46

Я довольно долго оставался один. Медсестра принесла мне поесть, и я набросился на еду, руками хватая курицу с картошкой и позабыв о столовых приборах.

Другой доктор поднял меня с постели и заставил пройтись по палате. Возле радиатора я остановился, закрыл глаза и больше не двигался. Меня взвесили. Шестьдесят один килограмм, я похудел на девять. Мне сбрили бороду, подстригли волосы и ногти и натерли какими-то мазями, в особенности руки и ноги. Мне кололи какие-то лекарства, действия которых я не знал. Я жаловался на боли в коленях и почках, задавал кучу вопросов, но мне отвечали: «Потом, позже». Персонал что-то записывал, мне вводили препараты через катетер. Потом снова принесли еду, и на этот раз я воспользовался ножом и вилкой. Они были пластмассовые, как и там, в пропасти. Потом я лежал и смотрел телевизор, рассеянно вертя перед глазами правой рукой. Иногда за дверью скользили какие-то тени, раздавался шепот. Я еще не до конца пришел в себя и был пока не способен ни обдумать, ни проанализировать ситуацию. Я боялся заснуть и проснуться опять в пропасти. Мне все казалось, что за мной охотится чудовище с лапами, похожими на лопаты.

Прошло время, и мне сняли наконец катетер. В общем, организм постепенно набирался сил и мозг начал работать с нормальной скоростью. Тут же возникли миллиарды вопросов. Передо мной качалась маска Мишеля, я чувствовал его дыхание у себя на затылке, слышал, как свистит в воздухе топор. Меня мучил хруст разрубаемой кости, и я со стоном валился на кровать, прижав ладони к вискам.

Потом вскакивал и метался взад и вперед по палате. В окно бились крупные хлопья снега. Возле моей двери дежурил полицейский и не выпускал меня из палаты. Я ворчал, ругался, просил, но он не проронил ни слова. У меня было одно желание: выбраться из этой больницы и вместе с дочерью пойти проведать Франсуазу. Она хотела, чтобы ее кремировали, а пепел рассеяли над глубоким оврагом. Я должен был исполнить ее последнюю волю. И только потом попытаюсь разобраться.

Наконец ко мне явились психиатр и двое полицейских в форме. Лица у обоих мрачные, а у одного губы совсем утонули в огромных черных усах. Он мне напомнил дровосека. Должно быть, это был старший.

– Ну, вы нормально себя чувствуете? – спросил Пармантье.

Я сел на кровати, босые ноги, все в трещинах, свесились до пола.

– Я гнию здесь уже по крайней мере дня два. Мне не дают видеться с дочерью, не отвечают на мои вопросы, колют какую-то гадость. Я не знаю даже, в каком городе нахожусь! Что вообще происходит?

– Вы здесь три дня. Вы очень много спите, больше шестнадцати часов в день, причем без медикаментов. Ведете растительную жизнь…

Шестнадцать часов… А мне казалось, что я сплю урывками. Врач, заложив руки за спину, подошел к окну, потом вернулся.

– Вы прошли через суровое испытание, и мы дали вам прийти в себя. Сегодня вы готовы к тому, чтобы разъяснить нам эту историю. Что же касается города, то вы в Меце.

– В Меце?

– И чтобы быть честными до конца, вы находитесь не в клинике травматологии, а в психиатрическом отделении городской больницы.

– В психиатрическом отделении? Вы хотите сказать… в сумасшедшем доме?

Он улыбнулся. Почему все, кто ко мне подходит, начинают глупо улыбаться?

– Да нет, конечно нет. Мы помещаем сюда тех, кому уже не нужна неотложная помощь травматологов и кто нуждается в помощи скорее психиатрической, чем медицинской. Ну, знаете, жертв похищений, бывших заложников, старых солдат. Не волнуйтесь, на вас никто не вешает ярлыка сумасшедшего.

– Вы меня невероятно успокоили. А теперь объясните, пожалуйста, как я сюда попал.

– Вас рано утром нашли двое туристов. Когда они увидели, что произошло, то немедленно позвонили в полицию и в скорую помощь. Вы были один. Или почти один… Потому что второй был мертв.

– Мертв? Но… Вы о ком? О Мишеле? У него голова… взорвалась?

Психиатр со вздохом поднялся, открыл папку, достал карандаш и начал что-то записывать.

– Месье Тувье, прежде чем рассказывать вам что бы то ни было, мы хотели бы услышать вашу версию событий. Расскажите подробно, что произошло, с самого начала и до конца. Постарайтесь вспомнить все детали, даже те, что кажутся вам неважными. Мы не торопимся, и вы, пожалуйста, тоже не торопитесь.

Пармантье был прагматиком, а потому нажал на кнопку записывающего устройства. Двое полицейских уселись напротив меня. Я охотно начал рассказывать, мне надо было освободиться от всего этого. Рассказал, как очнулся в подземелье, которое назвал «Истиной», с Мишелем, Поком и Фаридом. С точностью описал всю территорию, и падающие сталактиты, и смертоносный обвал в галерее… И то, как шепчут водяные капли и завывает ветер в расселине. Поведал о трупе с простреленной головой. О том, как погиб одичавший Пок, о том, как умер Фарид… О палатке, о детонации, которая нас объединила, всех троих. О маленьких электронных чипах, спрятанных в браслетах цепей. Я описал наши лишения, голод, холод, ежесекундный страх смерти. Мой рассказ дошел до найденного в ящике топора. Я рассказал им про Макса и спросил, удалось ли им идентифицировать труп, но они хотели, чтобы я продолжал. Слова беспорядочно слетали с моих губ, эпизоды путались. Я то плакал, то смеялся и не мог остановиться. Иногда я кричал так громко, что люди открывали дверь и заглядывали в палату. Пропасть меня не отпускала, она была внутри меня, сжимала мне грудь.

Не знаю, как долго я говорил, но за это время я выпил стаканов пять-шесть воды, а снег успел полностью покрыть крыши домов. Я выложил им все в деталях. Муляж Клэр, вмороженный в лед, сапоги Мишеля из человеческой кожи, мусорный мешок с деньгами на карнизе, историю с моим Желанным Гостем, танцующим пауком. Когда я закончил говорить, я поднял перед собой правую руку:

– Единственное, чего я не понимаю, так это историю с рукой.

– С вашей закованной рукой, которую Мишель собирался отрубить топором?

– Да. Я вижу этому только одно объяснение. Он меня усыпил. А может, не решился отрубить? В общем, попробовал обойтись без этого. И его голова… Голова все-таки взорвалась. Другого объяснения у меня нет.

– Однако у вас на запястье нет никаких следов цепи.

– Правда, там был небольшой зазор, перчатка, и она предохраняла кожу…

Я нахмурился:

– Послушайте, вы знаете то, чего не знаю я. Перестаньте ходить вокруг да около и скажите наконец, что происходит. Где Мишель?

Усатый полицейский наклонился вперед. Он был высокий, с бритой головой и торчащими ушами. Теперь слово взял он:

– Давайте я попробую сказать вам, что происходит, и разъяснить, какова на самом деле реальность, с которой мы столкнулись. Так сказать, реальность объективная. Хотите?

Я кивнул, закусив губы. А он буквально сверлил меня взглядом.

– Туристы обнаружили вас в Фужероле, в лесу, на пешей тропе. В двух шагах от загородного дома вашего друга Патрика Бюнеля. Вы лежали на мерзлой земле в ужасном состоянии, были абсолютно раздеты и прикрыты разостланной волчьей шкурой. Туристы позвонили нам, то есть в полицию, и в скорую помощь. В нескольких метрах от вас, на территории, принадлежащей вашему другу, стоял ваш пикап. Неподалеку там есть трехуровневый блокгауз. Верхний уровень надземный, средний в пяти метрах под землей, и в него ведет винтовая лестница. Есть еще нижний уровень, в девяти метрах под землей. Средний уровень представляет собой просторное помещение, примерно двадцать метров на десять, из которого наверх, в надземный уровень, ведет вентиляционная шахта, а в нижний – колодец с трапом. Вам этот блокгауз знаком, месье Тувье, потому что вы там провели немало времени со своей собакой. Или я ошибаюсь?

Черт возьми, блокгауз! Зачем он со мной об этом заговорил? Я не понимал, куда он клонит. И что мне делать в Меце?

– Да, это было четыре года назад. Я тогда спасал собаку от смерти. Но я с ней был на верхнем этаже и никогда не спускался ниже.

– Четыре года назад, говорите… И вы, конечно, ни разу туда больше не приезжали?

– Нет.

По тому, как скривились его губы, я понял, что ответ его совсем не удовлетворил.

– А что вы думаете о том, чтобы туда наведаться и взглянуть на это место? Может, этот визит освежит вашу память? И вы сможете в менее ирреалистичной манере объяснить нам, как вы смогли до такой степени искромсать свою собаку и тело человека?

– Ирреалистичной? Вы хотите сказать, что не верите мне?

– Поверить вам? К примеру, в то, что человек, уже девятнадцать лет как погибший, явился с того света, чтобы вам отомстить?

Он бросил быстрый взгляд на другого полицейского.

– Поверить в латексный манекен вашей дочери, вмороженный в ледник? Или в сто тысяч евро, сгоревшие на глазах у типа, чьей фамилии вы так и не узнали? Или в фотоаппарат, или в револьвер с двумя сорокапятизарядными барабанами? В электронные чипы, вмонтированные в браслеты от цепей? А может, в тайный код на обратной стороне сережки, который невозможно прочесть из-за… железной маски? Вы начитались приключенческих романов или фантастики. Вы хоть отдаете себе отчет, насколько глупа ваша история?

У меня перехватило дыхание, я шумно сглотнул. Все понятно. Они принимают меня за сумасшедшего.

– Вы должны как можно скорее поговорить с Мишелем, он все объяснит…

Психиатр встал с места и наклонился ко мне:

– Мишель – это тот человек, у которого взорвалась голова? С татуированным орлом на бедре? Это его вы называете Мишелем?

– Нет, нет! Это не Мишель, это тот, кто истязал нас!

– Никакого Мишеля нет, месье Тувье. Он существует только в вашем воображении. Там, где мы вас обнаружили, не было никого, кроме вас, трупа с татуировкой орла и тела вашей собаки. Никаких цепей, никакой железной маски и никакого чипа для электронного замка. Все это из научной фантастики. А на самом деле ничего нет.

– Что вы мне такое рассказываете?

– Правду.

Я отказывался его слушать, он меня намеренно путал. Надо было по возможности сохранять спокойствие и самообладание.

– Мишель Маркиз… Поищите в справочнике. Он живет в Альбервиле, работает на бойне. Не мог же он просто так исчезнуть…

И тут… словно огромная волна хлестнула по молу и рассыпалась тучей брызг.

Конец света…

Я вдруг понял.

Я попытался встать, разинув рот и вытаращив глаза. И вдруг завалился набок и схватился за спинку кровати.

Мне с трудом удалось произнести:

– Макс. Мишель, Макс…

Мне помогли подняться. Тело мое напряглось, внутри все опустилось.

Самая последняя, самая изощренная месть. Быть как можно ближе к западне. Быть в самой западне.

Макс явился в западню, как троянский конь. Он стал Мишелем.

Я невидящим взглядом уставился в линолеум. Так вот оно что… Макс страдал вместе со мной, чтобы отслеживать каждую мою мысль, чтобы разрушить все, что было мне близко, всю мою жизнь. Чтобы вытолкнуть меня за грань выживания, туда, где рушатся все физические и умственные барьеры, ради одной цели: вырвать истину, запрятанную на самом дне подсознания.

Узнать, действительно ли я его убил. И действительно ли тот последний образ, который врезался ему в память во время падения, был объективной истиной. И он меня дожал. Я сознался в том, в чем не сознался бы ни за что на свете.

Я изо всех сил вцепился в одеяло и встал. Глаза застилали слезы.

– Хорошо. Я согласен туда поехать. Прямо сейчас. Только… Я вас прошу…

Я подошел вплотную к усатому полицейскому:

– Макс не умер. Спрячьте мою дочь в безопасное место.