7
Либби на мои звонки не отвечает. Я отправила ей на голосовую почту столько сообщений, что они уже не проходят. Без адреса, говорят мне в справочной, домашний номер установить нельзя, а так как я не знаю названия отеля, в котором они остановились, то не могу спросить, выехали ли они и какой адрес оставили при регистрации.
Если обращусь в полицию с просьбой разыскать их, возникнет слишком много вопросов. Скажу правду – и надо мной только посмеются. Солгу – скажу, что они мои родственники, бесследно исчезнувшие после семейной ссоры, – мне предложат подождать еще немного или скажут, что не имеют права вмешиваться. И даже если они захотят мне помочь, вряд ли можно рассчитывать, что будет больше толку, чем в тот раз, когда искали Эми.
Новая глава старого кошмара. Эми пропала – опять. Ее похитили прямо у меня на глазах. И опять я виновата в том, что она исчезла. Невинная ошибка, недосмотр. И снова я не могу ничего изменить. Беспомощна.
Единственное, что в моих силах, – обратиться за помощью к Иану, но мое письмо остается без ответа. Другая сторона молчит, как и в прошлый раз.
Целыми днями брожу по дому, потерянная, встревоженная.
Потом вдруг осеняет: Либби волей-неволей должна будет вернуться. Тот порыв, что впервые привел ее к моей двери, не отпустит – более того, будет повторяться все чаще и чаще теперь, когда Эсме уже встретилась со мной и знает, что я ей верю. Если раньше ее поведение огорчало Либби, то теперь оно должно стать еще хуже. Либби не сможет гасить это пламя бесконечно. Может быть, Эсме – моя дочь, может, нет, но она ко мне вернется.
Внезапный прилив надежды требует действия. Я обдираю обои в комнате Эми, скатываю ковер. Прочесываю весь Уэст-Энд, собирая образцы ткани для занавесок, разглядывая мебель и ковры. После моих экспериментов с краской на стенах в спальне появляется разноцветная мозаика – все оттенки розового, а также нежно-голубые, желтые, ванильные, почти белые и зеленые пятна.
Я говорю себе, что делаю все это для себя, а не для Эсме, но не могу не признаться: мне так сложно определиться с цветом именно потому, что право выбора на самом деле должно принадлежать Эми. В конце концов, это была ее комната. И может, еще будет – в каком-то смысле.
Та же мысль сидит в голове, когда я неожиданно для себя отправляюсь покупать одежду. Кручу в руках курточки и брючки – смотрю размеры, и Эми стоит передо мной – такая же, как была, а может, и есть. Надевать эту одежду не на кого, но это пока. С каждой покупкой Эми делается ближе, надежда – реальнее.
Я вываливаюсь на улицу из невыносимо жаркого «Селфриджеса», моргаю на свету, лечу на Оксфорд-стрит… и столбенею, только сейчас заметив, сколько в руках пакетов с покупками. В какой-то миг я думаю, не вернуться ли и не отдать все это назад, но не могу себя заставить. Я устала, мне нужно вдохнуть свежего воздуха. К тому же Эсме все это подойдет ничуть не хуже, чем Эми.
Я пересекаю Гайд-парк и оказываюсь прямо на углу Белгрейв-сквер. Дверь в Ассоциацию медиумов призывно приоткрыта.
Девушка за стойкой поднимает голову и улыбается:
– Миссис Арчер! Как приятно снова видеть вас! – Она прищуривает глаза и хмурится. – Прическу новую сделали? Вы как-то… изменились. – Она переводит взгляд на груду пакетов у меня в руках. – Вижу, вы не пропустили новогодние скидки.
– Да уж… Пора сменить имидж.
– Вам идет. Чем я могу помочь?
– Просто мимо проходила и вспомнила, что так и не заплатила Иану за сеанс. – Я ставлю пакеты на пол и открываю сумочку. – Сколько с меня?
– Точно не скажу… – Она шелестит какими-то бумагами на столе. – Не знаю, есть ли у нас тариф за сеансы по телефону и полагается ли ему надбавка за работу в выходной. Но я спрошу.
– Он здесь?
– Вчера вернулся.
Я совсем потеряла счет времени.
– Хотите с ним поговорить? – спрашивает администраторша. – У него есть несколько минут до следующего сеанса.
Иан, увидев меня, делает лицо удивленное, даже смущенное. Синева в его глазах будто бы темнеет – и странный взгляд этих несимметричных «зеркал души» делается еще заметнее.
– Извините, что не ответил по поводу телефонного номера вашей подруги, – говорит он. – Такие конкретные запросы редко исполняются. Но надеюсь, фото, которое я послал из Нью-Йорка, что-то вам подсказало.
– Да, хоть я и не уверена, что именно.
Мужчина грустно улыбается:
– К сожалению, так иногда бывает. Может быть, со временем прояснится.
– Все прояснится еще скорее после сеанса регрессионной терапии, – с надеждой говорю я. – Я в курсе, вы этим не занимаетесь, но не могли бы вы порекомендовать кого-нибудь?
Он хмурится:
– Я знаю несколько человек. Могу дать вам их контакты. Но было бы легче, будь я уверен, что вы хорошо все обдумали. Это… необычная терапия. Просто из любопытства таких вещей не делают.
– Это не для меня. Думаю, это может помочь моей… племяннице.
– Тем не менее. – Он откашливается. – Она в курсе, о чем идет речь?
– Нет. Ей всего десять лет.
– Десять? – Иан моргает и наклоняется ко мне. – Как я уже сказал, это не моя специальность, но вам действительно нужно очень серьезно подумать. Вашей племяннице сейчас плохо?
– К сожалению, да. Иначе бы я не стала этим заниматься.
– А вы уверены, что девочка выдержит? Сеанс может нанести травму.
– Хуже не будет. Для всех нас. Поверьте, она сейчас в таком состоянии, что отказаться – больший риск.
На его лице отражается сомнение.
– Если вы не можете помочь, – говорю я, – может быть, лучше спросить у администратора?
– Здесь нет специалистов по регрессионной терапии.
Я достаю чековую книжку и спрашиваю, сколько должна ему. Вырываю из книжки чек и кладу перед Ианом на стол.
– Кто-нибудь найдется, – говорю я. – Лучше бы это были вы. У нас, судя по всему, установился контакт. Но если вы не хотите помочь…
Он берет чек:
– Дело не в том, что я не хочу, миссис Арчер… – Голос Иана обрывается, взгляд начинает блуждать. Веки дрожат, щека дергается. – У вас за спиной стоит мужчина, – произносит он ровным голосом, идущим будто бы издалека. – Крупный. Но невысокий. Толстый. Лет тридцать с небольшим, пожалуй. Может, меньше. Волосы черные как смоль. Я… Я… – Экстрасенс качает головой и поворачивает ко мне ухо. – Он что-то говорит… Губы шевелятся, но я ничего не слышу. Слов не слышно. – Медиум снова качает головой. – А, теперь он что-то рисует. Это… восклицательный знак. «Думайте!» Он советует вам подумать, миссис Арчер. Подумать. – Иан закатывает глаза. – Еще что-то… А-а, вижу! Он нарисовал вокруг восклицательного знака треугольник. А теперь обводит контур красным… Ну да. Дорожный знак. «Внимание!» «Осторожно!» «Берегитесь!» – По его телу пробегает дрожь, глаза снова смотрят прямо. – Принимаете?
Понятия не имею, что это за мужчина. Под описание не подходит никто из моих родственников, бывших друзей или сослуживцев. И как-то уж чересчур кстати подвернулся этот незнакомец со своим предупреждением – как раз когда Иан пытался отговорить меня от решения, которое считал неразумным.
Я встаю, подбираю свои пакеты:
– Думаю, на сегодня достаточно, мистер Пойнтон.
– Но вы должны поверить! Сами же сказали, что у нас контакт. Нельзя выбирать, во что верить, а во что нет, только потому, что это вам не по душе. – (Я открываю дверь.) – Будьте осторожны, миссис Арчер! – кричит он вслед, когда я иду по коридору. – Берегитесь!
Я не останавливаюсь у стойки администрации, чтобы расспросить о специалистах по регрессионной терапии. Их можно найти где угодно. Обойдусь без Иана. Он мне больше не нужен.
Его предсказание было слишком уж своевременным, слишком целенаправленным, чтобы вызвать доверие. Экстрасенс должен быть посредником, связующим звеном. А он перешел границу и начал вмешиваться в мои дела. Злоупотребил своим даром и подорвал мое доверие.
Может быть, ему с самого начала не стоило доверять? Может быть, его предсказание насчет девочки, которая близко, и правда всего лишь случайность? А потом Иан увидел, что выстрелил в яблочко, и из чистого тщеславия послал мне ту картинку с выключателем в надежде, что опять попадет в цель. В надежде сделать себе имя.
Тут в голову мне приходит еще одна версия. И как я сразу об этом не подумала? Розовые очки мешали. Теперь же она бросается в глаза: бесконечная цепочка логических построений, таких холодных и неопровержимых, что перехватывает дыхание.
Может быть, он друг Либби или, что еще вероятнее, любовник. Соучастник, с которым они вместе разработали хитроумный план.
Нетрудно догадаться, как они додумались до этой аферы. Иан – новенький в Ассоциации медиумов. Другие экстрасенсы наверняка рассказали ему об отчаявшейся матери, которая все ходит и ходит к ним в надежде достучаться до дочки. Видимо, им порядочность не позволяла обмануть меня, солгать, будто они установили контакт с Эми, но Иан мог оказаться не таким щепетильным. Или более тщеславным.
Либби смотрела еще дальше. Иан выбьет меня из колеи предсказанием, а она воспользуется ситуацией и подсунет мне свою дочь, которая по какой-то случайности так похожа на мою.
Они могли произвести расследование и заставить Эсме выучить все факты, которые смогли собрать. Малышка, должно быть, репетировала свою роль до тех пор, пока не выучилась играть ее безупречно и естественно. Достаточно убедительно, чтобы провести убитую горем легковерную женщину средних лет, у которой дорогой дом, солидные выплаты от бывшего мужа после развода – и ни одного наследника.
А еще же есть награда. Брайан продал часть своих акций в агентстве и объявил награду в сто тысяч фунтов за информацию, которая помогла бы отыскать Эми или привлечь к суду ее убийцу. Эти деньги так и остались невостребованными.
Я вижу все это так ясно, что останавливаюсь посреди улицы и начинаю смеяться – сначала тихонько, потом все громче, пока наконец невеселый истерический хохот не переходит в рыдания. Пакеты в руках делаются вдруг такими тяжелыми, что я не могу удержать их. Одежда разлетается по тротуару – рукава тянутся ко мне, штанины рвутся прочь. Металлические молнии коварно ухмыляются, пуговичные петли глумливо подмигивают. Костюм повторяет очертания тела Эми, словно обведенный мелом силуэт на месте преступления.
Кое-как, комком, я запихиваю вещи обратно в пакеты и поднимаю руку, чтобы остановить проезжающее такси. Не знаю, кому или чему верить. Всему. Ничему. Никому.
– Куда едем, дорогуша? – Таксист включает счетчик, как только я захлопываю за собой дверь.
Нужна ясность. Сначала я искала ее у Иана. Теперь вернусь к тому моменту, когда еще хоть в чем-то была уверена. Я уже не могу отличить свет от тьмы, ложь от правды. Заблудшую овцу от голодного волка.
Нужно, чтобы Господь снова указал мне путь. Повернул выключатель. Теперь-то я знаю, что за смысл был заключен в той картинке, хоть и не понимаю, кто его туда вложил.
– К Саутуоркскому собору, – говорю я таксисту. – И поскорее.
Главная башня собора торчит, как одинокий зуб, а маленькие башенки вокруг похожи на разросшиеся корни. Фигурный водосточный желоб изображает дракона, вцепившегося в стену когтями. Мне знакомо это чувство. Открываю дверь – и от музыки, которая доносится до меня, ноги начинают дрожать еще сильнее.
Похоже на гобой – этот инструмент изображал утку в «Пете и волке». Я пытаюсь убедить себя, что на самом деле гобоя нет. Но он есть. И становится еще громче, когда я вхожу внутрь.
С облегчением вижу перед церковью группу музыкантов и глаза возвышающихся над ними каменных святых, что равнодушно слушают игру.
Женщина, стоящая у двери, прикладывает палец к губам и протягивает мне какую-то бумажку. «Дневной концерт», – написано на ней, а ниже имена – квартет учеников местной музыкальной школы. Дальше перечислены номера концерта, но я слышу только мелодии из «Пети и волка». Кошка-кларнет, смешная хитрюга. Петя – юный, веселый – бравурная скрипичная музыка. Ворчливый фагот – дедушка. А хуже всего – тревожный, печальный гобой, предвестие судьбы уточки.
Я не сажусь в нефе, а торопливо иду по проходу налево, к Гарвардской часовне. Но дверь заперта. На ней написано, что часовня откроется для всех желающих после завершения срочных ремонтных работ. Я все же дергаю за ручку, и дверь открывается.
Внутри темно, подставка для свечей пуста, окно затянуто брезентом, вокруг строительные леса. От этой похоронной мрачности пробирает дрожь.
– Что вы здесь делаете? – Передо мной стоит человек. Весь седой, как его серая сутана, сгорбленный. Указывает на дверь. – На табличке же ясно написано, – шепчет он.
– Но мне нужно сюда! Я должна узнать истину!
Мой взгляд бегает по всей часовне. Замечаю косо висящее красное полотнище над дверью. Veritas. И красный прямоугольник на потолке, тусклую, стертую позолоту на нем. Veritas. Но надпись на окне, под изображением Иисуса, скрыта под грязным брезентом.
– Извините, – говорит человек и берет меня за руку. – Но вам придется молиться в другом месте.
– Но это окно…
– Понимаю. Это очень печально. Мы надеемся, что трещину скоро удастся заделать.
– Трещину?
– Да, и не одну, в общем-то. Как видите, мы пригласили специалистов, они ищут еще повреждения. Мы не хотим рисковать, потому и закрыли часовню для посетителей. И дверь бы заперли, если бы могли. Но объявления хватает, чтобы люди не заходили… обычно. – Он недовольно смотрит на меня. – К сожалению, вам придется уйти.
Мужчина все настойчивее сжимает мою руку и не выпускает, пока я не оказываюсь снаружи. Закрывает дверь, поправляет объявление, кивает на прощание и уходит.
Вот тебе и истина, что открывается в свете Господнем! Я заблудилась в тусклых, наводящих безумие сумерках. Хочу, чтобы Эсме оказалась Эми, но этого мало. Я должна поверить в это. Как верила Иану. Как верила Богу. Но я не решаюсь верить даже самой себе.
Иан наверняка мошенник, сообщник Либби и Эсме. Он не мог пойти на такой риск, как регрессионная терапия, – она ведь не помогла бы выяснить ничего ни о судьбе Эми, ни о том, где тело. Как она могла помочь? Никто не знает. А Эсме не могла бы с такой точностью припоминать все детали, если бы ее сознание отключилось под действием гипноза. Неудивительно, что он пытался меня отговорить.
Но и в этот мошеннический план тоже поверить трудно. Такая сложная и рискованная афера – и вся она целиком держится на том, как сыграет роль ребенок. И Эсме все-таки знает об Эми много такого, что узнать ей было больше неоткуда.
Сквозь туман в голове я вижу, как Эсме внимательно слушает Джилл, опускаясь вместе с ней на колесе обозрения. Вспоминаю, сколько часов провела Джилл у меня за кухонным столом или на диване. Как обнимала меня, подавала платок… слушала мои рассказы об Эми. Ей известны все забавные случаи, все мельчайшие подробности не хуже, чем мне самой. Иногда она даже досказывает за меня.
Она знает все это наизусть.
Внезапно меня пронзает догадка. Джилл – вот кто разнюхал все детали для Либби.
Понятия не имею, откуда они знают друг друга, но уверена, что знают. Может быть, в тот раз, когда они «впервые» встретились лицом к лицу у Лондонского Глаза, Джилл просто притворилась пораженной сходством Эсме с Эми.
Может быть, это она и помогла устроить нашу встречу и для верности сама же отвезла меня туда. Зачем еще ей в тот день брать машину? Вот не думала я, что моя наставница такая хорошая актриса. Может быть, одна из многочисленных групп, к которым она принадлежит, – сообщество актеров-любителей, только она никогда в этом не признавалась.
Я бегу по боковому проходу, вслед летят звуки гобоя. Утка смеется, издевается. Смотрит на все глазами волка.
Плюхаюсь на сиденье такси и называю водителю адрес Джилл.
Джилл открывает с ручкой и блокнотом в руке.
– Что это? – презрительно хмыкаю я. – Наброски для нового сочинения? Или инструкции?
Протискиваюсь мимо нее в коридор и громко захлопываю за собой дверь.
– Какое сочинение? Бет, ты…
– Гадина!.. Да как ты могла? Как? После всего, что я пережила!
Джилл тяжело опускается на стул в коридоре, онемев от изумления.
– Бет, – произносит она дрожащим голосом, – в чем дело? Успокойся. Пожалуйста. Ты расстроена.
– Расстроена! – рявкаю я. – Не то слово! Я-то думала, ты моя подруга, а ты все это время просто собирала информацию. Готовила Эсме к ее роли.
– Эсме?
– Или я должна сказать – Эми?
– Что? – Она трет глаза и качает головой. – Бет, я ничего не понимаю.
– Хватит, Джилл! Довольно ты из меня дуру делала. Теперь бесполезно все отрицать – только выставишь себя такой же отчаявшейся идиоткой, какой была я.
– Да что отрицать? – спрашивает Джилл, умоляюще протягивая ко мне руки.
– Эми. Реинкарнация. В теле Эсме. Что это? Жестокость с благой целью? Чтобы встряхнуть меня и вернуть к жизни? Как вернулась к ней Эми… по всей видимости.
Джилл встает, но ноги ее не держат. Она хватается за стену, чтобы не упасть.
– Давай-ка по порядку, – говорит она. – Эсме утверждает, что она Эми, а ты думаешь, что это я ее подучила. Так?
– Ты с Либби и Ианом.
Джилл берет меня за руку. Я вырываю ее.
– Не можешь же ты на самом деле верить, что это правда. – Голос у Джилл дрожит, руки тоже. – Я в глаза не видела ни Либби, ни Эсме до того дня, когда мы ходили на Лондонский Глаз… А кто такой Иан? И при чем тут реинкарнация? Брось, Бет. Что за глупости! Это почти так же смешно, как поверить, что мне в голову пришла столь жестокая мысль. Даже будь я на такое способна, зачем мне это?
– Это я у тебя должна спросить.
– Я не знаю! – восклицает Джилл. – Потому что никогда бы так не поступила. Ни с кем вообще, а с тобой тем более. – Она достает платок из рукава своего кардигана и утирает глаза. – Как ты могла даже подумать, что я способна на такой бессердечный поступок, а уж тем более обвинить меня в этом?
– Но откуда еще ей знать все, что она написала в сочинении?
– Бет, я даже не понимаю, о чем речь. Что за сочинение?
– Эсме написала. Помнишь, то, в котором были все эти воспоминания. В подробностях. Все, о чем я рассказывала тебе.
Джилл тычет в меня пальцем:
– Что бы там ни было, в этом сочинении, ясно, что все это ложь. – Голос ее уже звучит тверже и спокойнее. – И не надо забывать, Бет, что те же самые подробности известны и Брайану. Из первых рук.
Глаза у меня сощуриваются, и взгляд начинает метаться по коридору. От ужасной догадки кровь вдруг стынет в жилах.
– Брайан тоже в этом замешан! Ему так же надоело смотреть на мое горе, как и тебе.
Джилл закатывает глаза:
– Бет, ты хоть сама послушай, что несешь! Это жалкий бред. Ты устала… Тебе тяжело далась эта годовщина. Я все понимаю. Но тебе нужна помощь. Ты во власти иллюзии. У тебя паранойя. Господи, да я не удивлюсь, если ты это дурацкое сочинение сама же и написала. Все как в тот раз, с открытками на День матери.
Эти открытки появлялись у меня на каминной полке несколько раз за последние годы. Не помню, как я покупала их, как подписывала. Но ведь подписывала же. Неужели и сейчас то же самое?
В голове у меня заново прокручивается момент, когда я увидела сочинение на коврике у двери. Перед этим я делала уборку. Наводила порядок на письменном столе. Потом сидела на лестнице, вперив неподвижный взгляд в пустоту. Где-то в промежутке между этими воспоминаниями конверт и появился.
– Я его не писала, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Это Эсме протолкнула его через почтовый ящик.
– Ты сама видела, как она это сделала?
– Нет, но… Она писала это для школы… по ее словам.
– Значит, оно написано ее почерком?
Я качаю головой:
– Напечатано. На компьютере.
Джилл презрительно хмыкает:
– Значит, ты могла и сама написать его. Помню, психиатр велел тебе все записывать. Чтобы выговориться. Но не так же. Без выдумок.
– Я ничего не выдумывала!
Пытаюсь вспомнить: упоминали ли о сочинении Либби или Эсме при нашей встрече? Кажется, да, но я перебираю все в уме тщательнее и понимаю: нет, не упоминали. Обшариваю глазами комнату, ищу, за что бы зацепиться, чтобы совсем не потерять самообладание.
– Но мы ведь не можем совсем исключить такую возможность? – спрашивает Джилл. – Всего лишь несколько дней назад ты вбила себе в голову, что Эми убил викарий. Нельзя же вовсе не следить за своим языком и обвинять всех без разбора. Хорошо еще, что я все понимаю, другой бы подал на тебя в суд за клевету, дискредитацию или еще что-нибудь в этом роде. Что бы ты тогда делала? Тебе что, правда этого не хватает ко всему прочему? Подумать страшно, что начнется в газетах. Будут писать, что ты ищешь, на кого бы свалить вину, или пытаешься оправдаться. – Она кладет мне руку на плечо. – Ты в полицию с этим не ходила, случайно?
– Пока нет, но…
– Ну хоть что-то. Не вздумай им рассказывать, Бет. Так нельзя. У тебя нет доказательств. Никаких.
Ясность, которую я только что ощущала, затуманивается сомнениями. Я опускаюсь на стул.
В полиции мне могут не поверить, а если это попадет в прессу, у моего дома опять будут топтаться репортеры. Случай с Эми начнут обсасывать снова и снова. Всеобщая ненависть ко мне умножится. «Мать пропавшей девочки теряет связь с реальностью» – самый мягкий из заголовков, что встают у меня перед глазами.
Джилл поднимает с пола свой блокнот:
– Смотри. Никаких инструкций, никаких заметок. Просто список адресов, откуда мне нужно будет забрать коржики для благотворительного базара. Нам нужно будет забрать. – Она коротко усмехается. – Если доверяешь мне настолько, что сядешь со мной в машину и не побоишься, что я вытолкну тебя по дороге.
Я чувствую себя глупой и слабой.
– Думаю, мне лучше отвезти тебя домой. – Голос у Джилл уже снова добрый и встревоженный.
Выходя из машины, я оставляю пакеты на заднем сиденье.
– А это как же? – спрашивает Джилл.
– Оставь для благотворительной распродажи.
– Но тут же все новое! – Она запускает руку в пакет, вытаскивает коротенький топ и вопросительно смотрит на меня.
– Для Эми, – говорю я. – Все для Эми.
– Ох, Бет…
Так же она тревожится, увидев комнату Эми с сорванными обоями, заставленную банками с краской.
– Может, мне лучше позвонить Брайану… – Джилл не столько спрашивает моего мнения, сколько размышляет вслух. – Он должен знать, что происходит.
– Нет. Пожалуйста. Его издевок я не вынесу.
– Пусть вы развелись, Бет, но я уверена, ты ему до сих пор небезразлична.
– Сомневаюсь. Обещай, что ничего ему не скажешь.
– Если ты так хочешь. – Она еще раз обводит взглядом комнату. – Я помогу тебе снова привести все в порядок. Маляр из меня не очень, но вдвоем как-нибудь справимся.
Наверное, она просто хочет, чтобы я была у нее на глазах.
Джилл предлагает побыть со мной немного, но я отказываюсь. Спускаясь по лестнице, оглядываюсь, чтобы посмотреть, идет ли она за мной.
– Где это сочинение? – спрашивает Джилл.
В гостиной она берет у меня листы, придвигает очки ближе к глазам и начинает читать. Хмурится, быстро бегая взглядом по строчкам. Щека у нее дергается.
– Ясно. – Рвет страницы на мелкие кусочки. – Вот и покончено со всей этой чепухой.
– Жаль, что нельзя с такой же легкостью выбросить ее из головы. Я уже наизусть выучила текст, столько раз перечитывала.
– Не сомневаюсь.
– Я это не писала, Джилл. Клянусь.
– Ну, его уже нет, – решительно отвечает она. – И если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты отправишь этих двух шутниц собирать чемоданы. Пожалей себя. Не встречайся с ними. Не разговаривай.
– У меня и выбора особого нет. Они залегли на дно, я никак не могу их найти.
– Оно и к лучшему, учитывая обстоятельства. – Джилл обнимает меня. От нее пахнет тальком и мятными леденцами. – Запишись на прием к врачу, Бет. Ради нас всех.
Я обещаю. Но не пойду. Ни один врач меня не вылечит. Только правда могла бы сделать это, а надежды узнать ее так же мало, как отыскать тело Эми.
