Глава двадцать шестая
Постепенно все начинало проясняться. Убийца пережил необыкновенно сильное эмоциональное потрясение, и это потрясение отняло у него память, но воспоминания застряли где-то в спутанных сетях его бессознательного, и иногда их обрывки выплывали на излучинах ночи зашифрованными образами и криком.
Вот так же кричала и Сюзанна в мокрой от пота постели. Эмоциональное потрясение. Разрушенный мозг. Эта параллель меня смущает… Худший из убийц и моя жена, сломанные по одному образцу. Чудовищный знак судьбы.
Этот Мальборн своими изматывающими сеансами четверть века спустя взорвал все в голове у этого Венсана. Пятнадцать первых лет жизни, пятнадцать лет радостей и горестей, забвения и лжи в долю мгновения вырвались наружу. Плотина разрушена – и теперь Венсан мстит, жестоко и кроваво раздирает зарубцевавшиеся раны своего прошлого. Гипнотизер прав. Этот список имен на репродукции «Потопа» отсылает к его детству.
Чтобы добраться до убийцы, необходимо идти к истокам. Вернуться на двадцать пять лет назад. Туда, где все началось… Гренобль… Леклерк отпустил меня в столицу Альп и предоставил там полную свободу действий.
Мне необходимо было пройти по городу, ощупать ногами его улицы, побывать в региональной больнице, потом – в психиатрической клинике Тиссеранов.
Я хотел своими глазами увидеть палату, где он лежал в коме, поговорить с врачами, работавшими в то время. Дополнить имя Венсана его фамилией.
…И увидеть лица людей из списка. Пятьдесят два человека. Венсан заново проживал свое детство. Ключ находился там.
Дорога предстояла долгая, и, вернувшись домой, я сразу стал собираться. Рубашки, белье, туалетные принадлежности…
Я горел от возбуждения и жгучей ненависти к незнакомцу, которого преследовал, к человеку, отыскавшему способ отомстить за украденные у него годы жизни, встав на путь убийства.
– Куда это ты намылился, дядя? В отпуск?
Вилли, с его вечным чинариком во рту, плюхнулся в мое кресло. Он так и не переоделся, на нем была все та же пижама в дурацкий голубой горошек на черном фоне.
– Ты очень вовремя, – ответил я, запихивая в сумку печенье, три банана и таблетки хлорохина. – Я сейчас дам тебе номер телефона коллеги и номер своего мобильника. Если увидишь девчонку, тут же звони нам. А потом постарайся удержать ее до тех пор, пока не приедет мой напарник.
Вилли почмокал толстыми губами:
– Еще чего! Я из-за этого могу влипнуть по-крупному! А если она заорет? Я, знаешь ли, мирный человек!
– Ладно, тогда хотя бы выследи ее. Мне надо знать, где она живет. Я могу на тебя рассчитывать? Это очень важно.
Растаман потряс головой, косички запрыгали.
– Сам понимаешь, я с тобой, дядя. Моя бабушка очень тебя любила. И я тоже люблю…
– Перестань, а то разревусь…
Он показал безупречные зубы.
– Когда вернешься-то?
– Скорее всего, завтра вечером, самое позднее – послезавтра…
Я спустился в подвал, положил сумку в багажник, снова поднялся на третий этаж, сварил очень крепкий кофе и перелил его в термос.
Вытолкав Вилли за дверь – он милый, этот Вилли, но долго с ним быть утомительно – и закрыв ее, я порадовался большой победе над собой: руки у меня дрожали меньше и, по крайней мере прямо сейчас, не хотелось закинуться таблетками. Не значит ли это, что мне стало лучше?
Прямое, как стрела, шоссе А6. Сверху звезды, снизу асфальт. По радио поют RHCP, тихонько вторя моим неотвязным мыслям, всем этим кровавым кадрам, картинам, рисункам. Расследование стремительно и безудержно, словно дикий плющ, разрасталось во мне, оттесняло слабого человека и неустанно взывало к полицейскому, обходившемуся без всяких таблеток и жаждавшему только гемоглобина…
Но тот, кто отступил в тень, все еще думал о своем изрезанном ножом ясене. Видел перед собой бело-голубые глаза Мальборна, видел, как его пересохшие губы шепчут поднявшиеся со дна мучительные фразы.
Венсан… Венсан с его носовыми кровотечениями из-за психологической травмы… С его стигматами… И сердце с правой стороны, как у девочки… Такая редкость.
Ты все время думаешь о других. А о нас ты думаешь? О своей дочери? Ты знаешь, как она страдает без тебя в этой вечной тьме?
Я сделал радио погромче, открыл оба задних окна. Воздух с паровозным ревом ворвался в салон. Голоса ненадолго затихли, потом внезапно вернулись. Единственный способ их вытерпеть – отвечать им, ничего другого мне не оставалось.
Четыре часа я мчался по шоссе, предавался черным мыслям, сгибался под грузом упреков, слушал звучавшие у меня в голове смех и пение. Моя одежда пропиталась потом и табачным дымом, в салоне застоялся запах остывшего кофе. Несколько раз я в рассеянности съезжал на полосу для аварийной остановки, но, к счастью, неровности дороги всякий раз заставляли меня встряхнуться и тем самым спасали. Наконец, за полсотни километров до Лиона, показалась площадка для отдыха. Я включил указатель поворота…
На стоянке кемпинга – фургоны, трейлеры, усталые водители, спящие рядом с ними жены, ребятишки. В детстве я обожал, когда родители останавливались на таких площадках под фантастическим звездным сводом, и душа сохранила с тех времен ощущение каникул. Как давно это было…
Выбравшись наружу, чтобы немного размяться, я услышал глухие удары по железу и еле слышный писклявый голос:
– Помогите! Помогите!
И то и другое доносилось из багажника. Из багажника моей машины.
– Какого черта, Франк! – проворчала девчонка, когда я его открыл. – Мог бы остановиться и пораньше! Я здесь чуть не задохнулась!
Голубой халат и красные ботинки. Девочка выскочила из своего убежища, потянулась. Совершенно оторопев, я некоторое время простоял столбом, потом в припадке ярости стал пинать мусорный бак.
– Какого дьявола ты здесь делаешь!!! – сквозь зубы проскрипел я, злобно уставившись на нее.
Девочка вскинула руки, словно прикрываясь от удара, сжала их под подбородком:
– Франк, ты меня пугаешь… Ты ведь не станешь меня бить?
Я в бешенстве метался взад-вперед, как хищный зверь по клетке:
– Это ты меня пугаешь! Чего тебе от меня надо? Объясни, зачем ты влезла в мою жизнь? И… перестань смотреть как побитая собака!
Кто-то вышел из кафетерия, взглянул на меня и растворился в темноте.
– Это все… моя кошка… Помнишь, как было в тот раз? Я осталась снаружи… дверь захлопнулась…
– Врешь! Ты не из седьмой квартиры! Я проверил! В этой квартире никто не живет!
Девочка вобрала голову в плечи.
– Да я же тебе не про ту седьмую квартиру говорила! Про другую, в соседнем доме!
– Хватит врать!
– Я пришла к тебе, потому что мне сказали, у тебя по всей квартире бегают игрушечные поезда! А я обожаю игрушечные поезда! Я всегда о них мечтала, а мама не хочет подарить… Она мне никогда ничего не дарит…
– Бедная крошка! Сейчас заплачу!
Я задрал рукав и показал шрам:
– А это объяснить можешь? Мой сосед слышал, как ты разговаривала с телевизором, обсуждала способы мне… повредить!
Девчонка комкала в руках подол халата, на глазах у нее выступили слезы.
– Мы с Элоизой защитить тебя хотели! Ты помнишь, что у тебя больная кровь?
– Забудь про мою дочь! Моя дочь умерла, ее больше нет, понятно?
– О Франк, я не хочу сделать тебе ничего плохого! Если бы ты знал…
Она бросилась ко мне, крепко обняла и разревелась в три ручья. Я изо всех сил старался не поддаваться ее упрямой нежности, но не справился с собой. В глубине души у меня еще теплился огонек.
Я присел перед ней на корточки, погладил по голове:
– Все будет хорошо… правда?
Она кивнула, захлебываясь рыданиями.
– Ты слышишь голоса у себя в голове, да?
– Все время… – горестно прошептала малышка. – Они никогда не оставляют меня в покое… приказывают мне делать нехорошие вещи… А Элоиза – она со мной играет. Она добрая…
Я поднял девочку на руки и заставил посмотреть на меня:
– Ты помнишь историю с дубом и ясенем? Мой кошмар?
Она медленно кивнула.
– Кому ты о нем рассказала?
– Никому! Никому я не рассказывала! Я просила тебя объяснить, но ты ни за что не хотел! А я даже не знаю, что это все значит!
– Ну ладно… Теперь скажи мне, как тебя зовут. Мои друзья сообщат твоей маме, что с тобой все в порядке, а потом разберемся, что делать дальше.
– Нет! Нет! Я больше не хочу ее видеть! Ее никогда нет дома, и вообще все из-за нее! Я хочу остаться с тобой!
– Да не могу я оставить тебя у себя, если бы даже и хотел!
– Честное слово, я не буду тебе надоедать! – прошептала она, прижимая к груди растопыренную ладошку. – Просто буду сидеть в твоей машине и молчать. Ты меня даже не заметишь!
Я опустил ее на землю и взял за руку:
– Не в этом дело… В жизни взрослых все намного сложнее… Сейчас мы пойдем в кафетерий и позвоним в полицию. Раз ты не хочешь ничего рассказывать, я больше ничем не могу тебе помочь.
Девчонка попыталась вырвать руку:
– Нет! Нет! Возьми меня с собой! Пожалуйста!
– Об этом и речи быть не может. Ты знаешь, что у меня из-за этого могут быть крупные неприятности?
– Вот именно! Отпусти, или я скажу, что ты увез меня силой.
Я крепче стиснул ее руку:
– Что?!
– Хватит! Отпусти, или я заору! Клянусь тебе, заору!
Мне оставалось только сдаться. Я отошел на пару шагов, подняв руки вверх:
– Ну, все, все, успокойся…
– Посмотри на мои ногти! – злобно скривив губы, сказала она. – Это я у тебя в багажнике скреблась. Стоишь тут на шоссе с девчонкой в домашнем халате и даже имени ее не знаешь. Голоса… велели мне кое-что спрятать в твоей квартире. Под матрасом, в шкафах… Здорово они умеют придумывать всякое, эти голоса…
Я дернулся:
– Только этого не хватало! Что ты там спрятала, паршивая девчонка!
Она растянула рот в нехорошей улыбке:
– Трусики… девчачьи… Что, по-твоему, люди подумают? Тебе не поможет, что ты полицейский!
Я с огромным трудом сдержался, чтобы не влепить ей пощечину. Вот уж чего не ожидал… Но какой смысл этой малявке меня шантажировать? Мне не в чем себя упрекнуть! Совершенно не в чем! Тем не менее считаться с ней приходится: и без того с меня не слезает Генеральная инспекция, а Леклерк – как, впрочем, и большинство моих коллег – в последнее время странно на меня смотрит… Внешне все складывается не в мою пользу. Девчачьи трусики… Вот бессовестная.
Как мне от нее избавиться – на таком расстоянии от Парижа? Везти обратно – и думать нечего. И что остается? Продолжать уголовное расследование с ребенком на руках? А если мать ее разыскивает? Я поглядел на часы. Три часа ночи. Никому даже и не позвонишь, примут за психа.
Простите за беспокойство, но знаете что? В моей машине, оказывается, спряталась девчонка. Как ее зовут, не говорит, и все, чего она хочет, – остаться со мной.
Седьмая квартира в соседнем доме, так она сказала? А что, если она и на этот раз соврала? Ничего, скоро узнаю. Очень скоро! Она у меня заговорит, никуда не денется!
– Ладно, садись в машину, и чтобы я тебя не слышал, понятно?
Она взвизгнула от радости и метнулась к багажнику:
– Моя книжка про Фантометту! Видишь, я ее не забыла! Элоиза тоже любила про нее читать!
Я сделал глубокий вдох, резким движением отлепил от тела насквозь пропотевшую рубашку и поехал.
Девчонка на заднем сиденье напевала «Stewball», песенку про раненого коня. Именно эту песенку я каждый вечер пел Элоизе, когда укладывал ее спать… Откуда девчонка могла узнать об этом? Сердце справа – у нее и у убийцы… Изрезанный ясень… Ее ночные появления… Жестокая и ласковая… И матери я ни разу не видел… Пустая квартира под номером семь… Семь, снова семерка… Что-то во всей этой истории есть иррациональное. Но что?
Хотя я злился на нее и не понимал, чего она добивается, а все же с нежностью поглядывал в зеркало заднего вида на сонную девчушку. Тем временем вокруг нас уже вспухали холмы и углублялись лощины, а вдали грозно вздымались Альпы…
