6
В Ричмонд мы приехали в половине третьего. Охранник открыл ворота, впустив нас на территорию тихого, изолированного квартала, куда я недавно переехала.
Снега здесь, что типично для этой части Вирджинии, не было, но обычный дождь ночью стал ледяным, и вода теперь обильно стекала с мокрых деревьев. Стало заметно теплее.
Мой каменный дом стоял на некотором удалении от улицы, на утесе, с которого открывался вид на скалистый изгиб реки Джеймс. Уютный зеленый участок окружала кованая ограда, служившая надежной защитой от вездесущих мальчишек. Я не знала ни соседей справа, ни соседей слева, и менять что-либо в своих отношениях с ближайшим окружением не имела ни малейшего желания.
Впервые в жизни принимая решение обзавестись собственным домом, я не ожидала никаких проблем, но в результате столкнулась с тем, что буквально все подверглось уничтожающей критике: и шиферная крыша, и клинкерный кирпич, и цвет входной двери. В конце концов, когда уставший выслушивать претензии соседей подрядчик стал звонить мне на работу, я пригрозила «Соседской ассоциации» судебным иском.
Не стоит и говорить, что приглашений на вечеринки после такого демарша больше не последовало.
— Уверена, соседи будут «счастливы», когда увидят, что ты снова дома, — сухо заметила моя племянница, когда мы вышли из машины.
— Думаю, они уже не обращают на меня внимания. — Я достала из сумочки ключи.
— Чушь, — фыркнул Марино. — Из всех, кто здесь живет, ты — единственная, кто бывает на местах преступлений и режет трупы. Когда ты дома, они, наверно, от окон не отходят. Да и охранники, может, обзванивают всех и предупреждают, что ты вернулась.
— Большое спасибо. — Я открыла дверь.
Дом тут же наполнился звоном; сигнализация громко верещала, требуя поскорее нажать на нужные кнопки. Я, как всегда, огляделась. Как ни странно, но дом до сих пор оставался для меня чужим. Я постоянно чего-то боялась: что потечет крыша, что начнет осыпаться штукатурка, что откажет какая-то система, а когда все было в порядке, несказанно радовалась своему счастью. Дом был двухуровневый и очень открытый, окна располагались таким образом, чтобы ловить каждый фотон света. Стеклянная стена гостиной позволяла любоваться широкой панорамой реки, и вечерами я с удовольствием наблюдала за закатом солнца.
К спальне примыкал кабинет, достаточно просторный и удобный для работы, и я в первую очередь прошла туда, чтобы проверить поступившие факсы. Их было четыре.
— Что-нибудь важное? — поинтересовалась Люси. Она последовала за мной, предоставив Марино в одиночку переносить коробки и сумки.
— Вообще-то они все от твоей матери и адресованы тебе. — Я протянула ей факсы.
Люси нахмурилась.
— А почему она посылает их сюда?
— Я не сообщала ей, что временно перебралась в Сэндбридж. А ты?
— Я тоже. Но бабушка ведь знает, где ты, да?
— Конечно. Вот только моя мама, как и твоя, не всегда поступает так, как должно. — Я посмотрела на листок у нее в руках. — Все в порядке?
— Она такая странная. Знаешь, я установила CD-ROM в ее компьютер, подключила модем и показала, как ими пользоваться. Это была моя ошибка. Теперь у нее постоянно возникают какие-то проблемы. И с вопросами она, разумеется, обращается ко мне. — Люси раздраженно махнула листками.
Ее мать раздражала и меня. Дороти была моей сестрой, и она не позаботилась даже о том, чтобы поздравить свою единственную дочь с Новым годом.
— Все присланы сегодня, — продолжала моя племянница. — Она и в выходной пишет свою дурацкую книжку для детей.
— По правде говоря, — возразила я, — ее книжки вовсе не дурацкие.
— Ну конечно. Не знаю, где она проводила свои исследования, но определенно не там, где росла я.
— Очень жаль, что вы не можете найти общий язык. — Я произнесла привычную для Люси фразу. — Когда-нибудь тебе все равно придется с ней помириться. Особенно, когда она умрет.
— Ты всегда думаешь о смерти.
— Да, думаю, потому что много знаю о ней. Знаю, что она — обратная сторона жизни. Игнорировать ее, делать вид, что ее нет, — то же самое, что не замечать ночь. Рано или поздно тебе придется примириться с Дороти.
— Не буду я с ней примиряться. — Люси развернула мое кожаное офисное кресло и села ко мне лицом. — Бессмысленно. Она ничего обо мне не знает и никогда не знала.
Так оно, наверно, и было.
— Можешь пользоваться моим компьютером, — сказала я.
— Мне только на минутку.
— Марино заедет за нами около четырех.
— Я и не знала, что он уехал.
— Ненадолго.
Люси тут же застучала по клавишам, а я вернулась в спальню и начала раскладывать вещи, а заодно обдумывать ситуацию. Нужна машина — может, взять в аренду? Надо переодеться, — но что надеть? Раздражало, что, думая об Уэсли, я невольно думала и о том, что надеть. Время неумолимо ползло вперед, и меня все больше охватывал страх.
Марино забрал нас, как и обещал. Ему даже удалось найти где-то работающую автомойку и залить полный бак. Мы ехали на восток по Моньюмент-авеню, в район Фэн, где вдоль старинных улиц вытянулись величественные особняки, а в вековых зданиях обосновались студенты колледжей.
Возле памятника Роберту Ли Марино свернул на Грейс-стрит, где, в белом испанском дуплексе, жил Тед Эддингс. Над деревянным крыльцом гордо реял красный флаг Санты. Растянутая между столбиками ярко-желтая заградительная лента выглядела отвратительной пародией на рождественскую обертку; четкие черные буквы строго предупреждали любопытных не приближаться к ограждению.
— Не хотелось бы наткнуться на кого-нибудь в доме, а у кого еще есть ключ — неизвестно, — объяснил Марино, отпирая переднюю дверь. — Лишь бы проныра-домовладелец не притащился с инспекцией.
Не обнаружив на месте Уэсли, я уже подумала, что он и не появится, но тут услышала знакомый глухой рык его серого «БМВ». Автомобиль остановился у тротуара, двигатель умолк, и радиоантенна медленно втянулась в основание…
— Док, вы заходите, а я его подожду, — произнес Марино.
— Мне нужно с ним поговорить. — Люси торопливо сбежала по ступенькам.
— Буду в доме, — бросила я, натягивая хлопчатобумажные перчатки, словно и не знала никакого Уэсли.
Я вошла в фойе и мгновенно ощутила незримое присутствие Эддингса. Его педантичная натура проявлялась в минималистском стиле обстановки, индейских ковриках и полированных полах, а его душевное тепло — в желтых стенах, увешанных монотипными эстампами. На всем лежал тонкий слой пыли, стертый местами там, где кто-то — вероятно, полицейские — открывал дверцы или выдвигал ящики. Бегония, фикус и цикламен, похоже, оплакивали утрату хозяина, и я невольно огляделась, ища взглядом лейку. Обнаружив ее в прачечной и набрав воды, я начала поливать растения и не услышала, как вошел Бентон.
— Кей? — прозвучал негромкий голос у меня за спиной.
Я обернулась, не успев скрыть не предназначавшуюся ему печаль.
— Что ты делаешь? — Он остановился, наблюдая за мной.
— Разве ты не видишь?
Он промолчал, только пристально смотрел на меня.
— Я знала его. Знала Теда. Не очень хорошо. Но на моей работе к нему все относились с симпатией. Тед несколько раз брал у меня интервью, и я уважала… — Я замолчала, потеряв нить повествования.
За то время, что мы не виделись, Уэсли заметно похудел, черты его лица заострились. Волосы стали совсем седыми, хотя он был лишь немного старше меня. Выглядел он уставшим, но такими же уставшими выглядели едва ли не все мои знакомые. Другое дело, что, расставшись с женой, он не производил впечатления несчастного человека.
— Пит рассказал про ваши машины.
— Просто невероятно, — подтвердила я, продолжая поливать цветы.
— И про детектива тоже. Как его там? Рош, да? Придется поговорить с его шефом.
— Мне это не нужно.
— А я думаю, стоит.
— Я бы не хотела.
— Ладно. — Бентон поднял руки, показывая, что уступает, и оглядел комнату. — Деньги у него определенно водились, и он давно здесь не появлялся.
— Раньше о растениях кто-то заботился, их поливали.
— Как часто?
— Те, что не цветут, нужно поливать по меньшей мере раз в неделю, остальные — каждый день, в зависимости от температуры в комнате.
— Значит, эти не поливали целую неделю?
— Или еще дольше.
Через холл прошли Люси и Марино.
— Хочу проверить кухню, — сказала я, опуская лейку.
— Хорошая мысль.
Кухня была маленькая и выглядела так, словно не обновлялась с шестидесятых. В шкафчиках нашлась старая посуда, десятки консервных банок с тунцом и рыбным супом, коробки с претцелями. Что касается холодильника, то в нем Эддингс держал в основном пиво. Впрочем, меня куда больше заинтересовала бутылка шампанского «Луи Редерер», перевязанная большим красным бантом.
— Нашла что-нибудь? — спросил Уэсли, заглядывая под раковину.
— Не исключено, — ответила я, все еще глядя в холодильник.
— В ресторане такая обойдется долларов в сто пятьдесят, может, в сто двадцать.
— А сколько ему платили?
— Не знаю, но, думаю, не слишком много. — Уэсли выпрямился. — У него запасы крема для обуви и очистителя.
Я повернула бутылку и обнаружила на этикетке наклейку.
— Сто тридцать долларов. Куплена не здесь. По крайней мере, я не знаю в Ричмонде магазина «Уайн мерчант».
— Может, подарок. Тогда понятно, почему бант на бутылке.
— А в столичном округе такой магазин есть?
— Не знаю. Я там вино больше не покупаю.
Я закрыла дверцу холодильника, втайне довольная таким ответом. Когда-то нам это нравилось — выбирать вино и потом пить его вместе, сидя рядышком на диване или лежа в постели.
— Покупал он, судя по всему, немного. Наверно, и не готовил дома.
— По-моему, он и бывал здесь не часто.
Я чувствовала, как Уэсли ходит у меня за спиной, чувствовала его близость, и это было просто невыносимо. Он всегда пользовался легким одеколоном с едва уловимыми нотками корицы и сандалового дерева, и аромат этот неизменно действовал на меня магически. Как сейчас.
— Ты в порядке? — остановившись у двери, спросил он тем голосом, что предназначался только мне и никому другому.
— Нет. — Я захлопнула дверцу шкафчика. — Все это ужасно.
Бентон уже вышел в коридор.
— Надо как следует проверить его финансовое положение, выяснить, где он брал деньги на рестораны и дорогое шампанское.
Бумаги нашлись в кабинете, и полиция их еще не просматривала, потому что официально ни о каком преступлении речь пока не шла. При всех моих подозрениях относительно причины смерти Теда Эддингса и сопутствовавших ей странных обстоятельствах, с точки зрения закона говорить об убийстве мы не имели права.
— В его компьютер кто-нибудь залезал? — поинтересовалась Люси, увидев на письменном столе 486-й «Пентиум».
— Нет, — ответил Марино, перебиравший файлы в зеленом металлическом ящике. — Один наш парень пробовал войти, да не смог.
Люси щелкнула «мышкой», и на экране появилось окошко для пароля.
— О’кей. Пароль у него довольно обычный. Странно только, что в дисководе нет диска. Эй, Пит, твои ребята нашли здесь какие-нибудь диски?
— Да, целую кучу. Вон там, в коробке. — Марино показал взглядом на книжный шкаф, заставленный книгами по истории Гражданской войны и тяжелыми, в кожаных переплетах, томами энциклопедий.
Люси сняла с полки коробку и открыла ее.
— Нет, не то. Это программные диски для «ворд перфект». — Она посмотрела на нас. — Я это к тому, что обычно люди, если работают дома, создают резервные копии.
Работал ли Тед Эддингс дома, мы не знали. Знали лишь, что «АП» предложило ему офис на Четвертой улице.
Чем он занимался дома, стало ясно только после того, как Люси перезагрузила компьютер, поколдовала немного и каким-то образом проникла в программные файлы. Для начала она убрала скринсейвер, после чего начала разбираться в директориях, которые оказались пустыми. У Эддингса не нашлось ни одного рабочего файла.
— Вот дерьмо, — пробормотала Люси. — Либо он совсем не пользовался компьютером, либо тут что-то не то.
— Что-то мне в такое не верится, — сказала я. — Даже если он работал в офисе, компьютер дома держал не просто так.
Пока Марино и Уэсли разбирались с финансовыми отчетами, аккуратно хранившимися в ящике картотечного шкафа, моя племянница продолжала поиски.
— Надеюсь, он не удалил весь подкаталог, — проворчала она, войдя в операционную систему. — Я не могу восстановить его без бэкапа, а вот его, похоже, нет.
Люси пробежала пальцами по клавишам — «восстановить», прочла я.
Словно по волшебству, на экране выскочило название файла killdrug.old, а следом, как только Люси сохранила его, появилось другое. К тому времени, как она закончила — мы втроем наблюдали за ней в совершенном изумлении, — на экране было уже двадцать шесть файлов.
— Вот в чем прелесть ДОС-6, — сказала она, нажимая кнопку «печать».
— Можешь определить, когда их удалили? — спросил Уэсли.
— Время и дата на всех файлах одни и те же, — отозвалась Люси. — Черт. Тридцать первое декабря, от часа ночи до тридцати пяти минут второго. К тому времени он, наверно, уже был мертв.
— Это зависит от того, когда он отправился в Чесапик, — сказала я. — Его лодка оставалась незамеченной примерно до шести утра.
— Между прочим, часы на компьютере поставлены точно, так что время должно быть правильное, — добавила Люси.
— Чтобы уничтожить столько файлов, нужно полчаса? — поинтересовалась я.
— Нет, конечно. Достаточно нескольких минут.
— Тогда тот, кто удалял файлы, должно быть, еще и читал их.
— Обычно так и бывает. Нам нужна бумага для принтера. Минутку, я возьму из факса.
— Кстати, мы можем раздобыть отчет о полученных факсах? — спросила я.
— Конечно.
Люси подала мне список с факс-диагностикой и телефонными номерами, поработать с которым я планировала позже.
Теперь мы, по крайней мере, знали, что примерно в то время, когда Тед Эддингс находился на базе флота, кто-то проник в его квартиру и уничтожил все файлы. В компьютерах этот неизвестный разбирался не очень хорошо, объяснила Люси, потому что человек более опытный уничтожил бы также и подкаталог, после чего восстановление стало бы невозможно.
— Но это же бессмысленно. Репортер не может не позаботиться о сохранности материалов, и легкомысленным Эддингса назвать нельзя, — сказала я и, повернувшись к Марино, спросила: — А что с его ружейным сейфом? Ты нашел там какие-нибудь диски?
Он покачал головой.
— Но это еще не значит, что туда никто не влез.
— В таком случае кому-то нужно было знать коды от сейфа и охранной системы.
— Комбинация одна и та же?
— Да, он использовал дату своего рождения.
— И как ты это узнал?
— От его матери.
— А как насчет ключей? При нем их не нашли, а они должны были быть, ведь он приехал на верфь на машине.
— Рош сказал, что никаких ключей не было, — пожал плечами Марино.
«Странно», — подумала я.
— По-моему, это какие-то заготовки для газетных статей, — подал голос Уэсли, просматривавший выползавшие из принтера листки с распечатанными файлами.
— Опубликованных? — спросила я.
— Некоторые довольно старые. В одной, например, рассказывается о самолете, который врезался в Белый дом. В другой речь идет о самоубийстве Винса Фостера.
— Может, Эддингс просто избавлялся от лишнего? — предположила Люси.
— Ну вот, кое-что есть, — объявил Марино, просматривая выписку с банковского счета. — Десятого декабря на его имя перечислено три тысячи долларов. — Он открыл другой конверт. — То же самое было в ноябре.
Деньги поступили также в октябре и в остальные месяцы года. Судя по обнаруженным документам, без этих весомых сумм Эддингсу было не обойтись. Только платежи по ипотеке составляли тысячу долларов в месяц, а его ежемесячные расходы по карточке достигали порой такой же суммы, и при этом в год он зарабатывал едва ли сорок пять тысяч долларов.
— Вот же дерьмо, — пробормотал Марино. — Получается, что с этими деньгами у него выходило почти восемьдесят тысяч в год. Неплохо.
Уэсли, закончив с принтером, подошел ко мне и протянул листок.
— Некролог на смерть Дуэйна Шапиро. «Вашингтон пост», 16 октября прошлого года.
Короткая заметка всего лишь констатировала, что Шапиро, работавший механиком в автосалоне «Форда» в округе Колумбия, был застрелен поздно вечером по пути из бара домой. О неосионистах в газете не было ни слова.
— Эддингс о них не писал, — сказала я. — О неосионистах писал репортер из «Пост».
— Тогда откуда у него Книга? — спросил Марино. — И почему, черт возьми, она оказалась под кроватью?
— Может, он ее читал и положил под кровать, — пожала плечами я.
— Или не хотел, чтобы ее увидели посторонние, например домработница.
— Здесь у него какие-то заметки. — Люси один за другим открывала файлы и тут же их распечатывала. — Ага, кажется, что-то интересненькое. Черт. — Текст побежал по экрану, «лазерджет» загудел и щелкнул. — Ну и ну. — Она остановилась и, обернувшись, посмотрела на Уэсли. — Здесь про Северную Корею и кое-что про Джоэла Хэнда и неосионистов.
— Что там насчет Северной Кореи? — Уэсли взял листок. Марино, закончив с одним ящиком, перешел к другому.
— Если помните, несколько лет назад неосионисты вроде бы пытались получить оружейный плутоний из одного северокорейского ядерного центра.
— Считается, что Хэнд проявляет большой интерес к атомной энергии и прочим подобным вещам, — вставила я. — Об этом и в Книге есть упоминания.
— Может быть, Эддингс собирал досье на Хэнда? — предположил Уэсли. — Готовил какую-то большую публикацию.
— Но если предположить, что Эддингс сам почистил свой компьютер, то зачем ему было это делать, если работа еще не закончена? И не странно ли, что он занимался этим именно в ту ночь, когда и умер?
— Уничтожение материалов вполне соответствует поведению человека, планировавшего самоубийство, — сказал Уэсли. — У нас ведь нет доказательств того, что он все же не покончил с собой.
— Все верно, — согласилась Люси. — Он не хочет, чтобы после его смерти кто-то увидел, чем он занимался, и удаляет все файлы. А потом устраивает так, чтобы его смерть выглядела случайной. Может быть, для Эддингса было важно, чтобы люди не думали, что он покончил с собой.
— Вполне возможно, — согласился Уэсли. — Не исключено, что он впутался в какую-то историю и уже не мог оттуда выпутаться. Такой вариант позволяет объяснить ежемесячные денежные поступления на его счет. Или, может быть, Эддингс страдал от депрессии или переживал какое-то личное горе, о котором нам ничего не известно.
— Но ведь мы уже предполагали, что уничтожить файлы, забрать диски или распечатки мог кто-то другой, посторонний, — сказала я. — И сделать это он мог уже после смерти Эддингса.
— В таком случае этот другой знал все коды и комбинации. Знал, что Эддингса нет дома. Знал, что он уже не вернется. — Уэсли посмотрел на меня.
— Да, именно так, — кивнула я.
— Что-то уж слишком сложно получается.
— Дело и правда непростое, но могу с полной определенностью сказать, что если Эддингс умер под водой от отравления цианидом, сделать это самостоятельно он не мог. А еще мне хотелось бы знать, почему у него так много оружия. Почему он взял с собой пистолет с защитным покрытием «бердсонг». Почему он зарядил его пулями KTW.
Уэсли посмотрел со своей обычной, так больно задевающей меня сейчас невозмутимостью.
— Сюрвивалистские тенденции его поведения можно рассматривать как индикатор психологической нестабильности.
— Или же он просто боялся, что его убьют, — возразила я.
Мы прошли в комнату, которую можно было бы назвать оружейной. В пирамиде у стены стояли автоматы, а револьверы, пистолеты и боеприпасы хранились в фирменном сейфе «браунинг», который полиция вскрыла утром. Помимо оружия, Тед Эддингс держал здесь дорновый пресс, цифровые весы, обрезной станок, инструмент для перезарядки стреляных гильз и много чего еще. Гильзы и капсюли лежали в ящике стола, порох — в старом ящике армейского образца. Особую слабость он, похоже, питал к лазерным дальномерам и оптическим прицелам.
— Показательно, да? — подала голос Люси, усаживаясь на корточки перед сейфом и открывая пластиковые футляры. — Я бы сказала, он не просто подвинулся, а свихнулся. Можно подумать, что собирался воевать с целой армией.
— Паранойя оправданна, если тебя действительно преследуют, — отреагировала я.
— Лично я начинаю думать, что парень просто чокнутый, — ответил Марино.
Впрочем, меня их теории не интересовали.
— В морге я почувствовала запах цианида, — напомнила я, теряя терпение. — И он не мог вдохнуть газ до погружения, потому что тогда оказался бы в воде уже мертвым.
— Запах цианида почувствовала только ты, — колко заметил Уэсли. — Больше никто. И результатов токсикологического анализа у нас пока нет.
— Хочешь сказать, он все-таки мог утонуть? — Я удивленно взглянула на него.
— Не знаю.
— Я не нашла ничего, что указывало бы на утопление.
— А ты часто находишь какие-то указания на утопление? По-моему, случаи с утоплением считаются едва ли не самыми трудными. Не зря же для помощи в таких делах часто приглашают свидетелей-экспертов из Южной Флориды.
— Я сама начинала работать в Южной Флориде и считаюсь экспертом по утоплениям.
Мы продолжали спорить и на улице, уже около его машины. Я хотела, чтобы Уэсли отвез меня домой и чтобы наша стычка закончилась там. Луна пряталась за тучами, до ближайшего уличного фонаря было далеко, так что лица друг друга мы видели не слишком хорошо.
— Ради бога, Кей, я вовсе не имел в виду, что ты не разбираешься в деле, которым занимаешься.
— А по-моему, именно на это ты и намекал. — Я стояла у левой дверцы, как будто машина принадлежала мне и я собиралась сесть в нее и уехать. — Ты постоянно ко мне придираешься. И вообще, ведешь себя глупо.
— У нас серьезное расследование, человек умер. — Уэсли говорил своим спокойным, ровным тоном. — Сейчас не время обижаться и принимать все на свой счет.
— Вот как? Тогда позволь тебе кое-что сказать. Люди — не автоматы. Они всегда принимают такие вещи на свой счет.
— В том-то все и дело. — Бентон открыл дверцу. — Из-за меня ты на все реагируешь слишком остро, как будто это касается тебя лично. Думаю, это не идет на пользу расследованию. Может, мне и не стоило приезжать сюда сегодня. — Он опустился на сиденье. — Но я подумал, что дело важное, и пытался поступить так, как следовало. Думал, что и ты будешь вести себя благоразумно.
Я обошла машину спереди и села, размышляя о том, почему он не открыл мне дверцу, как всегда делал раньше. Силы вдруг покинули меня, накатила страшная усталость, и я даже испугалась, что вот-вот расплачусь.
— Для меня твое присутствие действительно важно, и ты все сделал правильно. Умер человек, и я считаю, что его не просто убили, но что и он сам оказался замешанным, как мне кажется, в какую-то крупную и довольно мерзкую аферу. Не могу поверить, что он уничтожил свои файлы и не оставил даже резервных копий. Это означало бы, что он знал о том, что умрет.
— Да. И это подразумевало бы самоубийство.
— О котором в данном случае говорить не приходится.
Мы посмотрели друг на друга.
— Мне кажется, что в ночь его смерти в доме кто-то побывал.
— Кто-то, кого он знал.
— Или кто-то, кто знал того, у кого есть доступ в дом. Например, коллега или близкий друг. Или кто-то еще. Не будем забывать, что ключей у Эддингса не оказалось.
— Ты полагаешь, что это имеет отношение к неосионистам. — Бентон наконец начал оттаивать.
— Да, боюсь, что именно так. И кто-то предупреждает, чтобы я не копала слишком глубоко.
— И это указывает на причастность к делу чесапикской полиции.
— Может быть, не всей полиции, а одного только детектива Роша.
— Судя по твоему рассказу, он имеет ко всему происходящему лишь косвенное отношение, а его интерес к тебе, как я подозреваю, — это вопрос отдельный.
— Его единственный интерес — запугать меня и заставить отступить. Поэтому, как мне представляется, и к случившемуся он имеет самое непосредственное отношение.
Некоторое время Уэсли молча смотрел перед собой в ветровое стекло, и я позволила себе, улучив момент, взглянуть на него.
— Кей, — он повернулся ко мне, — доктор Мант не говорил, что ему угрожали?
— Мне — нет, не говорил. Да я и не уверена, что сказал бы. Особенно если боялся.
— Боялся чего? Мне трудно представить, что он мог чего-то бояться. — Бентон повернул ключ и медленно выехал на улицу. — Если Эддингс был связан с неосионистами, то как это могло отразиться на докторе Манте?
Ответа не нашлось, и я промолчала.
— А ты не думаешь, что твой британский коллега просто-напросто сбежал из города? Ты точно знаешь, что его мать умерла?
Я задумалась, вспомнив, что перед Рождеством, без объяснений, ушел с работы начальник морга. А за ним вдруг последовал доктор Мант.
— Знаю только то, что он сам мне сказал, и у меня нет причин подозревать его во лжи.
— Когда возвращается твоя другая заместительница, та, что в декрете?
— Не скоро. Она только-только родила.
— Да, это подделать трудно.
Мы свернули на Малверн. Дождь бросил в стекло россыпь мелких капель. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не произнести слова, которые буквально вырывались из меня. Когда мы выехали на Кэрри-стрит, моя нерешительность уже перешла в отчаяние. Я хотела сказать Уэсли, что мы приняли верное решение, но точка в отношениях — это одно, а чувства — совсем другое, и с ними покончить не так просто. Я хотела спросить о Конни, его жене. Хотела пригласить его домой, как бывало раньше, и прямо спросить его: почему он больше мне не звонит? Уходящая вниз, к реке, Олд-Локке-лейн уже погрузилась в темноту, и мы ехали очень медленно.
— Возвращаешься сегодня в Фредериксберг? — спросила я.
Он помолчал, потом ответил:
— Мы с Конни разводимся.
Я удержалась от комментариев.
— История длинная, и разбираться в ней придется, наверно, еще долго. Слава богу, дети уже выросли. — Он опустил стекло, и охранник, узнав меня, махнул рукой — проезжайте.
«БМВ» с шумом покатился по пустынной, мокрой улице.
— Можно сказать, получил по заслугам. Конни едва ли не год встречается с другим, а я и не знал. Хорош профайлер, да?
— Кто он?
— Подрядчик во Фредериксберге, выполнял какую-то работу по дому.
— Она знает про нас? — Конни всегда мне нравилась, и я понимала, что, узнав правду, она возненавидит меня.
Машина свернула на подъездную дорожку, и Бентон ответил лишь после того, как припарковался у входной двери.
— Не знаю. — Он тяжело вздохнул и посмотрел на свои сжавшие руль руки. — Скорее всего, какие-то слухи до нее доходили, но Конни на слухи внимания не обращает. Знает, что мы много времени проводим вместе, ездим по делам и все такое. Думаю, она считает, что у нас чисто деловые отношения.
— Мне из-за всего этого ужасно неприятно.
Бентон снова промолчал.
— Живешь в доме? — спросила я.
— Она сама решила уехать. Перебралась в квартиру, где они с Дугом могут спокойно встречаться. Это подрядчика Дугом зовут. — Он хмуро смотрел в стекло, и я, не выдержав, повернулась и взяла его руку.
— Послушай, я хочу и готова помочь, чем только могу. Но ты сам должен сказать, что мне нужно сделать.
Бентон взглянул на меня, и в какой-то миг в его глазах блеснули слезы. Я подумала, что это слезы по Конни. Он все еще любил ее, и мне, хотя я и понимала все, видеть проявление этих его чувств не хотелось.
— Я не многое могу себе позволить. — Он откашлялся. — Особенно сейчас. Да и в следующем году тоже. Этот парень, с которым она, любит деньги и знает, что у меня кое-что есть… ну, то, что досталось по наследству. Не хочу остаться с пустыми карманами.
— Но ведь Конни сама ушла от тебя. Как ты можешь все потерять?
— Все сложно. Мне приходится быть очень осторожным. Я хочу, чтобы дети не потеряли ко мне уважения. — Он посмотрел на меня и убрал руку. — Ты знаешь, что я чувствую. Пожалуйста, постарайся оставить все как есть.
— Ты знал о ней в декабре, когда мы решили прекратить…
Он перебил меня:
— Да, знал.
— Понятно, — чуть слышно выдавила я. — Мог бы тогда же и сказать. Мне было бы легче.
— Легче бы не было.
— Спокойной ночи, Бентон. — Я вышла из машины и направилась к дому. Я даже не обернулась, чтобы посмотреть ему вслед.
Люси играла Мелиссу Этеридж, и я обрадовалась, что племянница со мной и что в доме музыка. О Бентоне я приказала себе не думать, как будто для этого нужно было всего лишь перейти в другую комнату и запереть дверь на ключ.
Люси, кивнув мне, прошла на кухню. Я сняла пальто и бросила на стол сумочку.
— Все в порядке? — Она плечом толкнула дверцу холодильника и, захватив яйца, отошла к раковине.
— Вообще-то все погано.
— Тебе надо поесть, и — на твое счастье — готовлю сегодня я.
— Люси… — Я прислонилась к стойке. — Если кто-то пытается выдать смерть Эддингса за самоубийство или несчастный случай, тогда все последующие угрозы и интриги вокруг офиса в Норфолке приобретают смысл. Но зачем нужно было угрожать кому-то из моих подчиненных раньше? У тебя способности к дедукции — скажи мне.
Она уже положила в микроволновку багет и теперь взбивала яичные белки. Ее стойкая приверженность диете действовала на меня угнетающе, и я никак не могла понять, как ей удается продержаться так долго.
— Прежде всего, ты не можешь утверждать, что кому-либо из них угрожали в прошлом, — сухо, деловым тоном ответила Люси.
— Да, не могу. По крайней мере, сейчас. — Я начала готовить кофе по-венски. — Я очень хочу расставить все по своим местам. Ищу мотив и ничего не нахожу. Кстати, почему бы тебе не добавить сюда луку, петрушки и молотого перца? Да и щепотка соли не повредила бы.
— Хочешь, я тебе такую сделаю? — спросила она, продолжая работать венчиком.
— Мне пока не хочется. Может, съем попозже немного супа.
Она посмотрела на меня.
— Мне очень жаль, что все так погано.
Я знала, она имеет в виду Уэсли, а она знала, что я не буду о нем говорить.
— Мать Эддингса живет неподалеку. Пожалуй, с ней стоит поговорить.
— Сегодня? Вот так, ни с того ни с сего?
— Может быть, она и хочет поговорить о нем именно сегодня, вот так, ни с того ни с сего. Ей лишь сообщили о смерти сына, и ничего больше.
— Да, — проворчала Люси. — С Новым годом.
