Глава 20
В понедельник утром я не видела Данкерли. Он проводил встречи, первый день недели выдался напряженный. Под вечер я вздохнула с облегчением, опасения отступили. Видит бог, Данкерли и без того умел превратить мою жизнь в ад, только не хватало вложить ему в руки лишнее оружие. Собрание коллектива у нас всегда проходило по вторникам. Обычно босс нацеливался на одного из нас, кого считал отстающим, и давал ему дрозда. Вторника мы всегда ждали со страхом.
Однако на этот раз все пошло по-другому. Босс оглядел помещение, проверяя, все ли на месте. Я почувствовала, как его взгляд прилип ко мне, — так ощущаешь на себе чужое прикосновение в вагоне метро. Но унижать он никого не стал, ни других, ни меня. Сидел тихо, что-то записывал, лицо и лысина порозовели и блестели от пота. Уточнил последние данные по объемам продаж и доходам, а как только с этим разобрались, отпустил нас и сам скрылся.
— Что за черт? Что с ним такое? — удивился Алан.
Мы праздновали первое спокойное собрание с момента вступления Данкерли в должность, пили кофе и со всех сторон обсуждали, что же нашло на шефа. Меня преследовало опасение, что это как-то связано с нашей встречей в клубе, но я, понятное дело, молчала.
На работе Данкерли стал меня избегать, и я потихоньку успокаивалась. Возможно, он тоже смущен, боится, как бы я не рассказала всем, что он ходит по стриптиз-клубам. Впервые за долгое время вернулось удовольствие от дневной работы — теперь, когда на меня перестали постоянно давить. Но в следующий выходной в «Баркли» и этому пришел конец.
Он явился рано, один, без приятелей. Занял столик прямо перед основной сценой и таращился на нее в радостном предвкушении, точно ребенок, впервые попавший в цирк.
Я любовалась его уродской физиономией через приоткрытую дверь гримерной.
Теперь у меня уже не оставалось сомнений в том, ради чего он явился, но деваться мне было некуда.
Он неотрывно следил за каждым моим танцем. Не сдвигался с места, кроме как в перерывах между моими выступлениями. Я выкладывалась на всю катушку, потому что я всегда так делала, но под его взглядом стала неуклюжей. Во втором танце я соскользнула с шеста и едва удержалась на ногах. Он засмеялся. Этот гад засмеялся в голос.
Гнев во мне вспыхнул огнем, и все остальные танцы я отработала безукоризненно, темпераментно. Показала ему, что почем.
Я догадывалась, что ему понадобится еще и приватный танец, и не удивилась, когда Хелена заглянула в гримерную и окликнула меня. У меня оставалось еще два выхода.
— У тебя клиент, — сказала она.
— Я так и думала.
— Дело в том, что он требует приватного танца с шестом бесплатно. Я сказала ему, что ничего не выйдет, но он велел спросить тебя. Знакомый?
— Да. Идиот гребаный!
— Я так понимаю, ты не собираешься танцевать для него?
Я ответила ей выразительным взглядом.
— Он тебе досаждает?
— Есть чуток. Сидит в первом ряду и действует на нервы, по правде говоря.
— Ясно, — сказала она и вышла из комнаты.
Когда я вернулась в зал, его уже не было.
Закончив выступление, я поговорила с Хеленой. Оказывается, его выставили. Больше его в клуб не пустят, пообещала она.
Я чуть не бросилась ей на шею.
Вторую половину дня я занималась разными делами, стараясь отвлечься от мысли о следах в иле, прямо под иллюминатором, но эта мысль никак не покидала меня. Кто-то побывал тут, когда начался отлив, — ранним утром, пока я еще спала.
Каюта после работы наждаком была покрыта мелкой пылью-, так что пришлось вытирать все поверхности влажной тряпкой. Работая, я поглядывала в иллюминатор, словно опасалась увидеть за ним чье-то лицо. Наконец стемнело, и, кроме пустого черного круга, я уже не различала ничего.
Закончив в каюте уборку, я прополоскала тряпку и оставила ее сохнуть. Час был не поздний, однако я совершенно вымоталась и, отправившись в постель, провалилась в беспокойный сон, а прилив тем временем прибывал, размывая следы под иллюминатором, пока они вовсе не исчезли, словно их никогда и не бывало.
Всю неделю после того, как его выставили из «Баркли», Ян Данкерли избегал меня. Я уже надеялась, что пронесло, что охранники, выводя его силой из клуба, вложили ему в голову каплю ума.
Разумеется, я ошибалась.
Наступила пятница. С тех пор как я начала танцевать, я редко участвовала в завершавших неделю корпоративных попойках, но большинство коллег регулярно отправлялись в паб надираться за счет фирмы, а дальше — либо по домам лечить похмелье, либо продолжать пить, но уже за свой счет.
Данкерли не часто присоединялся к нам. Кому-то из начальства он объяснял, что считает правильным оставлять иногда команду повеселиться без него, это развивает в сотрудниках чувство независимости. Чушь собачья. Просто он знал, как мы его «любим», и за пределами офиса кто-нибудь вполне мог ему врезать, особенно после бутылки-другой. Но на этот раз, явившись около восьми в «Разбойник», я застала там босса с бокалом красного. Я засиделась допоздна, распределяя мероприятия на будущую неделю. Я часто это делала по пятницам, чтобы подвести итоги своей дневной работы и переключиться на «Баркли».
Я заметила, что он уже слегка пьян, жирная лысина блестела в свете ламп, освещавших барную стойку. Мне бы развернуться и задать стрекача, но я устала и уже несколько часов предвкушала свой стаканчик вина.
— Дженевьева! — произнес он, изгибая руку дугой так, будто ожидал, что я нырну в его потную подмышку и прижмусь к нему.
— Ян, — ответила я, — по какому случаю?
Он хотел рассмеяться, но только фыркнул, от чего стал совсем уж похож на пьяного идиота.
— Подумал, стоит выпить с командой, — ответил он во всеуслышание, а затем драматическим шепотом, только для меня: — Потом, может, еще куда-нибудь наведаюсь. Что порекомендуешь?
— Порекомендую идти домой, — сказала я.
Данкерли бросил на меня злобный взгляд. Да уж, я дала маху.
— Извини, — с трудом выдавила я улыбку. — День был трудный.
Я взяла стакан бургундского, отхлебнула глоток. Один стакан, приказала я себе. Один — и вон отсюда. Я попыталась отвлечься разговором с коллегами, но все таращились поверх моего плеча на Данкерли, словно опасались, как бы он не взорвался.
— Странно он себя ведет, — сказал Гэвин. — Как будто возбужден или что.
Я рассмеялась: Гэвин точно уловил суть. Никому из коллег я пока еще не рассказывала о «Баркли». И вряд ли кто-нибудь с ходу поверит мне, вздумай я рассказать.
За пару минут я прикончила стакан и попрощалась с Гэвином:
— Я пошла.
— Что? Нет, еще рано.
Я подмигнула ему:
— У меня свидание! Серьезное! — Ничем иным он бы не удовлетворился.
— Правда? С кем?
— Расскажу в понедельник, — посулила я в расчете, что за выходные потребляемое Гэвином спиртное отшибет у него воспоминания о нашем разговоре.
На том я поцеловала его в щеку и двинулась к двери.
Данкерли пошел за мной. Я этого не замечала, пока не спустилась в метро, и вдруг он напер на меня сзади в толпе, спешившей на Окружную линию. Час пик еще не закончился, я ушла из бара рано.
— Куда торопишься? — заговорил он мне прямо в ухо, обдавая винными парами и запахом кукурузных снеков с сыром.
— Домой, — ответила я. — Ты-то почему не в баре, Ян? Все удивятся, куда ты ушел.
Даже посреди людской толпы я чувствовала исходившую от него угрозу и вынуждена была разговаривать с ним любезно, хотя готова была столкнуть его на рельсы.
— Ты сегодня выступаешь? — спросил он, разом покончив с вопросом, узнал ли он меня.
— Нет, — солгала я.
— Жаль, — сказал он. — Я собирался снова попросить тебя насчет приватного танца.
Женщина, стоявшая рядом с нами на платформе, окинула нас быстрым взглядом и уткнулась в рекламу кофе на дальней стене.
— Тебя вряд ли впустят туда, Ян.
Голос его повысился на полтона:
— И кому я этим обязан? Сука наглая!
— Что ты сказал?
— Сказал, что ты наглая сука! — Последние два слова он выкрикнул во весь голос.
Люди на платформе то оглядывались, то делали вид, будто смотрят в другую сторону, однако вмешиваться, разумеется, никто не стал. Он мог полезть мне под юбку, и никто не сдвинулся бы с места.
Нас обдало порывом ветра из туннеля. Я развернулась и пошла прочь, но он (я к этому была готова) поплелся за мной. Пришлось расталкивать пассажиров, пытавшихся влезть в набитую электричку.
— Куда пошла, бля! — орал он мне поверх людских голов.
Я не отвечала. Я решила вернуться домой на такси. Туда-то он за мной увязаться не сможет. Мне представилось, каково это будет, оказаться с ним в поезде, почувствовать, как в мою задницу упрется его жалкий набухший член.
«Лучше умереть, — твердила я про себя. — Лучше умереть».
Однако у выхода из метро ни одного такси не обнаружилось. Начинался дождь, и прохожие спешили мимо, не обращая внимания на засранца, который, стоя вплотную ко мне, орал что-то про суку самовлюбленную.
— Тебя давно пора проучить! — блеял он.
— Оставь меня в покое, — сказала я. — Правда, Ян, ступай-ка обратно в паб. Это уже ни в какие ворота не лезет.
Мои увещевания не помогли, скорее еще больше его обозлили.
— Слушай, — заявил он. — Ты подрабатываешь на стороне. Этого достаточно, чтобы тебя уволить. Я мог бы сообщить кому следует.
— Мог бы, мог бы. А как ты объяснишь, откуда тебе это стало известно?
Это озадачило его, но он сразу же оправился:
— Никаких объяснений не потребуется. Если спросят, скажу, что получил информацию.
— На основании слухов сотрудника уволить нельзя. И знаешь что? Мне по-любому наплевать. Расскажешь кому-нибудь, где я работаю, — жизни рад не будешь, ясно? Твоя жена знает, где ты провел вечер? Думаешь, она развеселится, узнав об этом?
Я здорово обозлилась и уже почти кричала, и вот тут люди начали оборачиваться. К счастью, как раз в этот момент показалось такси с горящим огоньком, и я замахала руками и даже выскочила на проезжую часть, чтобы вынудить его остановиться. Я запрыгнула на пассажирское сиденье и попросила водителя ехать быстрее, просто вперед, но, пожалуйста, побыстрее. Данкерли ухватился за ручку дверцы, но водитель нажал на газ, и ему пришлось разжать руку.
В такси я заплакала. Он напугал меня, этот подонок: окажись мы в безлюдном месте, на что бы он решился? Пустил бы в ход силу? Заломал бы меня?
— Ты как, лапонька? — посочувствовал таксист.
— Все нормально, — всхлипывала я. — Спасибо.
Он доставил меня домой. Пришлось отдать ему тридцать фунтов из моих сбережений. Денег у меня к тому времени было много, но то обстоятельство, что пришлось запустить руку в лодочный фонд, привело меня в ярость.
К тому же я понимала, что мне еще предстоит столкнуться с Данкерли. Лучше не станет, будет только хуже. Он сумеет отравить мне каждый рабочий день, и так до тех пор, пока я сама не уволюсь. Денег все еще не хватало. Требовалось заработать достаточно, чтобы уволиться, и поскорее.
Я резко очнулась, сердце колотилось, а отчего — я сама толком не понимала.
Сев в постели, я отодвинулась к краю, подальше от светового люка, хотя за ним было темно, сплошь серые тучи. Рано еще просыпаться.
Что-то меня разбудило, но что? Я напрягала слух, но, кроме тихого покачивания лодки, кроме шума воды, не слышала ничего. Разве что вдали какой-то звук — автомобиль, вероятно?
И вдруг — прямо над головой. На крыше каюты. Я замерла, вслушиваясь изо всех сил, сердце колотилось в панике. Оба мобильных телефона — и мой, и Дилана — остались в столовой. Толку-то от них там. А если мне понадобится позвонить? Завтра прихвачу их с собой в постель…
В прямоугольнике люка на фоне серого неба проступил силуэт человека.
Я резко втянула в себя воздух и отползла еще дальше в угол. Отсюда мне был виден только черный абрис в сером поле. Он двигался, пытался заглянуть в спальную каюту. Послышался голос, недостаточно внятный, чтобы разобрать слова, на палубе раздались шаги. Мгновение — и в дверях каюты возникла чья-то фигура.
Я хотела крикнуть, но было уже поздно. Он увидел меня в моем углу, подскочил, схватил подушку и зажал ею мне рот. Так резко, что я врезалась головой в стену позади кровати, из глаз посыпались искры. В следующее мгновение я уже брыкалась и извивалась, отбиваясь изо всех сил.
— Прекрати! — прошипел он. — Сейчас же перестань, сука тупая!
Я забилась еще сильнее, и он сжал пальцами мне шею, давил, пока я не перестала дышать. Тут-то я перепугалась по-настоящему.
— Ты перестанешь дергаться, наконец?
Ответить я не могла — слишком крепко он пережал мне глотку, — так что попыталась кивнуть в надежде, что он заметит это движение в темноте. В каюту вошел еще один человек.
— Что ты делаешь, на хрен?
— Да она как начала брыкаться, — шепотом пояснил первый.
Он убрал руку с моей шеи, и я, захлебываясь, втянула воздух в измученные легкие.
Нападавший толчком перевернул меня лицом вниз, они вместе ухватили меня за руки и чем-то скрепили запястья, пластиковые кольца впились мне в руки.
— Дженевьева, — заговорил второй, — попытайся объяснить, что тут происходит.
— Что? О чем вы? — громко завыла я. Они-то шептались, но я не собиралась приглушать голос на собственной лодке.
Он за волосы приподнял мою голову и с такой силой опустил ее на подушку, что я прикусила губу. Рот наполнился кровью. Я сплюнула.
— Не упрямься, хуже будет. Расскажи, что ты затеяла, и покончим с этим, или я запру тебя тут и сам обыщу лодку. Что предпочтешь?
— Отвали, — сказала я. — Мой парень вернется после работы. Вот-вот подъедет.
Он рассмеялся:
— Ага, как же. Твой парень — это мистер Карлинг? Нынче он побудет дома с миссис Карлинг. Сюда-то он верняк не заедет. С тобой животики надорвешь, Дженевьева.
Порыв ветра я ощутила за миг до того, как его кулак врезался мне в голову, сбоку, за ухом, — один раз, второй. Голова закружилась, меня чуть было не стошнило.
— Хватит дурить! Поняла?
Жужжание, звон, я не сразу сообразила откуда, потом дошло: изнутри моей головы.
— Не знаю, — пробормотала я. Рыдания и подушка заглушали мои слова. — Не знаю, о чем вы.
На баржу поднялись еще люди. Расшвыривали все подряд в камбузе.
Голос второго человека, того, который помешал первому задушить меня, я узнала. Это был Никс, Робби Никс, один из людей Фица.
— Никс? — позвала я.
На миг в каюте повисла тишина, прерываемая только грохотом в салоне и на камбузе.
— Заткнешься ты, шлюха гребаная! — прошипел он наконец.
Удар — петарда взорвалась у меня в голове, и каюта со всеми, кто был в ней, исчезла.
