Часть II. Царствовал
Глава 13. Сжигая мосты
Ледяные лучи пурпурного заката поглощают дневной свет, погружая спальню в сумеречный мир затертых линий подвижного воображения. Длительность моего сна ориентировочно составляет двенадцать часов. За это время организм Гавриила, должно быть, полностью регенерировался. На свернутом листе бумаги ровным почерком, буковка к буковке, он вывел два предложения.
«Ева, любовь моя, жду тебя в мастерской.
Навеки твой, Гавриил».
С блаженной улыбкой на губах я запахиваю халатик и бреду в художественную мастерскую. По разветвленным коридорам замка скитается занятая обслуга, готовящая имение к празднованию Нового года. В нежилом крыле я слышу отдаленные тревожные коды органа со скрипками из композиции «Palladio» все того же непревзойденного Карла Дженкинса. Мы с Гавриилом его обожаем, но после вчерашних событий в Зоне № 1 мне чуть-чуть жутковато.
До кузницы живописного искусства остается всего пара шагов, как вдруг сквозь музыкальные такты прорезается дисгармоничное громыхание сорванной цепочки на одной из дверей. Какие-то неземные силы обволакивают меня дурным предчувствием, подталкивая сменить курс. Похолодевшими руками я толкаю вовнутрь распашные двери без ручек, и моему взору предстает гигантский безоконный зал с алтарем для жертвоприношений и монументальной фреской имитации плотна Арбо «Дикая Охота Одина». На первый взгляд ничего экстраординарного. У всех, кто практикует оккультизм, есть церемониальный зал для проведения ритуалов. Однако здесь веет холодом и угнетающе покойно… как на кладбище.
Оставляя двери открытыми, я подхожу к фреске. По ночному небу диким галопом несется легион мертвецов с инфернальным главарем. Нижний фрагмент охоты опускается на длинный постамент со свечным водопадом. Воск нескольких сотен искореженных от гари свечей ступенями стекает к подножию ромбообразного возвышения с алтарем. Стена скорби?.. Какие обряды Гавриил проводит в этом страшном месте? Я неотрывно вглядываюсь в неистовое воинство на фреске, и, возможно, под мраком дьявольской охоты и пронизывающего музыкального курирования, но мне мерещится, что лица мертвецов начинают стонать и двигаться. Среди пойманных ими жертв мелькает какая-то девушка с длинными темно-русыми волосами и пустыми глазницами.
− Что ты здесь делаешь? − вклинивается в чертовщину под стать могильной атмосфере ледяной мужской голос у меня за спиной.
С замеревшим сердцем я поворачиваюсь к его обладателю.
− Гавриил…
− Моя девочка, ты меня боишься? − лукаво ведет бровью Гавриил.
Его пленительная улыбка растапливает ледяные глыбы страха и навязчивых видений. В одних только пижамных штанах из черного шелка он размеренно ступает босиком по темному мраморному полу. Натренированные кубики его рельефного пресса перекатываются при каждом плавном шаге, приказывая моим глазам следовать по той же траектории. Сложно описать безупречные пропорции его тела. На ум приходит одно − резной алебастр, вышедший из-под божественной руки самого Творца. Мировые ваятели передрались бы за увековечивание нового образчика мужского совершенства. Скульптура «Гавриил» запросто заняла бы место на аллее славы среди таких эталонов, как «Давид» и «Аполлон».
Гавриил привлекает меня к себе и жарко целует.
− Ты очень долго спала, Ева, − в его обольстительной интонации чувствуется укор. − Я истосковался по тебе.
− Я истосковалась сильнее, − шепчу я, прихватывая зубами его полную нижнюю губу. − Как ты себя чувствуешь?
− Лучше всех, когда ты рядом, любовь моя. Как тебе спалось в нашем храме?
− Лучше всех, потому что с тобой, любимый, − любовно вторю я ему. − Скажи, фреска − твоя работа?
− Моя.
− Ай-я-яй, Гавриил Германович. Говоря о своей бездарности, вы прибеднялись. На деле вы бесконечно талантливы. И над чем талантливый художник трудился целый день?
− Не спеши с выводами, ангел мой, − подхватывает меня на руки Гавриил и торопливо уносит в коридор. − Экскурсия в мастерскую переносится на завтра. Новый год на носу. Нам нужно выезжать на карнавал.
− Хоть намекни чуточку.
− Мы. Содержание эротическое. Но картину я покажу тебе в законченном варианте.
На выходе Гавриил наглухо сковывает двери церемониального зала наружной цепочкой, как будто и вовсе замуровывает таящуюся внутри себя тьму. Когда-нибудь я узнаю имена его демонов, но сейчас время для праздника и любви.
− Тебе надо поужинать, Ева, − строго-настрого наказывает Гавриил, услышав урчание моего пустого желудка. − Ты пьешь слишком много кофе. Питаешься кое-как. Совсем не бережешь себя. Меня расстраивает такое халатное отношение к собственному организму. Возьмусь за твое здоровье и буду лично кормить из ложки.
− Так и знала, что все идет к кормлению из ложки. Где мы будем ужинать?
− Я поужинал час назад. Твой ужин подадут в гостиную. Подкрепись хорошенько. Ночью ты потратишь много сил.
Гавриил с намеком подмигивает мне и уходит в ванную комнату. Ко времени его возвращения я успеваю не только отужинать, но и нарядиться в карнавальный костюм в стиле царской охоты на Руси. Длиннополое бледно-персиковое платье классического покроя из высококачественной шерсти овец-мериносов − оригинально и элегантно. К нему прилагаются отороченный мехом приталенный жакет с утепленными сапожками и меховая муфта.
− Ева, красавица моя, от тебя глаз не отвести, − сверху донизу проходится по моей фигуре алчущим взглядом Гавриил, лениво облокотившийся на дверной косяк.
− Как и от тебя, любимый, − взаимно оцениваю я его.
Он одет в черные кожаные брюки и обшитый мехом распашной кафтан шоколадного оттенка. Снизу небрежно выглядывает расшитая золотом белая рубаха свободного кроя. Верх зимнего кафтана плотно охватывает его статную фигуру, полы широкие и доходят до уровня колен, меховая кромка соприкасается с раструбами высоких сапог.
Я обнимаю Гавриила за шею, проникаясь ароматом мятного крема для бритья и соответствующего шампуня. Его склеившиеся в острые сосульки мокрые волосы напрашиваются, чтобы с ними поозорничали мои пальчики. Желание я реализовываю самым беззастенчивым образом − навожу беспорядок на его голове.
− За что, любовь моя? − закатывает несчастные глаза Гавриил. − Мои волосы и так живут собственной жизнью.
− Они тоже живут собственной жизнью, − наигранно гляжу я на свои шевелящиеся пальцы.
С коварством в глазах он подносит мои пальцы ко рту и по одному надкусывает, нашептывая:
− Моя девочка, ты такая вкусная. Так хороша. Я сам не свой, когда ты рядом.
В Красной Поляне уже издалека светятся огоньки канатно-кресельных дорог. В долине Розы Хутор нас приветствуют кружкой глинтвейна гигантские куклы-талисманы XXII Олимпийских зимних игр. Новый год шагает по земле семимильными шагами. С приближением полуночи размах массовых гуляний набирает обороты. Крепкость горячего глинтвейна в алкогольных оборотах не уступает. Торговцы на ярмарке заманивают к себе в шатры на кулинарные вариации свежевыпеченных сдобных пирогов и поджаренного на углях мяса. Многочисленные отели и гостиницы в стиле альпийских шале вписываются в заданную местными властями тематику средневекового уличного театра. Добровольно отдавшиеся на растерзание зрителям артисты оригинальных жанров поражают высоким мастерством замысловатых ремесел. Жонглеры в венецианских образах на ходулях творят волшебство с булавами и шарами. По канату с шестами плывут эквилибристы в рыцарских доспехах и железных шлемах с прорезями для глаз. Гуттаперчивые акробаты с трагическим клоунским гримом сплетаются в абстрактные фигуры. Виртуозные фаерщики выдувают огонь и крутят в руках огненные кубы с обручами. Весь цирковой перформанс проходит на фоне песен поэтов-менестрелей. Атмосфера средневекового фолка наполнена плачущими нотами волынок, певучего аккордеона, колоритной трубы и этническими ударами барабана.
− Влюбленным привет! − появляются из гущи карнавала Никита и Даша в кожаных плащах с арбалетами.
По левую руку от охотников на ведьм взрывает хлопушку красноволосая Юля в образе Красной Шапочки. В лукошке у нее вместо пирожков кошка. За сказочной героиней братьев Гримм волчьим взглядом следит покуривающий сигару профессор Волков. Он облачен в черную рясу нравственного католического пастора, но под традиционным обликом священнослужителя клацает зубами Серый Волк. Заведующий кафедрой анатомии и антропологии разрывается на два образа, но с каждым последующим глотком крепенького скотча из припрятанной фляжки волчьи лапы заметно подбираются к Красной Шапочке, причем вовсе не для акта каннибализма.
За праздничными тостами незаметно подкрадывается время салюта. Размахивающая бенгальскими огнями костюмированная толпа в медленном ритме стекается на площадь к главной горнолыжной трассе в предвкушении зрелища. Местный Дед Мороз в микрофон громогласно начинает знаменательный обратный отсчет. Его подхватывает разгоряченная публика. Хором мы поддерживаем Деда Мороза. За секунду до полуночи на площадь опускается тишина, наполненная энергией грядущих перемен, и, как только стрелка часов принимает вертикальное положение на циферблате, воздух разрывает мощный залп. Небо озаряется сотнями сверкающих огней фейерверка. Цветные брызги переливающимися волнами заливают небесный холст в радиусе всего курорта.
− С новым годом! − восторженно чокаюсь я бокалом шампанского со всей нашей дружной компанией.
− С новым счастьем, любовь моя! − сжимает меня в объятиях Гавриил. − Я исполню любое твое желание. Загадай и скажи мне.
Я встаю на цыпочки и дотягиваюсь до его уха:
− Мое заветное желание − быть вместе с тобой вечно.
Он убирает прядь моих волос за ухо и интимно шепчет в ответ:
− Будет исполнено, душа моя.
Наше обоюдное согласие скрепляется долгим глубоким поцелуем. Чуть позже Гавриил, сам того не ведая, осуществляет мое второе желание. Он внушает диджею поставить песню «Вечная любовь» и галантно протягивает мне руку:
− Госпожа Воронцова.
− Господин Гробовой, − как положено, принимаю я приглашение на медленный танец.
Гавриил традиционно кладет одну руку мне на талию, другой поддерживает мою ладонь. На фоне других танцующих пар, диковинно обжимающихся и трущихся телами друг о друга, наша импровизация неприлично культурна.
− Господин Гробовой, вы − истинный джентльмен, − делаю я ему комплимент, с легкостью следуя его ведению.
− Обычно я не танцую, Ева, − Гавриил − сама скромность во плоти, на последний аккорд он низко склоняет меня в изящном па. − Моя девочка, мне нравится танцевать с тобой. Ты такая ведомая. Сегодня ночью будешь танцевать на мне.
Я вспыхиваю и застенчиво моргаю:
− Гавриил Германович, вы все-таки неисправимый совратитель.
По праздничной программе взрыв дымовых шашек знаменует начало огненно-пиротехнического представления. Под оркестровые звуки взбудораживающего хорового пролога «О, Фортуна» оратории Карла Орфа заснеженный склон с помощью светодиодного изображения превращается во вращающуюся платформу Колеса Фортуны. Доселе бурно голосящая публика замолкает под воздействием силы искусства. Из снежных кулис на судьбоносную арену одни за другими выныривают эшелоны фристайл-лыжников. В ломаной хореографии марионеток спортсмены на кантах оттачивают искусство карвинга и акробатики. В руках танцоров лыжного балета горят веера, на головах дымятся цилиндры, в костюмы вшиты светодиоды, превращающие их в приземлившихся на снег инопланетян. В сверкающем свете пиротехники красочное шествие возглавляет покрытый световозвращающейся краской гусеничный ратрак. На крыше кабины восседает гигантская крылатая кукла богини Фортуны. Неотвратимая Царица Случая нянчит рог изобилия, из которого дождем сыплются огненные искры.
− Тебя тоже с праздником, Герман, − сухо отвечает Гавриил на звонок айфона, отходя в сторонку. − На карнавале… Все верно, покушение… Не знаю. Узнаю − четвертую. У тебя что-то срочное?.. Каким образом?.. Ты же все продумал заранее. Пережал мне кислород. Я не волен поступать по своему усмотрению.
Из обрывков фраз у меня складывается смутная картина сути телефонного разговора − отец проверяет, не блефует ли его сын. Гавриил играет в «русскую рулетку». Ложь откроется − и Гробовой-старший сотрет их с Никитой в порошок.
С постным выражением лица Гавриил слушает отца, но в конце разговора белеет, словно увидел призрака.
− Любимый, все в порядке? − утешающе прижимаюсь я к нему.
Гавриил не обнимает меня и ничего не говорит, на нем нет лица. Спустя долю секунды он вдруг обхватывает мое лицо ледяными ладонями и целует в губы. Его порывистый поцелуй больше походит на крик о помощи утопающего, чем на страсть влюбленного мужчины.
− Я люблю тебя, Ева, − признание Гавриила звучит покаянием перед казнью. − Умоляю, скажи, что любишь меня.
Мое сердце больно сжимается.
− Я всецело принадлежу тебе, Гавриил.
− Пообещай не бросать меня ни при каких обстоятельствах?
− Я доверяю тебе и буду с тобой до последнего вздоха, − сухими губами клянусь я, мои глаза щиплют накатывающие слезы. − Мне страшно. Ты меня пугаешь. Обними меня.
− Никита, нужно срочно переговорить, − как будто бы не слыша моей просьбы, отрывает Никиту от веселья Гавриил и с пугающей холодностью отстраняется от меня.
Мой беззаботно попивающий шампанское брат следует за ним, не видя никаких странностей в его поведении:
− Не скучайте, барышни. Мы скоро вернемся.
С тех самых пор проходит полчаса, а их все нет и нет.
− Где их черти носят? − шарит глазами по пляшущей толпе Даша. − У меня телефон разрядился, а скоро уже будет финальный салют.
Мне не по себе.
− Ты не мог бы позвонить Гавриилу, − прошу я Михаила, засовывая замерзшие руки поглубже в меховую муфту. − Я оставила айфон в имении.
Михаил достает из кармана сотовый:
− Что-то они и правду запропастились.
В самый нежданный момент раздается оглушительный залп салютной пушки. От прогремевшего взрыва перепугавшаяся кошка прытко выпрыгивает из лукошка и, шарахаясь от давящих ее ботинок, пускается наутек.
− Ингуз! − кидается на поимку питомицы Юля.
Даша всплескивает руками:
− Хос-с-споди… мы так все растеряемся!
− Вы с Михаилом ждите Гавриила и Никиту, а я помогу поймать кошку, − распределяю я обязанности. − В случае чего звоните на мобильный Юли.
Яркие вспышки фейерверка нарастают в силе и частоте, из динамиков грохочет музыка, в дыме пиротехники сложно ориентироваться. Народ развлекается на полную катушку. Одной мне не до веселья. Среди скопления народа я упорно выискиваю силуэт Юли и где-то вдалеке, на склоне, мельком выхватываю красную макушку.
− Хачатурян, стой! − безуспешно пытаюсь я перекричать общий шум, взбираясь за ней по склону.
Юля не слышит мои оклики и без остановки лезет по заратраченной горнолыжной трассе все выше и выше, но вскоре меняет направление к соснам. По ее следу я сворачиваю с укатанного склона в труднопроходимые условия снежной целины. Мои ноги проваливаются в рыхлый снег по щиколотку. Для лазаний по горам на мне слишком много одежды, мои щеки рдеют от жара, легкие жжет морозный воздух. На пригорке черные стволы сосен редеют, и между ними виднеется фигура Юли. С поникшими плечами она сидит на корточках в двух шагах от обрыва. Не иначе туда свалилась глупая кошка. Прикладывая массу усилий, я выбираюсь из леса, но дальше мои ноги не идут… Снег повсюду выжжен кровавыми язвами…
Юля оборачивается ко мне с помертвевшим лицом, на руках у нее клубком свернут белый пушистый мешок по клички Ингуз.
− Убили… − она срывается на плач. − Никиту!
Мое сердце обрывается, голову поражает вспышка боли. Делая над собой усилие, я заглядываю за край обрыва в пропасть. Высота утеса относительно небольшая, но в густеющем парообразовании ни черта не видно. Лишь мгновением спустя мои глаза вылавливают бьющееся о пороги горной реки безвольное тело Никиты. Скоротечный бурлящий поток несет его вниз по устью, неприкаянно мотая из стороны в сторону по грудам подводных валунов. За последним видимым порогом его придавливает толщей воды. Мне делается совсем худо.
− Никита! − во все горло кричу я, сама не своя.
На противоположном краю утеса раздается треск веток, моментально выводящий меня из транса. В наивной надежде увидеть живого брата я фокусирую взгляд на звук, но… нарываюсь на безжизненные глаза застывшего с отчужденным видом Гавриила. Его руки и торчащая из-под рваного кафтана рубаха забрызганы кровью. Чуть поодаль в лес уходит дюжина вооруженных часовых с центральной фигурой − Германом Львовичем.
− Не-е-ет… − надтреснуто всхлипываю я, падая на колени в кровавую язву на снегу.
− Ева! − точно хочет ринуться ко мне Гавриил, но не делает и шага.
Его остановившийся взгляд встречается с моим, выражающим ужас. Тянется мертвая пауза непреодолимого шока. Пропасть отдаляет нас друг от друга, превращая во врагов. Тьма предательства закапывает в могилу разделенную любовь, радости жизни и дарует взамен душевную и физическую пытку непереносимой боли. Итогом Гавриил обрывает последние крохи нашей связи. С лицом истукана он просто поворачивается ко мне спиной и уходит вслед за своим отцом в чертог леса.
Конец…
Горе оглушает меня. В жутких судорогах я рву на себе волосы, катаясь на снегу, и когда выбиваюсь из сил, сворачиваюсь в позу эмбриона с мольбой забрать меня на небеса к родителям и… новопреставленному брату.