Часть 4
МИЛОСТЬ
Глава 29
Вторник, 22 декабря. Командир
Самый короткий день в году. Но для инспектора Харри Холе этот день, еще толком не начавшись, оказался невообразимо долгим.
После известия о смерти Халворсена он вышел на улицу. По глубокому снегу добрел до опушки, сел там и стал смотреть, как разгорается день. Надеялся, что мороз остудит, смягчит или хотя бы притушит чувства.
Через некоторое время он вернулся в дом. Мартина вопросительно посмотрела на него, но ни слова не сказала. Харри выпил чашку кофе, поцеловал ее в щеку и сел в машину. В зеркале Мартина, стоявшая на крыльце скрестив руки на груди, казалась еще миниатюрнее.
Харри поехал домой, принял душ, переоделся, трижды перебрал бумаги на журнальном столике и в итоге с недоумением бросил это занятие. В надцатый раз с позавчерашнего дня глянул на запястье, но часов-то не было. Достал из ночного столика мёллеровские. Идут. Ладно, послужат пока. Он поехал в управление, припарковался в гараже рядом с хагеновским «ауди».
Поднимаясь по лестнице на седьмой этаж, он слышал голоса, шаги, смех. Но едва дверь убойного отдела закрылась за ним, все стихло, будто звук разом отключили. Встречный сотрудник только молча посмотрел на него, покачал головой и пошел дальше.
— Здравствуй, Харри.
Он обернулся. Туриль Ли. Помнится, раньше она не называла его по имени.
— Как ты? — спросила она.
Харри хотел ответить, но вдруг понял, что голоса нет.
— Мы тут подумали, что после утреннего совещания надо бы собраться, помянуть его, — быстро сказала Туриль Ли, словно желая помочь ему.
Харри благодарно кивнул.
— Может, свяжешься с Беатой?
— Конечно.
У двери кабинета Харри остановился, но, сделав над собой усилие, все-таки вошел.
В кресле Халворсена, покачиваясь взад-вперед, сидел человек, вроде бы ждал.
— Доброе утро, Харри, — поздоровался Гуннар Хаген.
Харри, не ответив, повесил куртку на вешалку.
— Мне очень жаль… Что тут скажешь…
— Зачем вы здесь? — Харри сел.
— Хотел выразить мои соболезнования по поводу случившегося. Я, конечно, сделаю это на утреннем совещании, но решил сперва принести их вам. Джек ведь был вашим ближайшим сотрудником.
— Халворсен.
— Простите?
Харри подпер голову руками.
— Мы звали его просто Халворсен.
Хаген кивнул:
— Ну да, Халворсен. И еще, Харри…
— Я думал, разрешение лежит дома, — сказал Харри, не поднимая головы. — Но оно пропало.
— Ах, это… — Хаген поерзал, словно сидел неудобно. — Я не об оружии хотел сказать. В связи с сокращением расходов на командировки я распорядился представлять мне на подпись все счета. И как выяснилось, вы летали в Загреб. Не припомню, чтобы я давал разрешение на поездку. А коль скоро норвежская полиция выполняла там следственные действия, то это вообще грубое нарушение всех инструкций.
Нашли наконец, подумал Харри, по-прежнему не поднимая головы. Долгожданный проступок. Формальный повод вышвырнуть пьяницу инспектора туда, где ему самое место, — к нецивилизованным гражданским. Харри пытался осознать, что чувствует. Но испытывал только облегчение.
— Завтра мое заявление об уходе будет у вас на столе, шеф.
— Не понимаю, о чем вы, — сказал Хаген. — Я исхожу из того, что никаких следственных действий в Загребе не проводилось. Ведь это бы поставило всех нас в крайне неловкое положение.
Харри посмотрел на начальника.
— Полагаю, вы совершили небольшую ознакомительную поездку в Загреб.
— Ознакомительную?
— Да. Без конкретной задачи. Вот вам мое письменное согласие на вашу устную просьбу об упомянутой командировке в Загреб. — Машинописный лист перелетел через стол и лег перед Харри. — Таким образом, проблема закрыта. — Хаген встал, подошел к стене, где висела фотография Эллен Ельтен. — Халворсен — уже второй напарник, которого вы потеряли, верно?
Харри кивнул. В тесной безоконной комнатушке повисла тишина.
Потом Хаген кашлянул и сказал:
— Вы видели кусочек кости у меня на столе? Я купил его в Нагасаки. Это копия кремированного мизинца Ёсито Ясуды, знаменитого японского комбата. — Он обернулся к Харри. — Обычно японцы кремируют умерших, но в Бирме приходилось хоронить их, потому что было их слишком много, а полная кремация занимает около десяти часов. Поэтому они отрезали у покойника мизинец, кремировали его и отсылали домой, родным. Весной сорок третьего, после решающего сражения при Пегу, японцам пришлось отступить и укрыться в джунглях. Командир батальона Ёсито Ясуда просил свое начальство позволить ему в тот же вечер пойти в контрнаступление, чтобы забрать останки погибших. Ему отказали, противник имел слишком большой перевес, и в тот же вечер он, стоя в слезах у костра, сообщил своим солдатам о решении командования. Но, увидев безнадежность на лицах людей, осушил слезы, взял штык, положил на пень свою руку, отрубил мизинец и бросил в костер. Солдаты возликовали. Командованию рассказали об этом, и на следующий день японцы в полном составе пошли в контрнаступление.
Хаген вернулся к столу Халворсена, взял в руки точилку для карандашей, долго смотрел на нее.
— В первые дни здесь я как начальник допустил ряд ошибок. И насколько мне известно, некоторые из них, возможно, послужили причиной гибели Халворсена. Я хочу сказать… — Он положил точилку и глубоко вздохнул. — …мне бы хотелось воодушевить вас, как сумел Ёсито Ясуда. Только я понятия не имею, как это сделать.
Харри не знал, что сказать. И потому молчал.
— В общем, Харри, я хочу, чтобы вы нашли того или тех, кто стоит за этими убийствами. Вот и всё.
Оба старались не смотреть друг на друга. Хаген сплел ладони, будто комкая тишину.
— Но сделайте мне одолжение, Харри, носите оружие. В смысле, покажите пример другим. Хотя бы до Нового года. Потом я отменю распоряжение.
— Хорошо.
— Спасибо. Я выпишу вам новую бумагу.
Харри кивнул, Хаген направился к двери.
— А чем оно кончилось? — спросил Харри. — Японское контрнаступление?
— Ах, это. — Хаген обернулся с кривой усмешкой. — Оно захлебнулось.
Хьелль Атле Урё работал на полицейском матскладе в подвале управления уже девятнадцать лет и нынче утром, заполняя купон футбольного тотализатора, размышлял о том, не слишком ли дерзко пометить крестиком победу «Фулема» в выездном матче против «Саутгемптона» на второй день Рождества. Купон надо отослать в букмекерскую контору с Осхёугом, когда тот пойдет обедать, так что время поджимает. Поэтому, услышав звонок, он вполголоса чертыхнулся.
Кряхтя, Урё поднялся на ноги. В свое время он играл в первой лиге за «Шейд», имел за плечами долгую футбольную карьеру без травм и потому до сих пор с обидой думал о том, что в результате на первый взгляд безобидного растяжения, полученного в товарищеском матче спортивного общества полиции, и теперь, десять лет спустя, приволакивает правую ногу.
У стойки ждал мужчина со светлыми волосами, собранными в коротенький хвостик.
Взяв у него разрешение, Урё прищурил глаза, посмотрел на буквы, которые словно уменьшались в размере. На минувшей неделе, когда он сказал жене, что хотел бы на Рождество телевизор побольше, она предложила ему наведаться к окулисту.
— Та-ак, Харри Холе, «смит-вессон тридцать восемь»… — Урё уковылял в арсенал, подыскал там табельный револьвер, который предыдущий владелец содержал в порядке. И тотчас подумал, что надо вернуть на склад оружие полицейского, порезанного на Гётеборггата. Прихватил кобуру, положенные три коробки патронов и вернулся к стойке.
— Распишитесь в получении, вот здесь. — Он ткнул пальцем в бумагу. — И предъявите удостоверение.
Тот уже выложил удостоверение на стойку, взял ручку и расписался, где велено. Урё взглянул на удостоверение Харри Холе и на подпись. Знать бы, остановит ли «Фулем» Терри Генри.
— Стреляйте только по плохим парням, не забудьте, — сказал Урё, но ответа не получил.
Хромая, он вернулся к своему купону, думая, что молчаливость инспектора, пожалуй, вовсе не удивительна. В удостоверении стояло «убойный отдел», а ведь тот полицейский вроде тоже оттуда.
Харри припарковал машину на Хёвикодден, возле центра Хени Унстад, и от красивого кирпичного здания спустился по отлогому склону к воде.
На льду, в стороне островка Снарё, виднелась одинокая черная фигура.
Харри осторожно попробовал ногой льдину, прибитую ребром к берегу. Она с хрустом проломилась. Харри громко окликнул Давида Экхоффа, но тот не пошевелился.
Харри чертыхнулся, прикинул, что командир вряд ли весит намного меньше, чем он сам, пробрался через береговые торосы и осторожно поставил ногу на предательскую, присыпанную снегом поверхность. Держит. Короткими быстрыми шагами он двинулся по льду. Расстояние оказалось больше, нежели казалось с берега, и когда Харри наконец разглядел, что фигура в волчьей шубе, сидящая на раскладном стуле возле лунки и сжимающая в рукавице удочку, действительно командир Армии спасения, догадался и почему тот его не слышал.
— Вы уверены, что лед надежный, Экхофф?
Давид Экхофф обернулся и сперва посмотрел на сапоги Харри.
— В декабре лед на Осло-фьорде надежным не бывает, — отозвался он, выдохнув серое облако морозного пара. — Поэтому рыбачить надо в одиночку. А я всегда пользуюсь ими. — Он кивнул на лыжи у себя на ногах. — Чтобы распределить вес.
Харри медленно кивнул. Ему уже чудилось, будто лед под ногами потрескивает.
— В штаб-квартире сказали, что я найду вас здесь.
— Единственное место, где я слышу собственные мысли. — Командир подергал удилище.
Рядом с лункой лежала газета, а поверх нее — банка с наживкой и нож. На первой полосе сообщение, что с первого дня Рождества ожидается потепление. О смерти Халворсена ни слова. Видимо, выпуск ушел в печать раньше.
— Есть о чем поразмыслить? — спросил Харри.
— Н-да. Мы с женой сегодня на рождественском концерте принимаем премьер-министра. И на этой же неделе подпишем с Гильструпом договор о продаже недвижимости. В общем, подумать есть о чем.
— Вообще-то я хотел задать вам всего один вопрос, — сказал Харри, сосредоточенно стараясь равномерно распределить вес по обеим ногам.
— Слушаю вас.
— Я поручил своему сотруднику, Скарре, проверить, не было ли переводов с вашего счета на счет Роберта Карлсена и наоборот. Их не было. Но Скарре обнаружил другого Карлсена, который регулярно переводил деньги на ваш счет. А именно Юсефа Карлсена.
Давид Экхофф даже бровью не повел, только пристально смотрел на черную воду в лунке.
— А вопрос у меня вот какой. — Харри пристально смотрел на Экхоффа. — Почему последние двенадцать лет вы каждый квартал получали восемь тысяч крон от отца Роберта и Юна?
Экхофф дернулся, словно на крючок попалась крупная рыба.
— Так как же?
— Это действительно важно?
— Думаю, да, Экхофф.
— Только пусть все останется между нами.
— Не могу обещать.
— Тогда я не могу рассказать.
— Что ж, в таком случае придется забрать вас в управление, чтобы вы дали письменные объяснения.
Командир поднял голову, прищурил один глаз и испытующе посмотрел на Харри, словно прикидывая, насколько силен потенциальный противник.
— Вы полагаете, Гуннар Хаген это одобрит? Что вы притащите меня туда?
— Посмотрим.
Экхофф хотел что-то сказать, но не стал, будто чувствуя решимость Харри. А Харри подумал, что вожак становится вожаком не благодаря грубой силе, а благодаря способности правильно оценить ситуацию.
— Ладно, — сказал Экхофф. — Но это долгая история.
— Время у меня есть, — сказал Харри. Сквозь подошвы сапог уже проникал холод.
— Юсеф Карлсен, отец Юна и Роберта, был моим лучшим другом. — Экхофф устремил взгляд куда-то в сторону Снарё. — Мы вместе учились, вместе работали, имели большие амбиции и, как говорится, подавали большие надежды. А самое главное — мечтали о могучей Армии спасения, вершащей дело Господне на земле. Победоносной. Понимаете?
Харри кивнул.
— По служебной лестнице мы тоже поднимались вместе, — продолжал Экхофф. — И мало-помалу Юсефа и меня стали считать соперниками, претендующими на то место, какое я занимаю сейчас. Вообще-то я думал, что должность не так уж важна, мне казалось, нами движет мечта. Но когда выбор пал на меня, с Юсефом что-то произошло. Он как бы сник. Н-да, трудно сказать, ведь и себя самого толком не знаешь, возможно, и я бы реагировал так же. Тем не менее Юсеф получил ответственную должность главного управляющего, но, хотя мы по-прежнему общались семьями, все как-то изменилось… — Экхофф искал слова. — Былая близость исчезла. Юсеф что-то затеял, что-то скверное. И осенью девяносто первого я и наш главный бухгалтер, Франк Нильсен, отец Рикарда и Tea, обнаружили, в чем дело. Юсеф совершил растрату
— И что произошло?
— По правде говоря, у нас в Армии маловато опыта с такими вещами, и мы с Нильсеном пока помалкивали, сперва надо решить, что делать. Конечно, Юсеф обманул мои ожидания, но одновременно я видел причинную связь, где присутствовал и я сам. Ведь в ситуации, когда выбрали меня, а его отвергли, я наверняка мог бы действовать… деликатнее. Так или иначе, в тот период с кадровым пополнением в Армии спасения обстояло не ахти как да и отношение к нам было отнюдь не столь благосклонным. В общем, средств на скандал мы не имели. От родителей мне достался летний домик в Южной Норвегии, которым мы пользовались редко, потому что большей частью проводили отпуск в Эстгоре. Короче говоря, я спешно продал домик и выручил достаточно денег, чтобы покрыть растрату, прежде чем о ней узнают другие.
— Вы? Вы покрыли растрату Юсефа Карлсена из собственных средств?
Экхофф пожал плечами:
— Другого выхода не было.
— Не каждый день начальники лично…
— У нас необычная организация, Холе. Мы работаем во имя Господа. Тогда все касается тебя лично.
Харри медленно кивнул. Думая о косточке на столе Хагена.
— И тогда Юсеф Карлсен оставил свою должность и вместе с женой уехал за границу. А об этой истории никто не узнал?
— Я предложил ему менее ответственный пост, — сказал Экхофф. — Но он, разумеется, не мог согласиться. Ведь возникла бы масса вопросов. Насколько я помню, они живут в Таиланде. Недалеко от Бангкока.
— Стало быть, история про китайца-крестьянина и змеиный укус — чистый вымысел?
Экхофф с улыбкой покачал головой:
— Нет. Юсеф действительно был скептиком. И эта история глубоко его потрясла. Он сомневался, как все мы порой.
— Вы тоже, командир?
— Да. Сомнение — тень веры. Если ты не способен сомневаться, то не можешь верить по-настоящему. Тут как с храбростью, инспектор. Неспособный бояться не может быть храбрым.
— А деньги?
— Юсеф настоял, что выплатит мне ту сумму. Не потому, что желает себя реабилитировать. Сделанного не воротишь, да и зарабатывает он недостаточно, чтобы когда-нибудь расплатиться. Думаю, это епитимья, которая, как он чувствует, идет ему на пользу. Так почему я должен отказать ему в этом?
Харри опять кивнул.
— Роберт и Юн об этом знали?
— Понятия не имею. Я никогда об этом не упоминал. И считал своим долгом позаботиться об одном — чтобы проступок отца никак не помешал сыновьям делать карьеру в Армии. Прежде всего Юну. Взять хотя бы теперешнюю продажу недвижимости. В первую очередь дома на Якоб-Оллс-гате, а позднее кое-чего еще. Возможно, Гильструп даже выкупит Эстгор. Десять лет назад для подобной сделки нам бы понадобилось множество консультантов. Но, имея в Армии таких компетентных специалистов, как Юн, мы можем не привлекать сторонних консультантов.
— Значит, этой продажей занимался Юн?
— Нет-нет, конечно, решение принимал Руководящий совет. Но без проведенной им подготовительной работы и убедительных выводов, я полагаю, мы бы вряд ли рискнули пойти на эту сделку. Юн для нас — человек перспективный. Идущий, так сказать, в ногу со временем. И наилучшее доказательство тому, что отец Юна не мешает ему, тот факт, что он и Tea Нильсен будут сегодня вечером сидеть по другую руку от премьер-министра. — Экхофф наморщил лоб. — Кстати, я пытался сегодня связаться с Юном, однако он не отвечает. Вы случайно не говорили с ним?
— Увы. Если Юна нет…
— Простите?
— В смысле, если Юна не будет, если убийца выполнит свой план, кто займет место Юна?
Давид Экхофф вскинул даже не одну, а обе брови.
— Сегодня вечером?
— Я имею в виду его должность.
— Ах, вот вы о чем. Я не открою никакой тайны, если скажу, что это будет Рикард Нильсен. — Он усмехнулся. — Вы же сами тогда твердили, что усматриваете параллели между Юном и Рикардом и мною и Франком.
— Такое же соперничество?
— Где люди, там всегда соперничество. В Армии тоже. Надо надеяться, что по большому счету толика соперничества ставит человека на то место, где он приносит максимум пользы себе и служит общему делу. Ну что же… — Командир выбрал леску из лунки. — Полагаю, я ответил на ваш вопрос, Харри. Если надо, Франк Нильсен подтвердит историю о Юсефе, однако думаю, вам понятно, почему я не хочу предавать ее огласке.
— Раз уж мы заговорили о секретах Армии, у меня есть еще один, последний вопрос.
— Выкладывайте, — нетерпеливо сказал командир, собирая в сумку рыбацкое снаряжение.
— Вам известно, что двенадцать лет назад в Эстгоре случилось изнасилование?
Харри исходил из того, что способность мимики Экхоффа скрывать изумление имеет предел. А поскольку сейчас этот предел наверняка существенно превзойден, он понял, что для командира это явно неожиданность.
— По-моему, вы ошибаетесь, инспектор. В противном случае это ужасно. О ком идет речь?
Харри надеялся, что собственное его лицо ничего не выдаст.
— По долгу службы я обязан сохранить имя в тайне.
Экхофф потер рукавицей подбородок.
— Разумеется. Однако… срок давности по этому преступлению, наверно, уже истек?
— Как посмотреть, — ответил Харри, глядя на берег. — Идемте?
— Нам лучше уйти порознь. Тяжесть.
Харри кивнул.
Благополучно добравшись до берега, он обернулся. Задул ветер, и снег, точно дым, клубился над поверхностью льда. Казалось, Экхофф идет по облакам.
Стекла автомобиля на парковке уже затянуло тонким слоем белого инея. Харри сел за руль, запустил мотор, включил обогрев на полную мощность. На холодные стекла пахнуло теплом. Он сидел, дожидаясь, пока иней стает, и вдруг подумал о том, что говорил Скарре. Мадс Гильструп звонил Халворсену. Харри достал визитную карточку, которая так и лежала в кармане, набрал номер. Тщетно. Он уже хотел спрятать телефон в карман, когда раздался звонок. Звонили из гостиницы «Интернациональ».
— How are you? — спросил женский голос на безупречном английском.
— Сносно, — ответил Харри. — Вы получили?..
— Да, получила.
Он глубоко вздохнул.
— Это он?
— Да, — со вздохом отозвалась она.
— Вы совершенно уверены? В смысле, не очень-то легко опознать человека по…
— Харри?
— Да?
— I'm quite sure.
Харри догадывался, учительница английского могла бы объяснить ему, что, хотя это «quite sure» буквально переводится как «довольно уверена», в данном контексте оно означает «совершенно уверена».
— Спасибо, — сказал он, заканчивая разговор. И в глубине души надеясь, что она права. Потому что сейчас начнется.
И действительно началось.
Когда он включил дворники, которые принялись разметать в стороны растаявший иней, телефон снова зазвонил.
— Харри Холе.
— Это Михолеч, мать Софии. Вы сказали, что я могу позвонить, если…
— Да?
— Кое-что случилось. С Софией.