Управляющий моим отелем приехал во Французский дом с двумя потрепанными грузовичками и восемью грузчиками, по виду типичными бездельниками. Однако вскоре я убедился в том, как обманчива внешность: оказалось, это прекрасные люди, самые трудолюбивые из всех, кого я только встречал.

Будучи друзьями управляющего, они явились ему на помощь по первому зову. Встретив грузчиков у дома, я сказал, что заплачэ, но они дружно отказались от денег.

– Эти мужчины говорят, что деньги сегодня не дадут им горячей любви, – попытался переводить управляющий. Чем дольше он говорил, тем больше мне казалось, что я слушаю онлайновую переводческую программу. – Им вполне достаточно хватит и большого имения, которое они имеют шанс посмотреть и увидеть.

Оказалось, что ни один из грузчиков не бывал за высокими воротами (как, впрочем, и почти все остальные жители Бодрума), поэтому они с готовностью откликнулись на просьбу управляющего. Когда я вел всю компанию вокруг дома к задней террасе, мы повстречали Кумали с коллегами. Копы покидали поместье. Возникло некоторое замешательство, когда две эти группы людей столкнулись, но управляющий, а за ним и его рабочие отступили в сторону, давая дорогу полицейским.

С того места, где я стоял, мне хорошо было видно лицо управляющего. Выражение презрения на нем, когда мимо проходил Офицер, было почти осязаемым. Управляющий заметил, что я смотрю на него, и улыбнулся. Когда полицейские оказались вне пределов слышимости, он подошел ко мне и сказал:

– Знаете, как мы зовем этого человека? Губка Боб.

Все рабочие дружно закивали.

– Губка Боб? – удивился я. – В честь персонажа знаменитого мультсериала?

Управляющий кивнул, мимически изобразив всасывание.

– А, – сообразил я, – вот в каком смысле губка. – И потер большой палец об указательный – международное обозначение взятки.

Мужчины рассмеялись, а один из них плюнул на землю. В этот момент мы поняли друг друга без лишних слов.

Когда мы повернули за угол дома, я дал им минуту полюбоваться открывшимся видом, а потом провел через застекленную створчатую дверь в библиотеку. Двое мужчин были плотниками. Пока они обсуждали, как лучше сколотить тару для упаковки зеркал, остальные вернулись к грузовикам за лестницами и инструментами.

Я же прошел на лужайку и стал названивать в «Федекс», чтобы они как можно быстрее организовали транспортировку зеркал самолетом из Бодрума во Флоренцию. Я ждал ответного звонка из отдела по работе с клиентами, когда управляющий поспешно приблизился ко мне. Он выглядел явно расстроенным и хотел, чтобы я немедленно прошел с ним в дом. В первую минуту я даже подумал, что они уронили одно из зеркал, но сообразил, что тогда я услышал бы звук бьющегося стекла, и отбросил это предположение.

Забыв на время о «Федексе», я прошел за управляющим на террасу и дальше в библиотеку. В дверях я остановился. Мужчины, сбившись в кучку, молча смотрели на меня. Они сняли оба зеркала, и теперь я воззрился на отделанные камнем стены, где они раньше висели.

Помнится, впервые увидев зеркала, я подумал, что они неуместны в библиотеке, но отнес это на счет чьей-то эксцентричности. Однако дело было совсем в другом: зеркала использовались, чтобы закрыть две большие свастики, вырезанные в камне. Они были прекрасно выполнены и увенчаны имперскими орлами Третьего рейха. Я не отрывал от них взгляда. Ребенком я видел изображение свастики в кабинете коменданта лагеря Натцвайлер-Штрутхоф, и теперь на какое-то ужасное мгновение перед моим взором вновь предстала женщина с ребенком на руках и еще двумя, цепляющимися за ее юбку.

Я подошел к этим отвратительным символам, на которые со стыдом взирали управляющий и его друзья. Во время Второй мировой войны Турция сохраняла нейтралитет, но, разумеется, все они знали, что означают эти изображения, и, похоже, были глубоко оскорблены тем, что обнаружили их в своем городе.

Протянув руку, я непроизвольно коснулся пальцами выбитых стамеской отметин. На руке остался густой слой пыли: зеркала были повешены много лет назад.

Я повернулся к туркам:

– Почему этот дом называется Французским?