Книга: Вторая жизнь Эми Арчер
Назад: 13
Дальше: 15

14

Я спускаюсь вниз и вздрагиваю, увидев Брайана. Он стоит у камина, спиной ко мне, и всматривается в фотографию Эми на каминной полке.
Так странно снова видеть его здесь. Это успокаивает и в то же время тревожит. Его утешительное присутствие рядом отравлено воспоминаниями о прошлом. О том наследстве, что мы передали Эми.
Вхожу в гостиную. Бывший муж оборачивается, и я почти жду, что он сейчас выйдет из комнаты или скажет что-нибудь язвительное. Но мужчина горько улыбается, нижняя губа у него вздрагивает.
– Как ты, ничего? – спрашивает он.
Я киваю и подхожу к нему. Сдуваю пыль с полки и кладу камешек-талисман возле дочкиной фотографии.
– Что это?
– Так, вроде амулета на счастье, – вздыхаю я. – Вечный огонь в память Эми.
Брайан берет камешек, катает на ладони.
– Я всегда любил эту фотографию. – Он указывает подбородком на фото Эми. – У меня дома такая же стоит в гостиной на подоконнике.
– Правда? Не знала.
– Я никогда не переставал любить ее, Бет. Никогда не забывал ее. Что бы ты ни думала.
– Я знаю. Прости.
Он целует камешек и снова кладет на полку, только не прямо перед фотографией, как раньше, а слева. Я передвигаю его обратно и чувствую тепло.
Рука Брайана ложится мне на плечи. Я закусываю губу.
– Господи… как я боюсь этого суда.
– Справимся, – говорит он, прижимая меня к себе. – До сих пор держались.
– Еле-еле. – Я склоняю голову ему на грудь. – И нельзя сказать, что вместе.
– Прости, Бет. Мне стоило быть терпеливее. Проявить больше понимания.
– Да… Но со мной было нелегко. Я… зациклилась на этом. Потеряла рассудок.
Брайан крепче сжимает объятия:
– Ты была права. Ты никогда не узнаешь, как это – не спасти Эми, пока она была жива, а потом сдаться, когда она пропала.
– Я сама уже готова была сдаться. Если бы не последний разговор с экстрасенсом… Странно, да? Мы никогда бы не узнали правды, если бы не ложь Либби и Эсме.
Муж выпускает меня, садится на диван, и я сразу чувствую, как мне не хватает утешительного тепла его рук.
Он смотрит на часы.
– Тебе пора идти. Фиона ждет.
– Да нет, не ждет, – бодро говорит он. – Я позвонил ей, пока ты была в душе. Побуду здесь несколько дней… Можно?
– А Фиона не против?
– Нисколько. Она практически сама убеждала меня остаться. По ней ведь это тоже ударило. И по девочкам тоже. Они несколько дней в школу не ходили. – Мой бывший покашливает. – Говорят, это все было в новостях, насчет пресс-конференции. – Он снова смотрит на часы. – Уже скоро. Часа не пройдет, как журналисты будут толпиться у двери, вот увидишь.
Мы сидим молча и смотрим, как часы на DVD-плеере отсчитывают новый этап кошмара. В час Брайан встает и включает телевизор.
Под барабанную дробь врываются заголовки новостей Би-би-си: «Четверо солдат в Афганистане подорвались на фугасной бомбе», «Двум подозреваемым предъявлены обвинения в причастности к исчезновению Эми Арчер десять лет назад».
Мы оба отшатываемся – на экране появляется фото Эми. То самое, в школьной форме, которое полиция выбрала когда-то для розысков. То, что я видела в этих омерзительных галереях портретов пропавших людей на сайтах, посвященных нераскрытым убийствам.
Оно же висит за спиной у Хардинга на пресс-конференции. Детектив, моргая от вспышек фотоаппаратов, зачитывает заявление, иногда поднимает взгляд, чтобы подчеркнуть какие-то слова.
Сердце у меня замирает, когда появляется фотография Бишопа. Вот он. Тот, кто насиловал мою дочь. Серый Волк. Шевелюра редкая, но лохматая, почти белая, на висках слегка серебрится. Глаза жесткие, голодные, темные, как пули. Я почти слышу рычание, что вырывается из его полуоткрытого рта, чувствую его дыхание.
Лицо Палмера с тех пор, как я его помню, заострилось, волосы поредели. Но больше всего потрясает меня выражение этого лица: невозмутимое, вызывающее. Ни тени раскаяния. Фотографию уже давно убрали с экрана, но она так и стоит у меня перед глазами. Теперь это навсегда, я знаю. Стоит взглянуть на собственное отражение – и он будет тут как тут, будет насмехаться надо мной.
Брайан встает и выключает телевизор. Выглядывает в окно:
– Боже ты мой! Они уже здесь. Паразиты чертовы!
В дверь звонят.
– Не открывай, – торопливо говорю я. – Задерни шторы.
Когда муж задергивает шторы, его ослепляет вспышка фотоаппарата. В комнате воцаряется полумрак. Вот в таком же мы провели несколько страшных недель после исчезновения Эми. Ни живительного света, ни скорбной тьмы. Только бесконечные грязно-серые сумерки.
В дверь снова звонят. Потом звонит телефон в прихожей. Я выдергиваю шнур из розетки. Оживает мой мобильный. На экране всплывает имя Джилл.
Связь такая слабая… Я еле разбираю, что она говорит. Шорох в трубке на секунду стихает, и голос подруги искажает эхо, как в туннеле. Затем связь обрывается.
За дверью слышится женский голос:
– Миссис Арчер? Вы дома?
Снова звонок. В голове у меня всплывают воспоминания о том, как Либби звонила мне в дверь перед Новым годом. Как я впустила в дом призраков и стервятников.
– Уходите! – кричу я из прихожей. – Оставьте нас в покое! Нам нечего сказать!
– Миссис Арчер? Я Лоис Шонесси. Сотрудник по работе с семьями потерпевших. – Рука просовывает бейджик в щель почтового ящика. – Можно войти?
– Что вам нужно?
– Я пришла помочь.
Брайан открывает дверь. Щелкают затворы фотоаппаратов. Журналисты, расталкивая друг друга, тычут в него микрофонами. Женщина быстро входит и закрывает за собой дверь.
Лет тридцать, невысокая, даже коренастая. Голова прячется где-то между шеей и копной кудрявых рыжеватых волос.
– Извините за это сборище. Мы их разгоним. – Она протягивает руку. – Я Лоис. Меня прислал инспектор Хардинг из Манчестера, чтобы помочь вам все это пережить.
Брайан пожимает ей руку. То же делаю я, хотя и неохотно.
– Может, присядем? – предлагает гостья. – Поговорим.
Женщина идет за Брайаном в гостиную. Я следом. У нее дырка на колготках, чуть выше пятки.
– Хардинг не предупреждал, что вы приедете. – Брайан указывает ей на кресло.
– Не предупреждал? – Она корчит гримасу. – Извините. Ему стоило бы это сделать. В идеале нам с вами надо было встретиться еще в Манчестере, но… В общем, события развивались слишком быстро. – Лоис расстегивает пальто и улыбается. – Наверное, лучше всего начать с того, зачем я здесь.
Брайан кивает.
– Я участвую в расследовании, – говорит она, – но моя роль в основном сводится к тому, чтобы наладить неформальное общение между вами и полицией. Сгладить углы по возможности. Держать вас в курсе событий, беседовать с прессой от вашего имени, объяснять, что будет происходить дальше с этой минуты и до суда, и прочее в этом роде. В общем, все, что угодно. Все, чем могу помочь.
– Когда Эми пропала, из ваших никто не приходил, – бросаю я.
Чувствую некоторую враждебность, сама не понимаю почему. Может, ее прислали, чтобы наблюдать за нами?
– Да, – кивает женщина. – Видите ли, тогда этой должности еще не существовало. Ее ввели после расследования убийства Стивена Лоуренса. Помните? Ужасное дело. Единственное, что было хорошего, – после этого и появились сотрудники по работе с семьями потерпевших. Уверена, вы сами увидите, что это бывает полезно, когда…
Ее прерывает звонок моего мобильного.
– Бет? Слышишь? – Это Джилл.
– Еле-еле, – отвечаю я, затыкая пальцем другое ухо, чтобы лучше слышать. – Связь ужасная. Можешь перезвонить?
– Разницы никакой, – говорит подруга. – Тут всегда так. Я только что услышала новости по радио и позвонила сказать, что думаю о тебе. И о Брайане. Это все ужасно! Мне так жаль, что я далеко и не могу помочь. Не нравится мне, что вы там одни.
– А мы не одни. Из полиции прислали… ну, вроде посредника.
– А, Лоис! Я с ней уже говорила. Кажется, она очень милая. Вряд ли я смогла ей сообщить что-то полезное… но она, кажется, была рада, что я позвонила.
– Ты ей звонила? – в недоумении переспрашиваю я.
– Я звонила в манчестерскую полицию. Ты же сказала, что они, возможно, захотят со мной побеседовать, а я понимала, что до меня будет нелегко дозвониться, вот и позвонила сама, как только сигнал появился. Ненадолго, конечно, но успела сказать все, что хотела.
– Понятно.
В трубке начинает трещать. Я верчусь в кресле, стараюсь поймать сигнал.
– Похоже, везение кончается, – говорит Джилл. – Если захочешь поговорить, шли эсэмэски, я поищу нормальный телефон. Приеду, как только смогу. Не пропадай.
– Ладно, – отвечаю я. – Надеюсь, твоей сестре лу…
Телефон смолкает – связь оборвалась.
Лоис прищелкивает языком:
– Когда я говорила с миссис Редферн, было то же самое. С ума сойти, сколько до сих пор мест, куда мобильная связь не доходит! Но побеседовать с ней было полезно. Она назвала еще нескольких людей, с которыми нам надо бы пообщаться.
– Например? – спрашивает Брайан.
– С некоторыми учителями из школы Эми. С некоторыми знакомыми миссис Редферн из местной общины. Мы с ними еще не связывались, но это впереди. Люди сами хотят помочь. – Она откашливается. – И я тоже, миссис Арчер. Знаю, вы рассержены и расстроены, но помните: я на вашей стороне.
Мы обмениваемся улыбками. У нее улыбка сочувствующая, у меня настороженная.
– Итак, – говорю я, – что дальше?
– Будем готовить дело. Тщательно. Давить на Палмера. Неустанно. И ждать. Терпеливо. Вероятно, пройдет какое-то время, прежде чем дело передадут в суд. Но оно того стоит. Результат будет.

 

Однако Бог рассудил иначе. Решил наказать меня еще раз. Через три недели после ареста Бишопа и Палмера Бог принял обличие приговоренного к пожизненному заключению арестанта и, умело сработав ножом, забрал Палмера к себе. Навсегда отнял у меня тело Эми, даровал Палмеру вечный покой на небесах, а меня осудил на вечные муки.
Лоис и Хардинг не могут смотреть мне в глаза.
– Его должны были изолировать! – всхлипываю я. – Чтобы ему ничего не угрожало!
– Так и было. – Хардинг качает головой. – Но нельзя же было держать его в камере двадцать четыре часа в сутки. А у тюремных охранников глаз на затылке нет. Не могу выразить, как мы сожалеем, миссис Арчер. Тюремное начальство проводит проверку.
Я падаю на диван, всхлипываю, закрыв лицо руками. Брайан сидит рядом. Его рука, обнимающая меня за плечи, не приносит утешения. Вместо тела моей дочери – в лучшем случае бюрократическая проверка, в результате которой выяснится, что никто не виноват, и все забудут об этом.
– Эта сволочь легко отделалась, – говорю я. – Его-то похоронят по-человечески. Где же справедливость? Это нечестно. Чем я заслужила такую кару? Неужели я мало страдала?
Лоис втискивается на диван рядом со мной. От нее пахнет кофе и сигаретами.
– Обещаю, мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам пережить это. Мы не отступимся так легко и не бросим вас. Организуем для вас сеансы психотерапии – столько, сколько понадобится. У нас есть очень хорошие специалисты.
– Уже проходила. – Я стискиваю кулаки. – Не помогает. Ничего не помогает.
Брайан встает:
– Думаю, вам лучше пока оставить нас вдвоем.
Слышу, Лоис в прихожей говорит ему, что, если мы передумаем, стоит только позвонить.
– И еще одно, – добавляет она. – Родители Даны хотят встретиться. Когда вы будете готовы.
– Не знаю, – отвечает Брайан. – Посмотрим.
Дверь открывается навстречу вопросам журналистов и вспышкам фотоаппаратов, затем закрывается, и снова тишина. Брайан покашливает и возвращается в гостиную.
– Не хочу видеть родителей Даны, – говорю я, когда он садится рядом.
– Они тоже потеряли дочь.
– Знаю. Понимаю, если мы встретимся и поговорим, это может помочь – всем. Только не сейчас. Я пока не могу взвалить на себя еще и их горе в придачу к своему.
– А твои родные? – спрашивает Брайан. – Они начнут звонить, когда услышат новости.
– Может быть. Мама, во всяком случае. И пожалуй, кто-то из так называемых подруг. – Я не могу сдержать злобную усмешку. – Я не хочу сейчас иметь с ними дело. Если кто-нибудь позвонит или приедет…
– Как хочешь, – кивает Брайан.

 

Несколько дней мы слоняемся по дому, почти не разговаривая друг с другом. Я провожу большую часть времени в комнате Эми, спиной к зеркалу, чтобы отгородиться от воспоминаний, которые могут там отразиться. Пятна краски, оставшиеся от моих экспериментов с цветами, похожи теперь на могильные камни.
Брайан предлагает перекрасить комнату, но я говорю ему, чтобы не вмешивался.
– Ты в прошлый раз избавился от всего, что напоминало о ней. Больше тебе тут делать нечего.
– Я скорее о том, чтобы избавиться от всего, что напоминает об Эсме и Либби. – Он указывает на стены.
– Они здесь. – Я стучу пальцем по виску. – И от них теперь никуда не деться. Они все у меня отняли. Господи… Багпусса и того больше нет.
Я оставила его в квартире Либби, когда в спешке собирала вещи. Можно было бы попросить Лоис, она бы привезла, но я не хочу больше его видеть. Он осквернен лицемерными поцелуями Эсме. Он очередная личина Серого Волка.
Брайан внизу говорит по телефону с Фионой. Я закрываю дверь, но успеваю ухватить обрывки фраз.
– Бет отдыхает… Я тоже соскучился… Скоро буду дома… Скажи девочкам, что я люблю их.
Я говорю, что ему лучше вернуться к семье, но он отвечает, что не может, пока не уверен, что со мной все будет в порядке.
– Тогда ты никогда не уйдешь, – откровенно признаюсь я. – Уж лучше исчезни сейчас.
– Не хочу бросать тебя одну. Может, поживешь немного у родителей?
– Может быть, потом.
Сейчас я хочу быть здесь. Снова остаться одной со своими воспоминаниями, что живут в этом доме. Со своим раскаянием. Может быть, я уеду отсюда. Вероятно, возле дома и правда появится знак «Продается», как Иан обещал.
– Твои родители могли бы приехать сюда, – говорит Брайан.
Мама будет переживать и суетиться, без конца кипятить чайник, натирать полы, пылесосить и готовить. Отец – сидеть в кресле и стоически молчать, морщиться от моих слез и все еще сомневаться в моей невиновности.
Брайан уже собирается им звонить, но тут мне на выручку приходит Джилл.
– Сестра поправляется, – сообщает она по телефону, – а в больнице навели наконец порядок и выделили ей сиделку. Завтра я возвращаюсь.

 

Брайан не оставляет меня до ее приезда.
– Очень мило, что ты приехала, Джилл, – говорит он, открывая дверь.
– Жаль только, что раньше не смогла. Где Бет?
Я приподнимаюсь на диване навстречу им. Вид у Джилл бледный и усталый, но она находит в себе силы улыбнуться.
– Не вставай, Бет.
Подруга садится рядом – и я падаю ей на руки. Ее объятия будто крепость, надежная, неприступная. Так спокойно я себя не чувствовала уже много недель.
– Хотела бы я взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы ничего этого не было! – говорит она. – Невообразимая жестокость!
Брайан заваривает нам чай и садится. Вид у него беспокойный.
– Если хочешь уйти, иди, – говорю я. – Джилл же здесь.
– Нет, я не о том, – задумчиво произносит он. – Просто… я тут подумал. О том, что сказала Джилл: взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы ничего этого не было. – Он трет глаза тыльной стороной ладони. – Самому не верится, что могу выговорить такое, но… может, попробуем попросить экстрасенсов найти тело Эми?
– Что? – переспрашиваю я и сажусь прямо.
– Вы же это не серьезно? – Джилл кладет мне руку на плечо и наклоняется к Брайану. – Ведь они уже достаточно напортили?
– Все эти годы – да, – соглашается он. – Но вот этот… Он ведь, кажется, многое угадал. Может быть, сумеет помочь.
– Кажется, – повторяет Джилл, качая головой. – Этого слишком мало… особенно в таком деле. Будете тыкаться наугад без толку, а Бет и так уже слишком долго гонялась за призраками… Если бы вы видели, в каком она была состоянии после той жуткой картинки с Иисусом, после всех этих ложных надежд десять лет подряд, то и думать не стали бы о том, чтобы предлагать такую нелепую, опасную затею… И вы же еще не знаете, причастен ли он к делам Либби и Эсме.
– В полиции не могут найти связей, – отвечает Брайан.
– Может, им стоило бы позвать на помощь экстрасенса, – фыркает Джилл и прихлебывает чай. – Извините. Не надо было мне так легкомысленно шутить. Вообще ничего не надо было говорить. Это не мое дело. Решать вам.
– Бет? – спрашивает Брайан, наклоняя ко мне голову.
– Я не знаю.
– Но картинка… Дана. Книга эта, – перечисляет он. – Даже то, что Эсме появилась. Это все слишком…
– Продуманно? Убедительно? – бормочет вполголоса Джилл.
– Слишком близко к правде.
– Раньше ты был другого мнения. – Я откидываюсь назад. Мне хочется провалиться в диван.
– Все меняется, Бет. Слушай, я не говорю, что поверил в это до конца, на все сто процентов, но… появились сомнения. Колебания. Может, стоит попробовать? Может, это наша единственная надежда найти Эми.
– Когда я просила его найти телефонный номер Либби, у него ничего не вышло.
– Ну что ты! Это же разные вещи все-таки.
– Разные? – Джилл опускает чашку. – Что-то на ум приходит иголка в стоге сена.
– Тогда он не мог помочь, потому что это был конкретный вопрос, требующий точности. – Я закрываю глаза. – Не уверена, что то же не повторится и в этом случае.
– Нельзя же обращаться на «ту сторону», как в справочное бюро. – Таким же язвительным голосом Брайан когда-то говорил об экстрасенсах.
– И вряд ли можно подать туда заявление о пропаже человека, – произносит Джилл. – За все эти десять лет они ведь ничего так и не узнали? Если бы Иан и правда был настоящим экстрасенсом, его «дар» давно помог бы ему узнать, где похоронена Эми, и он не стал бы мучить вас все это время. Зачем растягивать страдание? Я очень не хочу быть жестокой, но пора взглянуть правде в глаза. Скорее всего, мы никогда не узнаем, где она.
– Может быть, Бишоп скажет… в конце концов. – Даже я сама в это не верю.
– Это не более вероятно, чем то, что скажет Иан, – говорит Джилл. – Но я, разумеется, скорее поверю Бишопу, чем ему.
Я вспоминаю то, что Иан сказал в последнюю нашу встречу: нельзя выбирать, какому предсказанию верить, а какому нет.
Допустим, мы спросим у него и он назовет место. Что тогда? Придется убеждать полицию, добиваться, чтобы они копали в этом месте, пока журналисты будут лезть под руки, превращая собственные выдумки в броские заголовки. А если Иан ошибется, а потом скажет нам посмотреть в другом месте, а потом в третьем… На сколько хватит терпения полицейских? Как мы переживем эту тревогу, эту пытку проклятой надеждой? Это будет словно многократное повторение той ночи Миллениума, струп на ране, которая никогда не затянется.
Иану уже случалось ошибаться: из-за той «связи» со мной, которую он увидел в изображении Иисуса, я уже бегала по улицам как бешеная и бросалась на людей с дикими обвинениями. Ничем не подтвержденными. Нет доказательств, что к насилию над Эми причастен викарий. Пока нет. И я не представляю, откуда им взяться. Но, может быть, это я ошиблась, когда увидела в этой картинке указание на викария, а не на Бишопа или Дану.
Слова Иана можно интерпретировать как угодно, и это способно завести нас в тупик. В еще более беспросветное отчаяние. Я слишком устала, не могу больше…
– Давайте подождем, может быть, у Бишопа проснется совесть. – Плечи у меня горбятся.
– Но он же говорит, что не знает! – Брайан протягивает ко мне руки.
– Может, врет.
– А Иан соврет, если скажет, что знает. – Джилл берет меня за руку. – Как бы там ни было, надеюсь, вы примете правильное решение.
– Я тоже, – говорю я.
Брайан падает обратно в кресло и тяжело вздыхает:
– Ты уверена, Бет?
– Совершенно. Ты же не станешь встречаться с Ианом или звонить ему? За моей спиной, как было с вознаграждением?
– Нет. Клянусь. – Он смотрит на часы и встает.
– Пока вы не ушли, – говорит Джилл, – у меня есть еще одна идея, может, решите обдумать. Я все время вмешиваюсь в ваши дела, так что, если хотите послать меня куда подальше, не обижусь.
– В чем дело, Джилл?
– Я тут по пути зашла в церковь Святого Ансельма. Ну, знаете, помолиться за вас и за Эми, и мне пришло в голову… В общем, вы не думали о том, чтобы провести погребальную службу?
Брайан предлагал сделать так через год после исчезновения дочери, но для меня это было слишком – конец всему, точка. Может быть, она еще жива. И хотя на протяжении этих лет надежда постепенно умирала, я не могла расстаться с ней окончательно.
«Если мы когда-нибудь закажем по ней поминальную службу, – думала я, – это будут настоящие похороны, тело в гробу торжественно пронесут к могиле, поставят надгробный камень, положат цветы, которые я буду менять каждую неделю». Теперь надежда на это утрачена навсегда. Последнее, что мне осталось, – это поминальная служба.
– Я и сам об этом думал, – говорит Брайан. – Но не хотел предлагать сейчас, считал, Бет нужно время.
– Простите, – произносит Джилл. – Вы совершенно правы. Мне стоило держать язык за зубами.
– Нет, ничего. Я тронута, что ты об этом подумала. – Я поднимаю взгляд на Брайана. – Ты этого хочешь?
Он кивает:
– А ты?
Я опасаюсь церковных обрядов. Бог играл со мной в долгую, жестокую игру-месть: позволил поверить, что есть еще надежда, шанс начать все сначала и прожить хорошую, достойную жизнь.
Теперь я жалею, что смогла поверить.
Ни одно место, где можно было бы провести условный погребальный обряд, мне тоже не по душе. Парк – слишком людно и слишком больно. Призраков оттуда не изгнать. О том, чтобы прийти в школу Эми, даже думать не могу. Здание, где проходили скаутские сборы или уроки танцев, – слишком формально, и воспоминания о них слишком легковесные.
– Может, стоит поговорить с викарием, – произношу я и содрогаюсь, вспомнив о своих подозрениях.
– Я уже обсуждала это с Филипом, – говорит Джилл. – Он сказал, что с радостью возьмет на себя руководство службой. Предложил подумать, не хотите ли вы заказать и мемориальную доску.
Такой вот утешительный приз для мужественных спортсменов, что не смогли добиться призового места.
То же чувство было у меня много лет назад, когда я хотела посадить дерево в память об Эми. Назвала бы его ее именем, и оно стало бы живым памятником, украшением парка. Было бы где посидеть. Было бы о чем заботиться.
Но я не могла избавиться от мысли, что у других безутешных родителей, что сажают деревья в парке, есть могилы, куда можно прийти, есть места, где покоится священный для них прах. Дерево – просто дополнение, необязательная виньетка.
Мысль о мемориальной доске в церкви тоже вызывает двойственные чувства. Это будет не просто признание моего поражения перед лицом Господа – ее повесят на стене, выставят на всеобщее обозрение. Световое табло с очками, шкаф с призовыми кубками. Но если я откажусь от этой доски, то снова поступлю нечестно по отношению к Эми. Пусть это лишь эрзац могилы, большего мы дать ей не можем.

 

Назначаем на апрель. Великий четверг. День Тайной вечери, когда Иисус ожидал предательства и распятия. Самый подходящий для моего прощания с дочерью.
Брайан заниматься организацией отказывается. По его словам, не потому, что ему все равно, а потому, что это поможет мне залечить раны. Вот только мои раны ничто и никогда не залечит.
Я заменяю популярными песнями церковные гимны, стихами – молитвы и долго не могу определиться с выбором доски. Нержавеющая сталь – слишком холодно и официально, мрамор – слишком вычурно и солидно. Песчаник – теплее, но очень тусклый, а дерево – слишком просто. Останавливаюсь на серебряной дощечке – за ясный блеск, за то, что она как раз на грани между светлым и темным.
Надпись выбрать еще труднее. Варианты, которые предлагает компания-изготовитель, слишком общие, банальные. Для эпитафии Эми не годится ширпотреб, который уже повторялся бесчисленное количество раз. Некоторые из этих вариантов вызывают не те чувства, на которые были рассчитаны.
Ступай осторожно. Здесь покоится мечта. Это не надгробный камень. Эми покоится не здесь.
Ее призвал к себе Тот, кто любит ее всем сердцем. Будто речь идет о Сером Волке.
Наш маленький ангел вернулся на небеса. А потом обратно на землю в виде Эсме.
– Вот, – говорю я Джилл. – Такую хочу.
Она сдвигает очки повыше и вглядывается в то, что я написала в блокноте.
Эми Элизабет Арчер
1989–1999
Пусть ведет тебя любовь
– Это из песни «Spice Girls», – поясняю я.
– Ах вот оно что. Замечательно.
День службы по-весеннему ясный, но даже теплые солнечные лучи не могут согреть церковные стены. Розовые розы в вазах по всей церкви совсем не пахнут, и фотография Эми на алтаре словно коробится в дрожащем пламени свечей. Музыка в динамиках сопровождается беспрестанным шипением, а стихи не звучат из-за плохой акустики.
Когда мы гуськом выходим из церкви, чтобы открыть мемориальную доску, солнце скрывается. Господь снова отвернулся от меня. В шуме деревьев на ветру слышится тихий смешок.
Назад: 13
Дальше: 15