Глава двадцать первая
На следующее утро все уже сидели за столом, когда появился агент Морен, ужасно растрепанный. Они посмотрели на него, и агент Лакост указала на место рядом с собой, где неожиданно для молодого агента его ждали крепкий кофе с молоком, яичница, бекон и толсто нарезанный тост с вареньем.
Морен проглотил еду, выслушал последние сообщения, а потом настал его черед.
Он положил на стол две резные скульптурки и медленно подвинул их к середине. Они были такими живыми, что казалось, будто кораблик поймал ветер в паруса и движется сам по себе, а люди на берегу в нетерпении ждут его прибытия.
— Это что? — спросил Гамаш, поднимаясь со стула и обходя стол, чтобы разглядеть находку получше.
— Я нашел их вчера вечером. Они были спрятаны в подушках на кровати.
Трое полицейских смотрели в недоумении.
— Ты шутишь, — сказала Лакост. — Неужели в подушках?
— Они были зашиты в подушки. Хорошо спрятаны, хотя я не уверен, прятал он их или защищал.
— Почему же ты не позвонил? — спросил Бовуар; он оторвал взгляд от скульптур и уставился на Морена.
— Нужно было позвонить? — Пораженный, Морен переводил взгляд с одного полицейского на другого. — Я думал, мы все равно до утра ничего не сможем предпринять.
Он очень хотел позвонить и лишь огромным усилием воли остановил себя и не стал будить их всех. Он не хотел показывать своего страха. А теперь по их лицам он видел, что поступил неправильно.
Он боялся всю свою жизнь, и всю его жизнь страх мешал ему принимать правильные решения.
— В следующий раз звони, — сказал шеф, строго глядя на него. — Мы команда, мы должны знать всё.
— Oui, patron.
— Отпечатки с них сняты? — спросил Бовуар.
Морен кивнул и поднял конверт:
— Отпечатки здесь.
Бовуар выхватил конверт из его руки и понес к компьютеру, чтобы просканировать. Но и оттуда его взгляд постоянно возвращался к двум скульптурам.
Гамаш наклонился над столом, разглядывая вещицы через свои полукруглые очки.
— Они весьма примечательны.
Радость маленьких деревянных путешественников была ощутима. Гамаш наклонился, чтобы его глаза были на одном уровне с резными скульптурами — они теперь плыли на него. Эти две скульптуры казались двумя частями одного целого. Корабль, наполненный людьми, плыл к берегу. А другие счастливые люди ждали его.
Так почему же он испытывал беспокойство? Почему он хотел предупредить пассажиров: «Развернитесь и плывите в другую сторону»?
— Там снизу на них что-то написано, — сказал Морен.
Он взял одну из скульптур и показал ее шефу, который посмотрел, потом передал ее Лакост. Бовуар взял другую скульптуру, увидел на ней ряд букв. «Чепуха какая-то», — подумал он, хотя и чувствовал, что они несут какой-то смысл. А какой — им предстояло выяснить.
— И что это значит? — спросил Морен.
Трое более опытных полицейских переглянулись.
— Понятия не имею, — признался старший инспектор. — Большинство резчиков помечают свои работы, подписывают их так или иначе. Может быть, и этот автор расписался таким образом?
— Тогда почему подписи разные? — спросил Морен.
— Справедливое замечание. Я в недоумении. Возможно, суперинтендант Брюнель нам объяснит. Она приедет сегодня утром.
— Я нашел еще кое-что, — сказал Морен. — Сделал фотографию. Она пока у меня в аппарате. Видно не очень хорошо, но…
Он включил свою цифровую камеру и протянул ее Бовуару, который мельком взглянул на фото.
— Слишком маленькая, ничего не видно. Нужно сбросить ее на компьютер.
Они продолжили разговор, а Бовуар сел за компьютер и перегрузил изображение.
— Tabarnac, — услышали они его шепот.
— Что тут? — Гамаш подошел к нему, Лакост тоже, и они склонились к плоскому экрану.
На фотографии была паутина и слово.
«Вор».
— И что это значит? — спросил Бовуар, ни к кому не обращаясь.
Гамаш покачал головой. Как паук мог сплести слово? И почему именно это? То же самое слово было вырезано на деревяшке, которую они нашли под кроватью.
— Поросенок что надо.
Все посмотрели на Лакост.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Гамаш.
— Я вчера заходила в будку туалета и нашла там первое издание этой книги с автографом.
— О девочке по имени Джейн? — спросил Морен и тут же пожалел, что сделал это: все посмотрели на него, словно это он сказал «поросенок что надо». — Я нашел в хижине книгу, — объяснил он. — Ее написал какой-то тип по имени Каррер Белл.
Лакост смотрела недоуменным взглядом. У Гамаша взгляд был встревоженный, и Морен даже не хотел знать, с каким выражением смотрит на него Бовуар.
— Бог с ним. Продолжай.
— Это была «Паутинка Шарлотты» Э. Б. Уайта, — сказала агент Лакост. — Одна из самых моих любимых книжек в детстве.
— И моя дочь ее любила, — сказал Гамаш.
Он вспомнил, как снова и снова перечитывал книгу девочке, которая делала вид, что не боится темноты. Закрытого чулана, скрипов и стонов в доме. Он читал ей каждый вечер, пока она не засыпала.
Книга, которая лучше других успокаивала ее и которую он выучил почти наизусть, называлась «Паутинка Шарлотты».
— Поросенок что надо, — повторил он и рассмеялся низким раскатистым смехом. — Это книга о поросенке, которого ждет бойня. Паучиха по имени Шарлотта становится его другом и пытается спасти его жизнь.
— Она делает это, вплетая слова о нем в паутину, — объяснила Лакост. — Вроде «Поросенок что надо», отчего фермер начинает думать, будто поросенок Уилбур какой-то особенный. Книга, которая лежала в туалете, имела авторский автограф.
Гамаш покачал головой. Невероятно.
— И что, получилось? — спросил Морен. — Поросенка удалось спасти?
Бовуар посмотрел на него с презрением. Но в то же время он должен был признать: ему тоже хотелось узнать, что случилось с поросенком.
— Удалось, — сказал Гамаш.
Тут брови его нахмурились. В реальной жизни пауки не оставляют надписей в своих паутинах. Кто же это сделал? И зачем? И почему «вор»?
Ему не терпелось вернуться в хижину.
— Там есть кое-что еще.
Все глаза снова повернулись к простачку-агенту.
— Я говорю о туалете. — Он повернулся к Лакост. — Вы там ничего не заметили?
— Ты хочешь сказать, кроме первого издания с автографом автора и долларовых купюр вместо туалетной бумаги?
— Не внутри. Снаружи.
Лакост подумала и отрицательно покачала головой.
— Наверное, было слишком темно, — сказал агент Морен. — Я воспользовался туалетом вчера вечером и тоже ничего не заметил. Только сегодня утром.
— И что же это? Не тяни уже душу, — резко сказал Бовуар.
— Там есть тропинка. Она ведет к туалету, но не обрывается возле него, а продолжается дальше. Я пошел по ней сегодня и вышел сюда.
— К оперативному штабу? — спросил Бовуар.
— Нет, не совсем. Тропинка попетляла по лесу и вышла вон туда. — Он показал на холм над деревней. — Я пометил то место, куда она выходит. Думаю, что смогу его найти снова.
— Это было глупо с твоей стороны, — сказал Гамаш. Вид у него был строгий, и голос звучал холодно. Морен тут же покраснел. — Никогда, ни в коем случае не ходи по лесу один. Ты мог потеряться.
— Но вы бы меня нашли, разве нет?
Они все знали, что Гамаш нашел бы его. Если он нашел их один раз, то нашел бы и во второй.
— Это был ненужный риск. Никогда больше так не делай. — Карие глаза Гамаша смотрели с укоризной. — Подобная ошибка могла стоить тебе жизни. Или кому-то другому. Никогда нельзя расслабляться. В лесу всюду таятся угрозы. В том числе и со стороны убийцы, которого мы ищем. Ошибка могла стать роковой.
— Я понял, сэр.
— Хорошо, — сказал Гамаш. Он встал, и остальные тоже вскочили на ноги. — Покажи нам, куда выходит эта тропинка.
* * *
Оливье стоял у окна своего бистро, не слыша разговоров и смеха клиентов за спиной. Он видел, как Гамаш и остальные идут по гребню холма. Они остановились, вернулись немного назад, снова прошли вперед. Даже издалека Оливье видел, как Бовуар сердито жестикулирует, выражая недовольство молодому агенту, у которого всегда был такой растерянный вид.
«Все будет в порядке, — повторял он про себя. — Все будет в порядке. Улыбайся».
Наконец группка полицейских перестала ходить туда-сюда. Они смотрели на лес, а Оливье смотрел на них.
И тут на него словно обрушилась волна, вытолкнула из его груди воздух, который он долго задерживал. Стерла фальшивую улыбку с его лица.
Он почти испытал облегчение. Почти.
* * *
— Вот она, — сказал Морен.
Он пометил это место, привязав к ветке свой ремень. Когда он это делал, такое решение казалось ему умным. Но теперь, во время поисков тонкого коричневого пояса на опушке леса, он понял, что идея была не такой уж блестящей.
Но они его нашли.
Гамаш посмотрел на тропинку. Если ты знал, что она здесь, то дальше проблем не возникало. Она почти кричала о себе. Это напоминало оптические иллюзии, внедренные в картину: если ты раз их увидел, то потом уже не можешь отделаться от их присутствия. Тигр в посудной лавке, космический корабль в саду.
— Я присоединюсь к вам в хижине, когда смогу, — сказал Гамаш и вместе с Лакост проводил взглядом Бовуара и Морена, которые направились в лес.
У него было такое ощущение, что они, как монахини, находятся в безопасности, когда не в одиночестве. Он понимал, что это самообман. Но его такое положение устраивало. Он смотрел, пока две фигуры окончательно не скрылись из виду. Но еще подождал немного — пока не стихли их шаги. И только после этого направился вниз — в Три Сосны.
* * *
Питер и Клара Морроу находились в своих студиях, когда раздался звонок. Звук был странный, почти пугающий. Никто из их знакомых не пользовался звонком — они просто входили и располагались, как их душе угодно. Как часто Клара и Питер обнаруживали в своей гостиной Рут? Она в десять утра частенько возлежала на диване, читая журнал и попивая мартини. Роза обычно устраивалась на потертом ковре рядом. Клара и Питер считали, что нужно пригласить священника, чтобы избавиться от них.
Не раз они обнаруживали в своей ванной Габри.
— Есть кто-нибудь дома? — певуче произнес низкий голос.
— Я впущу, — сказала Клара.
Питер не дал себе труда ответить. Он бродил по своей студии, описывал круги у мольберта, подходил поближе, потом удалялся. Возможно, его мозг, как и всегда, был занят искусством, но сердце находилось где-то в другом месте. С того дня, когда известие о предательстве Марка Жильбера поразило деревню, Питер не мог думать ни о чем другом.
Он искренне любил Марка. Его влекло к Жильберу, как влекло к желтому кадмию, цвету морской волны или Кларе. Он радовался, у него голова шла кругом, когда ожидался визит Марка. Когда они тихонько выпивали вместе. Разговаривали. Отправлялись на прогулку.
Марк Жильбер уничтожил все это. Попытка уничтожить Оливье — это, конечно, ужасный поступок. Но Питер в глубине души думал, что одно другого стоило. Словно ржавый гвоздь вбили во что-то прекрасное. И редкое. По крайней мере, для Питера.
Теперь он ненавидел Марка Жильбера.
Он слышал за дверями своей студии голос Клары и еще один знакомый голос, ей отвечающий.
Арман Гамаш.
Питер решил присоединиться к ним.
— Кофе? — предложила Клара старшему инспектору, когда они обменялись рукопожатием с Питером.
— Non, merci, я ненадолго. Я к вам по делу.
Кларе подумалось, что Гамаш выбрал точное слово. Дело об убийстве.
— У вас вчера был напряженный день, — сказала Клара, когда они втроем сели за кухонный стол. — В Трех Соснах только об этом и говорят. Трудно выделить, какая из новостей самая шокирующая: что Марк Жильбер перетащил тело, или что здесь оказался Винсент Жильбер, или что убитый все время жил близ деревни. Он и вправду там жил?
— Мы так считаем, но еще ждем подтверждения. Мы пока так и не знаем, кто он такой.
Гамаш внимательно смотрел на них. Они, казалось, были в не меньшем недоумении, чем он.
— Не могу поверить, что никто не знал о его существовании, — сказала Клара.
— Мы считаем, что кто-то знал. Кто-то приносил ему еду. Мы нашли ее на кухонном столе.
Они удивленно переглянулись.
— Один из нас? Кто?
«Один из нас». Три коротких слова, но каких сильных. Они более, чем что-либо иное, запускали тысячи кораблей, начинали тысячи войн. «Один из нас». Круг сужался. И смыкался. Границы были проведены. Кто-то оказался внутри, кто-то снаружи.
Семьи, клубы, банды, города, государства, страны. Деревня.
Как это сказала Мирна? Выйти за пределы.
Да, это выходило за пределы простой принадлежности к той или иной группе. Почему «принадлежность» является таким мощным фактором, таким привлекательным, почему направляет действия человека? Да потому, что она означает безопасность и преданность. Если ты «один из нас», то ты защищен.
Не с этим ли боролся и он, Гамаш? Тратил силы не на поиски преступника, а на подавление попыток тех, кто внутри, защитить его? Был ли поднят разводной мост? Замкнут круг? Неужели Три Сосны защищали убийцу? Одного из них.
— Зачем кому-то относить ему еду, а потом убивать? — спросила Клара.
— Это лишено смысла, — согласился Питер.
— Если убийца не демонстрировал намерения убить, — сказал Гамаш. — Может, что-то произошло и спровоцировало его.
— Ну хорошо, но если он сорвался и убил этого человека, разве не разумно было просто убежать? Зачем тащить тело через лес в дом Жильбера? — спросила Клара.
— Действительно, зачем? — подхватил Гамаш. — Есть какие-нибудь предположения?
— Затем, что он хотел, чтобы тело было найдено, — сказал Питер. — А дом Жильберов — ближайший.
Убийца хотел, чтобы тело было найдено. Зачем? Большинство убийц предпринимают колоссальные усилия, чтобы скрыть преступление. Зачем этому убийце понадобилось рекламировать то, что он сделал?
— Он хотел, чтобы были найдены либо тело, либо хижина в лесу, — продолжил Питер.
— Мы думаем, хижина так или иначе была бы обнаружена в течение ближайших дней, — сказал Гамаш. — Рор Парра прочищал ездовые тропинки в том районе.
— Да, вряд ли мы чем-то сможем вам помочь, — сказала Клара.
Гамаш залез в сумку:
— Вообще-то, я зашел, чтобы показать вам кое-что. Мы нашли это в хижине. Мне бы хотелось выслушать ваше мнение.
Он вытащил два полотенца и осторожно положил их на стол. Это было похоже на двух запеленатых от холода младенцев. Он медленно развернул полотенца.
Клара подалась вперед.
— Посмотрите на их лица. — Она заглянула в глаза Гамаша. — Они так прекрасны.
Он кивнул. Так оно и было. И не только их черты. Их радость, их жизненная сила — вот что делало их прекрасными.
— Позвольте? — Питер протянул руку, и Гамаш кивнул.
Питер взял одну из скульптур, перевернул ее.
— Тут что-то написано, но я не могу разобрать. Подпись?
— Что-то вроде того, — сказал Гамаш. — Мы пока не знаем, в чем смысл этих букв.
Питер принялся разглядывать две работы — корабль и толпу на берегу.
— Это вырезал убитый?
— Мы думаем, да.
Хотя с учетом всего того, что было найдено в хижине, Гамаш не удивился бы, узнав, что это работа Микеланджело. Разница состояла в том, что все другие сокровища находились на виду, но эти убитый решил спрятать. Значит, они чем-то отличались от других.
Он смотрел на них: сначала у Клары, а потом у Питера улыбка сошла с лица и появилось почти несчастное выражение. Клара дернулась на своем стуле. Супругам Морроу понадобилось меньше времени, чем полицейским, чтобы понять: что-то тут не так. И неудивительно. Супруги Морроу были художниками и, предположительно, лучше воспринимали те чувства, которые вложил в свои скульптуры резчик.
Скульптуры излучали радость, свет. Но под этим скрывалось что-то еще. Какое-то скрытое значение, темная тональность.
— Что такое? — спросил Гамаш.
— В них есть что-то отталкивающее, — сказала Клара. — Что-то порочное.
— Не можете сказать что?
Питер и Клара некоторое время разглядывали резные скульптурки, потом посмотрели друг на друга.
— Извините, — сказал Питер, — искусство иногда воздействует на подсознательное восприятие, и сам художник даже, возможно, не имел в виду ничего такого. Может, чуть измененные пропорции. Цвет. Это и производит шокирующее впечатление.
— Но вот что я вам могу сказать, — раздался голос Клары. — Это выдающиеся произведения искусства.
— Как вы это поняли? — спросил Гамаш.
— Они будят сильные эмоции. Таково свойство великого искусства.
Клара снова посмотрела на скульптуры. Не слишком ли много радости? Может, в этом все дело? Может быть, именно избыточные красота, радость и надежда вызывают беспокойство?
Она подумала и решила — нет. Она надеялась, что нет. В этих работах было что-то еще.
— Да, кстати, — вспомнил Питер. — У тебя через несколько минут встреча с Дени Фортеном.
— О черт, черт, черт, — встрепенулась Клара, вскакивая со стула.
— Я вас не задерживаю. — Гамаш снова завернул деревянные скульптурки в полотенца.
— У меня возникла одна мысль, — сказала Клара, догнав Гамаша у двери. — Месье Фортен, возможно, разбирается в таких скульптурах лучше нас. Откровенно говоря, разбираться в этом хуже нас очень трудно. Могу я показать ему одну из них?
— Хорошая мысль, — обрадовался Гамаш. — Очень хорошая мысль. И где вы с ним встречаетесь?
— В бистро через пять минут.
Гамаш вытащил из сумки один из свертков и протянул Кларе.
— Отлично, — сказала она, пока они вдвоем направлялись от дома к дороге. — Я ему скажу, что это я вырезала.
— Стоит ли?
Клара вспомнила расцветающее чувство страха у нее в груди, когда она смотрела на скульптуры.
— Не стоит, — согласилась она.
