Глава 24
Воскресенье, 20 декабря. Обещание
Раннее воскресное утро, он еще спал, в квартире Харри, в его постели, в его одежде. И видел его кошмар. О призраке, всегда о призраке.
Звук был едва внятный, что-то царапнуло по входной двери. Но этого оказалось более чем достаточно. Он проснулся, сунул руку под подушку, вскочил на ноги. Ледяной пол обжигал подошвы, пока он крался в переднюю. Сквозь заклеенное скотчем дверное стекло разглядел какой-то силуэт. Свет в квартире был погашен, и он знал, что его самого увидеть невозможно. Человек за дверью стоял согнувшись, что-то теребил в руках. Пытался вставить ключ в замок? И никак не мог. Харри Холе пьян? Может, он вообще никуда не уезжал, а просто пьянствовал где-то всю ночь напролет?
Он стоял уже у самой двери, потянулся к холодной металлической ручке. Затаил дыхание, привычно чувствуя в ладони рукоять пистолета. Человек за стеклом словно бы тоже замер.
Он надеялся, что лишних сложностей не возникнет, что Холе хватит ума сообразить, что выбора нет: либо он выведет его к Юну Карлсену либо, если это окажется нецелесообразно, вызовет Юна Карлсена сюда, в квартиру.
Держа пистолет так, чтобы его сразу увидели, он рывком распахнул дверь. Человек на площадке с судорожным вздохом отпрянул назад.
Снаружи к дверной ручке было что-то прикреплено. Букет цветов, упакованный в бумагу и целлофан, а к обертке пришпилен большой конверт.
Он мгновенно узнал ее, хотя испуг исказил черты, и тихо сказал:
— Get in here.
Мартина Экхофф помедлила, но подчинилась, когда он поднял пистолет выше.
Жестом он предложил ей пройти в гостиную и пошел следом. Вежливо попросил сесть в ушастое кресло, сам устроился на диване.
В конце концов она оторвала взгляд от пистолета, посмотрела на него.
— Извините, я не одет, — сказал он. — Где Харри?
— What do you want?
Голос застал его врасплох — спокойный, чуть ли не ласковый.
— Мне нужен Харри Холе. Где он?
— Не знаю. А зачем он вам?
— Вопросы задаю я. Если не скажете, где Харри Холе, придется вас застрелить. Понятно?
— Я не знаю. Так что стреляйте. Если это вам поможет.
Он искал в ее глазах страх. И не находил. Может, все дело в ее зрачках, странные они какие-то.
— Что вы здесь делаете? — спросил он.
— Я принесла Харри обещанный билет на концерт.
— А цветы?
— Минутный каприз.
Он подвинул к себе сумочку, которую она поставила на стол, пошарил в ней, нашел кошелек и банковскую карту. Мартина Экхофф. Год рождения 1977-й. Адрес: Соргенфригата, Осло.
— Вы Станкич, — сказала она. — Вы были в белом автобусе, верно?
Он опять посмотрел на нее, она не отвела взгляд. Медленно кивнула:
— Вы хотите, чтобы Харри отвел вас к Юну Карлсену, вот зачем вы здесь, да? А теперь не знаете, что делать, да?
— Молчать! — бросил он, но получилось вяло. Ведь она права: все рассыпалось. Они молча сидели в темной комнате, меж тем как снаружи брезжил слабый свет.
В конце концов первой заговорила она:
— Я могу отвезти вас к Юну Карлсену.
— Что? — озадаченно спросил он.
— Я знаю, где он.
— Где же?
— В усадьбе, за городом.
— Откуда вам это известно?
— Усадьба принадлежит Армии спасения, и я веду список тех, кто ею пользуется. Мне звонили из полиции, спрашивали, нельзя ли побыть там без помех ближайшие несколько дней.
— Вот как. Но почему вы хотите отвезти меня туда?
— Потому что от Харри вы этого не узнаете, — просто ответила она. — И тогда вам придется застрелить его.
Он посмотрел на девушку. И сообразил, что она говорит совершенно серьезно. Медленно кивнул:
— Сколько человек там, в усадьбе?
— Юн, его подруга и один полицейский.
— Это далеко?
— В утренние часы пик ехать минут сорок пять, но нынче воскресенье. Машина у подъезда.
— Почему вы мне помогаете?
— Я же сказала. Мне просто хочется, чтобы все поскорее закончилось.
— Вы понимаете, что, если обманете меня, я пущу вам пулю в лоб?
Она кивнула.
— Выезжаем прямо сейчас, — сказал он.
В 7.14 Харри установил, что жив. Все нервы пронизывала боль. А собаки требовали еще. Открыл один глаз, осмотрелся. Одежда разбросана по всей комнате. Но, по крайней мере, никого другого тут нет. Рука примерилась взять стакан с ночного столика. Не промахнулась. Стакан пустой. Он провел пальцем по донышку. Облизал. Сладко. Алкоголь улетучился.
Поднявшись с постели, Харри взял стакан и пошел в ванную. Избегая смотреть в зеркало, налил в стакан воды. Не спеша выпил. Собаки протестовали, но он перетерпел. Еще стакан. Самолет. Взглянул на запястье. Черт, где часы? И сколько времени? Надо уезжать, пора домой. Но сперва выпить… Он нашел брюки, надел. Пальцы как чужие, опухшие. Сумка? Здесь. Несессер. Башмаки. Но где мобильник? Как сквозь землю провалился. Он нажал девятку, номер администратора, и услыхал, как принтер за спиной у того со скрипом распечатывает счет, администратор же тем временем дважды повторил, который час, но Харри так и не понял.
Потом Харри буркнул что-то по-английски, чего опять же сам толком не понял.
— Sorry, Sir. — ответил администратор. — The bar doesn't open till three p. m. Do you want to check out right now?
Харри кивнул, пытаясь в карманах куртки, валяющейся в ногах кровати, отыскать билет на самолет.
— Сэр?
— Yes. — Харри положил трубку. Откинулся на кровати назад, продолжив поиски в карманах брюк, но нашел только двадцатикроновую монету. И вдруг вспомнил, где остались часы. Расплачиваясь по счету, когда бар закрывался, а у него не хватило кун, он положил поверх пачки банкнотов двадцать крон и пошел было прочь. Но до двери не добрался, услыхал сердитый окрик, почувствовал, как что-то больно ударило по затылку, и уставился на эту самую монету, которая плясала на полу, звякая, кружилась возле его ног. Он вернулся к стойке, и бармен, ворча, взял у него в счет оплаты часы.
Карман куртки, оказывается, порвался, Харри нащупал под подкладкой билет, достал, посмотрел время вылета. В ту же минуту в дверь постучали. Раз и другой, уже нетерпеливее.
Что было после закрытия бара, Харри почти не помнил, так что если стук связан с этим временным промежутком, то едва ли его ждет нечто приятное. С другой стороны, может, кто-нибудь нашел его мобильник. Он добрел до двери, приоткрыл.
— Good morning, — сказала женщина, стоящая у двери. — Или, может, оно недоброе?
Харри попробовал улыбнуться, оперся рукой о дверной косяк:
— Чего вы хотите?
Сейчас, с зачесанными вверх волосами, она еще больше походила на учительницу английского.
— Заключить соглашение, — сказала она.
— Почему сейчас, а не вчера?
— Потому что хотела узнать, что вы делали после нашей встречи. К примеру, встречались ли с хорватской полицией.
— И теперь знаете, что не встречался?
— Вы пили в баре до самого закрытия, а потом доползли до своего номера.
— Шпионили, значит?
— Бросьте, Холе. Вам надо успеть на самолет.
Снаружи их ждала машина. За рулем сидел бармен с тюремными наколками.
— К собору Святого Стефана, Фред, — сказала женщина. — Быстрей. У него самолет через полтора часа.
— Вы много обо мне разузнали, — заметил Харри. — А я о вас ничего.
— Можете называть меня Марией.
Башня огромного собора тонула в утреннем тумане, окутавшем Загреб.
Мария провела Харри по просторному, почти безлюдному центральному нефу. Они шли мимо исповедален и статуй святых с молельными скамьями рядом. Из скрытых динамиков, словно мантры, доносились записанные на пленку хоралы, негромкие, гулкие, видимо призванные побудить к медитации, однако они лишь навели Харри на мысль о музоне в католическом супермаркете. Они прошли в боковой неф, а оттуда в маленькое помещением парными молельными скамьями. Утренний свет падал внутрь сквозь красно-синие стекла витражей. Две свечи горели по обе стороны распятой фигуры Христа. Перед распятием — коленопреклоненная восковая фигура, лицо обращено к небу, руки вскинуты вверх словно в отчаянной мольбе.
— Апостол Фома, святой покровитель строительных рабочих, — пояснила Мария, склонила голову и осенила себя крестным знамением. — Тот, что хотел вместе с Христом пойти на смерть.
Фома Неверующий, подумал Харри, а она нагнулась над своей сумкой, достала маленькую свечку с изображением святого, зажгла и поставила перед апостолом.
— Преклоните колени, — сказала она.
— Зачем?
— Делайте, как я говорю.
Харри нехотя опустился на колени, на грязный красный бархат скамейки, облокотился на наклонный деревянный пюпитр, засаленный, черный от пота и слез. Удивительно, однако поза вполне удобная.
— Клянитесь Сыном, что выполните свою часть соглашения.
Харри медлил. Потом склонил голову.
— Клянусь… — начала она.
— Клянусь…
— Именем Сына, Спасителя моего…
— Именем Сына, Спасителя моего…
— Сделать все, что в моих силах, чтобы спасти того, кто прозван Маленьким Спасителем.
Харри повторил.
Она села.
— Здесь я встречалась с курьером клиента. Здесь он сделал заказ… пойдемте, не к месту здесь обсуждать людские судьбы.
Фред отвез их в большой открытый парк Томислава и остался ждать в машине, а Харри с Марией присели на скамейку. Привядшие бурые травинки пытались подняться, но сильный ветер снова прижимал их к земле. По другую сторону старого выставочного павильона зазвонил трамвай.
— Я его не видела. Но на слух молодой.
— На слух?
— Первый раз он позвонил в «Интернациональ» в октябре. Если спрашивают про беженцев, то звонок переключают на Фреда. А Фред переключил звонок на меня. Тот человек сказал, что звонит по поручению анонима, который хочет, чтобы для него сделали работу в Осло. Помню, в трубке слышался шум оживленной улицы.
— Телефон-автомат.
— Вероятно. Я сказала ему, что никогда не заключаю сделок по телефону, тем более с анонимами. Спустя два дня он позвонил снова и попросил меня через три дня прийти в собор Святого Стефана. Указал точное время, когда мне прийти и в какой исповедальне находиться.
Ворона села на ветку дерева перед скамейкой, склонила голову набок, печально посмотрела на них.
— В тот день в соборе было много туристов. В условленное время я вошла в нужную исповедальню. На стуле лежал запечатанный конверт. Я вскрыла его. Там находилась подробная информация, как и когда нужно убрать Юна Карлсена, задаток в долларах, значительно превышающий наши обычные ставки, а также проект окончательного соглашения. Далее, там сообщалось, что курьер, с которым я уже говорила по телефону, свяжется со мной, чтобы получить ответ и, если я соглашусь, обсудить детали финансового контракта. Курьер будет нашим единственным связным, но, по соображениям безопасности, он не посвящен в подробности поручения, а потому и я ни при каких обстоятельствах не должна их выдавать. Я взяла конверт и вышла из исповедальни, из церкви, вернулась в гостиницу. Через полчаса позвонил курьер.
— То же лицо, которое звонило из Осло?
— Он не представился, но я, бывшая учительница, обычно запоминаю, как люди говорят по-английски. А у него был характерный акцент.
— И о чем вы говорили?
— Я сказала ему, что мы не возьмемся, по трем причинам. Во-первых, у нас принцип: знать, по какой причине делается такой заказ. Во-вторых, по соображениям безопасности мы никогда не позволяем другим назначать время и место. И в-третьих, не работаем с анонимными заказчиками.
— Что он ответил?
— Сказал, что отвечает за оплату, поэтому мне придется удовольствоваться тем, что он назовет собственное имя. И спросил, насколько надо увеличить цену, чтобы я отказалась от прочих своих условий. Я ответила, что ему столько не заплатить. Тогда он назвал свою сумму. И я…
Харри смотрел на нее, пока она подбирала английские слова.
— …оказалась не готова к такой сумме.
— Какой именно?
— Двести тысяч долларов. В пятнадцать раз больше нашей обычной таксы.
Харри медленно кивнул.
— Значит, мотив в итоге утратил важность?
— Неудивительно, Холе. У нас изначально был план. Накопить достаточно денег и покончить со всем этим, вернуться в Вуковар. Начать новую жизнь. И, услышав его предложение, я поняла, что это билет на волю. Последний заказ.
— Стало быть, принцип идеалистической киллерской конторы был предан забвению? — спросил Харри, шаря по карманам в поисках сигарет.
— А вы, Холе, занимаетесь расследованием убийств из идеализма?
— И да и нет. Жить-то надо.
На ее губах мелькнула улыбка.
— Выходит, мы не так уж отличаемся друг от друга, верно?
— Сомневаюсь.
— Вот как? Если не ошибаюсь, вы, как и я, надеетесь, что арестуете тех, кто этого заслуживает?
— Само собой.
— Но ведь обстоит не вполне так, верно? Вы давно обнаружили, что в виновности присутствуют нюансы, о которых вы не думали, когда решили стать полицейским и спасать человечество от зла. Что, как правило, злого умысла немного, куда больше человеческой слабости и порока. В иных печальных историях узнаешь себя. Но, как вы говорите, жить-то надо. Вот мы и начинаем помаленьку лгать. И окружающим, и самим себе.
Зажигалки Харри не нашел. Но если он сию минуту не закурит, то взорвется. Ему не хотелось думать о Биргере Холмене. Сейчас не время. Он почувствовал на зубах легкий сухой хруст, когда прокусил фильтр.
— Так как же назвался курьер?
— Вы спрашиваете так, словно знаете ответ, — заметила она.
— Роберт Карлсен, — произнес Харри и с силой потер лицо ладонями. — Конверт с инструкциями он передал вам двенадцатого октября.
Она подняла красивую бровь.
— Мы нашли его авиабилет. — Харри поежился. Ветер продувал его насквозь, будто он не человек, а призрак. — А по возвращении домой он ненароком занял место того, кого сам же обрек смерти. Смешно, правда?
Она не ответила.
— Одного я не пойму, — продолжал Харри. — Почему ваш сын не прекратил операцию, увидев по телевизору или прочитав в газете, что фактически убил заказчика, который должен был платить по счету.
— Он никогда не знает, кто заказчик и в чем состоит вина жертвы. Так лучше.
— Значит, если его поймают, он не сможет никого разоблачить?
— Так ему нет нужды раздумывать. Он просто делает свою работу, доверяясь правильности моего решения.
— И морально, и экономически?
Она пожала плечами:
— В данном случае, разумеется, знать имя заказчика было преимуществом. Но проблема в том, что после убийства он не вышел на связь с нами. Не знаю почему.
— Он не решается.
Она закрыла глаза, и Харри увидел, как напряглись мышцы узкого женского лица.
— Вы хотели, чтобы я отозвала моего исполнителя. Но теперь мне понятно, что это невозможно. Однако я назвала вам имя заказчика. Больше я ничего сделать не могу, пока он с нами не свяжется. А вы, Харри, выполните свою часть соглашения? Спасете моего мальчика?
Харри не ответил. Ворона вдруг взлетела с ветки, капли воды дождем посыпались на гравий.
— Думаете, ваш сын остановился бы, если бы понял, насколько плохи его шансы? — спросил Харри.
Она криво улыбнулась. Потом печально покачала головой.
— Почему нет?
— Потому что он бесстрашный и упорный. Весь в отца.
Харри посмотрел на эту худенькую женщину с гордо поднятой головой и подумал, что в последнем не уверен.
— Передайте привет Фреду. Я возьму такси до аэропорта.
Она смотрела на свои руки.
— Вы верите в Бога, Харри?
— Нет.
— И все же поклялись Его именем спасти моего мальчика.
— Да. — Харри поднялся.
Не вставая, она смотрела на него.
— Вы держите свое слово?
— Не всегда.
— Вы не верите в Бога. И в свое слово тоже. Что же тогда остается?
Он плотнее запахнул куртку.
— Скажите мне, во что вы верите, Харри.
— Я верю в следующее обещание. Что люди могут сдержать обещание, даже если нарушили предыдущее. Я верю в новое начало. Я наверняка не говорил… — Он знаком остановил проезжающее такси. — Но именно потому я и служу в полиции.
В такси Харри сообразил, что у него нет наличных. Хотя знал, что в аэропорту Плесо есть банкоматы, которые принимают карты VISA. Всю дорогу он вертел в пальцах двадцатикроновую монету. Мысли о монете, крутящейся по полу бара, и первой выпивке на борту самолета боролись между собой.
Уже брезжил рассвет, когда Юна разбудила машина, заехавшая во двор Эстгора. Он лежал, глядя в потолок. Ночь была долгая, холодная, и спал он мало.
— Кто это? — спросила Tea, которая еще секундой раньше крепко спала. В голосе сквозил страх.
— Наверняка сменщик полицейского, — ответил Юн.
Мотор смолк, хлопнули дверцы. Значит, их двое. Оба молчат. Безмолвные полицейские. Со стороны гостиной, где расположился охранник, донесся стук в дверь. Один раз. Потом второй.
— Почему он не открывает? — прошептала Tea.
— Тсс, — шикнул Юн. — Может, он вышел. В уборную.
Новый стук. Громкий, требовательный.
— Пойду открою, — сказал Юн.
— Погоди!
— Надо же их впустить. — Юн перелез через Tea, оделся.
Он открыл дверь в гостиную. В пепельнице на журнальном столике дымился окурок, на диване валялся шерстяной плед. Опять стук. Юн выглянул в окно, но машины не увидел. Странно. Он стал прямо перед дверью. Окликнул, не слишком решительно:
— Кто там?
— Полиция, — послышалось за дверью.
Возможно, Юн ошибался, но ему почудился странный акцент.
Новый стук, он вздрогнул. Протянул трясущуюся руку к дверной ручке. Глубоко вздохнул и рывком открыл дверь.
Он словно налетел на упругую водяную стену, когда ледяной ветер ударил в лицо, а слепящий свет низкого утреннего солнца заставил его невольно зажмуриться. На крыльце он увидел два силуэта.
— Вы смена? — спросил Юн.
— Нет, — ответил знакомый женский голос. — Все закончилось.
— Закончилось? — удивленно переспросил Юн, заслоняя глаза рукой. — Ах, это вы! Здравствуйте!
— Да, я, — сказала женщина. — Можете собираться, мы отвезем вас домой.
— Почему?
Она рассказала почему.
— Юн! — окликнула из спальни Tea.
— Минутку! — Юн прошел к Tea, оставив дверь открытой.
— Кто там? — спросила Tea.
— Она меня допрашивала, — сказал Юн. — Туриль Ли. И с ней парень, по-моему, тоже по фамилии Ли. Они говорят, что Станкич мертв. Застрелен сегодня ночью.
Полицейский, который их охранял, вернулся из уборной, собрал свои вещи и уехал. А спустя десять минут Юн закинул сумку на плечо, закрыл дверь и повернул ключ в замке. По своим следам прошел по глубокому снегу вдоль стены, отсчитал пять досок и повесил ключ на крючок, скрытый под обшивкой. Потом следом за остальными поспешил к красному «фольксвагену-гольфу», который стоял с работающим движком, выпуская белый конденсат. Он втиснулся на заднее сиденье, рядом с Tea. Машина тронулась с места, он обнял девушку за талию, потом наклонился вперед:
— А как все произошло на контейнерном складе сегодня ночью?
Полицейская Туриль Ли взглянула на напарника, Улу Ли, сидевшего рядом на пассажирском месте.
— Говорят, Станкич вроде как схватился за оружие, — сказал Ула Ли. — В смысле, так показалось снайперу из спецназа.
— А на самом деле не хватался?
— Смотря что считать оружием. — Ула покоился на Туриль Ли, которая с трудом сохраняла серьезность. — Когда его перевернули, оказалось, ширинка расстегнута, хозяйство наружу. Как видно, он просто хотел отлить.
Туриль Ли кашлянула и разом помрачнела.
— Все это сугубо между нами, — поспешно добавил Ула Ли. — Вы же понимаете, да?
— Вы хотите сказать, что вот так просто застрелили его? — недоверчиво вырвалось у Tea.
— Не мы, — сказала Туриль Ли. — Снайпер из спецназа.
— Они считают, Станкич что-то услышал и повернул голову, — сказал Ула. — Пуля вошла за ухом и вышла там, где был нос. Снип-снап-снурре… хе-хе…
Tea посмотрела на Юна.
— Ему бы не помешало иметь боеприпасы, — задумчиво обронил Ула. — Скоро сам его увидишь, Карлсен. Хорошо бы тебе его опознать.
— В любом случае это было бы очень непросто, — сказал Юн.
— Да, мы слышали. — Ула покачал головой. — Эта… как ее… пантомимическая физиономия. Полная чепуха, по-моему. Но все это между нами, ясно?
Некоторое время царило молчание.
— А вы совершенно уверены, что это он? — спросила Tea. — В смысле, лицо-то изуродовано.
— Они опознали куртку, — сказал Ула.
— И всё?
Ула и Туриль переглянулись.
— Да нет, — сказала Туриль. — На куртке и на осколке стекла в кармане засохла кровь. Сейчас сравнивают ее с кровью Халворсена.
— Все позади, Tea. — Юн притянул девушку поближе к себе. Она положила голову ему на плечо, он почуял запах ее волос. Скоро он сможет поспать. Долго. Между спинками сидений виднелась рука Туриль Ли на руле. Она взяла вправо, к обочине узкой дороги, чтобы разминуться с белым электромобильчиком, таким же, какой королевская семья подарила Армии спасения.
