15
Джилл держится за мою руку, пока мы с ней переводим дыхание, взбираясь на холм к Королевской обсерватории. Солнце сверкает над Кэнэри-Уорф на другой стороне Темзы.
Джилл вздыхает:
– Чувствуется, что весна идет.
Я ничего не чувствую, но киваю. Кажется, я никогда уже не смогу ощущать тепло. Попугаи пронзительно орут на деревьях в парке.
– И как только они тут выживают? Холодно же, наверное, – говорит Джилл. – Слышали, они теперь и у нас в Кеннингтонском парке есть?
Я качаю головой.
– Приспособились. Научились выживать. – Она прижимается ко мне. – Совсем как ты.
– У них лучше получается.
– И ты, Бет, научишься. – Джилл делает глубокий вдох и продолжает подъем. – Идем дальше?
Мы поднимаемся. Уклон становится все круче. Двое мальчишек на велосипеде с гиканьем несутся вниз, к подножию, разбрызгивая гравий из-под колес. Подскакивают на кочках, виляют, объезжая выбоины. Эми тоже любила кататься с горы. Я смотрела на нее и завидовала: она, обмирая от восторга, летела с горы на полной скорости – и в то же время волновалась, не чересчур ли опасна такая гонка.
– Даже шлемы не надели! – замечаю я.
– По-моему, это прекрасно.
– Вот свалятся, тогда узнают.
– Но мне как раз нравится их уверенность, – говорит Джилл. – Они и не думают, что могут упасть.
– Все дети падают. – Меня пробирает дрожь. – Матерям нужно быть осмотрительнее.
Мы подходим к Гринвичской обсерватории. Красный шар скользит вверх по штырю, торчащему на одной из башен, и останавливается на середине.
– Должно быть, уже почти час. – Джилл отворачивает рукав, чтобы взглянуть на часы.
Через несколько секунд красный шар поднимается до самого верха, выжидает пару минут, а затем одним легким движением соскальзывает вниз. Я вспоминаю, как Эсме взмывала вверх на «Ледяном ветре» в Блэкпуле, а затем снова падала на землю, вся опутанная ложью.
Наверное, в полиции их предупредили, чтобы не пытались встречаться со мной, но я никак не могу помешать им влезать в мои мысли, сколько бы ни сопротивлялась. Если они и пытались как-то со мной связаться, я об этом так и не узнала. Компьютер не открывала с тех пор, как вернулась из Манчестера, мобильный был отключен. Но они пробивались в любое воспоминание об Эми, как сорная трава. Стоило мне представить лицо Эми, как его заслоняла Эсме – хитренькая, не по годам развитая. Живая.
Меридиан простирается перед нами, как трамвайный рельс. На табличке написано, что он разделяет восток и запад и обозначает точку, с которой отсчитывают время во всем мире. Официальная точка отсчета нового тысячелетия. У меня посасывает под ложечкой.
Два японских туриста просят их сфотографировать, становятся одной ногой по одну сторону меридиана, другой по другую – перешагивают время. Один стоит позади другого, выглядывая у него из-за плеча.
Двое сливаются в одно.
Снимок выходит смазанным – фотоаппарат дрогнул у меня в руке, – но туристы улыбаются и благодарят. Отходя, я слышу, как они просят кого-то сделать фото заново.
– Давайте и мы переступим, – предлагает Джилл.
Я беру ее за руку и пересекаю линию. Когда моя нога касается земли на другой стороне, пытаюсь убедить себя, что вышла из тьмы прошлого. Перешла в сияние нового мира, нового времени.
Но серебристая линия, прямая и твердая, уходит вдаль. Ее можно перешагнуть, но нельзя ни согнуть, ни изменить. Как правду. Эми нет ни с какой стороны от этой линии, а я заклеймена как недостойная мать.
– Хочу домой, – говорю я. – Устала.
Когда мы возвращаемся, у моего дома стоит полицейская машина. Дверь отворяется, и нам навстречу поднимается Лоис. Лицо у нее раскрасневшееся, взволнованное.
– Слава богу, вы пришли, – выпаливает коп. – Мы уже несколько часов вас разыскиваем.
– У меня телефон отключен. – Я хмурюсь. – А в чем дело? О господи… Это Бишоп? До него тоже добрался кто-то из заключенных. Или с ним случился сердечный приступ или еще что-нибудь. Не может быть. Не может быть! Его должны осудить!
Лоис подходит ко мне и берет за руку:
– Это не Бишоп, Бет. Суд еще впереди… Но… кое-что случилось. – Она сжимает мою руку. – Похоже, мы нашли тело Эми.
Я так долго ждала этих слов, что теперь только моргаю. Мысль просачивается в сознание медленно, как вода в песок.
– Что?
– Мы нашли тело, – повторяет Лоис, стараясь казаться спокойной. – Пока не можем с точностью утверждать, что это Эми, но уверены, что это так, судя по месту обнаружения.
– Где? – истошно кричу я. – Где она?!
– Тело нашли сегодня… под учебным корпусом в школе Эми.
Я бросаю ладонь Лоис, отталкиваю протянутую руку Джилл, не слушаю, когда они зовут меня в дом. Шаги сначала медленные, неуверенные, но быстро ускоряются, и вскоре я уже бегу со всех ног к школе.
– Бет! – кричит мне вслед Лоис.
Я все бегу. Под ребрами колет. Сворачиваю за угол – небольшая группка людей топчется у школьных ворот, стараясь рассмотреть, что там за ними.
– Ой! Прошу прощения, – говорит один из них, когда я проталкиваюсь вперед. – Мы первыми пришли.
Я сбрасываю его руку со своего плеча и дергаю ворота. Двое полицейских по ту сторону качают головами.
– Не на что тут смотреть, – говорит один из них. – Шли бы вы все по домам!
– Это моя дочь там похоронена! Вы должны меня пропустить!
Сзади ахают и перешептываются, прижимаются к самым воротам, чтобы получше разглядеть. Ворота скрипят и лязгают.
– Бет!
Я оборачиваюсь и вижу Лоис, выходящую из полицейской машины. Она проталкивается свозь толпу и отдает распоряжение открыть ворота. Полицейские отходят в сторону, и я вижу школу.
Она почти не изменилась. Кажется, будто стала меньше. Стены обшарпанные, краска облупилась. Окна разрисованы пошлыми нарциссами, гигантскими яйцами и уродливыми цыплятами. Кривыми разнокалиберными буквами выписано: «Поздравляем с Пасхой!» Рядом нарисованный Иисус с выпученными глазами возносится в небо, окруженный неровными мазками «сияния».
Одноэтажный учебный корпус притулился в углу игровой площадки. Окна затянуты шторами, от двери до стоящих рядом полицейских фургонов тянется брезентовый туннель. Бегу туда, но Лоис меня останавливает.
– Нельзя, Бет. Это место преступления. – Она берет меня за руку и ведет к главному зданию школы. – Мы можем подождать в кабинете директора.
– Брайан там?
– У него было совещание в Оксфорде. Но он уже едет сюда. – Она смотрит на часы. – Должно быть, скоро будет. Давайте подождем внутри?
Я неотрывно смотрю на учебный корпус, жалея, что не могу видеть сквозь стены, и в то же время боясь того, что открылось бы за ними. Представляю людей в белых спецкостюмах и масках – они тщательно просеивают слои щебня, – вспышки импульсных ламп, фиксирующих каждую стадию.
Помню, как от директрисы мне пришло письмо, в котором говорилось, что классы переполнены и необходим новый учебный корпус. Она сожалела, что ради этого придется пожертвовать частью игровой площадки, но выражала уверенность, что родители поймут необходимость такого шага, и заверяла нас, что он пойдет школе на пользу.
Эми это известие обрадовало: в том корпусе должен был расположиться ее новый класс. Дочка так и не увидела его достроенным. Когда их распустили на рождественские каникулы, корпус был просто канавами в земле, окруженными проволочным ограждением, знаками опасности и бетономешалками. Готовая могила.
Я опускаюсь на землю:
– О господи! Смотрите!
Дрожащей рукой указываю на дорожку из больших разноцветных следов, нарисованных, чтобы дети прыгали с одного на другой. Она тянется через всю игровую площадку и раздваивается, прежде чем исчезнуть под учебным корпусом.
– В точности, как он говорил! – кричу я.
– Кто? – испуганно озирается Лоис.
– Иан Пойнтон. Он видел разноцветные следы. Тарелки, сказал сначала. Отпечатки ног. – Я в полном смятении оборачиваюсь к ней. – Так, может быть… может, он все время говорил правду? Или… возможно, он тоже из банды Бишопа?
– О нем как об экстрасенсе я ничего сказать не могу, но очень маловероятно, чтобы он входил в банду, Бет. Ему в то время лет пятнадцать было, не больше. Кроме того, он не здешний. Из Уэстон-сьюпер-Мэр, кажется.
– Значит, он тоже жертва. Это единственное объяснение. Откуда бы еще парню знать, где похоронена Эми?
Впадаю в ступор. Из-за плеча Лоис вижу: возле пластмассового туннеля появляется призрак Эми. Она стоит там, бледная, бесплотная, неподвижная, словно туман. Теперь, когда тело моей дочери достали из могилы, ее дух тоже вырвался на свободу. Глаза мне застилает слезами. Девочка раскачивается взад-вперед, засунув в рот большой палец, глаза у нее затравленные.
За призраком Эми стоит еще кто-то. Женщина. И мужчина. Я моргаю и вытираю слезы. Вижу Либби и Хардинга. Всматриваюсь опять. Это не призрак Эми. Это Эсме, живая, из плоти и крови. Настоящая.
– Я… не понимаю, – всхлипываю я. – Что они здесь делают?
Все трое пепельно-бледные, молчаливые, стоят, опустив взгляды в землю. Хардинг поднимает голову и видит меня. Что-то говорит Либби и Эсме, показывает им рукой, чтобы отошли назад, в пластмассовый туннель, затем делает знак Лоис, чтобы она вела меня к главному входу.
Лоис хватает меня за руку:
– Нам не Иан сказал, что искать надо здесь. Это Эсме.
Ошеломленная, я оборачиваюсь к ней:
– Нет… Я не… Не может быть…
С помощью полицейского Лоис не то ведет, не то несет меня в школу. Я будто оцепенела. Они проводят меня по коридору и усаживают на диван в кабинете директора. Диван проседает подо мной. Кажется, сейчас провалюсь до самого пола, а потом под землю, в могилу.
Офицер наливает в стакан воды из бутылки на столе и пытается вложить мне в руку. Меня так трясет, что удержать его получается не сразу. Когда мне это наконец удается, вода проливается на пол. Я откидываюсь назад и протираю глаза.
– Не понимаю, – повторяю я. – Откуда она узнала?
Лоис садится рядом. Диван проседает еще сильнее.
– У Эсме опять был припадок. Самый тяжелый за все время. Придя в себя, девочка все кричала и кричала матери: «Вытащи меня отсюда!» Либби решила, что она просто хочет выйти из дома, и повела ее гулять, но Эсме опять начала кричать, что ей нечем дышать, что нужно разрыть могилу. Под классом. Либби рассказала Хардингу. Тот сообщил в лондонскую полицию. Там отдали приказ и начали копать.
– Но…
– Инспектора Хардинга это потрясло, – говорит Лоис. – Не сам припадок – он его не видел, а настойчивость Эсме. Говорит, это было невероятно… Подробности, которые она называла, настолько… убедительны, так точны, что он просто не мог отмахнуться от ее слов. – Она трет глаза, словно ее ослепило. – И все детали – прямо в яблочко.
– Какие именно?
– В каком месте копать. Цвет ковра, в котором нашли тело. То, что оно лежало лицом вниз.
Моя рука взлетает ко рту.
– О господи! Эми…
Лоис прижимает меня к себе. Я рыдаю у нее на плече.
– Простите, – говорит она, – но вы с самого начала говорили, что хотите знать.
– Десять лет я ничего другого не хотела. А теперь это маленькое чудовище отняло у меня последнюю крупицу утешения. – Мои пальцы сжимаются в кулак.
– Мы никогда не нашли бы тело Эми, если бы не Эсме.
– Именно об этом я и говорю, – отвечаю я, стуча кулаком по дивану. – Вместо… облегчения, что мы наконец нашли Эми, я могу только злиться на Эсме за то, что она опять разыгрывает этот жестокий спектакль. Неужели она не видит, как это больно? Почему не сказала сразу? Почему не признается, откуда узнала?
– Девочка уверяет, что сказала все, – качает головой Лоис. – Мы рассматриваем все альтернативные версии. Но пока настолько озадачены, что реинкарнация кажется самым вероятным объяснением. – Она вздыхает. – Господи, вот уж не думала, что услышу от самой себя такое.
Я отталкиваю ее:
– Нет! Смешно, что вы можете даже думать об этом! – Мой звенящий от ярости голос кажется незнакомым. – Объяснение есть, оно у вас под самым носом. Нужно его найти.
Полицейская машина въезжает в школьные ворота и останавливается у главного входа. Из нее выходит Брайан. Лицо измученное, плечи сгорблены, будто кто-то высасывает из него душу по частям. Полицейский ведет несчастного отца в школу. Через несколько секунд бывший муж уже у меня в объятиях, и все, что он пытается сказать, тонет в мучительных слезах.
Брайан охает и отстраняется. Поднимаю взгляд. Он видел Эсме и Либби, идущих через игровую площадку. Отходит к окну, медленно, словно во власти каких-то чар. Прикасается пальцами к стеклу с какой-то отчаянной нежностью:
– Эми… О господи, это же Эми…
Он не видел Эсме в Манчестере, не хотел – боялся наброситься на нее. Теперь мужчина до глубины души потрясен ее сходством с нашей дочерью. Она смотрит вверх, на окно. Глаза у нее распахиваются, рот приоткрывается.
– Папа! – кричит девочка и бежит к двери.
Брайан отступает от окна и, дрожа, оборачивается ко мне. В коридоре слышатся шаги. Дверь с грохотом распахивается, и Эсме бросается отцу на шею.
– Папа! Я так соскучилась! – кричит она.
Он медленно опускает руку, касается головы Эсме.
– Эми… – прижимает девочку к себе.
Либби стоит в дверях и всхлипывает.
– Ее больше нет, – стонет она. – Моей малышки больше нет…
Я хватаю Эсме за волосы и оттаскиваю от Брайана:
– Откуда ты узнала, где похоронена моя дочь? Хватит выкручиваться, тварь психованная! Говори правду!
Эсме кричит и отбивается ногами.
– Бет! Отпустите! – кричит Либби. – Ей же больно!
– Ей больно?
Лоис разжимает мою руку, что держит Эсме за волосы, и оттаскивает меня. Девчонка снова бросается в объятия Брайана. Либби становится между нами, заслоняя ее от меня. Все трое медленно идут к двери.
– Никуда вы не пойдете! – кричу я. – Никто никуда не пойдет! Пока не ответите мне. Лоис, не выпускайте их!
Но она дает им выйти и следом закрывает дверь.
– Как ты узнала? – летит вдогонку мой крик. – Как ты узнала?
Дверь открывается снова. Я бросаюсь к ней – и сталкиваюсь с Хардингом. Он отводит меня к дивану, усаживает на него.
– Вы не можете допустить, чтобы это сошло им с рук! – кричу я. – Не можете! Они знают все. И я должна узнать.
– Разумеется. – Голос инспектора спокойный, решительный. – Мы все хотим знать. Но, думаю, есть способ разобраться с этим и выяснить правду раз и навсегда.
В комнате для допросов в полицейском участке жарко и душно. Серые жалюзи не пропускают свет в окна из армированного стекла. За ними слышны голоса, шаги, тяжелое хлопанье автомобильных дверей, сирены. Из школы сюда нас везли без сирен, но в разных машинах. Наручники на Либби и Эсме не надели, хоть я и настаивала.
Либби слушает Хардинга, сжав губы. Дослушав, моргает.
– Регрессионная терапия? – переспрашивает она.
– Совершенно верно. Человека гипнотизируют, и у него открывается доступ к памяти прошлых жизней.
Женщина смеется:
– Думаете, я не знаю, что это означает? После всего, что творилось с Эсме?
– Хотите сказать, вы изучили теорию реинкарнации? – спрашиваю я. – И по пути нахватались кое-каких деталей, чтобы придать своей истории побольше правдоподобия?
– Не совсем, – коротко отвечает Либби. – Я наткнулась на это, когда еще только пыталась осмыслить то, что Эсме – чье-то перевоплощение. Но я не хотела подвергать ее такому. И сейчас не хочу.
– Не сомневаюсь, – выговариваю я сквозь зубы.
– То есть?
– То есть мы заглянем в ее пакостную душонку, а там – угадайте что? Пусто. Ничего от Эми и близко нет.
– Если считаете так, почему настаиваете? – спрашивает Либби. – Вы же сказали, что хотите выяснить, откуда Эсме знает то, что знает.
– Да, хочу.
– Ну а если вы так уверены, что Эми там нет, зачем же подвергать девочку такому? – Либби встает и упирает руки в бока, глядя на меня с вызовом.
– Потому что пора уже положить конец вашим уловкам. Тут уж Эсме не отвертеться. Пусть все убедятся, что она лгунья. И вы тоже. Если нам посчастливится, вас надолго засадят за решетку, а она пойдет в приемную семью. Тогда и вы узнаете, что это, когда у вас отнимают дочь.
– Бет, прошу тебя, – говорит Брайан. – Это не поможет.
– Много ты понимаешь, что такое помощь! – со злостью отвечаю я.
Бывший муж бросает на меня гневный взгляд через весь кабинет. Стены здесь серые, обшарпанные. Единственные вкрапления цвета – оранжевые пластиковые кресла.
– Давайте постараемся держаться в рамках, – спокойно говорит Хардинг, неторопливо расхаживая по комнате. – Ситуация сложная. И не стоит делать ее еще хуже.
– Куда уж хуже-то? – Смешок у меня выходит принужденный, сухой.
– Есть куда, – кивает Либби. – И так и будет. Поэтому я не дам согласия на терапию.
– Вы не имеете права! – ору я.
– А вы не имеете права принуждать Эсме. Она моя дочь. Ни одному хирургу не позволили бы делать ей операцию без моего согласия. Здесь то же самое.
– Ничего общего. – Я поворачиваюсь к Хардингу. – Ведь так, инспектор?
Хардинг вздыхает.
– Либби, если бы для спасения жизни вашей дочери нужна была операция, а вы бы отказались, – говорит он ровным, рассудительным тоном, – хирург мог бы обратиться в суд и оспорить ваше решение… Я готов сделать то же самое.
– И выставите себя на посмешище, – ухмыляется Либби.
– Известны случаи, когда полиция прибегала к помощи экстрасенсов. Это несколько необычно, но… прецеденты есть.
– Это смешно. – Глаза у Либби мокрые и злые. – Так или иначе, Эсме не умирает!
– Нет, – соглашается Хардинг, – но это, возможно, единственный способ решить проблему. И единственный способ узнать, причастен ли Бишоп к убийству Эми. Речь идет о правосудии.
– Это еще не самое важное по сравнению с благополучием моей дочери, – с вызовом говорит Либби и поднимает палец вверх.
– Для меня это не менее важно, – встреваю я. – И даже более.
Либби начинает плакать.
– Не принуждайте ее, Бет. Пожалуйста! – кричит она. – Вы же сами сказали, какая мука, когда у тебя отнимают дочь. Если Эсме это сделает, она уйдет навсегда. Я знаю… Моей девочки больше не будет.
Я стараюсь отмахнуться от ее слов, но они обжигают.
Хардинг смотрит на меня, затем на Либби:
– Почему бы не спросить саму Эсме? Я скажу терапевту, чтобы объяснил ей все хорошенько, ответил на все вопросы…
– Вы же не обратитесь к Иану Пойнтону? – спрашиваю я. – Его трудно назвать незаинтересованной стороной.
– Нет, хотя мы так и не обнаружили свидетельств того, что он связан с Либби или Эсме, и не доказали, что он мошенник.
– Конечно не обнаружили, – всплескивает руками Либби. – Мы ведь даже не знаем, кто он такой.
– Но он в любом случае не годится, – продолжает Хардинг. – У него нет квалификации. Я уже нашел подходящего человека. Ингрид Уильямс – очень опытный психотерапевт и гипнотизер. Профессионал. Весьма уважаемый. Эсме будет в хороших руках.
– А эта Ингрид знает, зачем все это? – спрашиваю я, ерзая на стуле. – Не хочу, чтобы она как-то влияла на девчонку, подсказывала ей ответы.
– Ситуация известна ей в общих чертах, – поясняет Хардинг. – Никаких имен, никаких точных деталей, но она понимает, насколько случай щекотливый, и согласилась помочь при одном условии. – (Мы с Либби разом поднимаем головы.) – Ни одной из вас во время сеанса не будет в комнате… Обычно, в норме, с ребенком сидит кто-то из родителей. Считается, что события прошлой жизни ребенка каким-то образом связаны с проблемами его родителей здесь и сейчас. Я сказал, что в данных обстоятельствах это может помешать. И она согласилась: они с Эсме должны быть только вдвоем.
– Где это будет? – спрашивает Либби. – Если у Бет, то я не согласна.
– Здесь, в участке, в крыле, где мы обычно работаем с жертвами изнасилования. Там есть специальная детская комната, с мягкими игрушками, с рисунками на стенах. Это помогает детям успокоиться и рассказать все, что мы должны знать. В комнате установлено двустороннее зеркало, и мы сможем видеть все, что будет происходить. Я посижу в задней комнате с Либби. Бет, Брайан и Лоис будут наблюдать из другой комнаты, через камеры. Согласны?
– Да, – отвечаю я без колебания.
Мы с Хардингом смотрим на Либби. Она скрещивает на груди руки и щурится.
– Либби? – Инспектор приподнимает бровь.
– Согласна, – неохотно отвечает она. – Если Эсме не откажется.
– Уверен, что нет. – Хардинг успокаивающе кивает. – Девочке, судя по всему, тоже хочется разобраться с этим раз и навсегда. Ингрид поговорит с Эсме наедине, чтобы снять напряжение. И если она не откажется, будем действовать дальше.
