41
Мы шли всю ночь. В четыре часа утра мы уже были вблизи шахты Отто Кифера. Я решил подождать рассвета. Все мы страшно устали и промокли до костей. Мы уселись по краям тропинки, даже не пытаясь спрятаться от дождя. Так и уснули, втянув головы в плечи и скорчившись. Сон навалился на меня так быстро, как никогда в жизни. Темная вспышка ослепила меня, я почувствовал сильный толчок, куда-то провалился, и меня накрыло серой пеленой.
В пять часов я проснулся. Остальные по-прежнему спали. Я тут же в полном одиночестве отправился к прииску. Найти его не составило труда: я шел по старой тропинке, протоптанной шахтерами. Деревья, лианы, кустарники штурмовали узкую дорожку, переплетая над ней тонкие яркие нити, лиственные кружева, узоры из воздушных корней. Наконец тропинка вывела меня на открытое пространство. Я вытащил из кобуры «Глок», проверил, заряжен ли он, и сунул пистолет за пояс.
Горстка людей, сидя в болоте, голыми руками разгребала грунт, потом просеивала его через большое решето. Эта работа в вонючей жиже требовала изрядного терпения. Старатели, устало глядя перед собой и еле шевеля руками, работали с самого рассвета. В их темных глазах читалось только отвращение к жизни и полное отупение. Некоторые кашляли и плевали в черную воду. Другие дрожали и то и дело хлюпали носом. Вокруг вздымались к небу стены величественного зеленого храма, наполненного криками птиц и хлопками крыльев. Над лесом, насколько хватало глаз, поднималось и ширилось золотое сияние, воспламеняя кончики листьев, плотную массу ветвей и лиан.
У истока ручья стояло несколько бараков. Из железных труб поднимался густой дым. Я повернул к логову Отто Кифера.
Это была другая поляна, покрытая красной грязью, окруженная лачугами и брезентовыми палатками. В центре над деревянным настилом была укреплена длинная широкая доска, вокруг которой сидело человек тридцать рабочих, пили кофе и ели маниоку. Кое-кто из них, не обращая внимания на гул генераторов и склонившись над приемниками, пытался слушать «Международное французское радио» или «Радио Банги». Над их головами роилась мошкара.
У входов в палатки горели костры. На них жарились обезьяны, их шерсть трещала и издавала невыносимый запах падали. Гревшиеся у огня люди тряслись от лихорадки. Некоторые натянули на себя кучу рваной и мятой одежды: куртки, свитеры, дождевики. На ногах у них были непарные сандалии, сапоги, мокасины, разорванные спереди и напоминавшие открытую пасть крокодила. Многие рабочие, наоборот, сидели почти голые. Я заметил тощего человека в просторном бирюзовом одеянии, на голове которого красовалась коническая прическа с косичкой, на китайский манер. Он только что рассек шею муравьеда и аккуратно сливал в миску кровь животного.
Жизнь здесь состояла из противоречий: рядом существовали надежда и отчаяние, нетерпение и беззаботность, усталость и возбуждение. Всеми этими людьми владела одна и та же несбыточная мечта. Не в силах расстаться со своими желаниями, они положили всю жизнь на то, чтобы изо дня в день ковыряться в красной грязи. Я в последний раз окинул взглядом лагерь. Никаких следов хоть какого-нибудь транспортного средства. Все эти люди были заложниками леса.
Я подошел к столу. Несколько человек медленно подняли головы и посмотрели на меня. Один из них спросил:
— Тебе чего, хозяин?
— Мне нужен Отто Кифер.
Человек взглядом указал на лачугу из листового железа. Над ней висела табличка: «Правление». Дверь была приоткрыта. Я постучал и зашел внутрь. Я был совершенно спокоен: рука сжимала рукоятку «Глока».
Мне открылась мирная картина. Высокий, мертвенно бледный человек пытался починить видеомагнитофон, стоявший на древнем телевизоре в корпусе из дерева и металла. На вид мужчине было лет шестьдесят. Он носил такую же, как у меня, шляпу из плотной ткани цвета хаки — с дырочками, отделанными металлом, — и грязноватую майку. На поясе у него висела пустая кобура. У него было длинное, костистое, рябое лицо, прямой острый нос, тонкие губы. Он поднял на меня тускло-голубые, выцветшие, невыразительные глаза:
— Привет. Чего надо?
— Вы Отто Кифер?
— Клеман я. Вы в видеомагнитофонах понимаете?
— В общем, нет. А где Отто Кифер?
Мужчина не ответил. Он снова склонился к своему аппарату и пробормотал: «Отвертку, что ли, взять?» Я повторил:
— Вы не знаете, где Отто Кифер?
Клеман нажимал на кнопки, смотрел, зажигаются ли лампочки. Потом скорчил недовольную гримасу. У меня похолодело внутри: зубы у старика были остро заточены.
— А чего вам от него надо, от Кифера-то? — произнес он, не поднимая головы.
— Да так, только задать ему несколько вопросов.
Старик промямлил: «Надо взять отвертку. По-моему, она у меня где-то там». Он обошел меня и пробрался за железный письменный стол, заваленный отсыревшими листами бумаги и пустыми бутылками. Он выдвинул верхний ящик. Я молниеносно бросился на него и с силой прищемил ящиком его руку. Запястье хрустнуло. Клеман не дрогнул. Тогда я толкнул его, и он грохнулся, ударившись о влажную деревянную стену. Пальцы разбитой руки крепко держали «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра. Я вырвал у него пистолет. Старик воспользовался этим и вцепился в меня своими острыми зубами. Однако я совсем не почувствовал боли. С размаху стукнув его в лицо рукояткой, я ухватил его за майку и поднял: он повис на той же высоте, что и настенный календарь, изображавший женщину с обнаженной грудью. Клеман снова поморщился. Изо рта у него торчали обрывки моей кожи. Я приставил ему к носу «Смит-Вессон»: похоже, это уже вошло в привычку.
— Где Кифер, негодяй?
Старик процедил, сжав окровавленные губы:
— Ничего тебе, педик, не скажу.
Я двинул его рукояткой пистолета. Посыпались обломки зубов. Когда я стиснул его горло, изо рта мне на руку хлынула струйка крови.
— Давай выкладывай, Клеман, и я тут же уйду и оставлю тебя в покое с твоей шахтой и с твоими фокусами: тоже мне, белый пигмей! Говори, где Кифер!
Клеман вытер рот здоровой рукой и пробубнил:
— Нет его здесь.
Я немного ослабил хватку.
— Где он?
— Не знаю.
Я стукнул его головой о деревянную стенку. Груди на календаре задрожали.
— Говори, Клеман.
— Он… это… в Байанге. К западу отсюда. Двадцать километров.
Байанга. Что-то щелкнуло у меня в голове. Так называлась равнина, о которой говорил Мконта. Там каждой осенью останавливались перелетные птицы. Значит, аисты вернулись. Я заорал:
— Он поехал, чтобы встретить птиц?
— Птиц… Каких птиц?
Вампир не притворялся. Он ничего не знал о контрабанде. Я снова заговорил:
— Давно он уехал?
— Уже два месяца.
— Два месяца назад? Ты уверен?
— Ну.
— На вертолете?
— Конечно.
Я по-прежнему держал за горло старую змею. Его морщинистая кожа вздувалась от недостатка воздуха. Я был в растерянности. То, что я услышал, никак не вязалось с моими предположениями.
— Ты с тех пор не получал от него известий?
— Нет… ничего…
— Он все еще в Байанге?
— Не знаю…
— А вертолет? Вертолет ведь вернулся примерно неделю назад, разве нет?
— Ну.
— Кто в нем находился?
— Не знаю. Я не видел.
Я снова стукнул его головой о стенку. Картинка с красоткой свалилась. Клеман закашлялся, сплюнул кровь. Он повторил:
— Клянусь тебе. Я не видел. Тут все… услышали — вертолет летит. Вот и все. Они сели не на шахте. Клянусь!
Клеман ничего не знал. Он не участвовал ни в алмазных делах, ни в убийствах. Кифер ценил Клемана не выше грязи, прилипшей к подметкам.
— А Кифер много путешествует?
Старый изыскатель ухмыльнулся, выставив напоказ заточенные зубы. Он взвизгнул:
— Кифер? Да с ним теперь никто не поедет!
— Почему?
— Он заболел.
— Заболел? Что ты несешь, черт тебя возьми!
Старик повторял, трясясь всем своим хилым телом:
— Болен он. Кифер болен… болен…
Клеман начал задыхаться от смеха, давясь кровью. Я разжал руки и отпустил его. Он сполз на пол.
— Чем он болен, старое ты чучело? Говори!
Он искоса взглянул на меня совершенно безумными глазами:
— СПИДом. У Кифера СПИД.