29
– Дейвенпорт мертв?
Буря смешанных чувств захлестнула меня: потрясение, жалость, гнев… и настороженность.
– Как это произошло? Где?
– Пуля в голову. В его собственном доме. Тело обнаружил один из помощников.
– Самоубийство?
– Или инсценировка.
– Вскрытие будет проводить Тирелл?
– Угу.
– А журналисты уже знают?
– Еще бы. Лезут из кожи вон, пытаясь добыть подробности.
Облегчение. Теперь на меня больше некому давить. Чувство вины. Человек мертв, а ты думаешь в первую очередь о себе.
– Но подробности пока скрывают похлеще военной тайны.
– Дейвенпорт оставил предсмертную записку?
– Записки не нашли. А у вас тут что происходит? – Райан жестом указал на секционные столы.
– У тебя есть время?
– Причины крушения самолета – небрежность и механическая неисправность. Так что… – развел он руками, – я свободен, как ветер.
Настенные часы показывали без четверти восемь. Я сказала Мэгги и Стэну, что на сегодня они могут быть свободны, затем увела Райана в свой закуток и рассказала о дневнике Векхофа.
– То есть ты считаешь, что старики, в разное время пропавшие без вести в этих краях, на самом деле были убиты сразу после смерти местных влиятельных персон? – Райан постарался не выдать голосом своего скептицизма, но не преуспел.
– Именно так.
– И никто этого не заметил.
– Исчезновения случались не так часто, чтобы заподозрить неладное, а выбор престарелых жертв обеспечивал убийцам минимум огласки.
– И эти похищения продолжаются уже добрых полвека.
– Дольше.
Я понимала, что все это звучит абсурдно, и оттого злилась. А когда я злюсь, то становлюсь многословной.
– К тому же старики были легкой добычей.
– Злодеи пользовались домом Артура, чтобы избавляться от трупов.
– Да, но не только избавляться.
– И у всех в этой шайке были псевдонимы.
– Не были, а есть, – отрезала я.
Наступило молчание.
– Думаешь, это секта?
– Да. Нет. Не знаю. Не уверена. Зато уверена в другом: похищенных использовали для какого-то ритуала.
– С чего ты это взяла?
– Пойдем со мной.
Вместе с Райаном я переходила от стола к столу, объясняя, чьи останки лежат на каждом из них, указывая на детали. Наконец усадила его за препаровальную лупу и положила под ней правую бедренную кость Эдны Фаррелл. Когда детектив закончил осмотр, я заменила ее бед ренной костью Такера Адамса, затем – Рафферти и Оделла.
Закономерность была более чем наглядна. Одинаковые насечки. Один и тот же характер расположения на кости.
– Что это за штуки?
– Следы порезов.
– Ножом, что ли?
– Во всяком случае, чем-то очень острым.
– И что все это означает?
– Не знаю.
Кости едва слышно стукнули, когда я вернула их на ложа из нержавеющей стали. Райан не сводил с меня взгляда, и лицо его было непроницаемо.
Громко цокая каблучками, я отошла к раковине, вымыла руки и направилась в свой закуток, чтобы сменить лабораторный халат на куртку. Когда я вернулась, Райан стоял над скелетом, по моим предположениям, хозяина яблоневой фермы Альберта Оделла.
– Стало быть, ты знаешь, кто все эти покойники.
– Кроме вот этого джентльмена. – Я жестом указала на останки чернокожего старика.
– И ты думаешь, их задушили.
– Угу.
– Но, черт возьми, почему? Чего ради?
– Спроси Макмагона. Искать ответ на эти вопросы – дело сил охраны правопорядка.
Мы вместе вышли на стоянку.
– Это на чем же надо свихнуться, – вдруг выпалил Райан, когда я уже садилась за руль, – чтобы похищать стариков, душить их до смерти, а потом глумиться над трупами?
Ответ на этот вопрос пришел из неожиданного источника.
Вернувшись в «Дом на холме», я приготовила себе сэндвич с ветчиной и салатом, прихватила пакет чипсов «Санчипс» и горсть сахарных печений и отправилась ужинать с Бойдом. Хоть я без конца извинялась за то, что в последнюю неделю совсем забросила пса, он в ответ на мои речи едва изволил шевелить бровями и ни разу не удостоил меня зрелищем свесившегося из пасти языка. Бойд сердился.
Давай, мол, раскаивайся. Порицай свое недостойное поведение.
Отдав псу сэндвич, печенье и чипсы, я наполнила его миски водой и собачьим кормом и пообещала, что завтра у нас будет долгая прогулка. Пока пес обнюхивал горку «Альпо», я незаметно улизнула.
Заново приготовив себе ужин, забрала еду в номер. На полу под дверью белел листок бумаги. Судя по способу доставки, послание от Макмагона.
Я не ошиблась. Агент просил завтра зайти в штаб-квартиру ФБР.
Торопливо и жадно опустошив тарелку, я приняла горячую ванну, а потом позвонила коллеге из Университета Северная Каролина в Чапел-Хилле. Был уже двенадцатый час ночи, но я хорошо знала, какой у Джима распорядок дня. Никаких утренних пар. Около шести вечера он уже дома. Ужин, пятимильная пробежка – а потом возвращение в археологическую лабораторию и работа до двух часов ночи. Он, как правило, – если не выезжал на раскопки – вел ночной образ жизни.
Мы поздоровались и немного поболтали о делах, и я призналась, что мне нужна его помощь.
– Работаешь на раскопках?
– Да нет, просто кое-что заинтересовало, – нарочито небрежным тоном отозвалась я.
И, не вдаваясь в подробности, описала загадочные насечки и борозды на бедренных костях.
– Останки старые?
– Не очень.
– Странно, что все следы – на одном виде кости, но то, что ты описала, и впрямь выглядит подозрительно. Отправлю тебе факсом три своих статьи и несколько собственных снимков.
Я поблагодарила и назвала Джиму телефонный номер морга.
– Где это?
– В округе Суэйн.
– Работаешь с Мидкифом?
– Нет.
– Кто-то говорил, что он ведет раскопки в тех краях.
Потом я позвонила Кэти. Мы поболтали о ее занятиях, о Бойде, о юбке, которую она видела в каталоге «Виктория сикрет». Обсудили, куда отправиться к морю на День благодарения. Ни единым словом я не обмолвилась ни об убийствах, ни о тревоге, которая все сильнее охватывала меня.
Закончив разговор, я забралась в постель и лежала в темноте, мысленно представляя скелеты, которые мы обнаружили в погребе. Мне никогда прежде не случалось сталкиваться с подобным, и все же я в глубине души уже знала, что означают эти таинственные отметины.
Но почему? Зачем?
Меня охватил ужас и вслед за ним – отчаянное нежелание верить в то, что видела собственными глазами. А потом пришло забытье, и очнулась я, лишь когда лица коснулось тепло солнечного луча. Было семь часов утра.
Приехав в морг, я увидела на факсе присланные Джимом фотоснимки и статьи. «Nature», «Science», «American Antiquity». Я прочла все три статьи, изучила фотографии. Затем повторно осмотрела черепа и трубчатые кости наших находок, фотографируя «поляроидом» все, что казалось подозрительным.
И все равно – не верилось, что это правда. В доисторические времена, у первобытных людей – сколько угодно, но в современной Америке такого просто не бывает.
И тут меня осенило.
Еще один телефонный звонок. Колорадо. Двадцать минут спустя поступил новый факс.
Я впилась в него взглядом. Лист бумаги в моих руках едва заметно дрожал.
Господи. Теперь – уже никаких сомнений.
Макмагон ждал меня во временной штаб-квартире, которую для ФБР оборудовали в здании Пожарной части Брайсон-Сити. Как и в случае со стационарным моргом, это помещение теперь предназначалось для решения других задач. Макмагон и его команда занимались уже не крушением самолета, а изучением места преступления, и гипотеза, с которой они работали, касалась не терроризма, а человекоубийства.
Помещения, которые раньше были заняты сотрудниками НКБТ, опустели, и фэбээровцы соединили несколько закутков в одну просторную комнату – по виду штаб оперативной группы. На информационных досках, где прежде были представлены названия террористических групп и воинствующих радикалов, теперь размещались имена всех восьми жертв, найденных в доме Артура. В одну группу были собраны те, кто был уже безусловно опознан: Эдна Фаррелл, Альберт Оделл, Джеремия Митчелл, Джордж Эдер. В другую группу вошли неопознанные и те, чья личность пока не была окончательно подтверждена: неизвестный чернокожий мужчина, Такер Адамс, Чарли Уэйн Трампер и Мэри Фрэнсис Рафферти.
Все имена сопровождала дата исчезновения, но количество и типы сведений на обеих досках разительно отличались.
В противоположном конце комнаты были установлены информационные доски с фотографиями дома Артура. Я узнала койки на чердаке, стол в трапезной, огромный камин в большом зале. Макмагон появился, когда я разглядывала снимки настенных фресок из подвала.
– Жизнерадостные рисуночки, – заметил он.
– Шериф Кроу думает, что вот это – копия картины Гойи.
– И она права. Полотно называется «Сатурн, пожирающий своих детей».
Он ткнул пальцем в изображение сцены на плоту.
– А вот это – Теодор Жерико. Знаете такого художника?
Я покачала головой.
– Картина называется «Плот „Медузы“».
– Что за сюжет?
– Пока выясняем.
– А что это за медведь?
– Ответ тот же. Мы прогнали это слово через поисковые программы, но ничего не нашли. «Баксбакуаланукссивэ» – не очень распространенное название.
Макмагон подцепил ногтем чертежную кнопку, выдернул ее и протянул мне лист бумаги.
– Вам знаком кто-нибудь из этого списка?
– Имена со стен туннеля?
– Угу. Их сейчас прорабатывает специальный агент Райнер.
Вдоль дальней стены комнаты стояли три складных стола. На одном располагался компьютер, на другом – картонные коробки, помеченные цифрами и местами происхождения: «Кухонный шкаф Л3», «Гостиная, северная стена, книжный шкаф». Другие коробки были составлены на полу.
За компьютером работал молодой человек в рубашке, без пиджака и при галстуке. Я уже видела его в доме Артура, но как зовут, не знала.
– Роджер Райнер, Темпе Бреннан. – Макмагон жестами представил нас друг другу.
Райнер поднял голову, приветливо улыбнулся и снова вперил взгляд в монитор.
– Мы распознали нескольких более прозрачных персонажей. Например, древнегреческих и древнеримских богов.
Я заметила, что часть имен из списка сопровождается комментариями. Кронос. Дионис. Дочери Минея. Дочери Пелиаса. Полифем.
– И само собой, сразу разобрались с папой римским и императором ацтеков. Но вот кто такой, черт возьми, Дасакумаракарита? Или Абд-аль-Латиф? Или Хаматса? – Макмагон произносил имена по слогам. – От «Сони Бин» или «Джон Грегг», по крайней мере, язык не заплетается.
Агент провел рукой по волосам, и они привычно вздыбились волнами по обе стороны от пробора.
– Подумалось, вдруг антрополог распознает какую-нибудь малоизвестную богиню или что-то в этом роде?
Я неотрывно смотрела на одно имя из списка, и по спине пробегал озноб.
Монтесума. Ацтеки.
Сатурн, пожирающий своих детей.
– Здесь где-нибудь можно поговорить с глазу на глаз? – Мой голос неожиданно сорвался на высокой ноте и задрожал.
Макмагон странно глянул на меня и провел в примыкавший к комнате закуток.
Примерно минуту я молчала, собираясь с мыслями.
– То, о чем я сейчас расскажу, может показаться бредом, но мне бы хотелось, чтобы вы это выслушали.
Макмагон откинулся в кресле и сцепил пальцы на животе.
– У квакиутл – племени индейцев северо-западного побережья Северной Америки – «Хаматса» назывались члены ритуального общества, в которое входила элита племени. Молодые воины, мечтавшие стать Хаматса, проходили через долгий период полной изоляции.
– Похоже на обеты студенческого братства.
– Верно. Будущие адепты жили в лесу, но время от времени появлялись на краю деревни. Обезумевшие, дико вопя, они набрасывались на тех несчастных, кто попадался у них на пути, зубами вырывали у них куски плоти с рук или груди и снова исчезали в чаще.
Макмагон закрыл глаза руками.
– Незадолго до конца изгнания каждому неофиту приносили мумию – вымоченную в соленой воде, омытую и выпотрошенную. Неофит должен был закоптить труп для заключительного ритуала.
Я судорожно сглотнула.
– Во время которого новоиспеченный Хаматса и старшие члены общества пожирали куски трупа.
Макмагон не смотрел на меня.
– Знаете, кто такие ацтеки?
– Да.
– Они ублажали своих богов ритуальным поеданием человеческой плоти.
– Каннибализм?
Макмагон наконец взглянул мне в глаза.
– Причем массовый. Когда Кортес и его люди вошли в Теночтитлан, столицу Монтесумы, они обнаружили на городской площади горы человеческих черепов. Другие черепа были насажены на зубцы. Примерное количество – больше ста тысяч.
Воцарилось молчание.
– Сатурн пожирал своих детей, – пробормотал Макмагон.
– Полифем изловил Одиссея и съел его спутников.
– Почему в этом списке папа римский?
– Пока не знаю.
Макмагон скрылся в соседней комнате, но почти сразу вернулся.
– Райнер ищет информацию о папе.
Он глянул на листок, который держал в руке, и запустил пальцы в густые волосы.
– Райнер нашел картину Жерико. Сюжет основан на гибели в тысяча восемьсот шестнадцатом году французского фрегата «Медуза». История гласит, что во время скитаний на плоту в открытом море выжившие питались мясом мертвецов.
Я уже собиралась показать Макмагону свои собственные находки, когда на пороге появился Райнер. Мы выслушали его рассказ.
– Вряд ли вас заинтересует полное жизнеописание старикана, так что изложу основные моменты. – Он заглянул в спешно нацарапанные заметки. – Папа Иннокентий Третий известен прежде всего тем, что в тысяча двести пятнадцатом году от Рождества Христова созвал Четвертый Латеранский вселенский собор. Всем, кто хоть что-то значил в тогдашней Католической церкви, было велено притащить туда свои задницы.
Райнер оторвался от заметок.
– Изложу своими словами. Когда собрались все церковные шишки, Иннокентий объявил, что отныне слова «hoc est corpus meum» должны будут восприниматься буквально и христиане обязаны верить в пресуществление. Это значит, что во время мессы хлеб и вино причастия превращаются в плоть и кровь Христа.
Райнер вновь поднял взгляд, желая убедиться, что мы внимательно слушаем.
– Иннокентий объявил акт пресуществления не символическим, а реальным. Судя по всему, этот вопрос уже добрую тысячу лет был предметом жарких дискуссий, а потому Иннокентий решил уладить дело раз и навсегда. С тех пор всякий, кто сомневался в пресуществлении, становился еретиком.
– Спасибо, Роджер.
– Всегда пожалуйста, – отозвался он и ушел.
– И где же тут связь со всем остальным? – спросил Макмагон.
– Иннокентий определил сокровеннейший церемониальный акт христианства как подлинное поедание Бога. То, что антропологи называют ритуальной антропофагией.
Воспоминание детства. Монашка в традиционной рясе, с распятием на груди и испачканными мелом пальцами.
– Знаете, откуда взялось слово «гостия»?
Макмагон покачал головой.
– От латинского «hostia», то есть «жертва».
– Думаете, мы имеем дело с отребьем, которое ловит кайф от каннибальских историй?
Я сделала глубокий вдох, стараясь собраться с мыслями.
– Боюсь, на деле все гораздо страшнее.
– Страшнее, чем что?
Мы разом обернулись. На пороге стоял Райан. Макмагон жестом пригласил его сесть.
– Страшнее, чем извращенное увлечение мифами и аллегорическими картинами. Райан, я рада, что ты здесь. Сможешь подтвердить то, о чем я сейчас расскажу.
Я достала из дипломата фотографии, которые прислал Джим, и вручила первый снимок Макмагону.
– Здесь изображена реконструированная кость ноги благородного оленя. Надрезы были сделаны острым орудием, предположительно каменным ножом. Заметьте, что они группируются вокруг мест крепления сухожилий и связок, а также на суставах.
Макмагон передал фото Райану, и я отдала ему еще пару снимков.
– Эти кости тоже принадлежат животным. Обратите внимание на сходство в распределении надрезов и борозд.
Следующий снимок.
– Это уже фрагменты человеческой кости. Происходят из той же пещеры в Юго-Восточной Франции, что и кости животных.
– Похожая картина.
– Точно такая же.
– И что это значит?
– И животных, и человека освежевали. Мясо содрали с костей и обрезали или просто оторвали на суставах.
– Сколько лет этим костям?
– Сто – сто двадцать тысяч. В пещере жили неандертальцы.
– Это имеет отношение к нашему случаю?
Я подала Макмагону новые снимки.
– Это тоже человеческие кости. Найдены на раскопках поблизости Меса-Верде, на юго-западе Колорадо.
– Анасази? – спросил Райан, протягивая руку за фотографиями.
– Да.
– Кто такие анасази? – осведомился Макмагон.
– Предки группы индейских народов юго-запада США, таких как хопи и зуни. На том месте примерно с тысяча сто тридцатого по тысяча сто пятидесятый год нашей эры в период сильной засухи обитала небольшая группа индейцев. Раскопки проводил мой коллега из Чапел-Хилла. Эти фотографии сделал он. Там были освежеваны по меньшей мере тридцать взрослых и детей. Обратите внимание: картина расположения следов ножа полностью идентична предыдущим.
Я сунула им еще один снимок.
– Эти каменные орудия найдены вместе с человеческими костями. Анализ подтвердил наличие следов человеческой крови.
Новый снимок.
– В этом глиняном горшке сохранились остатки человеческих тканей.
– Откуда уверенность, что это не следы трения суставов или зубов и когтей животных? Не какой-нибудь погребальный ритуал? Может, эти индейцы разделывали мертвецов, чтобы подготовить их к загробной жизни? Этим объясняются покрытые кровью орудия и горшок с остатками мяса.
– Именно такие возражения звучали, пока не было найдено вот это.
Я вручила собеседникам очередной снимок.
– Что это такое, черт возьми? – Макмагон передал фотографию Райану.
– После того как семеро человек были убиты, сварены и съедены в небольшой подземной комнате, один из участников трапезы пристроился над остывшим очагом и опорожнил кишечник.
– Дерьмо!
– Совершенно верно. Археологи называют ископаемые фекалии копролитами. Биохимический анализ выявил в этом несравненном образчике переваренные следы человеческого мышечного белка.
– Белок не мог попасть туда каким-то другим образом?
– Миоглобин – нет. Анализы также показали, что до момента дефекации этот человек не ел практически ничего, кроме мяса.
– Темпе, это все потрясающе интересно, но у меня на руках восемь покойников, и репортеры уже дышат в затылок. При чем тут наши фигуранты с их нездоровыми пристрастиями в литературе и живописи? Вы толкуете мне о людях, которые умерли много веков тому назад.
Я выложила на стол Макмагона еще три фотографии.
– Слыхали когда-нибудь об Альфреде Г. Пэкере?
Макмагон глянул на часы, затем на снимки.
– Нет.
– Известно, что Альфред Пэкер зимой тысяча восемьсот семьдесят четвертого года в Колорадо убил и съел пятерых человек. Его судили и приговорили за убийство. Жертвы Пэкера недавно были эксгумированы и подвергнуты исследованиям.
– Господи, зачем?
– Ради исторической правды.
Райан обогнул стол и встал за спиной Макмагона. Пока оба они разглядывали кости жертв Пэкера, я поднялась и бросила на стол свои снимки, сделанные «поляроидом».
– Это я сфотографировала сегодня утром в морге.
Взгляды мужчин заметались, как у зрителей на теннисном матче: от неандертальцев к анасази, от жертв Пэкера к моим снимкам. Долго, очень долго никто не проронил ни слова.
Первым не выдержал Макмагон:
– Матерь хренова и долбаные угодники!
