– Ну что ж, Джон, история совершенно невероятная, но я уверен, что такое возможно. Безусловно, это лучшая зацепка, которая у нас есть, хотя трудно представить себе человека, ненавидящего вас так сильно, что он готов убить четырех невинных девочек, лишь бы подсказать вам, кто станет последней жертвой.

Старший суперинтендант Уоллес переводил взгляд с Ребуса на Джилл Темплер и обратно. Слева от Ребуса сидел Андерсон. Руки Уоллеса лежали на столе, пухлые, бледные, как дохлые рыбы, рядом – авторучка.

Просторный, не заставленный мебелью кабинет производил впечатление надежности, уверенности в себе, как и его хозяин. На все вопросы тут всегда находились ответы, а решения принимались исключительно правильные.

– Теперь проблема в том, чтобы его найти. Если мы предадим обстоятельства дела гласности, это может его спугнуть, а попутно и поставить под угрозу жизнь вашей дочери. С другой стороны, обращение к общественности было бы, вне сомнения, самым быстрым способом его разыскать.

– Ни в коем случае!… – Взволнованный голос Джилл Темплер прозвучал вызывающе в этом тихом кабинете, но Уоллес взмахом руки заставил ее замолчать.

– Пока я просто размышляю вслух, инспектор Темплер, просто бросаю камешки в пруд.

Андерсон сидел неподвижно, как мертвый, уставившись в пол. Формально он уже был в отпуске- и в трауре, но настаивал, чтобы его держали в курсе расследования, и суперинтенданту пришлось согласиться.

– К сожалению, Джон, – начал Уоллес, – вы не сможете больше заниматься этим делом…

Ребус встал.

– Сядьте, Джон, прошу вас! – Взгляд у супера был жесткий и прямой, взгляд настоящего полицейского старой закалки. Ребус снова сел. – Хотите верьте, хотите нет, но я знаю, какие чувства вы сейчас испытываете. Однако на карту поставлено слишком многое. Это дело касается каждого жителя Эдинбурга, а вы слишком сильно в нем увязли. Вряд ли вы сможете сохранять спокойствие и объективность, и тогда общественность и пресса поднимут крик, что полиция сводит с преступниками личные счеты, попирая закон.

– Я понимаю только одно: без меня Рив ни перед чем не остановится. Ему нужен именно я.

– Совершенно верно. И разве не глупо было бы с нашей стороны преподнести вас ему на блюдечке? Мы сделаем все, что сможем, не меньше, чем смогли бы вы. Предоставьте это нам.

– Между прочим, армейское начальство никакой информации вам не даст.

– Им придется это сделать. – Уоллес принялся машинально вертеть в руках свою авторучку. – В конечном счете, у нас с ними один хозяин. Их заставят все сообщить.

Ребус покачал головой:

– Для них закон не писан. Специальный военно-воздушный полк практически даже не является частью армии. Если они не захотят вам ничего сообщать, будьте уверены – они вам ни черта и не сообщат. – Ребус ударил по столу рукой. – Ни черта!

– Джон! – Джилл, пытаясь успокоить Ребуса, стиснула ему плечо. Она и сама уже разозлилась, как фурия, но при этом знала, когда следует хранить молчание, лишь взглядами выражая гнев и недовольство. Для Ребуса, однако, имели значение именно поступки. Он слишком долго – и с каким успехом! – отстранялся от проблем реальной действительности.

Ребус решительно поднялся с низенького стула – никто из присутствующих никогда не видел его таким: настоящий сгусток энергии и грозной силы – и молча вышел из кабинета. Суперинтендант посмотрел на Джилл.

– Он отстранен от дела, Джилл. Нужно ему это втолковать. Мне кажется, между вами, – он сделал паузу, выдвинув и вновь задвинув ящик стола, – между вами установилось взаимопонимание. Во всяком случае, в мое время это обычно называлось так. Так вот, вам следует помочь ему понять, в каком он положении. Мы возьмем этого типа, но только без Ребуса, одержимого желанием отомстить. – Уоллес бросил взгляд на застывшее лицо Андерсона. – Мы не можем позволить себе суд Линча, – продолжал он. – По крайней мере в Эдинбурге. Как на это посмотрят туристы? – Вдруг на лице у него появилась холодная улыбка. Он перевел взгляд с Андерсона на Джилл, потом встал из-за стола. – Все это становится очень похоже на…

– …междоусобицу? – подсказала Джилл.

– Я хотел сказать – на кровосмешение. Из-за присутствующего здесь старшего инспектора Андерсона, его сына и Ребусовой жены, из-за вас с Ребусом, из-за Ребуса и этого типа, Рива, из-за Рива и Ребусовой дочери. Надеюсь, журналисты ничего не пронюхают. Вы обязаны позаботиться о том, чтобы этого не произошло, и обуздать любого, кто проявит прыть. Я понятно выражаюсь?

Джилл Темплер кивнула, с трудом подавив зевок.

– Отлично. – Супер кивком показал на Андерсона.- А сейчас позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы старший инспектор Андерсон благополучно добрался домой.

Уильям Андерсон, сидя на заднем сиденье машины, перебирал в уме осведомителей и друзей.

Двое-трое его знакомых наверняка кое-что знают о Специальном военно-воздушном полке. Безусловно, полностью замять такую историю, как дело Ребуса-Рива, невозможно, хотя его вполне могли изъять из архива. Тем не менее военным, скорее всего, что-то известно. Слухами земля полнится, особенно в таких местах, где меньше всего этого ожидаешь. Возможно, придется кое на кого надавить, кое-кого подмаслить, но он найдет ублюдка, даже если это будет последнее, что он успеет совершить в этой земной юдоли.

Или он будет тут как тут, когда это сделает Ребус.

Как Стивенс и надеялся, Ребус вышел из управления через черный ход. Полицейский, выглядевший вконец измученным, зашагал прочь, и Стивенс последовал за ним. Что произошло в управлении? Впрочем, не важно. Теперь, раз уж он увязался за Ребусом, ему наверняка удастся собрать материал, а материал этот сулит много интересного. Стивенс то и дело оглядывался, но, судя по всему, хвоста за Ребусом не было. То есть полицейского хвоста. Ему показалось странным, что Ребуса отпустили одного, – ведь действия человека, у которого похитили дочь, предсказать невозможно.

Стивенс рассчитывал увидеть развязку всей этой истории: он надеялся, что Ребус приведет его прямиком к главарям новой шайки наркодельцов. Не один брат, так другой.

Он как брат мне, а я – ему. Что же с ним стряслось? В глубине души Ребус знал, что привело Гордона на путь преступления. Их общее прошлое. Методы, какие к ним применяли. Посадить в камеру и сломить, а потом залечить раны. Правда, лечение, похоже, не увенчалось успехом. Оба они, каждый на свой лад, сломленные люди. Однако осознание этого факта не помешает ему оторвать Риву башку. Этому ничто не помешает. Но ублюдка надо было еще найти, а он понятия не имел, с чего начать поиски. Он чувствовал, как город смыкается вокруг него, наваливается на него всей тяжестью своей истории, не давая свободно вздохнуть. Инакомыслие, рационализм, просвещение – на этих трех духовных китах стоял и стоит поныне Эдинбург, и теперь эти магические формулы понадобятся и ему. Ему необходимо проявить самостоятельность мышления, но действовать практично и быстро, пустив в ход все свои познания и изобретательность, все доступные средства. Лишь бы природное чутье не подвело.

Через пять минут он понял, что за ним следят, и волосы у него на затылке встали дыбом. Это не обычный полицейский хвост, полиция лучше маскируется. Неужели это… Мог ли он подобраться так близко?… На автобусной остановке он встал и резко обернулся, будто бы проверяя, не идет ли автобус. Он увидел человека, юркнувшего в какой-то подъезд. Это не Гордон Рив. Это тот гнусный репортер.

Ребус прислушался к себе: дыхание выровнялось, пульс постепенно приходил в норму, но адреналин уже выделился в кровь, переполняя его желанием спастись, бежать куда глаза глядят, прочь от этого города, от преследователей, от темного облака страха, грозящего сию минуту поглотить его душу… Но тут из-за угла тяжело выполз автобус, и ребус вошел в него, так никуда и не убежав.

В заднее окошко он видел, как Стивенс, выскочив из подъезда, отчаянно пытается поймать такси. Ребус почти сразу забыл о репортере, у него и без того забот хватало. Он напряженно размышлял о том, как нее все-таки отыскать Рива. Правда, существовала возможность выждать. «К чему гоняться за Гордоном, – думал Ребус. – Ведь рано или поздно он сам меня отыщет». Но эта возможность почему-то пугала его больше всего.

А Джилл Темплер никак не могла отыскать Ребуса. Он исчез, растворился, как тень. Джилл звонила и расспрашивала с методичностью хорошего полицейского, но была вынуждена признать, что столкнулась с действиями человека, который и сам был не только хорошим полицейским, но вдобавок и одним из лучших бойцов спецназа. Он мог бы прятаться у нее под ногами, под столом, в ее одежде, и она никогда бы его не нашла. Его невозможно было найти.

Его невозможно найти, думала Джилл, потому что он не сидит на месте, а последовательно, не тратя времени даром, обходит улицы и бары Эдинбурга в поисках своей жертвы, зная, что, когда найдет ее, жертва вновь превратится в охотника.

Но Джилл продолжала искать. Она много размышляла об открывшемся ей страшном прошлом возлюбленного, содрогаясь при мысли о тех, кто заставил его пройти через почти нечеловеческие испытания. Бедняга Джон! А как бы она поступила? Она наверняка вышла бы из камеры и шла не останавливаясь, точно так же, как он. Однако и она страдала бы от сознания вины и постаралась позабыть о прошлом, чтобы хоть так залечить старые раны.

Удивительно складывается ее жизнь: отчего-то ей везет на мужчин, обремененных психологическими или бытовыми проблемами. Быть может, в ней самой есть нечто такое, что привлекает людей надломленных, в чем-то ущербных? Впрочем, пока у нее нет времени для самоанализа, главное сейчас – судьба Саманты. С чего надо начинать поиски, если хочешь найти иголку в стоге сена? Ей вспомнились слова суперинтенданта Уоллеса: у нас с ними один хозяин. Какие из этих слов напрашиваются выводы? Если у них и впрямь один хозяин, то не исключено, что теперь, когда вышла на свет давно позабытая страшная правда, в управлении попытаются спрятать концы в воду. Ведь если эта история попадет в газеты, в армии на всех уровнях разразится ужасный скандал. Возможно, и полиция, и армия захотят замять его совместными усилиями, заставить Ребуса замолчать. Но им нет смысла заставлять молчать одного Джона Ребуса. Придется заставить замолчать и Андерсона, и ее. В таких случаях либо в ход идут взятки, либо принимаются крутые меры – полное уничтожение. Да, ей следует быть очень осторожной. Любой неверный шаг может привести к увольнению из полиции, а это ей совсем ни к чему. Ее задача – не дать похоронить правду, добиться соблюдения законности. «Хозяин» – на кого бы ни намекали люди, употреблявшие это безликое слово, – благоденствовать не будет. Истина должна восторжествовать, иначе вся эта история – просто комедия, не заслуживающая внимания, как и ее действующие лица.

Какой неожиданный поворот событий: в центре расследования вдруг оказался Джон Ребус, человек, который ей и близок, и дорог. Она не знала, что и думать. Ей по-прежнему не давала покоя мысль, на первый взгляд, нелепая: а что, если все это действительно дело рук Джона? Предположим, никакого Рива не существует, письма он посылал самому себе, любовника жены убил на почве ревности, а дочь спрятал где-то – к примеру, в той запертой комнате.

Такой вариант едва ли стоило рассматривать, но именно поэтому Джилл рассмотрела его очень внимательно. И отбросила его, отбросила по той простой причине, что Джон Ребус однажды предался с ней любви, однажды открыл ей душу, однажды сжал ей руку под больничным одеялом. Стал бы человек, которому есть что скрывать, заводить интрижку с женщиной, работающей в полиции? Нет, это казалось совершенно невероятным.

Кровь застучала в висках у Джилл. Куда, черт возьми, подевался Джон? А что, если Рив найдет его раньше, чем они найдут Рива? Если Джон Ребус- ходячий маяк для своего противника, то разве не безрассудно он поступил, отправившись на поиски в одиночку? Разумеется, это глупо. Как глупо, что ему позволили выйти из кабинета, из здания, бесследно исчезнуть! Проклятье! Джилл вновь подняла трубку и позвонила ему домой.