Помни об этом, женщина
Он проснулся в своем номере (что само по себе было уже неплохо) с мыслью, что понятия не имеет, как туда попал. Он лежал на своей кровати – одетый, зажав руки между коленями. Рядом с ним валялся пакет, набитый книгами. Было семь часов, и по лучам света, проникавшим через не зашторенное окно, он догадался, что на улице утро, а не вечер. Итак, пока все очень неплохо. Плохо то, что голова раскалывается от боли, – ужасно, когда открываешь глаза, и невыносимо, когда закрываешь. Стоит закрыть глаза, все вокруг начинает бешено вращаться. С открытыми глазами взмываешь куда-то в заоблачное поднебесье.
Он застонал, пытаясь отлепить распухший язык от нёба. Шатаясь, дотащился до раковины и ополоснул лицо холодной водой, потом, набрав пригоршню, сделал пару жадных глотков. У воды был сладковатый привкус хлора. Он старался не думать о почках… О семи парах почек. Опустился на колени над унитазом. Его вырвало. Прямо в эту чертову огромную белую телефонную трубку. Так… Сколько он выпил? Семь стаканов бренди, шесть стаканов рома… дальше он потерял счет. Выдавил дюймовую полоску зубной пасты на щетку и тщательно вычистил зубы и десны. Только тогда он осмелился взглянуть на собственное отражение в зеркале.
Голова болела не только с похмелья. Была еще боль душевная; оттого, что его ограбили. Он потерял двадцать фунтов, а может, и все тридцать. Но бог с ними, с деньгами; было задето его самолюбие, а это гораздо больней. Он хорошо запомнил двоих из этой банды, а еще лучше главаря. Сегодня утром он обратится в местное отделение полиции. Все ясно как божий день: найти и уничтожить. Кого он пытается обмануть, в конце концов? Да они скорее будут защищать собственных ублюдков, нежели помогать чужаку с северных окраин. Наш человек с северной окраины. Джокленд. Джок. Но оставить все, как есть, позволить им уйти – невозможно. Какого черта…
Он потер нижнюю челюсть. Болела, зараза, хотя на вид все было не так уж плохо. На щеке был синяк горчичного цвета, а на подбородке – длинная царапина. Хорошо, что кроссовки сейчас в моде. В начале семидесятых на нем были бы ботинки с металлическими подковами, и тогда Ребус так легко бы не отделался.
У него заканчивалась чистая одежда. Сегодня ему придется либо подкупить что-нибудь из тряпок, либо искать прачечную. Он приехал в Лондон, намереваясь провести здесь два-три дня, не более. Он думал, что, как только местные ребята поймут, что от него мало толку, он уедет домой. Но он по-прежнему торчит в столице, предлагая им новые идеи, пытаясь быть полезным; тем временем его избивают, он превращается в образцового отца, заводит роман с преподавателем психологии.
Он подумал о Лизе, о том, как вела себя секретарша в университетском колледже. Что-то тут было не так. Лиза спала таким крепким сном, сном праведницы. Что это за запах у него в номере? Запах горячего жира, тостов и кофе. Завтрак. Внизу кто-то готовит завтрак, потея у раскаленных сковородок, разбивая яйца над пухлыми сосисками и кусками розовато-серого бекона. Стоило ему подумать о завтраке, как его желудок свело судорогой. Он был голоден, но от одной мысли о жареной пище его начало мутить. Во рту сразу же появился дурной привкус.
Когда он ел в последний раз? Один сэндвич по пути к Лизе. Два пакетика картофельных чипсов в «Боевом петухе». Господи, как есть хочется! Он быстро оделся, соображая, что нужно купить – рубашку, трусы, носки, – и устремился в столовую, сжимая в кулаке три таблетки парацетамола. Пригоршню дурилок.
Его не очень-то хотели обслуживать, но когда он сказал, что будет только хлопья и сок, официантка (каждый день новое лицо) сжалилась над ним и усадила за столик, накрытый на одного.
Он съел два пакетика хлопьев. Ухлопал хлопья. Мрачно улыбнулся и прошествовал к центральному столу, чтобы налить себе еще сока. И побольше. У сока был странный искусственный запах и еще более странный вкус. Но по крайней мере он был холодный, жидкий и с витамином С, который, как известно, снимает головную боль. Официантка принесла ему две свежие газеты. Ни в одной не было ничего заслуживающего внимания. Флайт еще не воспользовался его идеей насчет детального описания преступника. Может, он рассказал обо всем Кэт Фаррадэй, а она не дает делу ход, потому что имеет на него зуб? Все-таки его выходка здорово разозлила ее, не так ли? Может, на этот раз она решила поступить по-своему, чтобы показать ему, кто в доме хозяин. Ну и черт с ней. Если на то пошло, он не видел, чтобы хоть кто-то предложил что-нибудь лучше, высказал хотя бы одну идею. Никто не хочет совершить ошибку; они предпочитают сидеть сложа руки и ничего не делать. Господь всемогущий.
Когда первый утренний посетитель заказал яичницу с беконом и помидорами, Ребус допил апельсиновый сок и поспешно покинул столовую.
Придя в Отдел убийств, он сел за пишущую машинку и принялся печатать детальное описание членов банды. Он и в лучшие времена не отличался способностями к машинописи, но сегодня все еще усугублялось похмельным синдромом и своенравием пишущей машинки. Он никак не мог установить нужный интервал, и табулятор, похоже, не работал, и всякий раз, когда он нажимал не на ту клавишу, машинка начинала противно пищать.
– Иди ты к черту, – ругался он, пытаясь в очередной раз установить нужный интервал.
Наконец детальное описание было готово. Откровенно говоря, оно было похоже на сочинение шестиклассника, но это все же лучше, чем ничего. Он понес отпечатанные листки к себе в кабинет. На его столе лежала записка от Флайта:
«Джон, куда ты опять исчез? Я просмотрел сводки о пропавших без вести. Есть данные о том, что за последние сорок восемь часов в северной части города пропало пять женщин. Если два случая еще можно как-то объяснить, то остальные три более серьезны. Может, ты и прав, аппетит Оборотня растет. От статей в газетах пока никакого толку. Увидимся, когда кончишь трахать свою профессоршу».
Внизу стояла подпись: «Дж. Ф.». Интересно, как Флайт догадался о том, где он был вчера днем? Наивная догадка или хитроумный расчет? Ладно, не имеет значения. Гораздо более важно то, что пропало пять женщин. Если его подозрения оправдываются, то Оборотень начинает терять самоконтроль, а это значит, что он скоро совершит ошибку. Нужно лишь еще немного его раззадорить. Рассказ Джен Кроуфорд в данном случае может послужить неплохой приманкой. Нужно поговорить об этом с Флайтом – и с Фаррадэй. Они должны понять, что медлить больше нельзя. Три без вести пропавшие женщины. Значит, число жертв возросло до семи человек. Семь убийств. Никто не знает, когда закончится этот кошмар. Он снова почесал голову. Похмельный синдром возвращался с неизбежной стремительностью, чтобы нанести второй удар.
– Джон?
Она стояла в дверях с расширенными глазами, дрожа как в лихорадке.
– Лиза? – Он медленно поднялся на ноги. – Лиза, что случилось? Что?
Она рванулась навстречу ему. В ее глазах блестели слезы, а волосы слиплись от пота.
– Слава богу, – проговорила она, прижимаясь к нему, – я думала, я никогда… Я не знала, что делать, куда идти. В отеле сказали, что ты уже ушел. Сержант внизу разрешил мне подняться. Узнал по фотографии в газетах. Моей фотографии… – И тут она громко, отчаянно разрыдалась. Ребус оглаживал ее по спине, успокаивая, пытаясь понять, что же все-таки произошло.
– Лиза, – прошептал он, – расскажи мне обо всем. – Он усадил ее на стул, не прекращая легонько поглаживать ей шею, влажную от пота.
Она втянула на колени сумку, открыла ее и, достав из одного из трех отделений небольшой конверт, молча протянула Ребусу.
– Что это? – спросил он.
– Я получила это сегодня утром, – ответила она. – Пришло на мое имя, на мой адрес.
Ребус внимательно изучил отпечатанное на машинке имя и адрес, марку и штемпель: Лондон ЕС4. Судя по штемпелю, письмо было отправлено вчера утром.
– Он знает, где я живу, Джон. Когда я распечатала письмо сегодня утром, то чуть не умерла от страха. Я выскочила из квартиры, но все это время меня не покидала мысль, что наверняка он следит за мной… – Ее глаза снова начали наполняться слезами, и она запрокинула голову, чтобы удержать их. Сунула руку в сумку и вытащила оттуда пачку бумажных салфеток, чтобы вытереть нос. Ребус молчал. – Он грозится убить меня, – объяснила она.
– Убить?
Она кивнула.
– Он? Кто он? Там об этом сказано?
– О да, и очень четко. Это от Оборотня, Джон. Он говорит, что я буду следующей.
Это была сверхурочная работа, но когда в лаборатории узнали об обстоятельствах, то были рады помочь. Ребус стоял, глубоко засунув руки в карманы, и наблюдал за работой криминалистов. В кармане что-то хрустело. Листки с описанием членов банды: он скомкал их и спрятал до лучших времен. Сейчас у него были дела поважнее.
Ее рассказ был предельно короток и откровенен. Она была напугана до смерти этим письмом, а еще больше тем фактом, что Оборотню известен ее адрес. Попыталась связаться с Ребусом, но не сумела и ударилась в панику, убежала из квартиры, отдавая себе отчет в том, что он может следить за ней, готовый в любой момент нанести удар. К сожалению, как ему объяснили в лаборатории, по пути сюда Лиза нервно сжимала письмо в руке, уничтожив отпечатки пальцев или другие следы, которые могли остаться на конверте; но они тем не менее попытаются сделать все, что от них зависит.
Если письмо и вправду от Оборотня, а не от какого-нибудь чокнутого извращенца, то на конверте и на самом письме должны остаться важные следы: слюна (чтобы приклеить марку и заклеить конверт), волокна, отпечатки пальцев. Наверняка это можно определить. Существуют и другие возможности: можно попытаться определить тип пишущей машинки. Есть ли какие-нибудь особенности письма или опечатки, которые могут послужить ключом к разгадке? А почтовый штемпель? Он запросто может оказаться фальшивым. В прошлом Оборотню здорово удавалось дурить им голову.
Исследования требуют времени. Лаборатория работает эффективно, но с химическими анализами ни в коем случае нельзя торопиться. Лиза тоже пришла в лабораторию, вместе с Джорджем Флайтом. Сейчас они были на другом конце здания – пили чай и обсуждали детали происшествия в четвертый или пятый раз. Ребус с ними не пошел; ему нравилось наблюдать криминалистов за работой. По его мнению, отслеживать весь процесс – долг настоящего сыщика. К тому же его успокаивало зрелище кропотливой, сложной, трудоемкой работы. А ему было просто необходимо успокоиться.
Его план сработал. Он задел Оборотня за живое и тем самым побудил его к действию. Но он должен был понимать, какой опасности подвергает Лизу; в конце концов, ее фото было напечатано во всех газетах, равно как и ее имя. Газетчики даже назвали ее полицейским-психологом – по ошибке, разумеется, – но это написали те же самые люди, которые, в соответствии с ранее намеченным планом, бросали язвительные намеки, что Оборотень может оказаться голубым или транссексуалом. Лиза Фрейзер стала личным врагом Оборотня, и повинен в этом он, Джон Ребус. Глупо, Джон, как же это глупо. Что, если он действительно ее выследил? Значит, теперь он может… Нет, нет, нет, об этом лучше не думать.
Если ее имя и появилось газетах, то адрес, безусловно, нет. Так как же ему удалось узнать ее адрес? Настоящая загадка.
Страшная загадка.
Начнем с того, что ее фамилия не внесена в телефонную книгу. Но, как известно, это не преграда для того, кто обладает соответствующими полномочиями; например, для офицера полиции. Господи! Неужели он серьезно подозревает другого офицера полиции? Ведь проще подозревать преподавателей и студентов университетского колледжа, других психологов – тех, кто хорошо знает Лизу. А также людей, которым не составит труда узнать адрес, располагая именем: чиновников, служащих муниципалитета, налоговой инспекции, членов департамента электроснабжения, почтальонов, соседей, работников многочисленных компьютерных фирм и рекламных агентств, сотрудников публичной библиотеки. Итак, с кого начать?
– Вот, инспектор. – Один из ассистентов протягивал ему фотокопию письма.
– Спасибо, – сказал Ребус.
– Сейчас мы сканируем оригинал: вдруг удастся выявить что-нибудь интересное. Мы сразу же дадим вам знать.
– Хорошо. А как насчет конверта?
– Анализ слюны займет некоторое время. Часа через два у нас появятся какие-то результаты. Там была еще фотография, но копия с нее получится плохая. Мы выяснили, из какой газеты она была вырезана и что вырезали ее достаточно острыми ножницами – очень маленькими, вроде маникюрных, судя по длине надрезов.
Ребус кивал, уставясь на копию письма.
– Еще раз спасибо, – сказал он.
– Никаких проблем.
Никаких проблем? Это неверно; проблем выше крыши. Он пробежал глазами письмо. Буквы были ровными и четкими; очевидно, машинка была новой, современной модели; что-то вроде той, на которой он печатал сегодня утром. А что касается содержания письма…
Я НЕ ГОМОСЕКСУЛИСТ, УСЕКЛА? ОБОРОТНЯ УЗНАЮТ ПО ТОМУ, ЧТО ОН ДЕЛАЕТ. А СДЕЛАЕТ ОН ВОТ ЧТО: УБЬЕТ ТЕБЯ. НЕ БОЙСЯ, БОЛЬНО НЕ БУДЕТ. ОБОРОТЕНЬ НЕ ПРИЧИНЯЕТ БОЛИ; ПРОСТО ДЕЛАЕТ ТО, ЧТО ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ. ПОМНИ ОБ ЭТОМ, ЖЕНЧИНА, ОБОРОТЕНЬ ЗНАЕТ ТЕБЯ, ГДЕ ТЫ ЖИВЕШЬ, КАК ТЫ ВЫГЛЯДИШЬ. ПРОСТО СКАЖИ ПРАВДУ, И С ТОБОЙ НИЧЕ НЕ СЛУЧИТСЯ.
Письмо было отпечатано на стандартном листе формата А4, сложенном в четыре раза, чтобы поместить в конверт. Оборотень вырезал фотографию Лизы из газеты. Потом отрезал голову и нарисовал темный кружок на животе. Фотография обезглавленного тела прилагалась к письму.
– Ублюдок, – рычал Ребус. – Боже, ну ты и ублюдок.
Он взял письмо и, пройдя по коридору, поднялся по лестнице в кабинет, где сидел Флайт. Тот опять растирал руками лицо.
– А где Лиза?
– Вышла в туалет.
– Она…
– Расстроена, но держится молодцом. Врач дал ей какие-то пилюльки. Ну, что у тебя там?
Ребус протянул ему фотокопию. Флайт пробежал ее глазами – быстро, сосредоточенно.
– И что, по-твоему, все это может значить? – спросил он.
Ребус сел на жесткий стул, который все еще хранил тепло Лизиного тела. Протянул руку за письмом, подвинул стул ближе к Флайту, чтобы они могли вместе изучить письмо.
– Тут возникают сомнения, – начал он. – На первый взгляд похоже на работу полуграмотного человека.
– Согласен.
– Однако все не так просто. Взгляни на пунктуацию, Джордж. Ни единой ошибки, все правильно, вплоть до запятой. И посмотри, он использует двоеточие и точку с запятой. Одно с другим не вяжется: он пишет «женчина» вместо «женщина» и в то же время знает, где ставится точка с запятой.
Флайт внимательно посмотрел на письмо:
– Продолжай.
– Так вот, Рона, моя бывшая жена, а она преподавательница, частенько сетовала, что сейчас в школах не учат основам грамматики и пунктуации. По ее словам, нынешние дети растут в полной уверенности, что им никогда не пригодятся ни двоеточие, ни точка с запятой, и понятия не имеют, где они ставятся! Так что я полагаю, что мы имеем дело либо с очень образованным человеком, либо с человеком среднего возраста, получившим образование в те времена, когда в школе еще учили пунктуации.
Флайт улыбнулся краешком рта:
– Опять читал свои психологические книжки, да, Джон?
– Это ведь не черная магия, Джордж. Я опираюсь на здравый смысл и пытаюсь самостоятельно интерпретировать ситуацию. Так я могу продолжать?
– Я весь внимание.
– Так… – Ребус снова принялся водить пальцем по строчкам. – В письме есть нечто, подсказывающее мне, что его написал убийца, а не какой-нибудь псих.
– Да-а? – недоверчиво протянул Флайт.
– Ладно, попробуй сам угадать, почему я так решил.
Он протянул письмо Флайту. Тот усмехнулся и, помедлив некоторое время, взял его:
– Я думаю, дело в том, что он рассказывает об Оборотне от третьего лица.
– Ты просто читаешь мои мысли, Джордж. Именно это я и имел в виду.
Флайт поднял глаза и внимательно посмотрел на него:
– Кстати, Джон, какого черта с тобой стряслось? Ты что, ввязался в драку? Я думал, шотландцы уже несколько лет как не прибегают к боевой раскраске.
Ребус потер ушибленную челюсть:
– Позже расскажу. Но взгляни, в первом предложении он говорит о себе от первого лица. Его явно задел за живое намек на гомосексуальность. Но дальше он говорит об Оборотне от третьего лица. Так обычно поступают серийные убийцы.
– А как насчет описки в слове «гомосексуалист»?
– Может, это и вправду описка, а может, сделано нарочно, чтобы сбить нас со следа. Тот, кто печатает двумя пальцами, мог запросто пропустить одну букву, если он печатал быстро или был чем-то разозлен. – Ребус помолчал, вспомнив о листках в своем кармане. – Я сужу по собственному опыту.
– Согласен.
– А теперь посмотри, что там написано: «Оборотня узнают по тому, что он делает». Во всех книгах сказано, что для таких людей убийство – это способ самовыражения. Вот что значит это предложение.
Флайт шумно вздохнул:
– Все верно, но это не приближает нас к разгадке, так? – Он предложил Ребусу сигарету. – Я хочу сказать, мы можем выстроить сколь угодно четкий психологический портрет этого ублюдка, но это не даст нам ни малейшего намека ни на его имя, ни на его адрес.
Ребус подался вперед на стуле:
– Но мы все время сужаем круг подозреваемых. И очень скоро нам удастся выявить один-единственный возможный тип. Взгляни на последнее предложение…
– «Просто скажи правду, и с тобой ниче не случится», – процитировал Флайт.
– Если не обращать внимания на пропущенные буквы (а это, безусловно, тоже сделано со смыслом), не кажется ли тебе, что сама эта фраза чересчур формальна? Чересчур официальна?
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Я клоню к тому, что так выразился бы кто-то вроде тебя или меня.
– Полицейский? – Флайт резко откинулся на стуле. – Да ладно тебе, Джон, ведь это чушь собачья!
Ребус понизил голос, чтобы он звучал более убедительно:
– Кто-то, кому известен адрес Лизы Фрейзер, Джордж. Подумай об этом. Кто-то, владеющий подобной информацией или знающий, как ее раздобыть. Мы не можем исключать возможность…
Флайт вскочил со стула:
– Извини меня, Джон, нет. Я просто не могу представить себе, что… что за этим может стоять полицейский. Нет, извини, Джон, но это даже не обсуждается.
Ребус пожал плечами:
– Ладно, Джордж, как скажешь… – Но он знал, что заронил зерно сомнения в душе коллеги и когда-нибудь это зерно прорастет.
Флайт снова откинулся на стуле, уверенный, что на этот раз ему удалось одержать победу над Ребусом.
– Какие еще соображения?
Ребус снова внимательно прочитал письмо, посасывая сигарету. Он вспомнил, как в школе, на уроках английского, любил писать краткие пересказы и выводы из текста.
– Да, – сказал он как бы между прочим, – это письмо является, на мой взгляд, своего рода предостережением, предупредительным выстрелом. Он начинает с того, что грозится убить ее, но в конце явно смягчается и говорит, что с ней ничего не случится, если она скажет правду. Мне кажется, он жаждет опровержения. Хочет, чтобы газеты опровергли намеки на его гомосексуальность.
Флайт взглянул на часы:
– Тогда ему грозит другая опасность.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что рассказ Джен Кроуфорд появится в дневных выпусках. Кэт Фаррадэй расстаралась.
– Правда? – Ребус начинал пересматривать свое отношение к Фаррадэй. Может, она не такая уж противная мстительная ворона, какой казалась ему раньше. – Значит, сейчас мы утверждаем, что у нас есть живой свидетель, и он должен с этим смириться. Я считаю, что он запаникует и потеряет остатки того, что у него еще осталось тут. – Ребус постучал себя по голове. – У него окончательно съедет крыша, как сказал бы Лэм.
– Ты уверен?
– Да, я уверен, Джордж. Нам нужно, чтобы все были начеку. Он способен на все.
– Даже думать об этом не хочу.
Ребус внимательно разглядывал письмо:
– Еще один вопрос, Джордж. Что означают буквы и цифры на штемпеле?
– Означает, что почтовое отделение расположено в Сити, – подумав, ответил Флайт, – Фаррингдон-стрит, мост Блэкфрайерс и вся округа. Ладгейт, собор Святого Павла.
– Так, понятно. Он уже не раз заставлял нас идти по ложному следу. Например, мы рассчитываем найти его по следам укусов, а зубы-то оказались почти наверняка вставными. Но теперь, когда мы его раздразнили…
– Ты думаешь, он живет в Сити?
– Живет или работает, а может, просто ездит через Сити на работу по утрам… – Ребус покачал головой. Ему не хотелось рассказывать Флайту о промелькнувшей перед его мысленным взором картине; курьер-мотоциклист, работающий в Сити, мотоциклист, который способен чуть ли не в одно мгновение добраться до любой части Лондона. Как тот человек в кожаном костюме, который в самую первую ночь стоял на мосту через канал.
Такой человек, как Кенни Уоткис.
Но вместо этого он сказал:
– Да, это еще одна часть головоломки.
– Если хочешь знать мое мнение, этих частей что-то слишком много, – заметил Флайт, – и некоторые не всегда совпадают.
– Согласен. – Ребус потушил сигарету. Флайт уже давно докурил свою и собирался зажечь другую. – Но когда появится его описание, мы будем знать наверняка, какие части лишние, верно? – Он по-прежнему изучал письмо. Что-то еще оставалось невыясненным. Но что? В глубине его сознания таилась какая-то мысль или, точнее, смутное воспоминание, потревоженное письмом… Но что это было? Может, если он перестанет об этом думать, оно само вернется к нему – так, как неожиданно всплывают в памяти забытые названия фильмов и имена актеров.
Дверь в кабинет распахнулась.
– Лиза, ну как ты? – Мужчины разом вскочили, чтобы предложить ей сесть, но она остановила их взмахом руки, предпочитая стоять. Не решаясь садиться, они втроем неловко застыли в тесном пространстве кабинетика.
– Меня опять вырвало, – сказала она и улыбнулась. – Вроде уже больше нечем. Думаю, скоро начну блевать вчерашним завтраком.
Они угодливо улыбнулись ей. Ребус подумал, что она выглядит измученной и усталой. Хорошо, что вчера ей удалось выспаться. Он сомневался, что в ближайшее время она вообще сможет нормально спать, с транквилизаторами или без, не важно.
Флайт первым нарушил молчание:
– Я договорился о временной квартире для вас, доктор Фрейзер. Чем меньше народу будет знать об этом, тем лучше. Не волнуйтесь, там вы будете в безопасности. Вам будет обеспечена охрана.
– А как насчет ее квартиры? – осведомился Ребус.
Флайт кивнул:
– Я уже договорился, чтобы два наших человека присматривали за ней. Один внутри, другой снаружи, оба негласно, разумеется. Если Оборотень появится там, они с ним справятся, можешь мне поверить.
– Прекратите разговаривать так, словно меня здесь нет, – вспылила Лиза, – меня это тоже касается!
В кабинете снова повисло неловкое молчание.
– Простите, – сказала Лиза. Она закрыла глаза левой рукой. На пальцах не было ни единого кольца. – Я просто не могу поверить, что так испугалась. Мне очень…
Она снова запрокинула голову, чтобы не дать ходу слезам. Флайт мягко положил руку ей на плечо:
– Все в порядке, доктор Фрейзер. Правда…
Она криво улыбнулась в ответ.
Флайт продолжал говорить, обволакивая ее словами утешения. Но она не слушала его. Она, не мигая, смотрела на Ребуса, а он – на нее. Ребус знал, о чем говорил ее взгляд. Это было самое-самое важное.
Найди Оборотня, найди его, не теряя времени, и убей. Сделай это для меня, Джон. Обязательно сделай это.
Она мигнула, и Ребус потерял контакт. Он медленно, практически незаметно кивнул ей, но этого было достаточно. Она улыбнулась ему, и глаза вдруг разом высохли, и в них засверкали искорки. Флайт почувствовал эту перемену и убрал руку с ее плеча. Он посмотрел на Ребуса, ища объяснения, но Ребус уже уткнулся в письмо, сосредоточившись на первом предложении. Что же тут необычного? А ведь в нем, безусловно, была какая-то ускользающая от него особенность. Какая-то тайна, которую он пока не мог разгадать.
Пока.
Два детектива, один невероятно плотный и коренастый, похожий на форварда-регбиста, другой – высокий, худой и молчаливый, пришли за Лизой в лабораторию, чтобы отвести ее в безопасное место. Невзирая на энергичные протесты Ребуса, ему не разрешили пойти с ней. Да, Флайт шутить не собирался. Но перед тем, как уйти, ребята из лаборатории попросили ее оставить отпечатки пальцев и образцы волокон с одежды – на всякий случай. Охранники вызвались ее сопровождать.
Флайт и Ребус, оба весьма измученные, стояли у автомата с напитками в длинном, ярко освещенном коридоре, бросая в отверстие монетки, чтобы получить по чашке быстрорастворимого кофе и чая.
– Джордж, а ты женат?
Непонятно, то ли его удивил сам вопрос, то ли выбранный Ребусом момент.
– Да, – сказал он, – последние двенадцать лет. Жену зовут Марион. Это вторая. Первая была настоящая мегера. Но это моя вина, а не ее.
Ребус кивнул и аккуратно взял горячий пластиковый стаканчик за ободок.
– Ты говорил, что тоже был женат, – заметил Флайт.
Ребус снова кивнул.
– Верно.
– Так что же произошло?
– Теперь я уже и сам не знаю. Рона говорила, наша жизнь была похожа на континентальный дрейф: такой медленный процесс, что мы и не заметили, как она оказалась на одном острове, а я – на другом. Но было уже слишком поздно. Между нами пролегло чертово бескрайнее море.
Флайт улыбнулся:
– Так ты говорил, она была учительницей?
– Да, она и сейчас работает. Они с дочкой живут в Майл-Энд.
– Майл-Энд? Ну ты даешь! Это же самая настоящая трущоба. Дочери сыщика там не место.
Ребус улыбнулся, уловив иронию, прозвучавшую в его голосе. Пришло время раскрыть карты.
– Честно говоря, Джордж, я тут выяснил, что она встречается с парнем по имени Кенни Уоткис.
– О, боже. Кто? Твоя бывшая или твоя дочь?
– Дочка. Ее зовут Саманта.
– И она встречается с Кенни Уоткисом? А сколько ему лет?
– Он постарше. Ему восемнадцать, девятнадцать, что-то в этом роде. Он курьер-мотоциклист. Работает где-то в Сити.
Флайт кивнул, начиная понимать.
– Так это он кричал в суде? – Он немного помолчал. – Ну, исходя из того, что я знаю о семейке Уоткис, Кенни, должно быть, племянник Томми. У Томми есть брат, Ленни, он сейчас отбывает срок. Ленни просто паинька, не то что Томми. Его посадили за мошенничество, неуплату налогов, подкручивание стрелок на спидометре, подделку банковских чеков. Это, конечно, все мелочи, но эти мелочи накапливаются, и когда мошенник рано или поздно попадается, судья обычно решает, что этого более чем достаточно, и тогда… словом, глазом не успеешь моргнуть, как ты уже за решеткой.
– У нас в Шотландии то же самое, – заметил Ребус.
– Да, я так и думал. Так ты что, хочешь, чтобы я разузнал насчет этого курьера-мотоциклиста?
– Мне уже известно, где он живет. Черчилл-Эстейт, это спальный район в…
Флайт так и прыснул:
– Ой, только не надо объяснять мне, где находится Черчилл-Эстейт. Об этом каждый лондонский полицейский знает. Там тренируют воздушный десант.
– Да, – кивнул Ребус, – Лейн мне говорил.
– Лейн? А он-то здесь при чем?
Ну вот я и проболтался, с досадой подумал Ребус.
– У меня был номер телефона Кенни. Я хотел узнать адрес.
– И Лейн дал его тебе? А как ты объяснил, для чего это тебе нужно?
– Для расследования по делу Оборотня.
Флайт вздрогнул, его лицо исказила гримаса.
– Ты опять забыл, Джон, что ты здесь гость. Прекрати свои выходки, пока не поздно. Когда Лейн узнает…
– Если узнает.
Флайт покачал головой:
– Нет, когда он узнает. Тут не может быть никаких «если», можешь мне поверить. Так вот, когда он узнает, он не станет с тобой церемониться. Он и с твоим начальством не станет церемониться. Он отправится прямо к твоему старшему суперинтенданту в Эдинбурге и наговорит ему с три короба непечатных выражений. С него станется.
Просто делай свое дело, Джон, всплыло в памяти Ребуса. Помни, ты там будешь действовать от имени нашего подразделения.
Ребус подул на кофе. Мысль о том, что кто-то может наговорить «с три короба непечатных выражений» Фермеру Уотсону, показалась ему забавной.
– Я давно мечтаю снова начать патрулировать улицы, – сказал он.
Флайт уставился на него злыми глазами. Улыбка сползла с его лица.
– Существуют определенные правила, Джон. Некоторые можно нарушить, и тебе это сойдет с рук. Но некоторые священны, вырезаны на камне самим Создателем. И одно из них гласит, что ты не должен шутить с таким человеком, как Лейн, ради того, чтобы удовлетворить собственное любопытство. – Флайт был раздосадован не на шутку и пытался припугнуть Ребуса, но угрозы произносил шепотом, чтобы их никто не услышал.
Ребус, которому уже было все равно, шептал ему в ответ, улыбаясь краешком рта:
– Так что же мне теперь делать? Сказать ему правду? «Ой, здрасьте, старший инспектор, тут моя дочка шьется с парнем, который мне не нравится. Дайте мне, пожалуйста, его адрес, а я пойду и набью ему морду». Так, что ли?
Флайт помолчал, а затем нахмурился:
– Шьется?
Теперь он тоже улыбался, хотя и пытался изо всех сил это скрыть. Ребус громко расхохотался.
– Это значит «встречается», – объяснил он, – ты еще скажи, будто не знаешь, что значит «бухой».
– Какой-какой? – проговорил Флайт, начиная смеяться.
– Пьяный, – пояснил Ребус.
Некоторое время они молча потягивали из стаканчиков свои напитки. Ребус благодарил Бога за языковой барьер; если бы не он, не было бы этих спонтанных шуток, способных в один миг разрядить напряжение. Существует два способа снять напряжение: обратить все в шутку или дать в морду. Смех или рукоприкладство. Пару раз они уже были близки к тому, чтобы начать махать кулаками, но вместо этого начинали обмениваться ухмылками.
Так возблагодарим же Создателя за дарованное нам чувство юмора.
– Как бы там ни было, вчера вечером я поехал в Хакни искать Кенни Уоткиса.
– И получил за свои старания? – Флайт кивнул на Ребусовы синяки. Тот пожал плечами. – Поделом тебе. Кто-то говорил мне, что «хакни» – это по-французски «кобыла». Звучит не очень-то по-французски, верно? Но по крайней мере так можно объяснить «наемный экипаж» .
Хакни. Кобыла. Лошадь в Британском музее со стертыми зубами. Надо поговорить с Моррисоном по поводу следов от укусов.
Флайт первым осушил свой стаканчик и, швырнув его в мусорное ведро рядом с автоматом, посмотрел на часы.
– Пойду поищу телефон, – сказал он, – надо выяснить, что творится у наших. А вдруг Лэму уже удалось что-нибудь раскопать по поводу этой Джен Кроуфорд.
– «Эта Джен Кроуфорд» – жертва, Джордж. А ты говоришь так, словно она преступница.
– А может, она и есть преступница, – возразил Флайт, – давай-ка кое-что проясним, прежде чем поить ее чаем и гладить по головке. И кстати, когда это ты успел вступить в группу поддержки жертв Оборотня? Что же получается: ты один сострадаешь несчастным, а мы ни черта не понимаем?
– Звучит впечатляюще.
Флайт вздохнул и уставился на носки своих ботинок:
– Слушай, Джон, а ты никогда не задумывался о существовании иной точки зрения?
– Речь идет о дзэн-буддизме, я полагаю?
– Нет, о точке зрения, отличающейся от твоей. Или, выходит, мы тут все идиоты, а ты – единственный во всем мире, кто знает, как раскрыть преступление? Так, что ли?
Ребус отчаянно пытался сохранить спокойствие, но чувствовал, что невольно заливается краской. Ему очень хотелось придумать умный ответ, но ничего не шло в голову. Он промолчал. Флайт одобрительно кивнул.
– Пойдем искать телефон, – сказал он.
И тогда Ребус, набравшись мужества, спросил:
– Джордж, мне нужно знать, кто меня сюда вызвал?
Флайт внимательно посмотрел на него. Казалось, он решал, стоит ли открывать карты. Он даже губы надул, обдумывая этот вопрос, и наконец решился: была не была.
– Я, – ответил он, – это была моя идея.
– Ты? – изумился Ребус.
Флайт кивнул:
– Да, я. Я предложил твою кандидатуру Лейну и Пирсону. Свежие мозги, свежая кровь, что-то в этом роде.
– Но как, скажи на милость, ты обо мне узнал?
– Ну… – Флайт застеснялся, снова опустив глаза вниз и разглядывая ботинки. – Помнишь, я показывал тебе ту папку с материалами по делу? Собирая их, я кое-что почитал о серийных убийцах. Провел некоторые исследования, если хочешь. И случайно наткнулся на дело эдинбургского Душителя, которое ты вел, – в одной из газетных вырезок из Скотленд-Ярда. Я был поражен.
– Ты читал о серийных убийцах? – недоверчиво спросил Ребус.
Флайт кивнул.
– О психологии серийных убийц?
Флайт пожал плечами:
– Ну да, в некотором роде.
– Значит, все это время, когда ты подкалывал меня, что я и Лиза Фрейзер… Нет, это просто невероятно!
Флайт снова засмеялся. Ярый противник психологии вдруг обнаружил свое истинное лицо.
– Я должен был изучить все аспекты, – пояснил он, наблюдая за тем, как Ребус, допив кофе, бросил стаканчик в мусорное ведро. – А теперь идем, мне в самом деле очень нужно позвонить.
Ребус все еще покачивал головой, следуя за Флайтом по коридору. И хотя он делал вид, что настроен вполне добродушно, его мозг лихорадочно работал. Что, если Флайт искусно пускает всем пыль в глаза? Долго ли ему удавалось притворяться? Кто он – полицейский, думающий лишь о поимке убийцы, или… это очередная маска? Флайт шагал по коридору, беспечно насвистывая и пиная ногами воображаемый мяч. Нет, только не он, решил Ребус, только не Джордж Флайт.
Телефон нашли в одном из административных офисов. Там же они обнаружили Филипа Казнса: он восседал за столом, беседуя по телефону с начальством. Он был безупречен в своем респектабельном сером костюме и галстуке цвета бургундского вина.
– Филип!
– О, привет, Джордж. Как дела? – Казнс заметил Ребуса. – А, и вы здесь, инспектор Ребус. Все еще пытаетесь помочь, добрый каледонец?
– Пытаюсь, – ответил Ребус.
– Да уж, не то слово, – подтвердил Флайт. – Что тебя сюда привело, Филип? И где Изабель?
– Боюсь, что Пенни немного зашилась с делами. Ей будет жаль, что вы с ней не встретились, Джордж. Что касается моего визита, я просто хотел перепроверить некоторые факты по делу об убийстве, произошедшем в прошлом декабре; помнишь, в ванной обнаружили тело мужчины?
– Тот случай, что поначалу приняли за самоубийство?
– Точно. – Голос Филипа Казнса был густым и тягучим, словно сгущенное молоко с сахаром. Ребус подумал, что Казнс – само воплощение изысканных манер. – Позже я поеду в суд, – продолжал Казнс, – попытаюсь помочь Малькольму Чамберсу прижать к стенке жену покойного за умышленное убийство. По крайней мере сделаю все, что от меня зависит.
– Чамберсу? – Флайт покачал головой. – В таком случае я тебе не завидую.
– Но ведь полиция и суд играют в одной команде? – недоуменно перебил его Ребус.
– О да, инспектор Ребус, – отвечал Казнс, – вы абсолютно правы. Но Чамберс очень дотошен. Ему нужно, чтобы мои показания были точны как в аптеке, а если он найдет, к чему придраться, то он, вкупе с адвокатом противной стороны, смешает мое имя с грязью. Малькольм Чамберс готов пойти на это. Ему нужна правда, а не буква закона.
– Да уж, – согласился Флайт. – Я помню, как он взъелся на меня за то, что я, давая свидетельские показания, не смог сразу вспомнить, какие часы висели в гостиной. Дело трещало по швам прямо на глазах. – Они с Казнсом обменялись сочувствующими улыбками.
– Я только что услышал о новых уликах по делу Оборотня, – сказал Казнс. – Мне не терпится узнать.
– Все только начинает проясняться, Филип, – ответил Флайт, – определенно начинает проясняться, и исключительно благодаря моему напарнику. – И с этими словами он проворно опустил руку на плечо Ребусу.
– Я в восхищении, – безучастно проговорил Казнс.
– Удачное стечение обстоятельств, – признался Ребус, сочтя этот ответ единственно возможным, хотя и не верил в то, что говорил. Взгляд патологоанатома был холоден как лед, и ему показалось, что температура воздуха в кабинете начала стремительно понижаться.
– Итак, что мы имеем?
– Ну… – начал Флайт, – у нас есть свидетельница, утверждающая, что на нее напал Оборотень, но ей удалось сбежать от него.
– Повезло девушке, – заметил Казнс.
– И… кое-кто, помогающий нам вести расследование по делу, получил этим утром письмо якобы от Оборотня, – продолжал Флайт.
– О, боже правый.
– Мы думаем, что письмо настоящее, – заключил Флайт.
– Ну, это уже кое-что, – сказал Казнс, – непременно расскажу Пенни. Она будет в восторге.
– Филип, нам бы не хотелось, чтобы это стало всем известно…
– Могила, Джордж, ты же меня знаешь. Я буду нем как рыба. Но мне кажется, что Пенни должна обо всем узнать.
– Ну конечно, Изабель ты можешь сказать, это не вопрос, – согласился Флайт. – Только предупреди ее, чтобы она больше никому не проговорилась.
– Можешь на меня рассчитывать, – отозвался Казнс, – я все понимаю. Слово чести. А кто это был, кстати? – Флайт сделал вид, что не понял вопроса. – Кто получил письмо с угрозами?
Флайт открыл было рот, но Ребус остановил его:
– Кое-кто, участвующий в расследовании, как сказал инспектор Флайт. – Он улыбнулся, пытаясь смягчить невольную резкость своего ответа. О да, теперь в его голове кое-что прояснилось: ведь никто не говорил Казнсу, что в письме были угрозы; тогда как он о них узнал?
– Что ж, очень хорошо… – Видимо, Казнс решил больше не расспрашивать о деталях. – А теперь, господа, – он взял со стола две картонные папки, сунул их под мышку и встал, хрустнув коленными суставами, – покорнейше прошу меня извинить, но меня ждут в зале суда номер восемь. Инспектор Ребус, – он протянул Ребусу свободную руку, – судя по всему, дело близится к завершению. Если нам не суждено встретиться вновь, передавайте от меня привет вашему славному городу. – Он повернулся к Флайту. – Увидимся, Джордж. Приходите как-нибудь с Марион к нам на ужин. Надо только предварительно звякнуть Пенни, и мы попытаемся выбрать день, когда все четверо свободны. До свидания.
– Пока, Филип.
– О, чуть не забыл. – Казнс остановился в дверном проходе и умоляюще взглянул на Флайта. – Джордж, у тебя не найдется свободного водителя? В это время дня поймать такси просто немыслимо.
– Так… – Флайт напрягся, обдумывая этот вопрос. – Если ты подождешь минут пять, Филип, я найду возможность тебя отправить… – Он обернулся к Ребусу, который посмотрел на него расширенными глазами. – Лиза ведь не будет возражать, правда, Джон? Я хочу сказать, если они сначала забросят Филипа в Олд-Бейли?
Ребус только плечами пожал.
– Чудесно! – воскликнул Казнс, сжимая руки. – Большое вам спасибо!
– Я отведу тебя, – сказал Флайт, – но сначала я должен позвонить.
Казнс кивнул в сторону коридора:
– А я должен сходить в одно место. Я на секундочку.
Оба посмотрели ему вслед. Флайт улыбался, покачивая головой.
– Знаешь, а он ничуть не изменился с тех пор, как я с ним познакомился, – проговорил он, – все такой же представительный вид аристократа в летах. Годы идут, а он не меняется.
– Да уж, он джентльмен на все сто, – согласился Ребус.
– Но все это – одна видимость, – сказал Флайт. – На самом деле его происхождение ничем не отличается от твоего или моего. – Он обернулся к одному из сотрудников лаборатории. – Ничего, если я от вас позвоню?
И, не дожидаясь ответа, начал набирать номер.
– Алло! – сказал он в трубку. – Это кто? О, привет, Дикин, а Лэм на месте? Дай ему трубку, пожалуйста! Спасибо.
В ожидании ответа Флайт аккуратно снимал пальцами с брюк невидимые ворсинки. Его брюки уже успели залосниться от слишком долгой носки. Ребус заметил, что вся его одежда выглядела весьма поношенной: на воротничке рубашки виднелся черный ободок, да и сам воротничок был явно ему тесен и сдавливал кожу на шее. Ребус поймал себя на мысли, что не может оторвать глаз от ускользнувших от бритвы пучков седых волос на его шее. Словно следы пальцев неведомого душителя. Когда он закончит разговаривать по телефону, Ребус скажет, что он возражает против того, чтобы Казнс ехал с Лизой. Представительный вид. Аристократ. Один из первых серийных убийц тоже был аристократом.
– Лэм? Привет! Ну, что ты выяснил по поводу мисс Кроуфорд? – Флайт слушал, устремив на Ребуса взгляд, готовый в любой момент дать ему понять, если будет что-то интересное. – М-м, ладно. Да, я понимаю. Да. Верно. – В его глазах Ребус читал, что Джен Кроуфорд можно верить, что она сказала правду. Потом его глаза немного расширились. – Ну-ка, повтори? – Он начал слушать более внимательно, переводя взгляд с Ребуса на телефонный аппарат и обратно. – Это уже интересно…
Ребус напрягся. Что там? Что интересно? Но Флайт снова перешел на односложные реплики:
– Угу, м-м. Ладно, проехали. Знаю. Да, я уверен. – Его голос выдавал недовольство и вынужденное смирение. – Спасибо, что сказал. Да. Нет, мы подъедем… ну, я не знаю, примерно через час. Ладно, увидимся.
Его рука с трубкой зависла над аппаратом. Вместо того чтобы повесить ее, Флайт застыл в нерешительности.
Ребус был больше не в силах сдерживать любопытство.
– Что там? – нетерпеливо спросил он. – Что случилось? Что-то не так?
Флайт, словно выходя из какого-то забытья, повесил наконец трубку.
– Да, – отозвался он, – Томми Уоткис сорвался с крючка.
– В каком смысле?
– Лэм только что узнал, что повторного слушания не будет. Мы пока не знаем почему. Может, судья посчитал, что обвинения недостаточно серьезны для того, чтобы снова заваривать кашу, и доложил об этом в Королевскую прокуратуру.
– Нападения на женщину недостаточно, чтобы заваривать кашу? – Мысли о Филипе Казнсе разом улетучились из головы Ребуса.
Флайт пожал плечами:
– Повторные слушания обходятся недешево. Любое слушание недешево. Мы провалили первый раунд и упустили вторую попытку. Так бывает, Джон, и ты это знаешь.
– Да, знаю. Но одна мысль о том, что такой гадине, как Уоткис, все сошло с рук…
– Не волнуйся, он недолго останется чистеньким. Нарушать закон у него в крови. Стоит ему где-то проколоться, и мы возьмем его, а я уж там прослежу, чтобы не произошло никаких накладок, можешь мне поверить.
Ребус вздохнул. Да, такое бывало, и не раз. Мягкий, некомпетентный судья, враждебно или чересчур дружелюбно настроенное жюри присяжных или непоколебимые свидетельские показания. В результате судебный исполнитель решает, что повторное слушание нецелесообразно с финансовой точки зрения. Да, в его практике случалось несколько таких проколов. Воспоминания о них были подобны глухой зубной боли.
– Держу пари, что Чамберс рвет и мечет, – сказал Ребус.
– Да уж, – улыбнулся Флайт, – я думаю, его парик просто дымится.
Что ж, по крайней мере, одного человека должна обрадовать эта новость, подумал Ребус. Кенни Уоткиса. Он будет вне себя от восторга.
– Да, кстати, – вспомнил Ребус. – Как там насчет Джен Кроуфорд?
Флайт снова пожал плечами:
– Похоже, она чиста как стеклышко. Судима не была, психическими расстройствами никогда не страдала, живет тихо как мышь, прекрасные отношения с соседями. Лэм сказал, что она настолько безупречна, что это даже подозрительно.
Да, иногда попадаются и такие, безупречно чистые. Они пугают полицейского, как диковинные звери пугают исследователя в джунглях, внушая безотчетный страх своей непохожестью. Ты обязан подозревать всех, ибо каждому есть что скрывать: учителям, которые, возвращаясь с каникул из Амстердама, провезли контрабандой порнографические видеофильмы; солиситорам, которые принимали кокаин на воскресной вечеринке; только что женившемуся члену парламента, который спал со своей секретаршей; государственному чиновнику, питающему слабость к несовершеннолетним мальчикам; библиотекарше, которая прячет в своем шкафу скелет; ангелоподобным деткам, которые подожгли соседскую кошку.
И иногда твои подозрения оправдываются.
А иногда – нет.
Казнс стоял в дверях, собираясь уходить. Флайт мягко придерживал его за локоть. Ребус вспомнил, что собирался воспротивиться поездке Казнса с Лизой. Но что можно было сказать? Как объяснить, что Казнс, на его взгляд, слишком чист, а потому пугает его? Что ему, Ребусу, неприятны эти холодные ухоженные руки хирурга и представительный вид? Ребус терялся в сомнениях.
После того как Флайт с Филипом Казнсом ушли искать Лизу и ее охранников, Ребус вернулся в лабораторию. Ему не терпелось узнать о результатах первого анализа слюны.
– Мне очень жаль, – сказал один из сотрудников, на вид совсем еще мальчик. Из-под белого халата выглядывала черная майка с названием рок-группы. – Не думаю, что нам здесь повезет. Пока мы нашли только следы воды, обыкновенной воды из-под крана. Тот, кто заклеивал конверт, должно быть, использовал влажную губку, или штемпельную подушечку, или одну из этих старомодных штучек наподобие валика. И никаких следов слюны.
Ребусу стало трудно дышать.
– А как насчет отпечатков пальцев?
– Пока ничего. То, что нам на данный момент удалось обнаружить, совпадает с отпечатками пальцев доктора Фрейзер. И я не думаю, что нам повезет с волокнами или пятнами жира. Мне кажется, автор письма был в перчатках. Никто из нас прежде не сталкивался с такой чистой, безупречной работой.
Он знает, подумал Ребус. Ему прекрасно известно обо всех методах нашей работы. Он так чертовски умен.
– Что ж, все равно спасибо, – поблагодарил он.
Молодой человек поднял брови и развел руками:
– Мы делаем все, что можем.
Ты бы лучше постригся, сынок, подумал Ребус. Слишком уж ты смахиваешь на Кенни Уоткиса. Но сказал, вздыхая, о другом:
– Сделайте все, что от вас зависит. Пожалуйста, сделайте все, что от вас зависит.
Он совсем было собрался уходить, как вдруг его охватил приступ бессильной ярости, дикого разочарования. Оборотень слишком умен. Он перестанет убивать прежде, чем мы найдем его; или же, наоборот, станет убивать снова и снова. Никто не сможет чувствовать себя в безопасности. И прежде всего Лиза.
Лиза.
Оборотень обвинил ее в том, что она якобы сочинила историю, которую придумал Ребус. Но она здесь ни при чем. И если Оборотень все-таки доберется до нее, это будет его вина, не так ли? Куда ее увезли? Ребус не знал. Флайт решил, что так будет безопаснее. При этом Ребусу никак не удавалось избавиться от мысли, что Оборотень может оказаться полицейским. Плотным коротышкой или тощим молчуном, которые поехали вместе с ней. Она доверилась им, думая, что они ее охраняют. А что, если она попала прямо в лапы… Что, если Оборотень именно на это и рассчитывал. Что, если Филип Казнс…
В нише под потолком загремел громкоговоритель:
– Звонок инспектору Ребусу. Пожалуйста, подойдите к приемной. Звонок инспектору Ребусу…
Ребус быстро прошел до конца коридора, а потом через вращающуюся дверь. Он не знал, оставался ли Флайт по-прежнему в здании, но ему было на это наплевать. Его охватила паника: Оборотень, Лиза, Рона, Сэмми. Малышка Сэмми, его дочь. Она уже и так хлебнула немало горестей в своей жизни. И виноват в этом был он. Но он не хотел причинить ей боль еще раз.
Увидев Ребуса, секретарша в приемной подняла трубку и протянула ему. Он схватил ее, и она нажала на кнопку, соединяя его со звонящим.
– Да? – сказал он, едва дыша.
– Папа? – Боже правый, это действительно была Сэмми.
– Сэмми? – Он почти кричал. – Что такое? Что случилось?
– Ой, папа… – Она плакала. Горькое воспоминание внезапно вспыхнуло в его мозгу, опалив его память. Телефонные звонки. Крики.
– Что случилось, Сэмми? Скажи мне!
– Кенни… – Она всхлипнула. – С Кенни что-то случилось…
– Кенни? – Он наморщил лоб. – Что с ним? Он что, попал в аварию?
– Нет, папа. Он… он пропал.
– Сэмми, ты откуда звонишь?
– Из автомата.
– Хорошо, сейчас я тебе продиктую адрес полицейского участка. Я буду ждать тебя здесь. Постарайся поймать такси. Я заплачу, когда ты приедешь. Поняла?
– Папа… – Она с трудом глотала слезы. – Ты должен его найти. Я волнуюсь. Пожалуйста, найди его, папа. Пожалуйста. Пожалуйста!
Когда Джордж Флайт добрался до приемной, Ребус уже ушел. Слушая туманные объяснения секретарши, Флайт рассеянно поглаживал небритый подбородок. Он только что пытался переспорить Лизу Фрейзер, но это оказалось не так-то просто. Эта женщина была так упряма и так чертовски привлекательна. Она сказала ему, что не возражает против охраны, но слышать ничего не хочет ни о каком «безопасном месте», добавив, что у нее запланирована встреча в Олд-Бейли, а точнее, целых две – интервью в связи с какими-то исследованиями.
– Я полгода их добивалась! – сказала она. – И не хочу, чтобы сейчас все пошло прахом!
– Но, моя дорогая, – с расстановкой проговорил Казнс, – мы ведь как раз туда и направляемся. – Флайт знал, что Казнс опаздывает на заседание, нетерпеливо посматривая на часы. И еще ему показалось, что Казнс и Лиза знают друг друга еще со времени убийства на Копперплейт-стрит, что у них много общего, что им не терпится поговорить. И вообще они настроены ехать, не теряя ни минуты.
Итак, он был вынужден принять решение. Что плохого случится, если Лиза заедет в Олд-Бейли? В целом Лондоне не сыщешь места, которое охранялось бы лучше, чем здание Центрального уголовного суда. До ее первого интервью оставалось еще несколько часов, но это ее ничуть не беспокоило. Наоборот, она, по ее словам, была ничуть не против «пошататься» по зданию суда. Более того, похоже, ей это нравилось. Офицеры могут ее сопровождать, подождать ее там, а потом отвезти в любое «безопасное место», какое Флайт сочтет нужным. В этом, собственно, и заключалась суть его спора с Лизой, спора, в котором ее поддерживал Филип Казнс, заявивший: «Аргументы леди вполне обоснованны, ваша честь». В результате спорщики победили: Флайту оставалось только равнодушно пожать плечами и наблюдать за отъезжающим фордом «Гранада». Впереди сидели офицеры, сзади – Филип с Лизой. Как улитки в раковине, подумал он. Как улитки в своей чертовой раковине.
А теперь Ребус куда-то испарился. Ну да ладно, никуда не денется, он обязательно разыщет его. Флайт ничуть не жалел о том, что вызвал его сюда. Но он прекрасно знал, что это было его решение, а не указание вышестоящей инстанции. И если случится какой-нибудь прокол, все шишки повалятся на его голову, это уж как пить дать. Он отдавал себе в этом отчет, как и все остальные. Вот почему он ни на шаг не отходил от Ребуса первые дни: просто чтобы удостовериться, что он не ошибся в этом парне.
Но был ли он по-настоящему в нем уверен? На этот вопрос он не хотел отвечать – даже сейчас, даже самому себе. Ребус был непредсказуем, как птица на ветке, готовая в любой момент вспорхнуть и улететь неведомо куда. К тому же он шотландец, а Флайт никогда не доверял шотландцам; даже после того, как они проголосовали за Англо-шотландскую унию …
– Папа!
Она влетает прямо ему в объятия. Он прижимает ее к себе, замечая, что ему больше не нужно нагибаться, чтобы обнять ее. Да, она выросла, и все же сейчас она, как никогда, кажется ему совсем маленькой. Он целует ее в затылок, вдыхая запах ее чистых волос. Она вся дрожит. Он чувствует, как содрогается ее грудь, как трясутся руки.
– Ш-ш-ш, – говорит он. – Ш-ш-ш, котенок, ш-ш-ш…
Она отстраняется от него, пытаясь улыбнуться, шмыгая носом, и затем говорит:
– Ты раньше часто так меня называл. Котенок. Мама никогда не называла меня так. Только ты.
Он улыбается, поглаживая ее по голове.
– Да, – соглашается он, – твоя мама ругала меня за это. Она говорила, что это звучит так, словно ты – моя собственность, а ты на самом деле – ничья собственность… – Он начинает припоминать. – У твоей мамы были весьма странные идеи, надо признать.
– Она до сих пор такая… – Потом, вспомнив, зачем она здесь, снова заливается слезами. – Я знаю, тебе он не нравится, – говорит она.
– Ерунда, почему ты так…
– Но я люблю его, папочка. – Сердце подпрыгивает в его груди. – И не хочу, чтобы с ним что-то случилось.
– А почему ты думаешь, что с ним должно что-то случиться?
– Потому что в последнее время он вел себя как-то странно, словно у него от меня какие-то секреты. Мама тоже это заметила. Я ничего не выдумываю. Но она сказала мне, что думала, может, он планирует помолвку… – Она видит, как округляются его глаза, и качает головой. – Я этому не поверила. Я чувствовала, что дело в чем-то другом, но не знаю, просто…
Тут Ребус замечает, что они не одни. До сих пор они не обращали внимание на окружающих, слишком занятые друг другом. Однако теперь он видит смущенного дежурного сержанта, двух женщин-констеблей, прижимающих к груди пачки документов и взирающих на них с материнской жалостью в глазах, двух небритых мужчин, развалившихся на стульях у стены в молчаливом ожидании.
– Пошли, Сэмми, – говорит он, – давай поднимемся ко мне в офис.
По пути к Отделу убийств Ребусу вдруг подумалось, что это не самое лучшее место для девочки-подростка. Одни фотографии на стенах чего стоят. Чтобы не пасть духом в таком деле, как дело Оборотня, требуется чувство юмора, и это чувство юмора успешно проявляло себя в карикатурах, соленых шуточках и пародиях на газетные репортажи, которыми пестрела доска объявлений и экраны компьютеров. К тому же следовало учитывать специфику языка, на котором изъяснялись сотрудники отдела; Сэмми вовсе ни к чему, например, слышать разговоры офицеров с судмедэкспертами: «…разорван… разрезал ей правый… они считают, что это был кухонный нож… разрез от уха до уха… вырезал… ее анус… гнусный ублюдок… их и людьми-то нельзя считать…» В отделе оживленно обменивались историями о предыдущих серийных убийствах, об останках самоубийц, которые соскребали с железнодорожных путей, о полицейских собаках, играющих в футбол отрезанной головой.
Нет, в отделе определенно не место его дочери. К тому же всегда существует опасность, что там может околачиваться Лэм.
А потому Ребус нашел свободную комнату для допросов, на время расследования переоборудованную в чулан и забитую картонными коробками, ненужными стульями, сломанными настольными лампами и компьютерными клавиатурами. В углу пылилась громоздкая механическая пишущая машинка. Тут же громоздились компьютеры, упакованные в картонные коробки, и кипы папок с документами, покрытые слоем пыли.
Так что на данный момент это был просто тесный душный склад. Зато там стоял стол и два стула, а с потолка свисала электрическая лампочка. На столе торчали забытая стеклянная пепельница с окурками и два пластмассовых стаканчика с зеленовато-черной плесенью на дне. На полу валялась расплющенная пачка сигарет. Ребус поддал ее ногой, забросив под груду стульев.
– Не бог весть что, – сказал он, – но это мой дом. Садись. Хочешь чего-нибудь?
Казалось, она не поняла вопроса:
– Чего, например?
– Ну, не знаю… Кофе, чаю?
– А можно диетической кока-колы?
Ребус покачал головой.
– А как насчет пива?
Он рассмеялся, поняв, что она подкалывает его. Ему было больно видеть, как она переживает, особенно из-за такого ничтожества, как Кенни.
– Сэмми, а у Кенни есть дядя? – спросил он.
– Дядя Томми?
Ребус кивнул:
– Он самый.
– А что с ним?
– Да так… – сказал Ребус, кладя ногу на ногу, – что ты о нем знаешь?
– О дяде Кенни? Да почти ничего.
– Чем он зарабатывает на жизнь?
– По-моему, Кенни говорил, что он где-то торгует, на рынке, что ли.
Например, на рынке на Брик-Лейн. Продает вставные зубы.
– Или, может, просто доставляет товар на рынок, я не помню.
Доставляет краденый товар? Товар, который получает от воров – вроде того парня, что выдавал себя за Оборотня?
– Как бы там ни было, на жизнь ему хватает.
– А ты откуда знаешь?
– Кажется, Кенни мне говорил. Иначе откуда я узнала бы?
– А где работает Кенни?
– В Сити.
– Да, но в какой фирме?
– Фирме?
– Он ведь курьер, верно? И работает в фирме?
Она покачала головой:
– Он перестал работать на фирме, как только у него появилось достаточно клиентов. Помню, он говорил, что его босс на старой работе кипятком писал… – Она испуганно замолчала, взглянула на него и покраснела. На миг она забыла о том, что разговаривает с отцом, а не просто с каким-то полицейским. – Извини, – сказала она. – Его босс бесился из-за того, что Кенни забирает себе значительную часть заработка. Видишь ли, Кенни знает все кратчайшие пути, где какой дом, и все такое… Многие водители путаются, не могут найти какую-нибудь улочку, особенно если номера домов перепутаны… – Да уж, Ребус и сам подчас недоумевал по поводу нумерации лондонских домов. – Но только не Кенни. Он знает Лондон как свои пять пальцев.
Хорошо знает Лондон: дороги, кратчайшие пути. На мотоцикле можно передвигаться по городу со скоростью света. По всем тропинкам, по всем шоссе. Со скоростью света…
– А какой у него мотоцикл, Сэмми?
– Не знаю. Кажется, какая-то модель «Кавасаки». Один, тот, что полегче, он использует для работы, а на другом ездит по выходным; вот это здоровый мотоцикл.
– А где он их держит? В Черчилл-Эстейт ведь не очень-то много безопасных мест?
– Там неподалеку есть гаражи. Их уже пытались вскрыть, но Кенни поставил железную дверь. Словно Форт Нокс . Я все время издеваюсь над ним по этому поводу. Гараж лучше охраняется, чем его… – Ее голос вдруг упал. – А как ты узнал, что он живет в Черчилл?
– Что?
– Как ты узнал, что Кенни живет в Черчилл? – повторила она, повысив голос.
Ребус пожал плечами:
– По-моему, он мне сам сказал, в тот вечер, когда мы встречались у вас.
Она задумалась, пытаясь вспомнить тот разговор. Но похоже, так ничего и не вспомнила. Ребус тоже размышлял молча.
Словно Форт Нокс. Неплохое место для краденой машины. Или для трупа.
– Итак, – начал он, придвигаясь поближе к столу, – рассказывай, что, по-твоему, произошло. Что он скрывал от тебя, как ты думаешь?
Она уставилась на поверхность стола, медленно качая головой, а потом едва слышно выдавила:
– Я не знаю.
– Может, вы поссорились из-за чего-нибудь? Повздорили?
– Нет.
– Может, он тебя приревновал?
Она порывисто вздохнула:
– Нет.
– Может, у него кто-то есть?
– Нет!
Когда он поймал ее взгляд, то почувствовал легкий укол совести. Он ни на секунду не забывал о том, что она – его дочь; но он не только отец, он – полицейский и вынужден задавать ей эти вопросы. Он пытался сочетать обе роли, чтобы по возможности причинить ей поменьше страданий.
– Нет, конечно, – тихо проговорила она, – я бы узнала, если бы у него кто-то был.
– Ну а друзья; у него были близкие друзья?
– Да, но немного. Он рассказывал мне о них, но ни разу ни с кем меня не познакомил.
– А ты пробовала им звонить? Может, им что-нибудь известно?
– Я знаю только их имена. Ребята, с которыми он вырос, Билли и Джим. Еще парень по имени Арнольд. Он часто упоминал о нем. И какой-то курьер-мотоциклист, по-моему, его зовут Роланд или Рональд, что-то в этом роде.
– Погоди, дай я запишу. – Ребус достал из кармана ручку и блокнот. – Итак, одного зовут Билли, другого – Джим. Дальше?
– Роланд или Рональд, не помню точно. – Она наблюдала за тем, как он пишет. – И Арнольд.
Ребус резко откинулся на стуле:
– Арнольд?
– Ну да.
– Ты когда-нибудь его видела?
– Нет, не думаю.
– А что о нем говорил Кенни?
Она пожала плечами:
– Им приходилось ежедневно сталкиваться. Мне кажется, он тоже работал на рынке. Иногда они вместе ходили выпить.
Неужели это тот самый Арнольд? Лысый осведомитель Флайта? Каковы шансы, что это именно он? Ходят вместе выпить? Не похоже, что они с Кенни закадычные друзья, особенно если предположить, что это именно тот Арнольд.
– Хорошо, – проговорил Ребус, захлопывая блокнот. – У тебя есть фотография Кенни? Хорошая, четкая, желательно новая?
– Я могу принести. Они у меня дома.
– Ладно, я попрошу кого-нибудь отвезти тебя домой. Отдай им фото, чтобы они привезли его мне. Надо распространить описание его внешности. С этого мы и начнем. А я тем временем попытаюсь что-нибудь выведать, посмотрим, что из этого выйдет.
Она улыбнулась:
– Но, папа, это же не твоя территория, правда?
– Нет, это не моя территория. Но знаешь, иногда случается, если смотришь на что-нибудь слишком долго, то перестаешь замечать, что творится у тебя под носом. И тогда необходим свежий взгляд, способный увидеть, что на самом деле происходит. – Он думал о Флайте, о причине, по которой тот вызвал его в столицу. Он также думал о том, достанет ли у него влияния, чтобы организовать поиски Кенни Уоткиса. Без поддержки Флайта ему наверняка не обойтись. Господи, что за мысли лезут ему в голову? Пропал человек! Это нужно расследовать. Да, но существуют десятки всевозможных способов расследования, и он не решил, какому отдать предпочтение в критической ситуации.
– Ты случайно не знаешь, где сейчас его мотоциклы? В гараже или нет?
– Они все еще там, в гараже. Я пошла проверить, когда начала волноваться.
– А ты не заметила, было ли что-нибудь еще в гараже?
Но она не слушала его:
– Он везде ездит только на мотоцикле. Он терпеть не может автобусы и все такое… Он собирался назвать свой большой мотоцикл в мою… В мою честь.
Саманта снова ударилась в слезы. На этот раз Ребус не останавливал ее, хотя ему было больно видеть, как она плачет. Но всегда лучше выплакаться, чем копить в себе слезы, так, что ли, говорят?
Сэмми громко прочищала нос, как вдруг отворилась дверь. В кабинет заглянул Флайт. Его выразительный взгляд все сказал Ребусу: для собственной дочери мог бы найти место получше.
– Да, Джордж? Ты что-то хотел?
– После того как ты ушел из лаборатории, – Флайт выдержал паузу, давая ему понять, что недоволен тем, что Ребус опять скрылся, ничего не сказав и не оставив никакой записки, – они подкинули мне еще кое-что.
– Я буду свободен буквально через минуту.
Флайт кивнул, но его взгляд был направлен в сторону Саманты.
– Ты в порядке, милая?
Она шмыгнула носом:
– Ага, спасибо.
– Кстати, – лукаво сообщил Флайт, – если хочешь подать жалобу на инспектора Ребуса, подойди к дежурному сержанту.
– А ну, проваливай, Джордж, – отмахнулся Ребус.
Сэмми захихикала, пытаясь одновременно вытереть нос, и в результате зашмыгала еще громче. Ребус подмигнул Флайту, который, сделав все, что мог (и Ребус был благодарен ему за это), повернулся, чтобы уйти.
– Вы ведь не все такие уж плохие? – спросила Саманта, когда Флайт вышел.
– Ты о чем?
– Полицейские. Вы не такие уж плохие, как о вас говорят.
– Сэмми, ты ведь сама дочь полицейского. Не забывай об этом. Мало того, ты – честная дочь полицейского. Так держать, хорошо?
Она снова улыбнулась:
– Ты никакой не старик, пап.
Он тоже улыбнулся, но ничего не ответил. По правде говоря, он просто-таки растаял от ее комплимента; не важно, искренне это было сказано или нет. Важно то, что это сказала Сэмми, его родная Сэмми.
– Ладно, – сказал он наконец, – давай-ка раздобудем для тебя машину. И не волнуйся, котенок, мы найдем твоего ненаглядного.
– Ты опять назвал меня котенком.
– Правда? Обещай, что не скажешь маме.
– Не скажу. Пап?
– Что?
Он повернулся к ней, и она порывисто поцеловала его в щеку.
– Спасибо, – сказала она, – что бы там ни случилось, все равно спасибо.
Флайт сидел в своем маленьком кабинете в Отделе убийств. После тесного чуланчика он показался Ребусу просторным залом.
– Так что там с письмом Оборотня?
– Так что там с исчезновением этого Кенни Уоткиса? – ответил Флайт вопросом на вопрос.
– Расскажи мне свои новости, а потом я расскажу тебе свои.
Флайт взял со стола папку, раскрыл ее, достал два или три листа бумаги с убористым текстом и начал читать:
– Письмо напечатано шрифтом «Гельветика». Весьма необычно для личной переписки, используется преимущественно в газетах и журналах… – Флайт многозначительно посмотрел на Ребуса.
– Репортер? – неуверенно предположил Ребус.
– Сам подумай, сегодня каждый криминальный репортер в Англии знает Лизу Фрейзер в лицо. Что мешает ему выяснить, где она живет?
Ребус молчал.
– Ладно, – вздохнул он наконец, – продолжай.
– «Шрифт „Гельветика“ используется на некоторых моделях электрических пишущих машин; однако чаще всего для печати на принтерах, – Флайт поднял глаза, – об этом свидетельствует плотность шрифта. Шрифт ровный…» – ну и так далее. «Буквы аккуратно выровнены, что свидетельствует о том, что использовался высококачественный компьютер, а также высококачественный принтер, возможно матричный. Однако, – продолжал он, – буква „К“ пропечаталась хуже, чем…»
Флайт сделал паузу, чтобы перевернуть страницу. Ребус слушал его вполуха, да и сам Джордж Флайт читал без явного интереса. Лаборатория всегда предоставляет больше информации, чем это необходимо. Все, что Ребус услышал до сих пор, звучало для него какой-то абракадаброй.
– А это уже интереснее, – сказал Флайт, – «…внутри конверта обнаружены частички какого-то вещества, предположительно краски. Преобладающие цвета: зеленый, желтый, оранжевый. Предполагается, что краска на масляной основе, анализ продолжается».
– Выходит, мы имеем криминального репортера, который вообразил, что он Ван Гог?
Но Флайт не попался на этот крючок. Оставшуюся часть отчета он быстро дочитал про себя.
– Вот и все, собственно, – сказал он. – Оставшийся текст посвящен тому, чего им не удалось обнаружить: никаких пятен, волос или волокон.
– Никаких водяных знаков? – поинтересовался Ребус.
В детективных романах водяные знаки на бумаге частенько приводили сыщика в небольшую лавочку, хозяин которой, эксцентричный старичок, сразу вспоминал, что неделю назад эту бумагу у него купил некто по имени… И все, преступление было раскрыто. Красиво, гладко, без сучка и без задоринки. Но в жизни так редко бывает. Он снова подумал о Лизе – и о Казнсе. Нет, не о Казнсе; это не мог быть Казнс. Да и вряд ли он попытается что-то предпринять с двумя этими гориллами-охранниками за спиной.
– Никаких водяных знаков, – сказал Флайт, – мне очень жаль.
– Да… – сокрушенно вздохнул Ребус, – мы не продвинулись ни на шаг, верно?
Флайт внимательно изучал рапорт, ища хотя бы малейшую зацепку, способную привлечь его внимание. Потом он спросил:
– Так что там случилось с Кенни Уоткисом?
– Исчез при загадочных обстоятельствах. Невелика потеря, сказал бы я, но Сэмми жутко переживает по этому поводу. Я обещал ей, что мы сделаем все, что в наших силах.
– Тебе нельзя в это вмешиваться, Джон. Предоставь это нам.
– А я и не собираюсь вмешиваться, Джордж. Делайте что хотите. – Его голос звучал достаточно искренне, но наученный горьким опытом Флайт не собирался в очередной раз оставаться в дураках. Он ухмыльнулся и покачал головой.
– Что ты предлагаешь? – спросил он.
– Ну… – Ребус подался вперед на стуле. – Сэмми упомянула об одном из приятелей Кенни; об одном типе по имени Арнольд, который работает на рынке. По крайней мере она думает, что он работает на рынке или поставляет туда товар.
– Ты думаешь, это мой Арнольд? – Флайт помолчал, осмысливая эту возможность. – Очень может быть.
– Слишком много совпадений, как ты считаешь?
– Не так уж много для такого крошечного городишка, как Лондон, – Флайт заметил выражение лица Ребуса. – Да нет же, я не шучу. Все наши мелкие жулики – словно одна большая семья. Все друг друга знают. Если бы здесь была Сицилия, их набралось бы на небольшую деревушку. Вот крупную рыбку нам никак не удается подцепить на крючок. Эти слишком хитры и изворотливы, не шатаются по пабам и не треплют языком после одного-двух стаканов рома.
– Мы можем поговорить с Арнольдом?
– А зачем?
– Возможно, ему что-то известно о Кенни.
– Даже если так, с какой стати он расколется?
– Потому что мы офицеры полиции, Джордж. А он – представитель общественности. Мы защищаем закон и порядок, и он обязан содействовать нам в нашей нелегкой работе. – Ребус подумал и добавил: – Я дам ему двадцать фунтов.
Флайт скептически пожал плечами:
– Это Лондон, Джон. Даже и не мечтай, что отделаешься бесплатной выпивкой. Арнольд подкидывает мне неплохие сведения, но он будет рассчитывать по крайней мере на «пони» . – Флайт явно подкалывал Ребуса, и тот, поняв это, улыбнулся.
– Если Арнольд хочет пони, на Рождество я подарю ему лошадку. И маленькую девочку в придачу, чтобы катать ее верхом. Но только тогда, когда он расскажет нам все, что знает.
– Что ж, это справедливо, – согласился Флайт, – тогда пошли на рынок.
