прощаясь, вручил им папку.
— Тут личное дело Фредерика Хольста и ордер на его арест. Еще несколько полезных телефонов в Афганистане. И вот… — Брикс извлек из портфеля спутниковый телефон и инструкцию к нему. — Должен работать отовсюду. Если военные будут чинить препятствия, звоните мне. Странге?
Он был в куртке, спокойный и уверенный, как всегда.
— Да?
— В вашем деле указано, что вы владеете пушту.
Странге усмехнулся:
— Не стреляйте, где туалет и где тут можно купить пива — этого достаточно?
Брикс был не в настроении шутить.
— У вас есть опыт нахождения в зоне боевых действий. У Лунд нет. Я хочу, чтобы на месте вы приняли на себя руководство. — Шеф взглянул на Лунд. — Вы слышите? Делайте то, что скажет он.
Странге опять усмехнулся и покачал головой.
— До Стамбула три часа, — продолжал Брикс. — Визы и разрешения высланы по факсу. Когда доберетесь до Турции, армия уже будет в курсе, вас встретят и посадят на их самолет до лагеря «Бастион». Пять часов. То есть будете там утром по нашему времени, в полдень по местному. Постарайтесь поспать в полете.
— Вы никогда не летали на военном самолете, — заметил Странге.
Люк открылся, бортпроводник жестом пригласил их заходить.
— На все время поездки вы подчиняетесь армии, — добавил Брикс. — Никуда не лезьте. У вас только один день. Возвращаться будете точно так же, места для вас выделены. Через тридцать шесть часов вы должны быть в Каструпе. Вопросы?
Они молчали.
Брикс вздохнул.
— Умоляю, будьте осторожны, — сказал он.
Двое полицейских скрылись в салоне самолета.
Вернувшись в управление, Брикс не стал отвечать на полученные за время его отсутствия сообщения из штаба армии, из Рювангена и прочих, более отдаленных подразделений. Вместо этого он собрал команду оперативников и приказал найти все, что можно, на Фредерика Хольста. Данные от телефонного оператора, сведения об операциях по банковской карте во время отпуска. Ему нужна была полная картина.
— Установите все его передвижения с той минуты, как он вышел из самолета, и до того, как он снова прибыл в аэропорт. Выясните, где он был во время совершения каждого убийства. Еще раз поговорите с отцом.
В дальнем конце общей комнаты, где проходил инструктаж, он увидел Хедебю. Она стояла возле небольшого коридорчика, ведущего к ее кабинету. Все, что она думает, он сразу понял по ее лицу.
Брикс стал читать записи Мадсена о его разговорах с соседями Хольста по съемной квартире в районе Исландс-Брюгге. В записях не было ничего интересного, но он все равно прочитал их внимательно. Потом подошел к Хедебю, и они вместе прошли в ее кабинет.
Она была в ярости. С тех пор как Лунд вернулась в управление, это случалось все чаще. Когда-то Рут Хедебю была неплохим полицейским, но карьерный рост превратил ее в чиновника, и теперь ее больше занимали вопросы снабжения и финансирования, хотя она и не признавалась в этом даже себе.
— Звонили из министерства, требовали объяснений, — сказала она.
— Понятное дело, — кивнул Брикс.
— Военные тоже звонят, все кому не лень. — Она стояла у окна и смотрела сверху вниз на сидящего перед ней Брикса.
Он пожал плечами:
— Все произошло слишком быстро. Когда стало ясно, что Странге чист, Лунд обнаружила эту зацепку…
Хедебю шагнула к металлическому сейфу и стукнула по нему кулаком. Брикс попытался сдержать улыбку.
— Мне плевать на Странге и Лунд! Что вы тут устроили?
— У нас новый подозреваемый. Он только что улетел в Гильменд. Его брат служил в отряде Рабена и погиб при взрыве в той деревне.
— И мне никто ничего не сказал?
— Его имя Фредерик Хольст. Он разыскивал всех бойцов Рабена. — Брикс протянул ей несколько документов из тех, что получил от Мадсена. — Он служит военным врачом в одном из полевых госпиталей в Лашкаргахе.
Она вырвала бумаги у него из рук, просмотрела их.
— У Хольста есть мотив. Он находился в Копенгагене, когда были совершены убийства, то есть возможность у него тоже была. Мы не могли бездействовать…
— Черт возьми, Леннарт! — крикнула она. — Ты же знаешь, что должен был сначала прийти с этим ко мне!
Брикс откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и обдумал свой ответ.
— Рут, ты сказала бы нет. Какой смысл спрашивать?
От неожиданности она онемела.
— Ты бы стала перекладывать на столе бумажки, позвонила бы в министерство кому-то, кого нет на месте. Дотянула бы до утра.
Она по-прежнему молчала, только смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Я ненавижу ждать, — продолжал Брикс. — А еще не люблю, когда мне лгут. Мы почти уверены, что Хольст — тот, кто нам нужен. Мы не могли упустить возможность добраться до него. Самолет улетал сегодня вечером, и у меня были считаные минуты, чтобы организовать визы и разрешения…
— Поверить не могу, что ты поступил так со мной. После всего…
— Самолет в небе, они на борту. Дело сделано, — сказал он почти равнодушно. — Не о чем говорить.
Брикс поднялся и пошел к двери, где чуть не столкнулся с Мадсеном, который принес телефон.
— Это из Министерства юстиции, — сказал он, глядя на Хедебю. — Хотят узнать новости.
Брикс вернулся в комнату для допросов, где молодой следователь все еще пытался выудить что-нибудь из Рабена. Когда Брикс вошел, Рабен посмотрел на него так, словно спрашивал: где вы взяли этого недоумка?
— Расскажите мне о Фредерике Хольсте, — сказал полицейский.
Рабен зевнул.
— Какие у вас были отношения?
— Не было у нас отношений. Он врач. С солдатами без необходимости не общался.
Брикс сел, спросил у полицейского:
— Как дела?
— Никак. Все время талдычит свою дурацкую сказочку.
— Может, все дело в том, что это не сказочка, а правда? — устало произнес Рабен.
— Хватит умничать! — вспылил следователь. — Или вы начнете говорить, или проведете здесь всю ночь!
— Я никуда не тороплюсь, — ответил Рабен.
— Оставьте нас, — сказал Брикс следователю.
Когда они остались вдвоем, Рабен почти сразу утратил свою самоуверенность.
Брикс разложил свои бумаги, посмотрел на него через стол.
— Я разговаривал с руководством Херстедвестера. Выяснилось, что Фредерик Хольст хотел навестить вас там. Звонил пять раз, и каждый раз вы отказывались его видеть.
— Я хочу видеть свою жену.
— В квартире Хольста мы нашли несколько писем, адресованных вам. — Брикс подтолкнул Рабену прозрачный пакет с конвертами. — Он отправлял их в тюрьму, но вы отсылали их обратно.
— Зачем вы говорите мне о том, что я и так знаю?
— Хольст ненавидит вас. Он смотрел ту видеозапись и винит вас в смерти брата.
— Обсуждайте это с Хольстом, а не со мной.
— Да, нам тоже пришла в голову такая мысль. Лунд сейчас как раз летит в Гильменд.
Рабен вздрогнул и посмотрел на него.
— Мы не остановимся, пока не выясним все до конца, Рабен. Пока не узнаем, что там случилось. В ваших интересах помочь нам.
Здоровой рукой Рабен стукнул по столу.
— Я уже помог вам! Я рассказал вам правду! — яростно выкрикнул он, твердо глядя на Брикса. — Ту семью убил офицер. И он навел на нас талибов.
— Вы заявили, что тем офицером был один из наших людей. Мы сделали запрос. В то время он даже не был в Гильменде. Как мы можем верить вам после этого?
— Я хочу поговорить с женой, — сказал Рабен, глядя в стол.
— Вы должны пересмотреть свои показания, в которых вы обвиняете Ульрика Странге. После этого будем обсуждать наши следующие шаги. Я еще раз вам повторяю: это не он.
Рабен начинал терять самообладание:
— Поговорите с полковником Ярнвигом! Он мне верит. В архивах есть вся информация, просто нужно как следует искать, а не слушать их вранье!
— Чье вранье? — удивился Брикс.
— Этих людей из спецгрупп! — крикнул в отчаянии Рабен. — Этих невидимок, которые приходят и уходят, — он махнул рукой в сторону двери, — и никто даже не знает их имен. Вот чье. Спросите у Ярнвига.
— Ярнвиг арестован. Его сейчас допрашивает военная полиция. Он обвиняется в том, что помог вам скрыться из-под наблюдения службы безопасности.
Он молчал.
— Завтра утром предварительное слушание по вашему делу. Еще не поздно что-то сделать для себя.
— Для вас, вы хотите сказать.
— Нам нужна от вас история, в которую мы могли бы поверить. — Брикс посмотрел на измученного человека напротив. — У вас есть какие-нибудь пожелания? Может, нужны лекарства? Врач?
— Я уже говорил. Я хочу видеть жену.
Брикс поднялся из-за стола.
— Я звонил ей перед тем, как прийти сюда. Дело в том… — Он вздохнул. — Сейчас вы не единственная ее забота.
В доме Ярнвига Согард вместе с Саидом Билялем просматривал документы полковника, разложив их на столе в кабинете.
— Давай-ка уточним, — произнес он, глядя на младшего офицера, который неловко сидел на стуле напротив. — Ярнвиг запросил у тебя сведения обо всех радиопереговорах двухлетней давности?
— Так точно, — сказал Биляль.
— Почему ты не сообщил мне?
Биляль моргнул:
— Он сказал, что больше никто не должен знать.
— Вот как? — спросил Согард. — Зачем же ему понадобилась такая секретность?
— Я не знаю! Полковник был сам не свой. Он… он задавал такие вопросы…
В прихожей раздался какой-то шум. Они обернулись и увидели Луизу Рабен. Она была в джинсах и в куртке.
— Ни слова, — вполголоса сказал Согард Билялю и вышел ей навстречу с широкой улыбкой.
— Привет! — сказал он натянуто. — Как дела? Ходила куда-то?
— Где мой отец? Я обыскала всю часть. Он еще не возвращался?
Согард сел в кресло. Это был дом Ярнвига, но скоро хозяином здесь станет он, и дом перейдет к нему со всем содержимым.
— Твоего отца вызвали на допрос в военную полицию.
Она с изумлением смотрела на него.
— Он встречался с Йенсом на кадетском балу. И помог ему скрыться от службы безопасности.
— Что за бред, — заявила она, не раздумывая. — Я была с ним. Ты ведь тоже там был?
— Он уходил на время, когда мы танцевали. И его видели.
— Кто?
— Не знаю, — сказал Согард. — Во всяком случае, об этом стало известно генералу Арильду. Твой отец немедленно во всем сознался. Такой уж он человек. Он бы не стал…
Он умолк на полуслове.
— Не стал бы лгать? Не стал бы ничего скрывать?
— Да, — согласился Согард. — Мне жаль, но… дело серьезное. Полковник вообще вел себя очень странно с тех пор, как начались убийства. — Он покачал головой. — Сегодня он даже начал обвинять меня…
— В чем?
— Он просто зациклился на этих убийствах.
— В чем он тебя обвинял? — повторила она.
Сзади раздался шорох, Согард обернулся и зыркнул взглядом на Биляля, который сидел возле стола и не знал, куда деваться.
— Он сказал, будто я скрыл от расследования информацию о радиосигналах. Это смешно. Как будто он поверил во всю эту дребедень, что рассказывал Йенс.
Она запахнула на груди черную куртку, оглядела гостиную, стены, увешанные фотографиями, почетными грамотами, памятными знаками. Все, что осталось от военной карьеры Торстена Ярнвига.
— Я попытаюсь помочь ему, сделаю все, что в моих силах, — произнес Согард, подходя к ней. — Обвинения серьезные, но, надеюсь, они учтут его моральное состояние. К тому же его заслуги перед армией должны…
— Значит, он все-таки поверил Йенсу? После всего, что произошло?
Согард пожал плечами:
— Мне так показалось. Это, конечно, безумие… — Он не умел вести подобные разговоры и чувствовал себя не в своей тарелке. — А как ты? Как Йонас? Может, принести вам еды или еще чего-нибудь?
— Мы сами справимся, спасибо. Сейчас я хочу видеть отца.
— Тебе не разрешат. По крайней мере пока не закончится следствие.
— Согард, он отдал армии всю жизнь! Как они смеют так с ним обращаться?
— Твой отец говорил с Йенсом, помог ему сбежать. Чего ты ожидала?
— Ты должен сказать мне, если что-нибудь узнаешь. Хотя бы на это я могу рассчитывать?
— Конечно. — Он попытался взять ее руку, но она отпрянула, сердито взглянув на него. — Если тебе или Йонасу…
— Я же сказала — нам ничего не нужно.
Она пошла к выходу. Согард протянул руку, чтобы остановить ее.
— Луиза, ты же не думаешь, что я в этом как-то замешан?
— Нет, — ответила она слишком быстро, — с чего ты взял?
Согард проводил ее до двери и снова подошел к столу полковника.
— Ты обязан был доложить лично мне, — сказал он Билялю. — Мне плевать на то, что велел тебе Ярнвиг. Я больше не желаю узнавать все от генерала Арильда, ясно тебе? — Он придвинул кулак к смуглому лицу Биляля. — Ты должен отчитываться только передо мной, запомни это раз и навсегда.
Он взглянул на разложенные на столе карты, схемы дислокации, записи радиопереговоров и вдруг одним резким движением сбросил все на пол. Биляль стоял навытяжку и молча смотрел перед собой.
— Собрать все немедленно, — приказал Согард и сел за стол.
Примерно в то самое время, когда самолет с Лунд и Странге на борту поднялся с взлетной полосы Каструпа в небо, Томас Бук с удивлением наблюдал за тем, как процесс принятия антитеррористического законопроекта парламентом замер на полпути.
Неожиданное требование Краббе предоставить дополнительную информацию вынудило Грю-Эриксена отложить голосование. После этого премьер-министр вызвал Бука для краткой и неприятной беседы, во время которой министр юстиции сообщил главе правительства о том, что в Гильменд отправилась полицейская группа для расследования предполагаемого военного преступления. Присутствовавший там же Флемминг Россинг накричал на него за то, что подобные действия предпринимаются без ведома Министерства обороны, и пригрозил исключить Бука из парламентской группы. Грю-Эриксен по большей части слушал, говорил мало. Правительство стояло на пороге жесточайшего кризиса, какого Томас Бук никогда прежде не видел. И виной этому был не кто иной, как он сам.
Когда он вернулся к себе, Плоуг встретил его оценивающим взглядом.
— Вы ведь в карты не играете? — спросил он.
— Конечно нет. А что?
— За карточным столом про вас сказали бы: обремизился. Мы ведь знаем только о том, что полиция отправила в Гильменд своих людей. Но мы понятия не имеем, смогут ли они…
— Они надеются узнать у этого врача про лишнюю руку?
— Да нет же! — воскликнул Плоуг. — Когда вы наконец научитесь советоваться со мной, прежде чем делать такие серьезные заявления? Этот врач теперь главный подозреваемый во всех убийствах…
— К завтрашнему дню я должен быть во всеоружии. Грю-Эриксен не станет больше ждать. — Он обернулся к Карине. — Попробуйте раздобыть любые сведения о переговорах между военными и Министерством обороны по поводу поездки в Гильменд.
— К завтрашнему дню? — переспросила она, округлив глаза.
— Разве у нас нет права доступа к такой информации?
— Только до определенной степени. Обычно на такой запрос уходит около недели…
— Нет у нас этой недели! Сколько можно повторять…
Утирая пот со лба, он плюхнулся в кресло, беспомощно глядя на растущую гору бумаг на столе. Карина подкатила стул и села рядом.
— Что? — спросил он устало.
— У меня идея. Мы перестаем кричать на людей, а вместо этого пробуем убедить их в том, что рассказать нам правду в их же интересах.
Бук рывком открыл ящик стола, вытащил шоколадный батончик, впился в него зубами.
— Не понимаю, о чем вы, — проговорил он, жуя.
— Единственный человек, который мог бы разоблачить Грю-Эриксена, — это Флемминг Россинг.
Плоуг застонал:
— Карина, даже если Грю-Эриксена действительно есть в чем разоблачать, с какой стати Россинг станет говорить с нами?
— Чтобы спасти свою шкуру? — предположил Бук. — Допустим, мы заставим Россинга поверить, что, держась Грю-Эриксена, он потеряет больше, чем если выложит нам все как есть… — Он почесал бороду. — Если Россинг поймет, что в конце концов все так или иначе выплывет наружу, он наверняка захочет обелить себя. Когда у нас будут первые известия от Лунд?
— Они еще в самолете, — сказал Плоуг. — Приземлятся только утром. В их распоряжении будет всего один день. Даже не представляю, что можно сделать за такое короткое…
У Бука зазвонил мобильник. Он нажал кнопку вызова сразу, не взглянув на дисплей. Звонила Мария, она с первых же слов стала обвинять его в том, что он пропал, жаловалась на детей.
Она сердилась. Он тоже. Наконец сдерживаемые эмоции хлынули наружу. Все, что злило, подавляло, огорчало Томаса Бука, обрушилось разом на любимого человека, которого он ни в чем не винил, которого меньше всего хотел обидеть. Он кричал на жену, обзывал ее, выкрикивал слова, которые ему никогда не нравились.
Потом он швырнул телефон на стол и уставился на аппарат так, будто все случилось из-за него. Смущенные Карина и Плоуг молчали.
— Все, больше не принимаю никаких звонков из дома, — несчастным голосом распорядился Бук.
Время близилось к полуночи. Он посчитал, сколько сейчас в Афганистане, и попытался представить себе в этой далекой враждебной стране ту странную женщину из полиции, которую видел лишь однажды в служебном помещении ресторана в разгар свадебного банкета.
