За годы, прошедшие с их последней встречи, Мохаммед Абдул-хан стал больше похож на персонажа средневековой картины, чем на современного военачальника.

Кожа его лица и рук своим цветом и морщинами напоминала обработанную фабричным способом юфть. Он носил чапан, длинный традиционный афганский халат из превосходной ткани, и начищенные до блеска сапоги из телячьей шкуры, а в руке держал золотой кинжал – символ власти. Всему этому, впрочем, плохо соответствовали неправдоподобно огромные золотые часы «Ролекс».

Время не было милосердно к старику, как, впрочем, и к любому жителю Афганистана, но он мог похвастаться, в отличие от подавляющего числа своих сверстников, тем, что, по крайней мере, до сих пор жив. Абдул-хану теперь было под семьдесят, он оставался воином-отцом своего клана: его солдаты и гости стояли поодаль, всем своим видом демонстрируя неподдельное почтение, когда он, хромая, шел через мощенный камнем двор своей резиденции. Все недоумевали, кто этот крепкий на вид человек, навстречу которому спешит их повелитель.

Одни предполагали, что это бывший боевой товарищ Абдул-хана, герой-моджахед, другие уверяли, что это врач, якобы прибывший лечить его от какой-то ужасной болезни. Так или иначе, незнакомца удостоили чести, которой все прочие были лишены: великий Абдул-хан обнял этого человека за плечи, лично сопроводив его в богато украшенный зал для приемов.

Эта комната с высоким потолком некогда была кабинетом британского командующего Северо-Западным фронтом и имела вывезенный из Англии камин и возвышение, на котором располагался письменный стол. Все пространство зала для приемов было устлано антикварными коврами, которые могли бы занять достойное место в музее; то здесь, то там лежали шелковые подушки из дворцов Ирана и Китая. В углу источала благовония золотая жаровня, на камине имелось все необходимое для приготовления чая, однако любой гость в первую очередь обращал внимание не на эти экзотические и красивые вещи, а на стену напротив камина.

Абдул-хан наблюдал из-под капюшона за Сарацином, остановившим взгляд на вделанных в стену массивных бетонных блоках. Затем гость перевел глаза на барельеф с перекошенными ужасом лицами и тщетно силящимися высвободиться конечностями двух человек, некогда предавших Абдул-хана: они были навеки запечатлены в таком виде в момент смерти. Глава клана почему-то всегда считал их мальчишками, но теперь Сарацин видел, что это вполне оперившиеся воины, высокие и хорошо вооруженные, что лишь усиливало впечатление.

Сарацин сделал несколько шагов вперед. Годы и дым оставили на блоках налет медового цвета, и его удивило, насколько эти изображения напоминали бронзовые барельефы. Абдул-хан подошел сбоку:

– Тебе нравятся мои скульптуры? Знаешь, как звали предателей?

Сарацин покачал головой. Хотя ему рассказывали эту историю множество раз, он никогда не слышал таких подробностей.

– Немой и Тупой, – сказал военачальник, рассмеявшись. – Так назвал их один парень из ЦРУ, который побывал здесь много лет назад. Теперь эти имена употребляют все.

Сарацин слегка напрягся:

– Люди из ЦРУ часто бывают здесь?

– Случается, – ответил Абдул-хан, пожав плечами. – Им нужна моя поддержка, речь идет о той группировке, которую американцы финансируют в данный момент. – Он подошел к камину. – Я никогда не брал у них деньги, но, должен признать, мне нравится их чувство юмора.

Какой-то старик сидел в темноте, скрестив ноги, его глаза были затянуты пеленой катаракты. Он сделал было движение, чтобы встать и приготовить чай для своего хозяина и его гостя, но Абдул-хан остановил старика и, повернувшись к Сарацину, указал на прислугу и телохранителей, находившихся в комнате:

– Хочешь, чтобы они вышли?

Сарацин кивнул: он действительно предпочитал вести беседу с глазу на глаз.

Абдул-хан улыбнулся:

– Так я и думал. Никто не приезжает в Афганистан со светским визитом.

Когда комната опустела, хозяин стал вычерпывать ложкой чайные листья и перекладывать их в кружку.

– Помнишь, как я угощал тебя чаем в последний раз?

– Да, это было в конце войны, – ответил Сарацин. – Мы сидели вдвоем на кухне.

Лицо Абдул-хана смягчилось: то было хорошее время, исполненное мужества и проникнутое духом товарищества, он любил его вспоминать.

– Я тогда возвращался домой, а ты был в начале гораздо более длинного пути.

Сарацин, ничего не ответив, взял с полки две изящные чашки и придвинул их поближе к огню, чтобы согреть.

– В последний раз, когда я этим интересовался, саудовская королевская династия процветала, сохраняя и свои дворцы, и власть, – мягко заметил хозяин.

– Хотите знать, как долго это продлится? – столь же мягко спросил Сарацин. – Возможно, скоро мы узнаем ответ на этот вопрос: вряд ли наши ближние враги сумеют выжить без помощи дальних.

Они переглянулись.

– Когда я услышал, что ты теперь странствующий врач, – сказал Абдул-хан, – мне стало интересно, насколько ты изменился, оттаяло ли за эти годы твое сердце… Значит, ты по-прежнему считаешь себя воином Аллаха?

– Да, и так будет всегда. Мне потребуются три ненужных человека. Если вы мне поможете, вам наверняка за это воздастся.

– Что значит «ненужных»? О чем ты говоришь?

Сарацин ничего не ответил, лишь повернулся и взглянул на Немого и Тупого.

– Ах вот в чем дело! «Ненужных» в этом смысле.

Абдул-хану требовалось время, чтобы поразмыслить. Он вышел на балкон и выкрикнул несколько приказаний стоящим внизу воинам. Старик не думал о риске, поскольку чувствовал себя в неоплатном долгу: Сарацин в свое время доказал, что готов отдать жизнь за Абдул-хана и его народ. Вскоре хозяин вернулся в зал, чтобы приготовить чай, и поинтересовался:

– Каких пленников ты бы предпочел?

– В идеале? Евреев, – ответил Сарацин.

Абдул-хан посмеялся его шутке.

– Да, конечно. Я справлюсь в местной синагоге.

Сарацин ухмыльнулся в ответ. Оба знали, что в Афганистане вот уже несколько десятилетий евреев днем с огнем не найти: ни одного не осталось с тех пор, как некогда процветавшая община вынуждена была, спасаясь, покинуть страну.

– А если серьезно, – пояснил Сарацин, – то они должны быть молодыми, здоровыми и не мусульманами.

– Скажем, американцы, – продолжил его мысль Абдул-хан. – Но стоит похитить хоть одного из них, и безбрежное горе обрушится на всех нас.

Сарацин кивнул:

– Поскольку мусульмане исключаются, пленники должны быть иностранцами. Я не осмелюсь создавать вам лишнее беспокойство, прося о чем-то большем.

Старик подумал, что это будет не так уж и сложно. Афганистан просто наводнен потенциальными жертвами: сотрудниками гуманитарных и христианских миссий, английскими строительными рабочими, журналистами со всего мира.

Хотя Абдул-хан ничего не сказал вслух, он знал людей, которые похищали заложников, чтобы получить выкуп. Они занимались этим бизнесом долгие годы. То была банда из дюжины братьев, родных и двоюродных, некогда воевавшая под его началом, а теперь обосновавшаяся по другую сторону границы, в Иране. И что особенно важно, братья готовы были умереть за Мохаммеда Абдул-хана, если бы тот попросил их об этом: он когда-то спас жизнь их матери.

– И еще одна важная деталь, – добавил Сарацин. – Пленники не обязательно должны быть мужчинами.

Это вполне устраивало Абдул-хана – так будет гораздо проще. Похитить женщин труднее, зато легче прятать: ни один иностранный военный не осмелится заглянуть под черную паранджу и длинный, до пят, халат.

– Дашь мне три недели? – спросил Абдул-хан.

Сарацин не мог поверить в такую удачу: он был готов ждать и три месяца, если потребуется. Не найдя нужных слов, чтобы выразить свою благодарность, он молча обнял старого воина.

С делами было покончено, и Абдул-хан дернул за шнурок звонка, созывая в комнату свиту. Он не высказал это прямо, но чем меньше времени он проведет наедине с Сарацином, тем легче ему будет потом отрицать свое участие в грядущих событиях.

– А как живешь ты, друг мой? – спросил хозяин, когда дверь отворилась и вошли его охранники. – Благословил ли тебя Аллах женой?

Абдул-хан, чтобы слуги ничего не заподозрили, хотел завязать непринужденный разговор, но, увидев печаль на лице своего гостя, понял, что этот вопрос задавать не следовало.

– Да, благословил, – негромко сказал Сарацин. – Получив диплом врача, я сразу же отправился в сектор Газа, в лагерь беженцев Джебалия. Знал, что именно там люди больше всего нуждаются во мне.

Несколько охранников и слуг заинтересованно переглянулись: возможно, сектор Газа был единственной точкой на карте, по сравнению с которой Афганистан мог показаться безопасным местом.

– Я услышал про сектор Газа от одной женщины, когда изучал медицину в Бейруте. Именно она познакомила меня с теорией о дальнем враге, – пояснил Сарацин. – Приехав туда, я разыскал ее. Через два года мы поженились, а потом…

Рука Сарацина сжалась в кулак, и он горестно пожал плечами – этот простой жест лучше всяких слов сказал о его утрате.

– Как она умерла? – спросил Абдул-хан.

Глаза всех присутствующих были в этот миг устремлены на Сарацина.

– Израильская ракета попала в машину, в которой она ехала.

Наступило продолжительное молчание. Никто не мог добавить к этому ничего нового: все, что они думали об израильтянах, было высказано давным-давно.

– Целью обстрела была она? – нарушил тишину Абдул-хан.

– Сказали, что якобы нет. Случайное попадание. Но сами знаете, как врут эти сионисты.

Абдул-хан кивнул и произнес с благоговением:

– Да упокоится она с миром. Как ее звали? Я буду за нее молиться.

– Амина, под этим именем ее знали многие. Амина Эбади, – сказал Сарацин. – Моя жена, мать моего единственного ребенка.