Глава 36
Мокрые крыши вилл сверкали в лучах утреннего солнца после короткого проливного дождя.
Микаэль Бельман нажал на кнопку звонка и огляделся по сторонам.
Ухоженный садик. Для создания таких садиков есть время только у пенсионеров.
Дверь открылась.
— Микаэль! Рад тебя видеть!
Он постарел. Острый взгляд тех же голубых глаз, только состарившихся.
— Входи.
Микаэль вытер мокрые ботинки о коврик и вошел в дом. В нем стоял какой-то запах, знакомый Микаэлю с детства, но сейчас он не мог выделить его и определить.
Они расположились в гостиной.
— Ты один, — сказал Микаэль.
— Моя старушка у старшенького. Им потребовалась помощь бабушки, а ее и просить не надо. — Он широко улыбнулся. — На самом деле я собирался связаться с тобой. Городской совет еще не принял окончательного решения, но мы ведь оба знаем, чего они хотят. И поэтому было бы хорошо, если бы мы как можно раньше сели и поговорили о том, как нам быть. Разделить обязанности и все прочее.
— Да, — сказал Микаэль. — Может, кофе сделаешь?
— Прости? — Кустистые брови поднялись высоко на лоб пожилого мужчины.
— Если мы собираемся поговорить, то чашка кофе не помешает.
Мужчина внимательно изучил лицо Микаэля.
— Да. Да, конечно. Пошли, мы можем посидеть в кухне.
Микаэль проследовал за ним. Он шел мимо вереницы расставленных по столам и полкам семейных фотографий, которые напомнили ему баррикады на пляжах в день «D», бесполезные военные заграждения от вторжения извне.
Кухня была осовременена наполовину и без энтузиазма, как будто являла собой компромисс между твердым мнением невестки о минимальных требованиях к оборудованию кухни и изначальным желанием хозяев дома заменить вышедший из строя холодильник, и точка.
Пока пожилой мужчина доставал из верхнего шкафчика с дверцей матового стекла пакет молотого кофе, снимал резинку и отмерял кофе желтой мерной ложкой, Микаэль Бельман уселся, достал МР3-плеер и нажал на кнопку воспроизведения. Голос Трульса с нотками металла звучал слабо: «И хотя у нас имеются основания подозревать, что эта женщина — проститутка, ваш сын вполне мог одолжить кому-нибудь свою машину, фотографии водителя у нас нет».
Голос бывшего начальника полиции раздавался как будто издалека, но никаких посторонних шумов на записи не имелось, поэтому слова было легко разобрать: «В таком случае у вас и дела нет. Нет, можете забыть об этом».
Микаэль увидел, как кофе сыплется из мерной ложки. Пожилой мужчина вздрогнул, выпрямился и застыл, словно ему в поясницу только что ткнулся ствол пистолета.
Голос Трульса: «Спасибо, мы поступим так, как вы советуете».
«Берентзен из Оргкима, правильно?»
«Так точно».
«Спасибо, Берентзен. Вы хорошо поработали».
Микаэль остановил запись.
Пожилой мужчина медленно повернулся. Лицо его побледнело. Бледный, как труп, подумал Микаэль Бельман. И на самом деле, этот цвет больше всего идет умершим. Губы пожилого мужчины задвигались.
— Ты хочешь спросить, — сказал Микаэль Бельман, — что это такое? Ответ таков: это ушедший в отставку начальник полиции, оказывающий давление на следствие с целью помешать тому, чтобы его сын попал под следствие и подвергся законному преследованию, как все остальные граждане этой страны.
Голос пожилого мужчины прозвучал как ветер в пустыне:
— Его там даже не было. Я поговорил с Сондре. Его машина с мая находится в автомастерской из-за сгоревшего двигателя. Он не мог быть там.
— Разве не горько? — сказал Микаэль. — Пресса и городской совет узнают, как ты пытался повлиять на полицейского, а ведь этого даже не требовалось для того, чтобы спасти твоего сына.
— Не существует никакой фотографии этого автомобиля и той проститутки, разве не так?
— Больше не существует, конечно. Ты же велел ее уничтожить. И кто знает, может, она была сделана раньше мая? — Микаэль улыбнулся. Не хотел этого делать, но не смог удержаться.
На щеки пожилого мужчины вернулась краска, а вместе с ней вернулся и низкий голос.
— Ты же не думаешь, что это сойдет тебе с рук, Бельман?
— Ну, не знаю. Я только знаю, что председатель городского совета не захочет, чтобы обязанности начальника полиции исполнял коррумпированный человек, вина которого легко доказуема.
— Чего ты хочешь, Бельман?
— Лучше поинтересуйся у себя самого, чего ты хочешь. Спокойной мирной жизни с репутацией хорошего честного полицейского? Да? И ты поймешь, что мы не такие уж и разные, потому что я хочу точно того же. Я хочу делать свою работу начальника полиции спокойно и мирно, я хочу раскрыть дела об убийстве полицейских без помех со стороны члена городского совета, а потом я хочу заработать репутацию хорошего полицейского. И как же нам обоим достичь своих целей?
Бельман подождал немного, чтобы убедиться, что его собеседник собрался и может следить за его мыслью.
— Я хочу, чтобы ты сказал городскому совету, что внимательно изучил дело и профессионализм работающих над ним произвел на тебя настолько благоприятное впечатление, что ты не видишь никакого смысла вмешиваться в ход следствия и принимать на себя руководство им, что ты, напротив, полагаешь, что это уменьшит перспективы раскрытия дела. Что ты должен поднять вопрос, насколько верно член городского совета, отвечающая за социальную политику, оценила ситуацию, ведь она обязана знать, что полицейскую работу следует вести методично и с прицелом на дальнюю перспективу, и что тебе кажется, она запаниковала, и что, конечно, все мы находимся под давлением из-за этого дела, но требования следует предъявлять как к политическим, так и к профессиональным руководителям, и не стоит терять голову в ситуации, когда она нужна как никогда. Голова, то есть. Поэтому ты настаиваешь на том, чтобы действующий начальник полиции продолжал свою работу без всякого вмешательства, поскольку именно это принесет наилучшие результаты, и ты, таким образом, берешь самоотвод.
Бельман вынул из внутреннего кармана конверт и бросил его через стол.
— Это было краткое изложение того, что написано в письме, адресованном лично председателю городского совета. Можешь просто подписать и отправить. Как видишь, на него уже даже марка наклеена. Кстати, ты получишь в свое полное распоряжение этот МР3-плеер после того, как я получу удовлетворительный ответ от председателя городского совета о принятом решении. — Бельман кивнул на чайник: — Ну как, кофе-то будет?
Харри глотнул кофе и посмотрел на свой город.
Столовая Полицейского управления находилась на последнем этаже и выходила окнами на район Экеберг, фьорд и новый городской квартал, возводимый в Бьёрвике. Но Харри смотрел прежде всего на старые достопримечательности. Сколько раз он сидел здесь в обеденный перерыв и пытался взглянуть на свои дела под другим углом, другими глазами, увидеть их в иной перспективе, в то время как внутри его нарастало желание покурить и выпить, и он говорил сам себе, что не выйдет покурить на террасу до тех пор, пока не придумает хотя бы одну приличную гипотезу.
Ему показалось, что он скучает по тем временам.
Одну гипотезу. Не просто причудливую мысль, а мысль, привязанную к тому, что можно проверить, протестировать.
Он поднял чашку с кофе и снова опустил ее на стол. Очередного глотка не будет, пока мозг за что-нибудь не зацепится. Мотив. Они так давно бьются головой о стену, что, наверное, уже пора поискать другой мотив. Поискать там, где есть свет.
Кто-то отодвинул стул. Харри поднял голову. Бьёрн Хольм. Он поставил чашку с кофе на стол, не расплескав ни капли, снял с себя растаманскую шапочку и взъерошил рыжие волосы. Харри отрешенно смотрел на его движения. Он что, хочет открыть доступ воздуха к коже головы? Или это чтобы не ходить с приклеившимися к голове волосами, чего так боялось его поколение, но что, судя по всему, нравилось Олегу? Несколько волосинок из челки прилипли к потному лбу над очками в роговой оправе. Начитанный книжный червь, сетевой онанист, самонадеянный урбанист, примеривший на себя имидж неудачника, роль фальшивого лузера. Неужели он выглядит именно так, тот человек, которого они ищут? Или он розовощекий деревенский здоровяк, живущий в городе, ходит в голубых джинсах и практичной обуви, стрижется в ближайшей парикмахерской, моет лестницу, когда настает его очередь, всегда готов помочь и никто не скажет про него плохого слова? Непроверяемые гипотезы. Глотка кофе не будет.
— Ну? — спросил Бьёрн, позволив себе сделать большой глоток.
— Видишь ли… — начал Харри. Он никогда не спрашивал Бьёрна, почему сельский житель носит растаманскую шапочку, а не ковбойскую шляпу. — Думаю, нам надо внимательнее изучить убийство Рене Калснеса. И надо забыть о мотиве и обратить внимание исключительно на технические факты. У нас ведь есть пуля, которой его добили. Девять миллиметров. Самый распространенный калибр в мире. Кто им пользуется?
— Все. Абсолютно все. Даже мы.
— Мм. Ты знал, что в мирное время полицейские совершают четыре процента убийств во всем мире? А в странах третьего мира — девять процентов. Следовательно, люди нашей профессии убивают больше, чем люди любой другой профессии в мире.
— Ни фига себе, — сказал Бьёрн.
— Он глупости говорит, — вступила Катрина. Она пододвинула стул к их столу и поставила на него большую дымящуюся чашку чая. — В семидесяти двух процентах случаев, когда люди приводят статистические данные, они берут их с потолка.
Харри хохотнул.
— Это смешно? — спросил Бьёрн.
— Это шутка, — ответил Харри.
— И в чем тут дело? — поинтересовался Бьёрн.
— Спроси у нее.
Бьёрн посмотрел на Катрину. Она, улыбаясь, помешивала в своей чашке.
— Не понял юмора! — Бьёрн сердито уставился на Харри.
— Эта шутка говорит сама за себя. Катрина только что придумала эти семьдесят два процента, так ведь?
Бьёрн помотал головой, ничего не понимая.
— Это как парадокс, — объяснил Харри. — Как грек, который утверждает, что все греки лгут.
— Но это не обязательно неправда, — сказала Катрина. — Я про семьдесят два процента. Значит, Харри, ты думаешь, что наш убийца — полицейский?
— Я этого не говорил, — усмехнулся Харри и сцепил руки за головой. — Я только сказал…
Он замолчал, почувствовав, как волосы у него на затылке встают дыбом. Старые добрые волосы на затылке. Гипотеза. Он посмотрел на свою чашку с кофе. Ему действительно сейчас захотелось сделать глоток.
— Полицейский, — повторил он, поднял глаза и обнаружил, что двое собеседников смотрят на него в упор. — Рене Калснеса убил полицейский.
— Что? — спросила Катрина.
— Это наша гипотеза. Пуля калибра девять миллиметров, такая же, какие используются в служебном оружии «хеклер-кох». Недалеко от места преступления была обнаружена полицейская дубинка. И это единственное из первоначальных убийств, имеющее прямое сходство с убийствами полицейских. Их лица изуродованы. Большинство первоначальных убийств было совершено на сексуальной почве, а эти — убийства из ненависти. А почему человек ненавидит?
— Ты опять возвращаешься к мотиву, Харри, — возразил Бьёрн.
— Быстро, почему?
— Ревность, — начала Катрина. — Месть за унижение, отказ, пренебрежение, осмеяние, за уведенную жену, ребенка, брата, сестру, за уничтоженные возможности, из гордости…
— Остановись, — сказал Харри. — Наша гипотеза заключается в том, что убийца — человек, связанный с полицией. И исходя из этого, мы должны заново рассмотреть дело Рене Калснеса и найти его убийцу.
— Отлично, — ответила Катрина. — Но даже принимая во внимание наличие нескольких косвенных улик, я не совсем понимаю, почему внезапно стало ясно, что мы ищем полицейского.
— Кто-нибудь может предложить версию получше? Считаю от пяти до нуля… — Харри с вызовом посмотрел на них.
Бьёрн застонал:
— Только не говори, что мы едем туда, Харри.
— Что?
— Если в управлении узнают, что мы открываем сезон охоты на своих…
— Это мы переживем, — сказал Харри. — В настоящий момент у нас ничего нет, и нам надо с чего-то начать. В худшем случае мы раскроем старое убийство. В лучшем случае мы найдем…
Катрина закончила предложение за него:
— …того, кто убил Беату.
Бьёрн закусил нижнюю губу, пожал плечами и кивнул в знак того, что он участвует.
— Хорошо, — сказал Харри. — Катрина, ты проверишь реестр служебных пистолетов, которые числятся потерянными или украденными, и проверишь, были ли у Рене связи с кем-нибудь в полиции. Бьёрн, ты проверишь все улики в свете нашей гипотезы. Посмотрим, всплывет ли что-нибудь новое.
Бьёрн и Катрина поднялись.
— Я подойду, — сказал Харри.
Он провожал их глазами, пока они шли по столовой к выходу, заметил, как они обменялись взглядами с полицейскими, которые, насколько ему было известно, входили в состав большой следственной группы. Один из них что-то сказал, и за столиком раздался смех.
Харри закрыл глаза и задумался. Он искал ответ на вопрос, что это могло быть, что случилось. Как и Катрина, он спрашивал себя: почему внезапно стало ясно, что им надо искать полицейского? Что-то ведь произошло. Он сконцентрировался, отключился от окружающего мира, почувствовал, как погружается в полудрему. Надо было спешить, пока мысль не исчезла. Он медленно погрузился в себя, нырнул, как глубоководник без фонаря, и стал на ощупь искать нужное во мраке подсознания. Он что-то нашел, пощупал. Это что-то было связано с меташуткой Катрины. Мета. Шутка, которая говорит сама за себя. Наш убийца тоже говорит сам за себя? Мысль ускользнула, и в то же время восходящий поток поднял Харри наверх, назад к свету. Он открыл глаза, и звуки вернулись. Стук тарелок, разговоры, смех. Черт, черт. Он почти поймал эту мысль, но теперь было уже поздно. Он только знал, что эта шутка указывала на что-то, что она подействовала как катализатор на нечто скрытое глубоко внутри его. Нечто, что теперь ему было не уловить, но он надеялся, что оно всплывет на поверхность само по себе. В любом случае реакция принесла результаты, дала направление, точку отсчета. Проверяемую гипотезу. Харри сделал большой глоток кофе, поднялся и направился на террасу выкурить заслуженную сигарету.
В хранилище улик и конфиската Бьёрну Хольму выдали две пластиковые коробки, и он расписался за них в прилагавшихся описях.
Он взял коробки с собой в криминалистический отдел, расположенный в соседнем с Крипосом здании в Брюне, и начал с коробки улик с первоначального убийства.
Первое, что поразило его, была сама пуля, найденная в голове у Рене. Во-первых, она оказалась достаточно сильно деформированной, пройдя через мясо, хрящи и кости, которые, вообще-то, являются мягкими, податливыми материалами. А во-вторых, пролежав год в этой коробке, она не слишком позеленела. Возраст, конечно, не оставляет заметных следов на свинце, но ему показалось, что эта пуля выглядела на удивление новой.
Он пролистал фотографии убитого с места преступления. Задержался на крупном плане, где была изображена сторона лица с отверстием и выступающей сломанной скулой. На сверкающей белой кости имелось черное пятно. Бьёрн достал лупу. Дыра была похожа на дупло в зубе, но в скулах не бывает черных дыр. Пятно бензина из сломанного автомобиля? Кусочек сгнившего листка или засохшей грязи из реки? Он отыскал отчет о вскрытии.
Бьёрн просмотрел его и нашел то, что искал:
«Кусочек черного лака, приставший к maxillaris. Происхождение неизвестно».
Лак на скуле. Патологоанатомы обычно не писали больше того, за что могли ответить, а зачастую немного меньше.
Бьёрн полистал фотографии и нашел изображение автомобиля. Красный. Значит, не автомобильный лак.
Он позвал со своего места:
— Ким Эрик!
Через шесть секунд в двери его кабинета просунулась голова.
— Звал?
— Да. Ты работал на месте убийства Миттета в Драммене. Вы нашли частички черного лака?
— Лака?
— Ну да, например, с ударного оружия, когда бьешь вот так… — Бьёрн показал, подняв вверх сжатый кулак и резко бросив его вниз, как при игре в «камень — ножницы — бумагу». — На коже появляются отверстия, скула ломается и вылезает наружу, но ты продолжаешь бить по кости с такой силой, что при ударах от твоего орудия отлетает лак.
— Нет.
— Хорошо. Спасибо.
Бьёрн Хольм снял крышку со второй коробки, содержавшей материалы по делу Миттета, но заметил, что молодой криминалист по-прежнему стоит в дверях.
— Да? — спросил Бьёрн, не поднимая головы.
— Он был темно-синим.
— Кто?
— Лак. И он был не на скуле. Он был на челюстной кости, на сломанной поверхности. Мы сделали анализ. Это самый обычный лак, используется для покрытия изделий из железа. Хорошо пристает к поверхности и препятствует образованию ржавчины.
— Есть какие-нибудь мысли насчет того, что это за изделие?
Бьёрн увидел, как Ким Эрик буквально вырос на глазах. Он лично обучал его, и теперь учитель спрашивает у ученика, есть ли у того «какие-нибудь мысли».
— Невозможно сказать. Он используется буквально для всего.
— Хорошо, это все.
— Но у меня есть одна мысль.
Бьёрн посмотрел на коллегу, готового разорваться от важности. Он может стать хорошим специалистом.
— Давай.
— Домкрат. В комплекте с каждым автомобилем идет домкрат, но в багажнике его не было.
Бьёрн кивнул. С тяжелым сердцем он ответил:
— У него был «фольксваген-шаран» две тысячи десятого года, Ким Эрик. Если ты проверишь, то выяснишь, что это одна из немногих моделей, в комплектацию которой домкрат не входит.
— А… — Лицо юноши сдулось, как проколотый воздушный шарик.
— Но спасибо за помощь, Ким Эрик.
Конечно, он может стать хорошим специалистом. Но только через несколько лет.
Бьёрн внимательно исследовал содержимое коробки с делом Миттета.
Ничего больше не привлекло его внимания.
Бьёрн закрыл коробку крышкой, пошел в кабинет, расположенный в конце коридора и постучал в открытую дверь. Он растерянно посмотрел на отполированный затылок сидящего в кабинете, но потом сообразил. Там находился Руар Мидтстюэн, старейший и опытнейший криминалист. Он был одним из тех, кто в свое время испытал определенные трудности, когда начальником над ним был назначен человек не просто моложе его, но еще и женского пола. Но понемногу все уладилось, и он понял, что Беата Лённ — это лучшее, что могло случиться с их отделом.
Мидтстюэн только что вышел на работу после больничного, на котором просидел несколько месяцев после гибели дочери в дорожно-транспортном происшествии по дороге домой после скалолазания. Ее вместе с велосипедом обнаружили в кювете, а виновника происшествия до сих пор не нашли.
— Ну, Мидтстюэн?
— Ну, Хольм? — Мидтстюэн повернулся на стуле, поднял и опустил плечи, улыбнулся, пытаясь продемонстрировать все признаки наличия огромной энергии, которой у него не было.
Бьёрн едва узнал круглое опухшее лицо Мидтстюэна, когда тот вернулся на работу. Наверняка все это — побочные эффекты антидепрессантов.
— Полицейские дубинки всегда были черными?
Криминалисты привыкли к странным вопросам о мелких деталях, так что Мидтстюэн даже бровью не повел.
— Во всяком случае, они всегда были темными. — Мидтстюэн, как и Бьёрн Хольм, вырос в Эстре-Тотене, но лишь когда они разговаривали друг с другом, в их речи проступали остаточные черты диалекта. — Но в девяностых годах их какое-то время красили в синий, мне кажется. Это страшно раздражает.
— Что именно?
— Что мы всегда меняем цвет, не можем остановиться на чем-то одном. Сначала машины были черно-белыми, потом стали белыми с синими и красными полосками, теперь они будут белыми с черными и желтыми полосками. Такое непостоянство не способствует запоминанию торговой марки. Как эти ленты оцепления в Драммене.
— Какие еще ленты?
— Ким Эрик был на месте убийства Миттета и обнаружил куски какой-то полицейской ленты оцепления, он посчитал, что она осталась там после предыдущего убийства, он… мы оба были на том убийстве, но я все время забываю имя того педика…
— Рене Калснес.
— Но молодые люди вроде Кима Эрика не помнят, что в тот раз ленты полицейского оцепления были бело-голубыми, — сказал Мидтстюэн. И поспешил добавить, как будто боялся создать неправильное впечатление: — Однако Ким Эрик может стать хорошим специалистом.
— Я тоже так думаю.
— Хорошо. — Мышцы Мидтстюэна работали, пока он жевал. — Значит, мы сошлись во мнениях.
Бьёрн позвонил Катрине, как только вернулся в свой кабинет. Он попросил ее заглянуть в отделение полиции на втором этаже, соскрести немного лака с дубинки и прислать Бьёрну с курьером.
Потом он сидел и думал о том, что машинально направился в кабинет в конце коридора, куда всегда ходил в поисках ответов. Он так увлекся работой, что просто-напросто забыл: ее там больше нет. Что теперь этот кабинет занимает Мидтстюэн. И какое-то время он размышлял о том, что может понять Руара Мидтстюэна, может понять, как тоска по человеку высасывает тебя изнутри, не позволяет ничего делать и заставляет ощущать бессмысленность каждого пробуждения. Он отогнал от себя эти мысли. Отогнал от себя воспоминания о круглом одутловатом лице Мидтстюэна, потому что у них что-то появилось, он это чувствовал.
Харри, Катрина и Бьёрн сидели на крыше Оперного театра и смотрели на острова Хуведёйя и Грессхольмен.
Прийти сюда предложил Харри, он считал, им нужен глоток свежего воздуха.
Стоял теплый вечер, погода была облачной, туристы уже давно свалили, и в их распоряжении была вся мраморная крыша и спуск к Осло-фьорду, который сиял, отражая огни района Экебергосен, порта и парома в Данию, стоявшего у причала в Виппетангене.
— Я заново изучил все убийства полицейских, — сказал Бьёрн. — Как и в случае с Миттетом, мелкие частицы лака были обнаружены на местах убийства Веннеслы и Нильсена. Это самый обычный лак, который используется для многих вещей, в том числе для покрытия полицейских дубинок.
— Хорошо, Бьёрн, — сказал Харри.
— Потом, эти остатки ленты оцепления на месте убийства Миттета. Они не могли заваляться там после расследования убийства Калснеса, в то время ленты были другими.
— Эта лента осталась от предыдущего дня, — сказал Харри. — Убийца позвонил Миттету, попросил приехать на место, которое Миттет считает местом, где уже убит полицейский и где раньше было совершено другое преступление. Поэтому когда Миттет подъезжает туда и видит ленту полицейского оцепления, он ничего не подозревает. Может быть, убийца даже был одет в свою полицейскую форму.
— Черт, — выругалась Катрина. — Я целый день потратила на то, чтобы проверить связи Калснеса с сотрудниками полиции, но ничего не нашла. Но я понимаю, что мы сейчас идем по какому-то следу.
Она оживленно посмотрела на Харри, прикуривавшего сигарету.
— Ну и чего мы теперь будем делать? — спросил Бьёрн.
— Теперь, — ответил Харри, — мы проведем баллистическую экспертизу служебных пистолетов, чтобы проверить, не была ли наша пуля выпущена из одного из них.
— Некоторых пистолетов, наверное?
— Всех.
Они молча уставились на Харри.
Катрина первой прервала молчание:
— Что ты имеешь в виду под «всеми»?
— Все служебные пистолеты в полиции. Сначала в Осло, потом в Восточной Норвегии и, если понадобится, во всей стране.
Снова воцарилась тишина, и только чайка кричала хриплым голосом в темном небе над ними.
— Ты че, шутишь? — с надеждой спросил Бьёрн.
Сигарета легко прыгала между губами Харри, когда он говорил:
— Не-а.
— Это невозможно, забудь, — сказал Бьёрн. — Люди думают, что баллистическая экспертиза одного пистолета занимает пять минут, потому что такое впечатление создается после просмотра сериала «CSI: место преступления». Даже полицейские, которые обращаются к нам, так думают. На самом же деле проверка одного пистолета занимает почти целый день. Всех? Только в полицейском округе Осло… сколько полицейских?
— Тысяча восемьсот семьдесят два, — ответила Катрина.
Они взглянули на нее.
Она пожала плечами:
— Прочитала в годовом отчете Полицейского управления Осло.
Они не отрывали от нее глаз.
— Телевизор в общежитии не работает, а я не могла заснуть, довольны?
— В любом случае, — сказал Бьёрн, — у нас не хватит ресурсов. Это невозможно.
— Самое важное из сказанного тобой — это то, что даже полицейские думают, будто экспертиза занимает пять минут, — произнес Харри, выдувая сигаретный дым в вечернее небо.
— Вот как?
— Они думают, что эту операцию вполне можно провести. Что произойдет, когда убийца узнает, что его служебный пистолет будут проверять?
— Вот хитрый дьявол, — сказала Катрина.
— Чего? — спросил Бьёрн.
— Он поспешит заявить о пропаже или краже пистолета, — ответила Катрина.
— А этого-то нам и надо, — сказал Харри. — Но может быть и так, что он нас опередил, поэтому мы начнем с того, что раздобудем список служебных пистолетов, объявленных утраченными после убийства Калснеса.
— С этим есть проблема, — заметила Катрина.
— Ага, — сказал Харри. — Пойдет ли начальник полиции на то, чтобы разослать приказ, который на практике объявляет всех его подчиненных подозреваемыми? Конечно, он первым делом представит себе газетные заголовки. — Харри большим и указательным пальцем нарисовал в воздухе вытянутый прямоугольник. — «Начальник полиции подозревает всех своих». «Руководство теряет контроль?»
— Ну, не слишком правдоподобно звучит, — сказала Катрина.
— Хорошо, — ответил Харри. — Можешь говорить о Бельмане все, что угодно, но он, во всяком случае, не глуп и знает, что для него лучше. Если нам удастся доказать вероятность того, что убийцей может быть один из полицейских, которого мы рано или поздно возьмем, вне зависимости от его желания сотрудничать, он поймет, что позже будет выглядеть еще хуже в глазах общественности, если как начальник полиции будет тормозить расследование из чистой трусости. Поэтому мы должны донести до него, что проверка своих людей покажет миру: полиция хочет перевернуть все камни в этом деле, какие бы мерзости под ними ни находились. Что это продемонстрирует мужество, умение руководить, мудрость, ну и все такое прочее.
— И ты думаешь, что тебе удастся убедить его в этом? — фыркнула Катрина. — Если я правильно помню, имя Харри Холе стоит одним из первых в списке тех, кого он ненавидит.
Харри помотал головой и потушил сигарету:
— Я поручил это Гуннару Хагену.
— И когда это произойдет? — спросил Бьёрн.
— As we speak, — сказал Харри и посмотрел на сигарету.
Она была докурена почти до фильтра. Он чувствовал желание выкинуть ее, посмотреть, как хвост из искр нарисует параболы во мраке, летя вниз по наклонной, чуть светящейся мраморной поверхности, пока не упадет в черную воду и не потухнет. Что ему помешало? Само действие или наказание? С русским, которого он убил в баре «Приходи таким, какой ты есть», было просто: самооборона, либо он тебя, либо ты его. Но в так называемом нераскрытом убийстве Густо Ханссена был выбор. И тем не менее среди всех призраков, регулярно навещавших его, он никогда не видел молодого красивого юношу с вампирскими зубами. Нераскрытое дело, my ass.
Харри щелчком стряхнул пепел с сигареты. Горящие частицы табака уплыли во мрак, поглотивший их.