8
Открытка затерялась в куче рекламных листовок: доставка пиццы, предложения завести кредитную карту, магазин канцелярских товаров. На голубом конверте из «Теско» написано: «Маленькая радость – тоже радость».
Видимо, это относится и к открытке. На ней изображено огромное серебристое колесо, похожее на Лондонский Глаз, на фоне незнакомого офисного здания. Подпись – «Манчестерское колесо». Я торопливо переворачиваю открытку. Сердце бьется учащенно, подгоняя стремительно растущую надежду.
Дорогая мамочка!
Мне не понравилось то, что ты сделала, когда мы ходили на Лондонский Глаз.
Это нехорошо. Но то, что мама не дает нам видеться, тоже нехорошо. Она не разрешает мне тебе звонить и не пускает меня к тебе. Иногда я ненавижу ее. А иногда тебя. Но все равно я вас обеих люблю. Вы даже не знаете, как сильно.
Напиши мне по электронной почте.
Мама не узнает. Она не разбирается в компьютерах. Это будет наша тайна. Я хорошо умею хранить тайны. Мы обе умеем.
[email protected].
Облегчение оттого, что Эсме наконец дала о себе знать, смешивается с испугом. Я боюсь того, что будет дальше, если напишу ей, ступлю на этот, возможно, темный и опасный путь, где безумие может в любой момент наброситься из засады. Но, может быть, этот путь приведет меня к Эми, и в конце его, может быть, ждет искупление.
Перечитываю открытку. Предложение заманчивое, но в то же время небезопасное. Какие такие тайны она хранила? И какие, по ее мнению, тайны у меня? Возможно, девочка все это время знала, где тело Эми, но не говорила. Может быть, она играет со мной, как мошенник с неопытной жертвой, заманивая все глубже в свои сети, и готовится нанести удар исподтишка.
Мои пальцы зависают над клавиатурой компьютера, на меня смотрит пустое поле электронного письма. Начинаю набирать текст, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. «Не захочу – не отправлю», – повторяю себе. Кнопка «Delete» на клавиатуре – аварийный выход, кнопка «Send» на странице – открытый люк в неизвестность.
Дорогая Эсме!
Не могу выразить, как много значит для меня твоя открытка. Эти несколько недель без тебя были мукой. Я не знала, как тебя найти, не знала, увидимся ли мы еще когда-нибудь. Думала, ты больше не захочешь иметь со мной никаких дел, раз я так глупо повела себя в последнюю нашу встречу.
Но ты должна понять: программка «Пети и волка» была просто ошибкой. Это не ловушка. Я никогда бы не стала обижать или пугать тебя. Хочется думать, ты мне веришь. Твоя открытка позволяет на это надеяться.
Я бесконечно ценю то, что ты дала мне второй шанс. Сделаю все возможное, чтобы Либби никогда не узнала о нашей переписке.
Ты уверена, что она не увидит это письмо? Либби нужно время, чтобы снова мне поверить. Постарайся ее не ненавидеть. Она просто хочет лучшего для тебя. Так же, как и я. Так же, как я всегда хотела.
Бет
Стираю подпись.
С любовью, мама
Прокручиваю письмо вверх, курсор замирает на обращении «Эсме». Может, и его тоже изменить?
Меняю.
Просто посмотреть, как это будет выглядеть. Просто почувствовать.
Дорогая Эми…
Буквы вылетают с легкостью, без малейшей заминки, совсем как рассказы Эсме. Десять букв. Одиннадцать ударов по клавиатуре. Это заняло несколько секунд, но взволнованный трепет, с которым я снова пишу это имя, смотрю на него… это могло бы длиться вечно. Курсор дрожит рядом с ним. То появляется, то исчезает.
Если я подписала письмо «мама», значит ее должна называть Эми. Но я обещала Либби, что не буду. А вдруг это проверка? Может быть, Либби стоит сейчас за спиной у Эсме и читает. Снова переправляю имя на «Эсме», но подпись «мама» оставляю. Компромисс, полуправда.
Сила, заставляющая палец нажать на кнопку «Send», – все та же, что движет мной еще с Нового года. Я должна знать.
Письмо отправляется целую вечность. Маленькое колесико вновь появляется на экране: компьютер раздумывает, выполнять команду или нет. Статусная строка внизу показывает, как идет процесс: будто глину просеивают сквозь решето.
Наконец письмо отправлено. Я не могу терпеть: сижу и жду, когда в ящике появится сообщение. Но его все нет. Барабаню пальцами по компьютеру, дергаю провода, вставляю их покрепче в нужные гнезда, проверяю, все ли подключено.
Перечитываю свое письмо. Может, лучше было бы подождать с ответом пару дней. Наверное, не стоит показывать так явно свою заинтересованность. Может быть, Либби с Эсме сидят сейчас где-то в Манчестере, читают мое сообщение и хихикают, обдумывая следующий ход девочки.
На какой-то миг я жалею, что письмо нельзя вернуть. Не хочу, чтобы надо мной опять смеялись, не желаю дальше впутываться в эти игры. Если это игры.
Смотрю на часы, чтобы узнать, сколько уже жду. Почти половина одиннадцатого. Тогда понятно, почему задержка. Эсме еще в школе. Не знаю, есть ли у нее мобильный телефон. Кажется, не видела. Ну конечно! Она же еще маленькая для того, чтобы иметь телефон, тем более с выходом в Интернет! А если он у нее есть, значит мне до нее далеко. Так далеко, что и не догнать.
Часов до четырех ответ я вряд ли получу. А когда он придет, мой компьютер тут же и зависнет. Я встаю, надеваю пальто и отправляюсь в Уэст-Энд.
Новый компьютер поможет докопаться до истины. Пусть он будет в блестящем корпусе, четкой, обтекаемой формы. Покупаю ноутбук в фирменном магазине «Эппл». Он этим требованиям более чем удовлетворяет.
«MacBook Air». Уже одно название воодушевляет: в нем чувствуется легкость и свобода. В компьютере уже установлено программное обеспечение и доступ к Wi-Fi. Приеду домой, будучи подключена к Интернету. На связи. Во всеоружии.
Теперь – за новым телефоном. «На связи с будущим!» – провозглашает рекламный плакат магазина «Орандж». Я с улыбкой следую этому призыву. Но при виде разнообразия моделей теряюсь – то же было и с компьютерами. Информация на ценниках такая же загадочная. Консультант, сидящий за прилавком, поднимает взгляд и дергает в мою сторону подбородком.
– Вот. Хочу сменить.
Я достаю из сумочки обшарпанную черную «Нокию» с экранчиком не больше дюйма. Одного этого уже достаточно, чтобы купить новый телефон, – на этом я даже в очках с трудом могу что-то прочитать.
Консультант поднимает брови:
– Неудивительно. Неужели еще работает? – Он выходит из-за прилавка, подходит ко мне и берет телефон в руки. – Камеры нет. Экран черно-белый. Приложения не устанавливаются.
Тон у него отчасти презрительный, отчасти изумленный.
– Он у меня уже давно, – смущенно говорю я.
– Надо думать.
– Да я им не так уж часто и пользуюсь.
– Еще бы. Я бы тоже не стал на вашем месте. – Он бросает телефон обратно мне на ладонь, словно тот радиоактивный. – Тариф предоплаченный?
– Да.
– Так и думал.
Он проходит мимо стойки, где выставлены блестящие телефоны с большими экранами.
– А эти? – спрашиваю я.
– Эти без предоплаченного тарифа. Или контракты дорогие. Правда, тарифный план можно сменить.
– Хорошо, – говорю я. – Сменю и тариф.
Я разглядываю все телефоны по очереди и отвечаю на вопросы консультанта.
Да, для личного использования. Да, пользоваться собираюсь часто. Звонки, эсэмэски, фото, электронная почта и Интернет. Чтобы вернуть мою давно потерянную дочь домой. Или вывести на чистую воду лжецов и жуликов.
Вскоре телефон готов, все нужные приложения загружены. Прямо как заряженный револьвер.
В электронном ящике лежит письмо. Эми приглашает меня в друзья на «Фейсбуке». Эми. Я столбенею от такой наглости. И от того, какие надежды она во мне будит. Не знаю, что и думать. Застрявший в горле комок не дает дышать.
Я слышала об этом сайте в новостях, но ни разу туда не заходила. Ни к чему: все мои знакомые уже пенсионеры и тоже вряд ли туда заходят. А если захочу у них что-то узнать, то я и так в курсе, где они и как их найти.
Кликаю по ссылке и придвигаю стул ближе к столу. Сайт загружается в мгновение ока, без долгого жужжания вентилятора, к которому я уже привыкла. Курсор подмигивает – приглашает меня написать свое имя и открыть аккаунт. Не хочу этого делать, но иначе на сайт не зайти. Набираю имя, а поля профиля и местоположения оставляю пустыми. Фото тоже не загружаю, оставляю картинку по умолчанию – безликий призрачный силуэт.
Эсме не страдает такой застенчивостью. Она просто жестока. Или болезненно честна.
Имя вверху страницы – Эми Арчер. Аватар – то самое фото Эми, в школьной форме, что было в газетах и на экране телевизора.
Она и другие фото загрузила. На одном – мы с Брайаном на пресс-конференции, на втором – только Брайан. Я узнаю фотографию с сайта рекламного агентства. Школьные фото, должно быть, тоже надерганы из Интернета. Одно из них, в самом низу, размытое – фотоаппарат дрогнул, – зернистое от сильного увеличения. Это мы с Либби возле Лондонского Глаза.
Я скольжу взглядом вниз по странице.
Семья: Брайан и Бет Арчер.
Друзья: Дана Бишоп.
Образование: начальная школа Ист-стрит.
Философия: ангел, заблудившийся в космосе, вернулся на землю.
Музыка: «Spice Girls».
Книги: «Возвращение с небес», «Дети и их прошлые жизни».
Телешоу: «Поп-хиты», «Полные жизни», «Гладиаторы».
Игры: жонглирование, французская скакалка, игра в поп-звезду.
Спорт: плавание, лапта, ролики.
Увлечения: степ-данс, театр, скаутинг.
Интересы: реинкарнация.
Сайты: www.dailymail.co.uk/
Our-son-World-War-II-pilot-come-back-to-life.
На экран выскакивает голубой прямоугольник с фотографией Эми внутри.
Привет! Электронная почта – это так скууууучно и так доооолго! А социальная сеть – быстро и весело. Мама не узнает. И никто другой – я такие настройки выбрала, что не подсмотришь. Если ты никогда еще так не переписывалась – просто напиши что хочешь в этом квадратике и нажми «Enter».
Я медлю, не решаясь углубляться в ловушку – ловушку, подстроенную с помощью новейших технологий, с неизвестными правилами, грозящую выставить мои тайны на всеобщее обозрение.
Привет, Эсме.
Вот здорово! Я так со всеми подругами переписываюсь.
Надеюсь, это значит, что мы с тобой тоже подруги.
Ты не подруга! Ты моя мама!!! Ты же прочитала ту статью, про мальчика из Америки? Он был совсем как я. В смысле – родился второй раз. В два года у него начались кошмары – он видел самолет, который японцы подбили во время войны. Он все-все про это знал. Даже своих игрушечных коммандос называл именами других летчиков, которые погибли в том бою. У них всех волосы были разных цветов, и он каждого солдатика называл так, как звали летчика с такими же волосами. Это история из жизни, как моя. Ты же веришь?
Я отодвигаюсь от экрана, словно боюсь, что он потребует твердого, однозначного ответа. Будто слышу голос Эсме, такой нетерпеливый, такой радостно-взволнованный, как у Эми, когда она показывала, чему научилась на танцах, или рассказывала что-нибудь интересное из услышанного в классе.
Трудно было поверить так сразу. Ты же понимаешь, правда?
Конечно. Тебе тоже было, наверное, очень тяжело. Я никогда не хотела тебя огорчать, но знала, что придется. Прости, мама. Ты наверняка много плакала из-за меня. Я тоже все плакала и плакала – боялась, что ты мне не поверишь. Ты всегда сердилась, когда думала, что я вру. Тому мальчику мама сразу поверила, а папа – нет. Но потом и он тоже поверил.
На глаза наворачиваются слезы. Я смахиваю их кончиками пальцев, и клавиатура намокает.
Думаю, твоему папе тоже будет нелегко в это поверить.
Он не верит в привидения?
Нет. Но ты же не привидение?
Нет. Я Эми. Мне только маму (Либби) жалко. Ей кажется, что ее Эсме от нее уходит. Я про нее не так все помню, как про нас с тобой. Я люблю ее, но я не совсем ее, не по-настоящему. Понимаешь? Она вроде мачехи из сказок – только не злая и не жестокая. Иначе я бы не выбрала ее себе в мамы.
Понимаю: меня она не выбрала. Дыхание перехватывает. Чувство, что меня предали, совершенно нелогично, но от него никуда не деться.
А почему ты не выбрала меня?
Я тебя не видела.
«Я была занята всякой чепухой», – соображаю. Меня не было рядом, когда я была ей нужна, – так и писали журналисты.
А если бы могла, ты бы вернулась ко мне?
Я уже вернулась. Как только смогла. Я по тебе скучала.
Вижу, как моя рука тянется к экрану, касается его. Я как будто глажу Эми по лицу.
А почему ты так долго не могла понять, кто ты? Говоришь же, что тот мальчик помнил все с двух лет.
Наверное, потому, что у него было больше времени. Он успел привыкнуть. Летчик разбился за шестьдесят лет до рождения мальчика. А я сразу же вернулась. Вот и не понимала, что к чему. В голове было всякое такое, но не подряд, а с большими провалами. Ничего не понятно. Какие-то кусочки до сих пор не вспоминаются.
Я помню, что обещала Либби, помню, что она, может быть, сидит сейчас рядом с Эсме, но не могу удержаться. Мне нужно знать.
Ты совсем не помнишь, что с тобой случилось?
Нет. Мне надо идти. Я…
Жду, кажется, целую вечность. На экране ничего не появляется. Начинаю барабанить по клавишам.
Эсме? Ты где? Эсме?
Может, Либби правда сидела рядом и велела девочке не отвечать. Впадаю в панику. Неужели я упустила эту возможность? Потом думаю, что Эсме могла просто убежать, чтобы я больше не допытывалась о подробностях. О подробностях, которых она не знает.
Несколько раз перечитываю статью о реинкарнации военного летчика. Недоумение родителей по поводу его поведения в точности повторяет рассказы Либби о том, что было у нее с Эсме. А скептический настрой его отца на первых порах очень напоминает мой собственный.
Они тоже списывали все на игру воображения, но уверенность поколебала неизменная точность деталей, которые мальчику узнать было неоткуда. Он знал, что его самолет назывался «Корсар», что снаряд попал в двигатель, точное место, где он разбился. Знал, что авианосец, с которого он взлетал, назывался «Натома» и что бой был над островом Иводзима. Описывал, как его родители праздновали пятилетие своей свадьбы на Гавайях – за пять недель до того, как мать забеременела, – и говорил, что именно тогда выбрал их своими родителями. И звали мальчика так же, как того летчика, – Джеймс.
Сестра летчика поверила в историю мальчика, и родители летчика тоже. Отец мальчика стал изучать эту историю – пытался доказать, что это просто совпадение, но все больше и больше убеждался, что реальность гораздо невероятнее. Наконец он понял, что есть вещи, которые невозможно объяснить. Вещи, о которых никто ничего не знает.
Прочитай я эту историю, как только она появилась в прессе, только отмахнулась бы. Да, необъяснимо, да, интересно, но, в конце концов, это всего лишь история, где все основано на случайности. Теперь же все это кажется мне знакомым и достоверным.
Сходство между этими двумя случаями, возможно, объясняется общими чертами всех опытов реинкарнации. А значит, Эми и в самом деле вернулась. Но, может быть, она просто взяла историю мальчика за образец для собственной, словно в чужую тетрадку через плечо подглядела. Но тогда непонятно, откуда ей известны все детали.
Связь с Эсме оборвалась так внезапно, что я не успела спросить, она ли написала то сочинение и бросила его в мой почтовый ящик. Может быть, это и правда работа моего замутненного горем воображения – просто оно слишком разыгралось, потому что мне очень хотелось верить в лучшее.
Я массирую виски и снова щурюсь на экран. Кошмары у мальчика прекратились, когда ему исполнилось восемь лет, а у Эсме примерно в том же возрасте только начались. Может быть, душа летчика успокоилась, когда кто-то рассказал его историю. А душа Эми – нет.
Добавляю страницу в закладки. Еще один шаг на пути к искренней вере.
Невольно жалею о том, что она не выбрала меня матерью, когда возвращалась. Тот летчик уже не мог заново родиться у своих настоящих родителей, но у Эми, если верить Эсме, такая возможность была. Не сразу, конечно. Зачатие… Нам с Брайаном тогда точно было не до секса. Но разве нельзя подождать? Выбрать момент, чтобы вернуться именно ко мне? Не хочу больше думать, почему она этого не сделала. Отвлекаюсь – ищу на «Фейсбуке» Эсме Лоуренс.
Со своей страничкой девочка так не осторожничает, как со страничкой Эми. Она открыта для всех. Я придвигаюсь ближе. Эсме улыбается со своей домашней страницы, делая руками рамочку вокруг лица. Вид у девочки невинный – невозможно поверить, что она способна играть в такие жестокие и опасные игры, как та, в которую, возможно, играет со мной.
Есть там и другие фото. Вот желтый обруч светится, будто гигантский нимб, над ее головой – она прыгает через него во время школьных спортивных состязаний. Вот она улыбается с каких-то шатких подмостков, цилиндр из серебристой фольги сползает ей на лицо. Вот она, вся мокрая, дрожит на холодном пляже, а вот – задувает свечи на шоколадном торте.
Список друзей длинный: Лара, Олукеми, Ришна, Поппи, Лола, Джош, Итан, Генри, Павел. Сообщения примерно такие, какие я и ожидала увидеть на страничке девочки – почти подростка.
О-бо-жа-ю Райса! Только бы он не уходил из «Холлиоукса»! Только бы не уходил! Я же умру тогда.
Фу! Терпеть не могу банановый вкус, прямо тошнит. А сами бананы люблю.
Новенький мальчик в «Холлиоуксе» – такая лапочка!!! Еще лучше Райса. :-)
Мы на концерте перед каникулами делали сценку из «Мулен руж». Канкан и все такое.
Я хотела лифчик с кружевами и розовые трусики с рюшками, но мама не разрешила. Бесит. :-(
Семья: Либби Лоуренс.
Друзья: Поппи Брюер, Олукеми Шариф, Джош Доббс, Лара Прайс.
Образование: начальная школа Уайтеншо.
Философия: танцуй до упаду.
Музыка: Леди Гага.
Книги: «Скеллиг», «Темные начала».
Телешоу: «Х-фактор», «Холлиоукс», «Хор».
Игры: «Сердитые птички» для Wii.
Спорт: плавание, гимнастика.
Увлечения: степ-данс, пение.
Интересы: развлечения, мальчики.
Все как на ладони: что она смотрит по телевизору, о чем думает, с кем общается, какие планы строит. С помощью «Гугл-карты» я прослеживаю ее путь от Уайтеншо до ворот ее школы.
Ей следовало бы быть осторожнее. И Либби тоже. Кто угодно может зайти на этот сайт, добавить ее в друзья, выследить и напасть. Так и убийца Эми мог найти ее, если бы в то время существовал «Фейсбук». Впрочем, если бы он и существовал, я бы вряд ли позволила Эми туда заходить в таком-то возрасте. Но если бы она им пользовалась, была бы благоразумнее, да и внимательнее следила бы за тем, что дочь говорит и делает, – что бы ни думали об этом журналисты и их читатели.
Беспечность Эсме и свобода действий, которую это дает, злит меня. Девочка сама напрашивается на то, чтобы ее выследили и похитили. От этой мысли я вся покрываюсь мурашками.
Поиск по «Фейсбуку» выдает целую кучу Либби и Элизабет Лоуренс, но среди них нет той, которую я ищу. Во всяком случае, судя по фотографиям. Я кликаю по каждому аккаунту, но они закрыты для всех, кроме друзей. Если Либби, которую я ищу, и есть на сайте, мне ее не найти. «Гугл» тоже не находит.
Она молодая женщина, вероятно выпавшая из социальной жизни, потому что вынуждена растить дочь одна. Интернет мог бы стать для нее источником развлечений, информации, избавить от одиночества. Или она и правда не разбирается в компьютерах, как сказала Эсме, или изо всех сил старается остаться невидимой.
Такая таинственность наводит на подозрения. Не думаю, чтобы в Интернете можно было так тщательно замести следы. Хорошо бы, но вряд ли. По своему большому и горькому опыту я уже знаю, что обвиняющий перст может протянуться и с новостных сайтов и форумов, и стервы-блогерши всегда готовы сплетничать и ненавидеть.
А есть еще эти отвратительные сайты, посвященные нераскрытым преступлениям. Зайдя на один, я сразу вижу целую галерею лиц и среди них – Эми.
Некоторые из остальных лиц мне знакомы по делам, которые тоже гремели в новостях, как и история Эми. Среди фотографий есть черно-белые, зернистые, на которых только и можно разглядеть одежду и прическу жертвы.
Открываю несколько ссылок, ведущих на страницы, посвященные Эми, как сделала бы Либби, если бы искала информацию для Эсме. Но там нет ни одной из тех подробностей, которые известны девочке, – только основные факты, которые тогда вовсю пережевывали в СМИ, да идиотская болтовня людей, которые любят подглядывать за чужой жизнью и сделали своим хобби чужую смерть.
Всю ночь я сижу за компьютером. Жду. В сотый раз пытаюсь отправлять сообщения, но все мои «Где ты?» и «Куда ты пропала?» звучат насмешливым эхом моего крика в парке в ночь исчезновения дочки. Зов вдогонку пропавшей девочке, что растворилась в небесном эфире.
На следующий день – тоже ничего, и на следующий, и после. Я снова в начале – вишу, как рыба, зацепившаяся за крючок. Жду. Жду с нетерпением. Я должна узнать правду.
На четвертый день в дверь звонят. Я вылетаю в прихожую.
Открываю дверь.
– Все в порядке? – спрашивает Джилл.
Совсем забыла! Я же собиралась поехать с ней собирать пожертвования для благотворительной распродажи!
– Ах да, здравствуй. – Я разочарована тем, что это не Эсме и не Либби. – Сейчас. Входи.
Она заходит со мной в гостиную.
– Ничего больше не слышно от этих двух шутниц? – спрашивает она и быстро оглядывается по сторонам, словно желая удостовериться.
– Нет, – отвечаю я, не глядя подруге в глаза. – Ни слова.
– Вот и хорошо. С чепухой покончено. – Джилл кивает, ожидая моего согласия.
Я слабо улыбаюсь:
– Ты меня извини за… ну, понимаешь.
– Все уже забыто, Бет… О господи! – восклицает Джилл, указывая пальцем на компьютер. – Вы только поглядите!
– Да. – Я рада сменить тему; мои мышцы расслабляются. – Новая игрушка. Куда быстрее старого.
– Это хорошо. – Джилл подходит к компьютеру ближе, чтобы лучше разглядеть. – Значит, теперь ты сможешь напечатать объявления о распродаже в рекордные сроки.
– Да.
– А не могла бы ты сделать это сейчас? – Она с надеждой приподнимает брови. – Я бы завезла в библиотеку и сделала копии, когда закончим собирать пожертвования.
Подруга говорит это своим особым «распродажным» тоном – в нем слышится что-то от строгого завуча и что-то от не терпящего возражений командира скаутского отряда. Сажусь набирать объявление. Она охает и ахает за спиной.
– Ты у нас мастер дизайна, а я – королева благотворительных распродаж. Давай-ка попробуем поставить точку после слова «церковь».
Как обычно, объявление получается почти неотличимым от предыдущего, не считая даты. Джилл стоит у принтера. Я беру ключи от машины и накидываю пальто.
– Поторопись, – подгоняет она. – Мы опаздываем. Пусть мы всего лишь добровольцы, но это не оправдание для непрофессионализма.
В машине она все время твердит, чтобы я следила за дорогой, и поднимает крик, если пропускаю поворот. Когда мы выходим, она напоминает, чтобы я не забыла ключи внутри, и советует быть поаккуратнее с коробками и посудой.
Мы сваливаем громоздкие мешки и коробки в дальнем углу церкви. Я сую руку в черный пластиковый мешок и начинаю разбирать одежду. Изнутри тянет застарелым потом, сыростью и пылью – «Eau de Jumble», как говорит Джилл. Пора бы привыкнуть после стольких распродаж, но тошнота опять подступает к горлу.
Я достаю пальто с меховым воротником, отцепляю от него топ в блестках, складываю то и другое вдвое и бросаю на стол с женской одеждой.
– Быстро ты с этим разбираешься, не хуже самих покупателей. – Джилл открывает еще один черный пластиковый мешок, откуда тоже отвратительно воняет.
– Не хочу весь день здесь торчать, – отвечаю я. – Мне надо домой. Куча бумажной работы.
Это даже не совсем ложь, но я на всякий случай прячусь за длинной занавеской в цветочек.
Закончив, мы отходим подальше и разглядываем вешалки с одеждой и столы, заваленные убогими безделушками. Руки у меня стали грязные и шершавые, свитер пропитался «Eau de Jumble».
Предлагаю Джилл чашку чая, она соглашается. Иду в маленькую кухню при церкви. На руки льется чуть теплая влага из электронагревателя. Жидкое мыло так сильно разбавлено водой, что почти не пенится.
Слышу, как звонит мой телефон, – и бросаюсь к нему, вытирая на бегу руки об юбку. Джилл стоит, склонившись над столом, и смотрит на трубку. Поднимает на меня взгляд: в глазах, все еще прищуренных от усилия разглядеть надпись на экране, читаются любопытство, гнев, разочарование.
– Ты же сказала, что с ними покончено, – шипит она.
– С кем?
Джилл машет рукой в сторону телефона.
– На экране только что высветилось имя Либби! – ярится она. – Я не подглядывала, просто любопытно стало, что это у тебя за новая штуковина. Знай я, как тут отвечать на звонок, все бы ей высказала!
Телефон пикает – пришло голосовое сообщение. Я протискиваюсь мимо Джилл и хватаю его со стола.
– Ты невозможная дура, Бет, – говорит Джилл. – Сама себе злейший враг.
Она быстро уходит на кухню, что-то бормоча себе под нос, и ее шаги эхом разносятся по церкви.
Сообщение оставила Либби. Голос усталый. Подавленный. Злой.
– Надеюсь, вы довольны, Бет. Благодаря вам у Эсме случился припадок, каких еще не было. Она несколько дней в себя приходила. Это вы уговорили ее общаться за моей спиной, письма писать по электронной почте и все прочее. О чем вы думали? Раньше она мне никогда не врала. Мало вам, что дочь и так стала мне чужой из-за всего этого? Не лезьте в нашу жизнь, Бет. Это нечестно по отношению к ней и ко мне.
Я слышу Джилл в кухне, понимаю, что и она меня слышит, но мне нужно перезвонить Либби немедленно. Не ожидаю, что она возьмет трубку, но она берет.
– Что с Эсме? – спрашиваю я, стараясь говорить не слишком громко. – Что случилось?
– Это я у вас должна спросить! Это вы ее доставали расспросами!
– Я ничего не говорила, Либби. Почти ничего.
– Говорили. Спрашивали, помнит ли она, что с ней случилось. – Какое-то время Либби молчит. – Я видела в компьютере.
– А, значит, вы все же разбираетесь в компьютерах! – Я не хочу, чтобы это прозвучало торжествующе, но меня поймали на месте преступления, и теперь волей-неволей приходится огрызаться.
– Нет, – говорит она. – Я прочитала вашу милую беседу, только когда нашла Эсме на полу возле компьютера, а на экране этот… «Фейсбук».
– Это была ее идея. Правда.
Либби вздыхает.
– Как она сейчас? – спрашиваю я.
– Лучше.
– Припадок не вызвал новых воспоминаний? – Я крепче прижимаю телефон к уху. – Она ничего не говорила?
– Только что-то непонятное, про книжку какую-то, – пренебрежительно говорит Либби. – «Человек, который не мыл посуду».
Слова – как удар в живот: у меня останавливается дыхание.
Когда-то Эми была без ума от этой книжки, хотя я никогда не понимала почему. Простенькая сказка, слишком простенькая для такой развитой девочки. Один человек месяцами не мыл посуду и в конце концов уже не мог войти в дом, потому что он весь был завален грязными тарелками. Эми брала ее в передвижной библиотеке так часто, что библиотекарь прозвал ее Девочкой, Которая Больше Ничего Не Читает.
Книжка уже тогда была старой. Я пыталась ее купить, но в книжных магазинах ни одного экземпляра не осталось. «Распродана», – отвечали мне. «У нас такой нет». «Никогда не слышали». А вот Эсме слышала. Потому что Эми ее читала.
Вера снова вспыхивает внутри, и я краснею от жара.
– А больше она ничего не вспомнила? – спрашиваю я.
– Пока ничего. Может, потом еще какие-нибудь непонятные обрывки всплывут. Обычно так оно и бывает. – Либби грустно смеется. – Обычно. Я уже и забыла, что такое обычная жизнь.
Джилл вылетает из кухни, заправляет шарф под пальто, позвякивает связкой ключей.
– Мне надо к ней, – говорит Либби.
– Погодите, я должна кое-что спросить.
– Спрашивайте.
– Это Эсме бросила конверт в мой почтовый ящик на Новый год? – Изо всех сил стискиваю в руке телефон, не смея думать о том, что делать дальше, если она скажет «нет».
– Нет, – твердо отвечает Либби.
Голова идет кругом. Я больна – хуже, чем сама думала.
– Это я, – добавляет она.
Меня словно из горящего пламени выхватили. Из нестерпимого жара безумия.
– Вы?
– Эсме попросила. Хотела, чтобы вы прочитали ее сочинение.
– Ее сочинение? – переспрашиваю я.
Нужно, чтобы Либби подтвердила это, только тогда можно будет поддаться нахлынувшему облегчению.
– Ну не мое же? – торопливо произносит Либби. Какое-то время моя собеседница молчит, потом ее тон делается подозрительным. – Или, хотите сказать, вы не…
– Нет-нет, ничего подобного! Конечно, я верю, что это Эсме написала. – (Джилл качает головой.) – Мне нужно идти, Либби. После поговорим.
Я вешаю трубку, и Джилл смотрит на меня негодующе.
– Что бы она ни наговорила тебе, это все ложь. И общаться с ней позже – вообще говорить с ней – ошибка.
– Но неужели ты не видишь? – произношу я с нарастающим раздражением. – Эсме что-то известно. Наверняка. Откуда бы еще ей знать такие вещи? Либби сказала, что это Эсме написала то сочинение.
– Сказала, еще бы! – Джилл качает головой. – Слушай, Бет. Мы это уже обсуждали. У меня есть дела поважнее. И у тебя должны быть. – Она снова позвякивает ключами. – Идем.
– Но…
– Бога ради, Бет! – Джилл вспыхивает от гнева. На мгновение кажется, что она сейчас даст мне пощечину, и я отшатываюсь. Джилл хватается за переносицу и медленно выдыхает. – Это все только догадки и сплетни.
– Нет.
Я забираю на кухне свое пальто и выхожу из церкви. Подругу не жду. И не оглядываюсь.
Дома снова звоню Либби. Говорю, что должна увидеть Эсме, но Либби не соглашается.
– Пожалуйста! Мне нужно с ней встретиться.
– Она и так много уроков пропустила из-за всего этого. Если снова в Лондон поедет, совсем отстанет.
– Я приеду к вам.
– Нет, Бет. Я не могу на вас положиться, вы станете на нее давить.
– Не стану. Просто здесь я чувствую себя бесполезной. И хотела бы чем-то помочь.
– Ну да, себе помочь, получить желаемое, а на остальных наплевать.
– Нет! Это не так. Правда! – Я с отвращением слышу в своем голосе умоляющие нотки, но поделать ничего не могу. – Эсме сама мне написала. Спросите ее, она скажет. Она скучает по мне.
– По-вашему, мне от этого должно стать легче? – сердито спрашивает Либби. – Оттого, что она по вам скучает?
– Нет, – говорю я, – конечно нет. Но интересы Эсме важны для нас обеих. Почему бы вам не спросить, хочет ли она, чтобы я приехала к ней в Манчестер?
Либби колеблется:
– Она уже сказала. – Голос безжизненный, убитый. – Как только пришла в себя после припадка.
– Ну вот видите, – беззаботно говорю я. – Так будет лучше. Никаких пряток.
– Может быть… Но чтобы больше никаких фокусов и неприятных сюрпризов!
– Не было никаких сюрпризов и никаких фокусов. Во всяком случае, с моей стороны.
– И что это значит?
– Ничего. Я хочу сказать, это просто недоразумение. Глупое, досадное недоразумение. Вот и все.
Долгое молчание из-за моего колотящегося сердца кажется еще дольше.
– Ладно, – произносит Либби. – Когда вы хотите приехать?
– Завтра. Завтрашним поездом.
