43
В турецком квартале все знали историю этого человека.
Он добрался до Европы в 1961 году классическим способом – в двойном дне грузовой цистерны. В Анатолии его вместе со спутниками по опасному путешествию закрыли в железном отсеке: сорок восемь часов они должны были провести без воздуха и в полной темноте.
Жара и духота очень скоро подействовали на них угнетающе. На горном перевале в Болгарии нелегалы едва не замерзли – цистерна была металлической, но самое ужасное началось на подъезде к Югославии: кадмиевая кислота разъела днище.
Пары начали медленно просачиваться в металлический гроб. Турки кричали, вопили, стучали в стенки, но грузовик продолжал свой путь. Талат понял, что никто не придет освободить их, пока они не доедут до места, а крик и движения только приблизят конец.
Он лежал очень тихо, стараясь дышать как можно реже.
На итальянской границе нелегалы взялись за руки и начали молиться. На немецкой почти все были уже мертвы. В Нанси, где должна была состояться первая выгрузка, шофер обнаружил в цистерне тридцать трупов, плавающих в моче и экскрементах, их рты были искажены судорогой последнего мучительного крика.
Выжил только один подросток. Но его дыхательная система серьезно пострадала. Трахея, гортань и носовая полость были сожжены, мальчик навсегда лишился обоняния. Связки тоже были затронуты – теперь его голос звучал как скрип наждачной бумаги. Хроническое воспаление носоглотки обрекало Талата Гурдилека на бесконечные ингаляции.
В больнице врач вызвал переводчика, чтобы объяснить юному нелегалу ситуацию и объявить, что через десять дней его чартерным рейсом отправят назад в Стамбул. Через три дня мальчик сбежал из больницы и, как был, весь в бинтах, пешком отправился в Париж.
Сколько Шиффер его помнил, Гурдилек никогда не расставался с ингалятором. В молодости, руководя мастерской, он в разговоре произносил фразы между двумя вдохами, а позже стал носить прозрачную маску, от чего его хриплый голос звучал едва слышно. Через какое-то время состояние здоровья турка ухудшилось, зато возросли финансовые возможности. В конце 80-х Гурдилек купил турецкие бани "Голубые ворота" на улице Фобур-Сен-Дени и оборудовал там зал лично для себя, этакое гигантское легкое, выложенное метлахской плиткой, убежище, куда двадцать четыре часа в сутки подавался лечебный пар, насыщенный мен-толизированным бальзофумином.
– Солям алейкум, Талат. Прости, что отрываю тебя от омовений.
Турок издал каркающий смешок.
– Алейкум ассалям, Шиффер. Ты вернулся из царства мертвых?
Голос Талата Гурдилека напоминал треск горящих в костре сучьев.
– Правильнее будет сказать, что мертвые послали меня.
– Я ждал, что ты придешь.
Шиффер снял промокший до нитки плащ и спустился по ступеням бассейна.
– Похоже, все во мне нуждаются, все меня ждут. Что ты можешь рассказать об убийствах?
Турок испустил тяжелый вздох – как будто ржавое железо лязгнуло о железо.
– Когда я покинул родину, мать плеснула мне вслед воды – на удачу, чтобы я пришел назад. Я так и не вернулся, брат мой. Я остался в Париже и вижу, что дела идут все хуже. Все здесь стало не так.
Сыщик стоял в двух метрах от набоба, но лица его по-прежнему не различал.
– "Изгнание – тяжелое бремя", сказал поэт. Я скажу, что оно становится все более тяжелым. Раньше с нами обращались, как с погаными псами. Нас эксплуатировали, обкрадывали, арестовывали. Теперь убивают наших женщин. К чему все это приведет?
У Шиффера не было времени на доморощенные философские рассуждения турка.
– Границы определяешь ты, – резко бросил он. – Три работницы убиты на твоей территории, одна из них – в твоей собственной мастерской: мне кажется, многовато.
Гурдилек вяло махнул рукой. Его темные плечи напоминали две обгоревшие кочки.
– Мы на французской территории. Ваша полиция обязана нас защищать.
– Не смеши меня, Талат! Волки здесь, и ты это знаешь. Кого они ищут? И почему?
– Я не знаю.
– Не хочешь знать.
В наступившей тишине птичьим клекотом звучало дыхание турка.
– Я хозяин квартала, – наконец произнес он. – Но не моей страны. Истоки этого дела следует искать в Турции.
– Кто их послал? – Шиффер повысил голос. – Стамбульские кланы? Антепские семьи? Лазы? Кто?
– Шиффер, я не знаю, клянусь тебе.
Сыщик подошел ближе. Из тумана с края бассейна выдвинулись телохранители Гурдилека. Он остановился, пытаясь разглядеть лицо, но увидел лишь плечи, руки, часть торса. Кожа была смуглой, почти черной, блестящей от воды.
– Значит, ты позволишь бойне продолжаться?
– Она прекратится, когда они решат проблему, когда найдут девушку.
– Или когда я ее найду.
Черные плечи вздрогнули от смеха.
– Не смеши меня, друг мой, тебе это дело не по плечу.
– Кто способен помочь мне?
– Никто. Если бы кто-нибудь что-нибудь знал, давно бы сказал. Но не тебе. Им. Квартал жаждет одного – мира и покоя.
Шиффер задумался. Гурдилек был прав. Именно эта загадка все сильнее занимала его. Как удавалось женщине, на которую охотятся Серые Волки, ускользать от них без помощи диаспоры? И почему Волки продолжают искать в квартале? Почему так уверены, что она все еще прячется в Маленькой Турции?
Он сменил тему.
– Как все произошло в твоей мастерской?
– Я был в Мюнхене и...
– Не зли меня, Талат. Я хочу услышать детали.
Турок обреченно вздохнул.
– Они пришли прямо сюда. Ночью тринадцатого ноября.
– В котором часу?
– В два утра.
– Сколько их было?
– Четверо.
– Кто-нибудь видел их лица?
– Они были в масках. Вооружены до зубов. Автоматы. Пистолеты. Полный набор.
Турок в адидасовской куртке дал такое же описание убийц. Бойцы в камуфляже, в самом сердце Парижа. За сорок лет службы Шиффер никогда не слышал ничего безумнее. Кто же эта женщина, за которой послали эскадрон смерти?
– Дальше, – прошептал он.
– Они забрали девушку и убрались, вот и все. Операция длилась не больше трех минут.
– Как они вычислили ее в мастерской?
– У них была фотография.
Шиффер отступил назад и произнес в облако пара:
– Ее звали Зейнеп Тютенгиль. Двадцать семь лет. Замужем за Бурбой Тютенгилем. Без детей. Жила в доме номер тридцать четыре по улице Фиделите. Уроженка Газиантепского района. В Париже с сентября две тысячи первого года.
– Ты хорошо потрудился, брат мой. Но на сей раз это тебя никуда не приведет.
– Где ее муж?
– Вернулся на родину.
– Другие работницы?
– Забудь об этом деле. Подобная гнусность тебе не по зубам.
– Перестань говорить загадками.
– В наше время все было просто и ясно. Существовало два лагеря, и они не смешивались. Теперь границ не существует.
– Да объясни же толком, черт тебя побери!
Талат Гурдилек выдержал паузу.
– Если хочешь узнать больше, спроси у полиции, – каркнул он наконец.
Шиффер вздрогнул.
– У полиции? У какой полиции?
– Я все рассказал агентам из Луи-Блан.
Запах ментола внезапно показался Шифферу невыносимым.
– Когда?
Гурдилек наклонился к нему со своего фаянсового трона.
– Слушай внимательно, Шиффер, повторять я не стану. Когда Волки уходили той ночью, они наткнулись на патрульную машину. Началась погоня. Убийцы положили ваших ребят. Потом полиция явилась сюда.
Шиффер слушал, не зная, что и думать. На короткое мгновение он решил, что Нерто сознательно не сказал ему о протоколе, но тут же отказался от этой мысли. Парень просто ничего не знал.
Хриплый голос продолжал:
– Мои девочки ничего им не рассказали. Легавые видели, что был налет. Мастер промолчал о похищении и о типах в камуфляже. Он не сказал бы вообще ничего, если бы не девушка.
Шиффер насторожился.
– Девушка?
– Легавые обнаружили в задней части бань, там, где стоят машины, одну из работниц.
Шиффер не верил своим ушам. С самого начала этого дела существовала женщина, видевшая Серых Волков. И ее допрашивали люди из 10-го округа! Как случилось, что Нерто даже не слышал об этой истории? Теперь он был совершенно уверен: дежурившая в ту ночь бригада просто похоронила протокол. Чертово гребаное дело.
– Как звали ту женщину?
– Зема Гокальп.
– Возраст?
– Лет тридцать.
– Замужем?
– Нет. Одинокая. Странная девка. Замкнутая.
– Откуда она приехала?
– Из Газиантепа.
– Как и Зейнеп Тютенгиль.
– Как все в этой мастерской. Она работала здесь несколько недель. Появилась, кажется, в октябре.
– Она видела похищение?
– Она находилась в одной из двух первых лож. Две работницы отлаживали там температурный режим. Серые Волки забрали Зейнеп, а Зема спряталась в чулане. Когда полицейские нашли ее, она находилась в состоянии глубокого шока. Была полумертвая от ужаса.
– Что дальше?
– Больше я о ней ничего не слышал.
– Они выслали ее в Турцию?
– Понятия не имею.
– Говори, Талат, ты наверняка наводил справки.
– Зема Гокальп исчезла. На следующий день в участке ее не оказалось. Испарилась. Клянусь тебе!
Шиффер обливался потом. Он задал следующий вопрос, стараясь говорить равнодушно-спокойно:
– Кто был старшим в патруле в ту ночь?
– Бованье.
Кристоф Бованье, один из капитанов отделения Луи-Блан. Фанат бодибилдинга, проводящий дни напролет в спортивных залах. Этот полицейский вряд ли мог быть замешан в подобную историю. Искать нужно наверху... Шиффера сотрясала дрожь возбуждения, в нем проснулся азарт охотника.
Турок, казалось, прочел его мысли.
– Они покрывают Волков, Шиффер.
– Ты бредишь.
– Я прав, и ты это знаешь. Они убрали свидетеля. Женщину, которая все видела. Возможно, лицо одного из убийц. Или какую-нибудь деталь, которая могла их выдать. Они их покрывают, не сомневайся. Остальные убийства произошли с их благословения. Так что перестань изображать великого законника. Вы ничем не лучше нас.
Шиффер не стал спорить, чтобы не надсаживать саднившее горло. Гурдилек ошибался: турецкое влияние не могло распространяться на столь высокие эшелоны французской полиции. Кто-кто, а он хорошо это знал: не зря же двадцать лет был "посредником" между двумя мирами.
Значит, существует другое объяснение.
Одна деталь не давала ему покоя. И эта деталь могла подтвердить версию интриги, затеянной на самом верху. Почему расследование трех убийств поручили капитану Полю Нерто, неопытному мечтателю? Только такой наивный человек, как он, мог поверить, что начальство настолько ему доверяет. Расклад наводил на мысль о желании похоронить дело...
Голова у Шиффера гудела от мыслей. Если все так, как утверждает Гурдилек, если политики двух стран действительно пожертвовали жизнями трех несчастных женщин и верой и идеалами молодого сыщика во имя каких-то тайных целей, он, Шиффер, пойдет до конца и поможет малышу распутать дело.
Вдвоем против всех: это было ему по нраву.
Он отступил назад в клубившийся пар, кивнул на прощанье старому мафиозо и, не говоря ни слова, начал подниматься по лестнице.
Гурдилек послал ему вслед последний хриплый смешок:
– Тебе пора навести порядок в своем доме, брат мой.
