Я со всех ног помчался прочь, в сторону леса, к Бекесу, Тине и остальным. Обработал руку, потом отдал приказ о новом походе — в сторону Байанги. Мы снова двинулись в путь, выбрав на сей раз другую, более широкую тропинку, ведущую на запад. Шли десять часов подряд. Десять часов — молча, задыхаясь от усталости, в полной растерянности. Остановились только один раз, чтобы подкрепиться остатками холодной маниоки. Снова пошел дождь. Нас без устали секли его тонкие струйки, но мы уже не обращали на это внимания. Наша отяжелевшая от влаги одежда прилипала к телу и мешала идти. И все-таки мы не сбавляли шаг и к восьми часам вечера увидели Байангу.

Вдалеке мерцали редкие огоньки. В воздухе носились густые запахи маниоки и бензина. Я еще держался на ногах, хотя и с трудом. На меня навалилась гнетущая тоска, она пришла из глубины сердца, как тень кошмарного сна.

«Мы переночуем на виллах одной лесной компании, которая закрылась», — сказал Бекес. Мы прошли через город, где уже погасли огни, и пересекли заросшую тростником долину, по которой причудливо вилась узенькая тропинка. Вдруг она стала шире и перед нами открылась саванна. Впрочем, кроме простора, в темноте ничего нельзя было разглядеть. Мы вышли к западной границе леса.

Показались виллы. Они стояли далеко друг от друга, и поэтому казалось, что они не имеют между собой ничего общего. Вдруг нам преградил дорогу какой-то африканец с электрическим фонарем в руке. Перекинувшись с Бекесом несколькими словами на санго, он отвел нас к обширному жилищу с небольшой верандой при входе. На расстоянии примерно трехсот метров светились окна другого дома. Человек с фонарем объяснил мне, понизив голос:

— Будьте осторожны, на той вилле недавно поселилось чудовище.

— Какое чудовище?

— Отто Кифер, чех. Страшный человек.

— Он болен, не так ли?

Негр посветил мне в лицо фонарем, а потом сказал:

— Да. Очень болен. СПИДом. Вы с ним знакомы?

— Мне о нем рассказывали.

— Этот белый нам всю жизнь испоганил, хозяин. Он все никак не сдохнет.

— Он неизлечим?

— Конечно, — сердито ответил африканец. — Однако это не мешает ему устанавливать здесь свои порядки. Он опасный зверь. Жутко опасный. Здесь это всем известно. Он убил бог знает сколько негров. А сейчас у него в доме полно гранат и автоматического оружия. Он всех нас тут взорвет. Но мы ему не позволим! У меня у самого ружье есть, и я…

Наш гид не стал продолжать. Видно было, что он зол до предела.

— Этот чех живет один?

— За ним ухаживает одна женщина. Из племени мбати. Она тоже больна. — Он замолчал, потом снова заговорил, посветив мне в лицо фонарем: — Ты пришел, чтобы встретиться с ним, хозяин?

Ночной воздух был тяжелым и липким, как густой сироп.

— И да и нет. Мне хотелось бы нанести ему визит. Вот и все. По поручению одного нашего общего друга.

Негр опустил фонарь.

— Странные у тебя друзья, хозяин. — Он вздохнул. — Нам теперь никто не продает мясо. И поговаривают, что, когда Кифер умрет, здесь все сожгут.

Бекес занес вещи в дом. Тина растворилась в ночи. Я дал африканцу денег и задал последний вопрос:

— А аисты? Такие птицы, белые с черным? Они сюда прилетают?

Парень раскинул руки, словно обнимая всю равнину.

— Аисты? Как раз здесь они и живут. Мы в самом центре их территории. Через несколько дней их тут будет тьма-тьмущая. В долине, на берегу реки, около домов — везде. Столько, что ступить будет некуда!

Мое путешествие завершилось. Я прибью в его конечный пункт: здесь были аисты, Луи Антиош, Отто Кифер — и последнее звено алмазной цепи. Я попрощался с африканцем, взял рюкзак и вошел в дом. Он был довольно большой, обставленный низкими столиками и деревянными креслами. Бекес показал мне мою комнату, в дальнем конце коридора, справа. Я открыл дверь и очутился в своей пещере. В центре с потолка свисал длинный и просторный полог, защищавший кровать от москитов. Из складок тюля до меня донесся голос: «Иди сюда, Луи».

Вокруг царила темнота, но я узнал голос Тины.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я, задохнувшись.

— Жду тебя.

Она рассмеялась, ее белые зубы сверкнули во тьме. Я улыбнулся в ответ и скользнул под полог, осознавая, что судьба, возможно, в последний раз дает мне отсрочку, прежде чем покарать.