Книга: Головокружение
Назад: 46
Дальше: 48

47

Представь себе, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная – глянь-ка – невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.
Платон. Республика. Символ пещеры
По мере того как автомобиль углублялся в лес, я начал понимать, в какую мощную западню угодил. Достаточно рассмотреть мое положение. Я сидел на заднем сиденье полицейской машины в наручниках, для моей безопасности, как мне сообщили. Двое офицеров, с самого начала дежурившие у моей койки, ни на шаг не отходили от меня. Психиатр явился в сопровождении двух господ в штатском и при галстуках. При каждом моем движении, после каждого вопроса или утверждения на меня смотрели как на сумасшедшего, хуже того, как на сумасшедшего убийцу. Я не знал, каким образом переломить ситуацию, но ее надо было переломить. Прекратить весь этот гнусный маскарад. Надо доказать, что Макс Бек существует, что он заточил меня в пропасть и держал там в жутких условиях, что он сделал все, чтобы я потерял рассудок.
Снег все еще падал, когда мы подъехали к загородным владениям Патрика Бюнеля. Я был абсолютно уверен, что ни разу сюда не приезжал в последние четыре года. За это время здесь ничего не изменилось, разве что плющ заполонил всю крышу шале. Шлагбаум был открыт, и машины свободно въехали. Первое, что меня потрясло, был мой пикап, припаркованный между бункером и шале. Номерной знак 74.
– Вы узнаете этот автомобиль, месье Тувье?
Я стиснул зубы:
– Это мой автомобиль. Его сюда пригнал Макс Бек.
Наилучшая защита – оставаться спокойным и говорить правду. Я и не собираюсь лгать. Если они увидят, что я уравновешен и четко все объясняю, то поймут, что я в своем уме и мне нечего скрывать. На стоянке возле пикапов толпились замерзшие полицейские. Входные двери пакгауза перегородили желтой лентой. У меня в голове сразу нарисовался худший из сценариев. Мишель – Макс меня усыпил или накачал наркотиком, вынес меня через галерею из подземелья и перенес сюда вместе с трупом Пока и того типа с татуировкой орла. Единственная неприятность, которую он себе причинил, – это поездка на пикапе с трупами в багажнике. А сожженные сто тысяч евро? Фальшивые купюры? Или сбережения всей жизни? И его месть не закончилась за пределами подземелья. Наоборот, она только началась. Ему было мало отнять у меня Франсуазу и раздавить меня психологически. Он хотел, чтобы меня упекли. В тюрьму, в психушку… В такое место, где я не смогу больше видеть солнце, чувствовать запах травы. В вечную пропасть.
Но я не дамся. Я собрал всю свою волю, все мужество и вышел из машины. Снег валил сплошной стеной. Дул сильный ветер, и было очень холодно, наверное, один-два градуса ниже нуля.
– Ну, теперь вам это что-нибудь напоминает?
Я решительно и уверенно посмотрел на усатого полицейского:
– Нет. Ничего.
Усатый придвинулся к самому моему уху:
– У тебя не выйдет долго надо мной издеваться, уж поверь мне.
Он включил фонарь, подозвал одного из полицейских и обернулся к остальным:
– Пошли! Только не надо туда тащиться толпе в пятьдесят человек. Со мной пойдет только доктор Пармантье.
Он приподнял ленты заграждения, толкнул тяжелую металлическую дверь и отряхнул пальто. Перед нами открылся бетонный коридор метра три-четыре длиной. Мы вошли. Снова оказавшись здесь, я испытал странное чувство. Я вспоминал звуки, образы… Свое сражение с Поком, чтобы вернуть его к жизни. Незабываемые моменты, проведенные вместе с ним. Мы не повернули налево, в помещение, где четыре года назад я закрылся со своим псом, а направились прямо к винтовой лестнице. Меня вдруг охватил страх, ноги отказывались слушаться. Я затоптался на месте, пытаясь повернуть назад. Психиатр преградил мне дорогу:
– Надо идти, месье Тувье. Вы ничего не будете бояться, договорились?
Я кивнул, зажав рот руками. Надо себя контролировать. До ушей опять дошел его голос:
– Что вас так напугало? Темнота?
Я задумался. Но думать надо было быстро, чтобы не попасть впросак.
– Нет. Можем спускаться.
Дневной свет постепенно погас. Фонарь полицейского освещал бугорчатые серые стены. Откуда-то тянуло ветром, с потолка просачивалась и тихо капала вода. Чтобы войти в следующую дверь, нам пришлось нагнуться. Дверь открылась со скрипом. За ней оказался длинный коридор с поворотом. Он привел нас в просторный зал с очень высоким потолком. Полицейский нагнулся и нажал какую-то кнопку. Сначала раздалось гудение, потом вспыхнул галогенный свет.
Я застонал, прижав кулаки к лицу.
Посредине зала возвышалась палатка. Моя кроваво-красная пирамида с колышками, вбитыми в пол. Пошатываясь, я подошел ближе. По полу вдоль стен шла красная линия.
– Раньше, во времена Второй мировой войны, здесь был командный пункт, – сказал психиатр. – Офицеры обсуждали конфиденциальные вопросы возле стены. Если кто-то хотел обратиться к ним, он имел право зайти за красную линию только с разрешения старшего по званию.
Когда мы заходили за линию, он поддерживал меня за руки. Вентиляционное отверстие на потолке вело на верхний этаж. Я обошел несколько кучек дерьма, обогнул колодец, зиявший слева. Мне казалось, что меня вот-вот вырвет, или я потеряю сознание, или и то и другое. Те же вбитые в бетон колышки, те же натянутые веревки. Я разглядел даже озерцо воды перед палаткой, которое мы устроили, чтобы выманить Пока.
Макс все воспроизвел один в один.
Сердце у меня выскакивало, когда я вошел в палатку.
Теперь я упал на колени и пополз на четвереньках. Пальцы мои пробежали по восьми вертикальным насечкам на коремате, и я не смог сдержать слез… Внутри лежала моя одежда, как была, нетронутая. Куртка, свитер с разорванным рукавом, рукавицы, подбитые мехом ботинки. Кастрюля, стакан, горелка, каска с баллончиком ацетилена… Я встряхнул баллончик: он был пуст. Ведь весь газ вышел тогда, возле ледника. Потому что все здесь было ненастоящим.
Я обернулся к двоим спутникам. Грудь у меня ходила ходуном, я плакал и смеялся одновременно.
– Это обман! Он нас всех обвел вокруг пальца!
Я указал на стенки палатки:
– Он снял внутреннюю палатку, потому что она была забрызгана кровью! Вы что же, думаете, я стал бы ставить только тент без внутренней палатки? Он притащил сюда только то, что надо было ему, чтобы… чтобы загнать меня в ловушку! Один спальник, один коремат, одна пара рукавиц! И надпись «Кто лжец?» с моей куртки спорота. А где ящик и топор? А Фарид? Его тело сейчас на дне другой, настоящей пропасти, и цепь там же. Макс снял палатку и перенес сюда и дерьмо тоже перетащил. Уму непостижимо!
Я заметил проигрыватель. Пластинку с птичьим пением.
– Он все предусмотрел с самого начала. Для того и принес сюда этот странный хлам: проигрыватель на сорок пять оборотов. Ему надо было, чтобы меня сочли психом.
Поискав глазами, я не нашел фотоаппарата. И «ловушка для сновидений» тоже исчезла. На ум пришла фотография незнакомых мужчины и женщины перед лавкой бижутерии. Может, Макс щелкнул случайных людей… А татуировка, а серьга с буквой «С»? А может, не Седрик? Может, Клэр?
Я показал на острый камень:
– И камень не тот.
Поднявшись на ноги, я откинул назад волосы руками в наручниках.
– Вы что, до сих пор не поняли, что все это – гигантский маскарад?
Полицейский взвился от ярости и потащил меня за руку прочь из палатки. Потом вынул из кармана несколько фотографий и швырнул мне в лицо:
– Гляди, что наснимали мои ребята. Гляди хорошенько!
Снимки упали на пол, я их поднял и поднес к свету. На этот раз мой желудок свело спазмом, и, хотя рвоты не было, им пришлось дать мне противорвотное. На первых снимках были крупные планы Пока с полностью содранной шкурой. Он превратился в какую-то кровавую массу, но не это повергло меня в шок. Тут было что-то, чего я не мог понять. Труп собаки был совершенно цел. А где след от выстрела? Или пуля задела только кожу? И самое главное: откуда же отрезали те куски мяса, которые мы ели? Я поискал глазами психиатра. Он оказался у меня за спиной. Стиснув зубы и затаив дыхание, я всмотрелся в остальные снимки. Они выскользнули из рук, и я так и остался стоять, неподвижно уставившись в раскрытые ладони.
– Да, – сказал полицейский, – я вижу, ты кое-что вспомнил. Тебе мало было содрать с него кожу. Ты этого мужика попросту съел. А камнем ты отрезал куски с его бедер, с груди, со спины и потом варил в этой кастрюльке и жрал.
Он отошел в сторону и стал бросать мне валяющиеся на полу канистры. Большинство из них были пусты, но в некоторых еще сохранилась вода.
– Это и есть твой ледник?
Я старался держаться на ногах твердо и прямо. Надо было выстоять, хотя я был на грани помешательства.
– Макс… он кормил нас человечиной… а нам говорил, что это мясо моей собаки. Ведь мы были в цепях и до галереи дойти не могли.
Усатый показал на коридор, по которому мы вошли:
– Вот до этой галереи?
– Нет, не до этой. До той, что была в подземелье, где держали Фарида, Мишеля и меня.
Полицейский заметался взад-вперед, сжав кулаки:
– Завязывай, наконец, с этой игрой. Мы нашли в коридоре револьвер MR-73, которым воспользовались, чтобы разнести голову жертве. И угадай, чьи на нем были отпечатки?
Я лихорадочно соображал, пытаясь найти хоть какую-то зацепку: любой промах, ошибку, что-то забытое. Но Макс был не из тех, кто что-то забывает. Я должен настаивать на своем и ни в коем случае не сомневаться.
– Подозреваю, что мои. Но это не я, это Макс стрелял.
– Ну конечно. И полагаю, ты не знаешь, кого тут убили выстрелом в упор?
– Нет.
Мощные челюсти полицейского хрустнули.
– На какую сумму была застрахована жизнь твоей жены?
Я вытаращил глаза. Психиатр держался в сторонке, но я был уверен, что он здесь на всякий случай. Кто его знает, этого мента, что ему придет в голову со мной сделать.
– Что?
– Ты прекрасно знаешь сколько. Четыреста тысяч евро. Ты положишь себе в карман четыреста тысяч евро. Согласись, удачно получилось. Ты ведь перестал прилично зарабатывать, потому что впал в депрессию, когда узнал о болезни жены… Да еще дочка с ее учебой, которая стоила дорого. Несладкая жизнь, а?
– Да как вы смеете!
Полицейский держал перед собой фото мертвеца с татуировкой орла:
– Это он должен был стать донором костного мозга для твоей жены. Он исчез за два дня до тебя. Твоя жена с ним встречалась, ты знал его адрес. Было бы логично нанести ему визит, правда? О да… Ты к нему пошел, привел его сюда и прикончил, чтобы не делать жене пересадку. Только есть тут какая-то загвоздка. Из всей мизансцены не могу взять в толк, что тебя побудило закрываться здесь, уродовать себе ладони, сдирать шкуру со своей собаки и жрать человечину.
Я начал отключаться. Острая боль пронзила голову, и я упал.
Очнулся я снаружи, сидя на снегу под деревом. Небо прояснилось, свежий воздух приятно овевал лицо. Мне понадобилось время, чтобы сообразить, где я и что со мной происходит. А заодно и вспомнить открытия, которые одно за другим выталкивали меня за грань безумия.
Передо мной возвышались серые стены блокгауза с крошечными окошками-бойницами. Вдруг сверху небо разрезал самолет. Двигатели поглощали воздух и оставляли за собой облачный след. Лес закачался от мощной звуковой волны. Я вздрогнул и сжался в комок. Кулаки в наручниках так и не разжимались. Звон цепи буквально просверлил барабанные перепонки. Опять обвал?
Я повернул голову. Психиатр сидел рядом на корточках и протягивал мне стакан. Полицейские курили в стороне и о чем-то тихо переговаривались. Доктор поднял голову к небу.
– Здесь рядом летная база. Если находишься в блокгаузе, легко может показаться, что при каждом пролете случается обвал.
Я поднес к губам горячий кофе и отпил глоток. Мне сразу стало так хорошо…
– Я не сумасшедший. Вся эта история со страховкой абсолютно лишена смысла. Я не убивал этого человека.
– Но вы его съели. Может, его вы и приняли за Мишеля?
– Никогда в жизни.
– А вы никогда не задавались вопросом, существовали ли в действительности те люди, что были с вами в подземелье?
Я впился ногтями в мерзлую землю.
– Нет. Они были так же реальны, как вы сейчас. Все было реально: и подземелье, и ледник. Вам надо сосредоточиться на поиске Макса Бека и перестать срывать злобу на мне. Единственное, о чем я прошу, – это дать мне вернуться домой. Я хочу попрощаться с женой. Я хочу… увидеть дочь.
– К сожалению, пока это невозможно.
Я протяжно вздохнул:
– Клэр, по крайней мере, в безопасности?
– Да.
Я повернулся к лесу. Деревья уходили куда-то в бесконечность. Я знал, что Макс здесь, на свободе. И он за мной следит. И наверняка окажется там, где я его меньше всего ждал. Психиатр полистал мое досье:
– У вас в юности были проблемы. Безотчетная бисексуальность… Ваш отец не мог с этим смириться и бил вас. Вы убегали из дому. Вас посылали на исправление. В подростковом возрасте и в юности это выливалось в буйный протест и стремление к телесному страданию.
Он указал на мою ладонь, порезанную на карнизе острым камнем:
– Вплоть до самоистязания.
– Да не истязал я себя никогда! Я…
– А потом начались все эти горы, путешествия. Забираться все выше, уходить все дальше и постоянно страдать, все больше и больше, чтобы изжить свою бисексуальность. И вам это удалось. А потом произошла драма, которая вас потрясла: потеря лучшего друга.
Хрустнув коленями, он привстал и, поморщившись, снова опустился на колени. Похоже, холод его парализовал.
– Вам известно, что последние медицинские исследования доказали, что на высоте повреждаются некоторые участки мозга? И эти повреждения необратимы, как у боксеров.
– Возможно. Но мне это жить никогда не мешало.
– Это могло нарушить вашу психику. Ваша жена была при смерти, вы постоянно принимали антидепрессанты… Все это не способствовало порядку в голове. Все постепенно накапливалось, собиралось, а потом произошел взрыв… Тот мир, который вы воссоздали в блокгаузе, – это смешение разных периодов вашей жизни, собрание предметов, представлявших ценность для вас. К примеру, пластинки, палатка, то есть то, что символизирует пятнадцать лет занятий альпинизмом. В юности вы увлекались спелеологией, и в вашем сознании отпечатались подземные пропасти и гроты, где вы побывали. Ваша психика с легкостью превратила серые бетонные стены в то, что вам хотелось, достаточно было искусного смешения пережитого и воображаемого. А ваш отец, человеконенавистник и расист, разве не запрещал вам водиться с «цветными»? И вы воспроизвели этот запрет в своем бессознательном мире. И появился Фарид, мальчик-араб.
Вздрагивая от холода, он вытащил из кармана ксерокопию. У меня сжалось сердце.
– Узнаете?
– Это текст Чарльза Боудена, который я заказал выгравировать на пластинке розового гранита для Франсуазы.
– «Я мечтаю о пении птиц, о запахе земли, размятой в пальцах, о зеленой сияющей листве растений, которые я заботливо поливаю. Мне хотелось бы купить клочок земли, где водились бы олени, кабаны и птицы, росли бы тополя и клены. Я выкопаю пруд, где поселятся утки, а по вечерам рыбы станут выпрыгивать из воды, ловя насекомых…» Этот пруд вы воспроизвели у входа в палатку. А пение птиц было на пластинке, которую вы принесли. Разве вы не спрашивали себя, когда «очнулись», откуда в таком месте взялся странный предмет: проигрыватель?
– Так в этом и состоит ваша работа? Скрупулезно разбирать все, что я мог сказать или сделать, ради того, чтобы найти связи там, где их нет? А саламандры в блокгаузе есть? А сталактиты? Я до сих пор чувствую запах сырого камня, слышу треск льда, музыку капель, падающих на землю. И ветер… Вы все это слышали там, в блокгаузе? Вы что, действительно думаете, что я мог сочинить подобную историю?
– Это вы-то сомневаетесь в силе воображения? Мальчик, воспитанный на Жюль Верне и Джеке Лондоне? Подумайте сейчас, сию минуту, о Фариде. О Фариде Бесфамильном. Он являл собой смешение частичек вашего прошлого. Он был и прелестным магрибским мальчишкой, с которым отец запрещал играть, и одновременно тем юношей, которого вы желали любить. Разве вы не прижимались к нему? Разве не ему отдавали свою любовь? Все это не более чем символы, Жонатан. Вглядитесь в Фарида, ведь в нем же вы сами, ваша личность. Ну, разве что глаза у него были странно голубые.
– Фарид действительно существовал.
– Ну, если верить вашему рассказу, то почему этот самый Макс не убил его сразу, использовав как носильщика? Почему оставил его в живых?
– Потому что у Фарида была своя роль в мести Макса. Он должен был открыть мне правду про разбойное нападение. И он должен был привести меня к фальшивому трупу мой дочери, украденному в киномастерской.
– В таком случае докажите, что Фарид существовал. Представьте доказательства. Как его фамилия? Где он жил на самом деле? У вас есть его адрес?
– Он говорил, что жил где-то на севере. Скитался из дома в дом. Что он… уже долгое время не виделся с родителями.
Я задумался. Несомненно, было какое-то доказательство его существования, и оно связано с насилием.
– Если он исчез, может, его искали?
– Бродяг и маргиналов редко кто ищет.
Психиатр наклонился ко мне. От него пахло кофе.
– Ищете, ищите, где прокол, Жонатан, все вымышленные персонажи обычно имеют свои «мелкие детали». Такова прокушенная и зашитая рука Мишеля, которая есть не что иное, как оживший эпизод с вашей раненой собакой, которую вы сами и зашивали. Не исключено, что какие-то детали покажутся вам разными, если вспомнить. Места действия будут еле уловимо отличаться друг от друга, какие-то предметы будут исчезать и появляться, причем непонятно, по какой причине. Думайте, думайте. И вы получите доказательства того, что этих персонажей не было на самом деле.
– Марек Хальтер…
– Ну и?..
– Фарид цитировал Марека Хальтера, когда мечтал об оладушках. Еще… Ему кто-то читал Джека Лондона, когда он был маленький… «Белый Клык»… А сам он читать не мог.
– Очень хорошо.
Я нахмурил брови:
– Он приходил ко мне четыре года назад, чтобы… чтобы избить до смерти мою собаку.
Психиатр убежденно качнул головой:
– Ну да, так оно и есть. Все эти связи… хорошо. Продолжайте.
Подняв глаза к небу, я начал улыбаться.
– Прекрасно сыгранная исповедь… Что-то вроде сына блудницы.
Я снова повернулся к психиатру, и мой взгляд потемнел и наполнился ненавистью.
– Фарид и Макс Бек провели вместе неделю, когда привозили и сгружали в подземелье все необходимое. Бек вполне мог с ним разговаривать о Джеке Лондоне и о Мареке Хальтере. И еще о куче всяких подробностей, которые Макс обо мне знал. Возможно, Фарид хотел показать мне, что он образованный человек, и выложил все, что раньше слышал от Макса… Все было предусмотрено в малейших деталях. В течение долгих лет. Макс создал персонаж по имени Мишель Маркиз, придумал легенду прошлого. Он куда-то дел термометр, но я этот термометр видел и им пользовался! И потом… эта история с серьгой… Чушь, выдумка, чтобы оправдать ношение маски. Чтобы посеять тревогу. Он со мной играл.
Пармантье смиренно покачал головой. Потом украдкой посмотрел в сторону стражей порядка и придвинулся поближе.
– Полиция будет основываться на том, что нашли здесь, в этом месте, Жонатан. На фактах. Обглоданный труп человека, убитого из револьвера с вашими отпечатками. Шкура, снятая с вашей собаки. Вся эта история со страховкой.
Сердце у меня заколотилось.
– Ну и?.. Что все это значит?
Психиатр встал и потер руки, потом кивнул двум полицейским, чтобы подошли. Я с трудом поднялся. Под ногтями застряла кора. Я выпрямился и встал в точности напротив него. Я запретил себе идти ко дну, как все того ждали. Я покорил Эверест, Килиманджаро и не желал становиться на колени перед кем попало. Я задержал дыхание и резко сказал:
– Итак, вы тоже мне не верите?
– Вопрос не в том, верить вам или нет. Психиатрическая экспертиза, которую я проведу вместе с другими коллегами, призвана решить, какова мера вашей ответственности в разыгравшейся драме.
Он отошел в сторону, и меня крепко схватили за руки. Я не сопротивлялся.
Я поднял голову с достоинством и мужеством.
Как каждый раз, когда шел на штурм вершины.
Назад: 46
Дальше: 48