XLVII

К утру земля еще не просохла, и Адамберг, усевшись завтракать под своей любимой яблоней и поставив сахарницу у себя за спиной, почувствовал, что брюки у него отсырели. Он сидел босиком и развлекался, ухватывая пальцами ног травинки и вырывая их с корнем. Температура упала как минимум градусов на десять, небо было серым и мглистым, но, несмотря на перемену погоды, вчерашняя оса опять пожаловала в гости. Эльбо что-то клевал в четырех метрах от порога — это был уже большой прогресс. А вот в поисках убийцы-призрака не было никаких сдвигов, ночь прошла спокойно.

К Адамбергу шел Блерио, перемещая свое массивное туловище так быстро, как только мог.

— Там нет места, — отдуваясь, произнес он, когда подошел к комиссару.

— Что?

— У вас нет места для новых сообщений. Я не мог с вами связаться.

Большие круги под глазами, небритые щеки.

— Что случилось, бригадир?

— Дени де Вальрэ не мог учинить сегодня ночью расправу над Вандермотами. Он мертв, комиссар. Поторопитесь, вас ждут в замке.

— Как он умер? — крикнул Адамберг, босиком убегая к себе в комнату.

— Покончил с собой, выбросившись из окна! — крикнул в ответ Блерио и смутился: о таких вещах не полагается орать во всю глотку.

Адамберг не стал тратить время на надевание чистых брюк, он только схватил телефон, сунул босые ноги в первые попавшиеся туфли и побежал будить Вейренка. Через четыре минуты он уже садился в старую машину.

— Рассказывайте, Блерио, я вас слушаю. Что вам известно?

— Граф обнаружил тело Дени утром, в пять минут десятого, и вызвал Эмери. Капитан поехал туда без вас, потому что вы были недоступны. Он послал меня за вами.

Адамберг сжал губы. Вернувшись с ночного дежурства, они с Вейренком отключили мобильники, чтобы можно было поговорить о беглецах, не боясь подслушивания. А потом, ложась спать, он забыл включить аппарат снова. За последнее время он настолько привык считать мобильник своим личным врагом (с полным на то основанием), что почти перестал о нем заботиться.

— Что сказал граф?

— Что Дени де Вальрэ покончил с собой, на этот счет не может быть никаких сомнений. От трупа прямо-таки разит виски. Эмери говорит, виконт напился в стельку, чтобы хватило смелости сделать этот шаг. А вот я не совсем уверен. Потому что виконту было плохо. Он перегнулся через подоконник, и его вырвало. Он живет на третьем этаже, а двор внизу вымощен булыжником.

— Он мог случайно выпасть из окна?

— Мог. Подоконники в замке очень низкие. Но поскольку он почти прикончил две упаковки успокоительного, а пачка снотворного вскрыта, капитан считает, что он хотел умереть.

— В котором часу это случилось?

— В полночь или в час ночи. Судебный медик на сей раз прибыла немедленно, эксперты тоже. Когда речь идет о виконте, они легки на подъем.

— Он принимал много лекарств?

— Увидите сами, вся тумбочка ими уставлена.

— Он много пил?

— Говорят, да. Впрочем, его никогда не видели пьяным, не видели, чтобы ему делалось плохо с перепою. Но самое неприятное вот что, — поморщившись, сказал Блерио. — Эмери утверждает, что Дени не покончил бы с собой, если бы вы не начали наводить о нем справки в клубе арбалетчиков.

— Иными словами, в его смерти виноват я?

— В общем, да. Потому что вчера вечером секретарь клуба приехал в замок на аперитив.

— Я смотрю, они не стали с этим тянуть.

— Правда, граф говорит, что потом, за ужином, Дени не выглядел озабоченным. Но в этой семье не очень-то обращают внимание друг на друга. Каждый ужинает за своим уголком громадного стола и уходит, не сказав остальным и двух слов. Кроме графа, спросить не у кого, жена виконта вместе с детьми сейчас в Германии.

— Но Эмери должно было прийти в голову, что если Дени покончил с собой, значит он был виновен.

— Он так и говорит. Вы же знаете капитана. Сначала он рвется в бой — ясное дело, ведь его прапрапрадед был маршал, — а потом дает задний ход. Он говорит только, что вам надо было действовать по-другому. Осторожно, без лишнего шума собрать улики против Дени, а потом задержать его. При таком варианте он сейчас был бы жив.

— Да, но провел бы всю оставшуюся жизнь в тюрьме, и все узнали бы о его преступлениях. Именно этого он и хотел избежать. Как граф?

— Глубоко потрясен, заперся у себя в библиотеке. Но большого горя, похоже, не испытывает. В последнее время эти двое просто не выносили друг друга.

Адамберг дозвонился до Эмери, когда был уже в двух километрах от замка.

— Бумага у меня, — сурово сказал капитан.

— Какая бумага?

— Да это самое завещание, черт побери! Все как ты сказал, Иппо и Лина получают по трети графского имущества. Единственное преимущество Дени в том, что ему достается замок.

— Ты говорил об этом с графом?

— Из него ничего не вытянешь, он теперь тверд как скала. По-моему, он не знает, как справиться с возникшей ситуацией.

— А как насчет убийств, которые совершил Дени?

— Граф категорически отказывается в это верить. Он признает, что не любил пасынка, а тот платил ему тем же. Но утверждает, что Дени не мог ни убить трех человек, ни покалечить Лео, ни бросить майора Данглара на рельсы.

— И чем он это аргументирует?

— Тем, что знает Дени с трехлетнего возраста. И он будет неколебимо стоять на своем. Ты же понимаешь, он панически боится скандала.

— А как он объясняет происшедшее?

— Говорит, Дени напился так, что ему стало плохо. Почему пил, граф не знает, думает, по какой-то сугубо личной причине. Когда Дени понял, что его сейчас вырвет, то бросился к окну. Окно перед этим открыли, чтобы впустить прохладу после грозы. Дени нагнулся, у него закружилась голова, и он выпал из окна.

— А ты что думаешь?

— Тут есть и твоя вина, — пробурчал Эмери. — Приезд секретаря клуба арбалетчиков вызвал у него панику. Он наглотался лекарств, запил их спиртным и от этого умер. Но не так, как рассчитывал. Вместо того чтобы потерять сознание, лежа на кровати, он доковылял до окна, перегнулся через подоконник, чтобы сблевать, и свалился во двор.

— Ясно, — сказал Адамберг, не отвечая на упрек капитана. — А как тебе удалось добыть у графа завещание?

— Я на него надавил. Сказал, что знаю, о чем написано в завещании. Ему было некуда деваться. Грязная работенка, Адамберг, омерзительная. Ни чистоты, ни благородства.

Адамберг осмотрел размозженную голову виконта, высокое окно, низкий подоконник, контуры тела в том положении, которое оно занимало перед падением, брызги рвотных масс на полу. Да, виконт потерял равновесие и выпал из окна. Он окинул взглядом просторную спальню: на ковре валялась бутылка из-под виски, на тумбочке лежали три открытые упаковки лекарств.

— Вот это транквилизатор, это антидепрессант, а это снотворное, — пояснил Эмери, указывая на лекарства. — Он принял все это, лежа в постели.

— Понятно, — сказал Адамберг, проследив, как расположены рвотные брызги — одно пятно на простыне, другое в двадцати сантиметрах от окна, третье — на подоконнике. — Когда он почувствовал, что его сейчас вырвет, то инстинктивно встал и бросился к окну. Хотел в последние минуты сохранить достоинство.

Когда эксперты приступили к работе, Адамберг уселся в кресло, одиноко стоявшее в углу комнаты. Да, звонок в клуб, на котором он настоял, в итоге заставил виконта наложить на себя руки. Да, после трех убийств и двух покушений на убийство Дени выбрал для себя именно такой выход из сложившейся ситуации. Адамберг снова увидел перед собой лысую размозженную голову на булыжниках двора. Нет, по своей физической конституции и внешнему облику Дени де Вальрэ отнюдь не соответствовал представлению о жестоком, неустрашимом убийце. В нем не чувствовалось необузданности и агрессивности, это был человек тихий, сдержанный, разве что порой высокомерный. Но он убивал. Ружейной пулей, топором, арбалетной стрелой. Только в это мгновение Адамберг осознал, что ордебекское дело закончено, что разрозненные загадочные события вдруг стянулись в один узел, как внезапно с сухим щелчком закрывается замок большого чемодана. Как проливаются дождем тучи, собравшиеся на западе. Он в последний раз зайдет повидать Лео, прочтет ей еще несколько страниц о новом этапе в старинной истории любви или о беременности кобыл. Попрощается с Вандермотами, с Мерланом, с графом, с Лодом, в последний раз взглянет на Лину, поспит на матрасе с углублением посредине, позавтракает под склоненной яблоней. При мысли обо всех этих прощаниях у него возникло неприятное чувство неудовлетворенности. Легкое, как прикосновение Кромса к перьям голубя. Завтра он заберет Эльбо в город, завтра он покатит в Париж. Адское Воинство рассеялось, Владыка Эллекен вернулся в царство теней. Вернулся, полностью выполнив свою миссию, с досадой подумал Адамберг. Нельзя победить Владыку Эллекена. Все так говорили, все предупреждали и были правы. Этот год добавит новые ужасы к мрачной ордебекской легенде. Четверо «схваченных», четверо погибших. Он, комиссар, смог предотвратить только буйство живых — спас от расправы Иппо и Лину.

Женщина-врач бесцеремонно встряхнула его за плечо.

— Извините, — сказал Адамберг. — Я не заметил, как вы вошли.

— Это не был несчастный случай, — сказала она. — Конечно, надо дождаться, когда придут результаты анализов, но предварительный осмотр показывает, что покойный принял смертельную дозу бензодиазепина и, главное, нейролептиков. Если бы он не выпал из окна, то, скорее всего, умер бы у себя в постели. Типичное самоубийство.

— Так и есть, — сказал, подойдя к ним, один из экспертов. — Я нашел отпечатки пальцев только одного типа, очевидно его собственные.

— А что произошло? — спросила женщина-врач. — Я знаю, жена виконта решила переехать с сыном в Германию, но ведь их брак стал фикцией уже несколько лет назад.

— Он узнал, что остался без прикрытия, — устало произнес Адамберг.

— Он потерял деньги? Разорился?

— Нет, его собирались уличить в преступлении. Он убил трех человек, пытался убить еще одного, напал на старую Леону и планировал уничтожить еще двоих. Или четверых. Или пятерых.

— Он? — спросила судебный медик, показав на окно.

— Это вас удивляет?

— Более чем. Это был человек, который играл по маленькой.

— В каком смысле?

— Раз в месяц, а бывает, и чаще я езжу в Довиль попытать счастья в казино. Там я регулярно встречалась с виконтом. Мы никогда не разговаривали, но если понаблюдать, как ведет себя человек за зеленым столом, о нем можно узнать многое. Он с трудом принимал решения, спрашивал совета, задерживал начало игры, заставляя всех нервничать, и после этого делал весьма скромную ставку. Вел себя не как отважный борец, готовый бросить все на карту, а как трусливый игрок, неспособный обойтись без поддержки со стороны. Вряд ли он мог выработать самостоятельно какой-то план, а тем более решиться на такие страшные преступления. Он выживал только благодаря своему положению в обществе, престижу и обширным связям. Это была его защита, его страховочная сетка. Как у воздушного гимнаста в цирке.

— А если бы возникла угроза, что сетка не выдержит?

— В этом случае, разумеется, могло случиться что угодно, — сказала женщина-врач, направляясь к двери. — Когда возникает угроза жизни, реакция человека бывает непредсказуемой и ошеломляющей.

Адамберг решил запомнить эту фразу: сам он никогда не умел давать такие четкие формулировки. Это могло ему пригодиться для того, чтобы успокоить графа. Ошеломляющие преступления, непредсказуемое решение покончить с собой, нельзя загонять зверя в угол, каким бы культурным и воспитанным он вам ни казался. Давным-давно известные вещи, вот только изложить их можно по-разному. Он спустился по широкой лестнице с навощенными дубовыми ступеньками, бормоча все эти слова, а затем выхватил из кармана тренькающий мобильник. При этом его рука наткнулась на корку засохшей грязи, и он вспомнил, что не успел сменить брюки. Он остановился перед дверью библиотеки и прочел сообщение от Ретанкур. «Шесть обрезков волос на подголовн. лев. передн. сиденья, два на костюме для приема. Горн. подтверждает насчет короткой стрижки и сахара с запахом гаража». Адамберг стиснул в руке телефон, охваченный тем же радостным, по-детски наивным чувством всемогущества, какое возникло у него вчера во время грозы. Безотчетной, жестокой, дикарской радостью победы над великанами. Он постучал в дверь, и к моменту, когда он дождался ответа графа, сердитого ответа, сопровождаемого ударом трости об пол, — к этому моменту фраза женщины-врача полностью растворилась в темных водах его мозга.