Книга: Страсти Евы
Назад: Глава 13. Сжигая мосты
Дальше: Глава 15. Смерть − только начало

Глава 14. День скорби

Я оплакиваю раны, нанесенные Судьбой,
и глаза мои залиты слезами,
она делает дары живущим,
но меня упрямо обходит.
Истинно то, что написано:
у нее прекрасные волосы и светлый лик,
но подойди ближе и рассмотри −
она окажется лысой.

На троне Судьбы
я часто был поднят,
Окруженный
морем цветов благосостояния;
я мог процветать
счастливо и благословлять,
теперь же я падаю с этой вершины,
лишенный славы.

Колесо Фортуны делает оборот;
я оказываюсь внизу;
другой поднят надо мной;
высоко, слишком высоко.
Он теперь царь −
созидающий и разрушающий!
А под осью колеса − неописанной красоты
богиня Гекуба!

Дневник Евы.
Трагическую песнь из «Кодекса Буранус» я теперь зачитываю на ночь в качестве молитвы. Колесо Фортуны раздавило меня осью, как и греческую богиню женского горя, пережившую смерти всех, кого она некогда любила и кем дорожила больше собственной жизни.
Двенадцать дней я не выхожу из комнаты и тоннами глотаю красно-белые экспериментальные «колеса», которыми меня тайно снабжает Финкельштейн. Мой мозгоправ действует с конспирацией наркодилера. Психотические расстройства вернулись к исходной точке, невзирая на то, что мозг подвергается ежедневному психоаналитическому трепу. Я сломлена, разбита, уничтожена. В теле живет тупая боль. Жить не хочется. Ради чего жить? Ради кого жить? Вина за гибель Никиты целиком лежит на мне. На его месте должна быть я!
Моим концом станет завтрашний день. Завтра − похороны. На церемонию прощания прибудет весь «корпоративный» свет. Причина смерти им преподнесена как несчастный случай. До похорон никто не имеет права проводить расследование − таков закон. В Совете никого не волнует, что тело Никиты не найдено и будет захоронен пустой гроб. Совет следует древним традициям. Традиции в Ордене − святое.
Юля мне рассказала, что произошло в ту ночь. Она гналась за кошкой по лесу и среди деревьев заметила прячущуюся от кого-то Ламию. Проследив за ней, Юля стала свидетелем финала расправы над Никитой. По приказу Германа Львовича часовой заколол его ножом, а Гавриил собственноручно скинул с обрыва. В заговоре участвовал и профессор Волков. По словам Даши, дражайший родственничек Гавриила куда-то смылся сразу после моего ухода на поиски Ингуз. Но это далеко не все… Пока мы были на карнавале, кто-то перевернул наш коттедж вверх дном и украл свиток. Выходит, Гавриил все подстроил. Единственное, что не вписывается в общую картину − смерть Никиты. Зачем уничтожать F-вирус? Самый логичный ответ − Никита не был носителем пророческой ДНК. В таком случае его смерть тиранам Гробовым вообще ничего не дает. Только если Гавриил не убрал его с дороги по личным соображениям, ведь он не ожидал увидеть меня на месте преступления.
Я призираю Гавриила за подлое предательство. Я хочу вырвать себе сердце с его кровавым автографом и содрать с себя кожу, чтобы очиститься от прикосновений его рук. И мне больно, что какая-то часть меня все еще по нему тоскует. Я до сих пор люблю его. Сердцу не прикажешь. Тяжело ненавидеть и любить.
У Гавриила еще хватило наглости первого января передать с Сашей мой айфон. Поначалу я хотела выбросить его, но потом передумала. Наверное, у меня зашли шарики за ролики, потому что я жду, что Никита позвонит.
В фотоальбом я не заходила ни разу. Умом я понимаю, что наши совместные с Гавриилом фотографии надо удалить, но рука не поднимается это сделать…
«Конечное завтра» приходит во второй половине дня − время отправляться на кладбище. Раздавленная неизбежностью, я надрывно плачу в подушку. Тихий стук в дверь − и бледная как смерть Даша заходит ко мне в комнату, за ней с убитым видом входит Юля, держа в руках какую-то папку.
− Мы тут сопоставили все элементы формулы и кое-что выяснили, − тщательно взвешивая каждое слово, заводит она серьезный разговор. − Будет лучше, если ты увидишь наглядно.
Мне стоит изрядных усилий принять сидячее положение и раскрыть папку. На бумажных листах формата А4 распечатаны копии обеих частей свитка. Полная формула F-вируса выглядит следующим образом:
F− virus = AL12 (1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12) ÷ 2 →
AL12 (1.2.3.4.5.6.7.8.9.10.11.12) ≈ 1 → Luna
− Из-за аббревиатуры крови «AL12» и «÷ 2» ученые Зоны № 1 определили, что Индивид − Никита, − приоткрывает завесу тайны Даша. − Так как номера в скобках перечеркнуты, то это не 6-й Благородный Отец. Остается 6-й Наследник. Логично?
− Логично, − слежу я за ходом ее мысли.
− Взгляни на нашу часть свитка, − продолжает Даша. − Мы опять видим в скобках перечеркнутые номера. Значит, Наследники выбывают из игры тоже. Но по первой части формулы «AL12 ÷ 2» мы все-таки понимаем, что Индивид кто-то из 6-го рода. Остается «≈», «1», «Luna». Углубляемся в знак «приблизительно». Индивид − какой-то ребенок 6-го Благородного Отца. Чисто теоретически у вас с Никитой могли быть еще братья и сестры. С уточнением поможет «Luna».
− Обратимся к песне вагантов, − подключается к объяснению Юля. − «О, Фортуна, словно луна ты изменчива…» В античности богиня Фортуна олицетворяла цикличность. В астральном плане Луна переменчива, так как циклично совершает полный оборот. Лунные фазы влияют на природу и живые организмы. Движение лунных фаз бесконечно. По пророчеству Индивид − это носитель пророческой ДНК. Гавриил с Никитой нашли подсказку в тексте − переменчивая Луна. Второй части свитка у них не было, поэтому они искали разгадку в лунных фазах. Создатель свитка таким образом зарыл маленькую хитрость… Приглядимся к ДНК с философской точки зрения. Спиралевидный генетический код − это бесконечная цепочка жизни. Жизнь следующему поколению дает женщина. Мать дарит жизнь ребенку вместе с накопленной предками информацией обоих родителей. Получается «Luna» − женщина.
− Приставляем «1», − вступает Даша. − Получается «≈ 1 → Luna». То есть любая первая рожденная женщина в 6-м роду.
− Я − F-вирус, − констатирую я неоспоримый факт, до боли заламывая руки. − Отсюда и моя тяга к полнолунию. Теперь ясно, почему Гавриил спрашивал о полнолунии. Какая же я дура… Он уже тогда начал догадываться. Тираны Гробовые избавились от Никиты, чтобы добраться до меня.
Растирая виски, я бесцельно слоняюсь по комнате, но с течением, как мне кажется, уймы времени мою меланхолию сжирает коррозия антидепрессантов. Я принимаю реанимирующий контрастный душ и механически одеваюсь в заведомо подготовленный траурный наряд. Черное трикотажное платье на бретелях доходит мне до колен, по ковролину за мной волочится шифоновый шлейф. Я накидываю на плечи меховую шаль и подхожу к зеркалу на проверку. Мое осунувшееся бледное лицо прикрывает черная гипюровая вуаль.
Адлеровским районом завладела промозглая погода с моросью. Кладбище Невинных занимает обширную часть западных окрестностей Сочи. За воротами, открывающими путь к сонму упокоенных, преисполнились печалью изваяния херувимов с грустно опущенными крыльями. Меж ребер двух гротов тянутся вверх три марша обветшалой старинной лестницы. В низинах сгрудились деревья, на вид − будто из эльфийского мира, их поросшие мхом уродливо-погнутые вьюнки оплели скульптурные памятники и мемориальные доски. Крючковатые корни торчат из-под изъеденной долбящим дождем корки снега и выглядят как зовущие на помощь руки. По проталинам витает сырой кладбищенский туман, еще более усугубляя общую атмосферу скорби. Где-то далеко мрачные небеса металлического с бензиновым отливом цвета безостановочно изрыгают нехарактерные для зимы громовые раскаты. Грозный глас природы собирает живых и мертвых почтить память усопшего.
Монотонно качающаяся под зонтами траурная процессия несет пустой гроб до фамильной усыпальницы династии Воронцовых. На площади выстроилась разобщенная титулованная знать, которая с моим появлением, точно по щелчку хлыста, замирает в молчании и поочередно расступается, образуя пронизанный лживыми соболезнованиями коридор. Их въедливые взгляды сосредотачиваются на центре Вселенной, коим для них теперь являюсь я − та, кто поневоле взяла на себя обязательства правительницы. Орден провозгласил меня 6-й Наследницей.
По мере прохождения через строй гнилого болота я окидываю взглядом бессодержательные кислые мины сквозь оборонительную вуаль. Большинство собравшихся не видят различий между почтением памяти и очередным обязательным великосветским балом-маскарадом. На заднем плане, от мала до велика, откровенно скучают сразу несколько семей правящих архонтов. С другой стороны поочередно одергивают капризничающих детей жены высокопоставленных мужей. В сторонке неприкрыто перешептываются их выряженные в меха и бриллианты любовницы. В большинстве своем представители Ордена жаждут «полакомиться мертвечиной» − предвкушают громкий запоминающийся скандал с красочным битьем рожей об асфальт.
Черноту продажных падальщиков затмевает свет друзей и коллег, приехавших проститься с честным и благородным Никитой Воронцовым. У ворот склепа друг против друга стоят знатные кланы: Гробовые и Уилсоны − оба в полном составе. Полковник Уилсон утешительно гладит по голове причитающую от горя жену, Бобби забоится о трех младших братиках. На тяжелую артиллерию тиранов Гробовых я взглянуть не осмеливаюсь. По нисходящей линии идет их вездесущая свита, замыкает которую Белинда с солнцезащитными очками на носу. На один лад со жвачным пузырем она хлопает размалеванными черной подводкой глазами и с искусственной горечью подтирает носовым платком красный от кокаина нос.
От всеобщей отравленной фальшью скорби голова у меня идет кругом, я заплетаюсь в ногах и довожу ситуацию до абсурда: мой каблук запутывается в шифоновом шлейфе, и я лечу вперед руками на мощеную брусчатку прямиком к ногам Гавриила. В последний миг он удерживает меня за локоть и грубым движением ставит обратно на ноги.
− Осторожно! − холоднее инея звучит его голос среди охающих и ахающих зрителей.
− Воистину сломать шею Индивиду никак нельзя, − не глядя на него, ядовито бухчу я и испытываю злую радость, когда он вздрагивает и быстро убирает руку.
− Я помогу тебе дойти, − в трудную минуту оказывается рядом со мной Бобби в отличие от больше не шелохнувшегося Гавриила.
− Спасибо, − блеклым голосом выдавливаю я из себя, каждой уязвленной клеточкой чувствуя прикованный к себе тяжелый взгляд синих глаз, но мне хватает сил побороть нависающие на ресницах слезы и не разрыдаться на людях.
Под руку с Бобби я добредаю до фамильного склепа. Родители захоронены на незащищенной кровлей территории, огибаемой полукруглой стрельчатой аркадой. Погребальные усыпальницы мамы с папой и место для гроба с церемониальной мантией Никиты держатся семьей по центру. У их ног возвышается ангел с раскрытыми крыльями, интерпретирующий вознесение душ усопших к небу с первыми лучами солнца.
Собравшаяся толпа заполняет каждый свободный пятачок брусчатки. По обычаям Ордена церемонию прощания для правящих родов проводит всеми уважаемый ректор Академии. Хачатурян, одетый в длинную белую рясу, раскрывает старую книгу в кожаном переплете для совершения древнего обряда перерождения частей души усопшего архонта в телах смертных людей. Читая заклинание, он взывает к Стражу Смерти и льет воск на усыпальницу Никиты, рисуя пентакль. Заупокойная месса закрывается минутой молчания.
В поминальной тишине за горизонт закатывается солнце, поджигая буйством красок трепыхающуюся от ветра кромку леса. В кульминации пылающего заката из-за крыльев каменного ангела миру является мерило справедливости. Солнечный свет льется золотом по лицам умолкшей публики, прочерчивая линию между ложью и праведностью. Луч проходит длинный путь и озаряет до боли знакомые светло-русые волосы. Завороженно следуя за божественной рукой светила, я сталкиваюсь с опустошенным взором Гавриила. Сознательно избегать встреч взглядов дальше не получится − он в упор глядит на меня. Вид у него, по чести сказать, неважный и изнуренный: его склеры красны от полопавшихся капилляров, под глазами лежат тени. Столь выраженная усталость идеально подходит под портрет того, кто провел омраченные трауром ночи без сна.
«Плавали − знаем, Гавриил Германович!» − со злости поджимаю я посиневшие губы, всеми силами заклиная Небеса, чтобы у него взыграла совесть в кои-то веки.
Немигающим взглядом Гавриил внимательно следит за переменой моего лица. В дальнейшем у меня складывается впечатление, что он приходит к какому-то отрезвляющему выводу, так как потрясенно запускает пятерню в волосы и в бешенстве вылетает за ограду. Его свита недоумевает, мнения разделяются: профессор Волков с братьями Крестовичами, их полуголой грудастой секретаршей и пошатывающейся от кайфа Белиндой следуют ненормальной выходке Гавриила, армия Германа Львовича остается отдуваться за психанувших.
«Тиранов Гробовых нужно лечить от психоза в одном диспансере!» − решаю я, с трудом заглушив в себе разгоревшийся огонь злости.
По меркам заупокойных месс в Ордене принято выражать соболезнования близким родственникам. Одни трагические маски заменяют другие, пока перед моим лицом не возникает одноглазый декан. По-отцовски Жуковский заключает меня в объятия, бормоча, что он дружил с моим отцом и Никита ему как сын, поэтому он сделает все от него зависящее для восстановления правосудия.
− Спасибо за поддержку, профессор, − принимаю я его утешения. − У меня будет к вам просьба. Не могли бы вы сбросить мне на почту информацию по скандинавскому мифу о Дикой Охоте. Особенно меня интересуют летописи Ордена.
Моя простая просьба ставит декана в тупик.
− Хм… слухи небеспочвенны, − сумасбродно бормочет он.
Очередь удивляться доходит до меня:
− Что вы имеете в виду?
− Я неудачно выразился, − скоро отступает Жуковский, фиксируя в скоплении черной массы рассредоточенную делегацию Гробового-старшего. − Мне ничего конкретно не известно. Может… самую малость. Изложу в письме все, что знаю.
Он положенно повторяется с соболезнованиями и освобождает пространство для приближающейся делегации Германа Львовича. С ним под ручку рисуется привлекательная женщина лет сорока − Ламия Моро, которая прямо светится изнутри совокупностью гнусных человеческих пороков. По случаю «торжества» ее голову покрывает черная фата, увенчанная бриллиантовой диадемой. Болотные глаза с поволокой роднят ее с Белиндой, но между ними есть одно характерное различие: дочь − гадюка, против которой существует противоядие, закаленная в подлости и корысти мать − королевская кобра, от одного смертельного укуса которой в два счета отойдешь в мир иной.
Весь из себя, Герман Львович по-иезуитски скалится мне, но не без умысла предпочитает остаться в стороне и пропускает вперед моложавую женушку. Без мужа Ламия перевоплощается в свирепую гарпию.
− Ты, я вижу, с мозгами, − заводит она шарманку, с первых нот которой мне ясно, что ничего хорошего от песенки ждать не стоит. − Хочешь получить назад брата?
Слова встречным поездом врезаются в мое сознание, и я из последних сил сдерживаю себя, чтобы не пасть без чувств.
− Никита жив… − с большими усилиями выговариваю я дрожащими губами. − Где он? Что с ним?
− Цыц! − шикает Ламия, зажимая в зубах мундштук с сигаретой. − Никто не должен знать. Получишь назад брата, если будешь следовать моим указаниям.
− Даю вам слово, никто не узнает, − обещаю я, мысленно восславляя Небеса за услышанные молитвы.
Для отвода глаз от наших переговоров Ламия достает из сумочки спичечный коробок с изображением фамильной монограммы Моро. Обыденным жестом она чиркает спичкой по серной полоске и закуривает сигарету. Между действиями она передает мне черную матовую визиту. На обратной стороне напечатаны координаты перемещения «Резервация − Гиблые земли» и телефонный номер.
− Услуга за услугу, − выдыхает она с сигаретным дымом. − Взамен нам нужна ты.
Смысл предложения больно ударяет по мне, но отдать жизнь за брата − шанс исправить роковую ошибку.
− Мне все равно, − как можно увереннее выговариваю я обветренными губами. − Я знаю, кем являюсь, но за брата готова умереть.
− Тем лучше, − шелково пришептывает Ламия. − Тогда слушай и запоминай. После похорон поедешь к Вратам. Пешком задашь координаты перемещения. Уже на месте наберешь номер. Я скажу, что делать дальше. Поклоннику и остальным наплетешь, что я тебе предлагала перейти на нашу сторону, как будущей мироправительнице.
− Вы можете просто убить меня и забрать то, что вам нужно, − торопливо излагаю я ей свою точку зрения. − Зачем сохранять жизнь Никите? В чем ваша выгода? Мне нужна гарантия.
− А ты меня не разочаровываешь, малютка Воронцова, − ушлая женушка Германа Львовича сюсюкаться со мной не собирается. − Гарантия у тебя будет. Твой брат − наша страховка. Начинать большую войну мы не планируем. Пока что… Для начала мы переманим на свою сторону как можно больше главарей. По такому плану переворот пройдет без кровопролития. Мы рассчитали все ходы. Первый ход − ты, малютка Воронцова. Чтобы провести ритуал по изменению структуры крови Геры, тебя убивать совсем не обязательно. Достаточно составить пропорцию и перелить ему необходимое количество крови в полнолуние. Для этого мы подстроили смерть Никиты. Мы рассчитывали, что ты придешь к нам добровольно. Придет время, и тебе придется сказать команде Уилсона, что теперь ты с нами. На стороне победителей. Они поверят. Большинство последуют твоему примеру. Так всегда бывает… Для тебя пути назад уже не будет. После обмена крови ты будешь обречена на служение Гере. Твоя жизнь будет напрямую зависеть от него. Он старше тебя по возрасту и по статусу. Он сможет контролировать тебя даже на расстоянии. Никита, зная обо всем, перейдет на нашу сторону. Наши ряды усилятся. Абсолютная победа. Прямая выгода, как видишь.
Я ошеломлена масштабами заговора, но единственный ключ к спасению брата − принять опасное предложение.
− Звучит убедительно. Вот только почему я должна вам верить?
С вальяжностью повелительницы Ламия делает затяжку и с тонкой струйкой никотинового дыма выдыхает:
− А ты и не должна. Но разве у тебя есть выбор, малютка Воронцова?
На столь грустной ноте вся делегация Гробового-старшего покидает церемонию прощания.
В другой раз я бы не помышляла о лжи, но ради спасения брата с готовностью отрекусь и от друзей, и от личной жизни. Уговор есть уговор. В одиночестве я выхожу за кладбищенскую ограду к тройке «Эскалейдов». Наш кортеж отъезжает, и слезы градом обрушиваются на мои щеки. Спустя две-три минуты красно-белая пилюля помогает нервам найти компромисс. Я добавляю в список контактов айфона номер с визитки и устало закрываю глаза.
Призрачный Регулировщик Автокатастроф Злой Рок выруливает на встречную полосу!
Шум тишины разрывает автоматная очередь. В ужасе я кидаюсь к заднему стеклу и последнее, что успеваю запечатлеть широко раскрытыми глазами, как замыкающая машина охраны взрывается. Из гари и клубов дыма, точно из пекла преисподней, вырывается эскадра четырех черных камазов без кузовов, железные решетки на их радиаторах похожи на маски Ганнибала Лектора. Лидирующий камаз на полном ходу врезается в задний бампер нашего «Эскалейда». Мощным ударом меня сначала амортизирует в собственное сиденье, затем рикошетом впечатывает в спинку переднего кресла. По звукам столкновения с пластмассовой панелью я определяю, что охранник на пассажирском сиденье повторяет те же безвольные телодвижения неваляшки. За первым наездом следует второй, в разы сильней. Айфон выпадет у меня из рук и залетает под водительское кресло. Сзади вновь трещат автоматные выстрелы. Дроби пуль обстреливают наш бронированный кузов.
«Силы небесные, кто в Ордене, кроме тиранов Гробовых, охотится за F-вирусом?!» − скрючившись, я шарю по полу в поисках айфона.
Оклемавшийся телохранитель связывается по рации с ведущей машиной охраны и на словах прорабатывает тактику сопротивления. Запуская отражение атаки в действие, он высовывается в люк с гранатометом и открывает огонь на поражение. Цель уничтожена − главенствующий камаз разлетается на ошметки. Вторым метким выстрелом убирается с дороги вторая мишень. Водитель в войне с юркими перехватчиками маневрирует симметрично их атакам. Нас заносит на виражах и мотает из стороны в сторону. По несчастливому стечению обстоятельств телохранитель получает пулю в грудь и обвисает на крыше люка. Нагоняющий камаз тут же равняется с нашим «Эскалейдом» и ударом в левое крыло предрешает исход гонки. Водитель не справляется с управлением, но я успеваю сгруппироваться и зажать голову руками, прежде чем нас раскручивает по часовой стрелке и сносит в кювет на покатый склон холма. Под колесами «Эскалейда» хрустят ветви деревьев. Большое спасибо Небесам, что мы не переворачиваемся. Водитель плавно нажимает на тормоз и съезжает на асфальтированную дорогу.
Погоня продолжается. Третий камаз сшибает елки и нагоняет нас. С холма из-за деревьев идет на таран четвертый налетчик и на скорости впиливается в водительскую дверцу. При столкновении наш «Эскалейд» опрокидывает на бок и проносит по обочине. Меня с водителем прокручивает в салоне, как белье в стиральной машине. В отличие от товарищей по несчастью, Небеса мне жизнь сохраняют. Основное повреждение я получаю при торможении, ударяясь затылком о металлическую оконную перемычку. Отдышавшись, я кое-как скидываю с себя мертвое тело охранника и подсчитываю размеры бедствия: голова кружится, перед глазами пляшут мушки − первичные признаки сотрясения мозга, руки, ноги − целы, синяки и ссадины − не в счет.
В этот момент дверца кем-то вырывается с мясом, и мою радость, как ветром сдувает. Чья-то ручища бесцеремонно хватает меня за ногу и начинает вытягивать из салона. Со всей дури я вмазываю каблуком по лицу обидчика. Тот звереет и перехватывает мою ногу. В плену у него теперь оба мои голеностопа. Мне ничего не остается, как подарить ему сапоги и вылезти наружу через разбитое лобовое стекло. За пределами салона я попадаю под обстрел, но быстро ориентируюсь в обстановке. Наш дымящийся на обочине «Эскалейд» служит мне полноценной крепостью. Перестрелка идет между ведущей машиной охраны и уцелевшим камазом налетчиков. От гула выстрелов, грохочущих с силой артиллерийской канонады, у меня закладывает уши. Справедливости ради я добавлю, на дворе не май месяц, и зимняя стужа беспощадно жжет мои пятки и плечи.
Для определения месторасположения «сапожного вора» я отрываю зеркало бокового вида и настраиваю себе обзор. В салоне пусто. По мере проникновения туда я накалываю стопы об усеянные всюду битые стекла. Однако о боли я забываю, когда отыскиваю среди разбросанных вещей и трупов айфон. Уже доползая обратно до люка, я явственно слышу в общем потоке автоматных очередей приближающийся в воздухе стрекот вертолета. До последнего сомневаясь в исправной работе слуха, я поднимаю голову. В небе, прямо над моим перевернутым «Эскалейдом», зависло пятнистое винтокрылое судно с вращающимися лопастями, предположительно, военного значения. Из раздвинутых створок фюзеляжа выбрасывается трос, и по нему скоростным спуском съезжает на землю десант. Кроме герметично закрепленной страховочной привязи на нем кепка с черепом и байкерские сапоги со шпорами.
«„Маньяк“ спешит на помощь!» − вылезают у меня глаза из орбит.
− Пошевеливайс-ся и надевай защиту, − картавым гавканьем приводит меня в движение фантом, вручая бронежилет с компонентом нижней страховочной стяжки. − Мне велено дос-ставить тебя к Вратам.
«„Серый кардинал“ − Герман Львович?! Отец заказал собственного сына?!» − в шоке я лихорадочно вдеваю руки в бронежилет, защелкиваю пояс и туго затягиваю пряжки ножных обхватов. По иронии судьбы из люка вылезает ручища «сапожного вора» и локтевым захватом сдавливает мое горло.
− Куда ты лезешь, упырь, − пускает ему пулю в голову фантом.
От непрекращающегося сражения нас защищает перевернутый «Эскалейд». С военной выучкой наемник заправляет петлю моей восьмерки в карабин на тросе. Срабатывает пружинистый щелчок. Он дает условный знак штурману вертолета, означающий готовность прорваться по воздуху сквозь ливень пуль.
− Не наделай в штаны, малютка Воронцова, − блещет он юмором и свойски подхватывает меня за ремень, распирающий мои голые ноги.
Лебедочный механизм вздергивает нас вверх. А-а! Диагональное положение тела побуждает меня скотчем прилипнуть к спине «Тарзана». Вихрем мы проносимся над макушками деревьев, оставляя позади баталию и звуки несущихся полицейских сирен. С воздуха открывается вид на залитый солнцем скалистый Кавказский хребет, заросший бескрайним лесным массивом. От высоты у меня спирает дыхание, а сердце с пульсом вертятся вокруг оси с той же частотой, что и лопасти вертолета вокруг винта. Ледяной ветер бьет по незащищенным участкам тела, пробирая меня до костей. Через минуту вертолет подлетает к готической каменной полусфере и лебедкой плавно опускает конец троса до земли.
− Отдавай казенное имущество и дуй, куда велено, − кивает фантом на Врата.
Пригревшись к теплому бронежилету, я без энтузиазма возвращаю защитное обмундирование и остаюсь стоять босиком в одном только платьишке на бретельках с трепыхающимся на ветру шифоновым шлейфом.
− Координаты-то помнишь, малютка Воронцова? − кривляется фантом, вставляя в золотые коронки сигарету. − Память-то, небос-сь, девичья.
− Тебе бы такую память, − огрызаюсь я.
Наемник вынимает из кармана спичечный коробок и чиркает спичкой о серную полоску.
− Потис-скаемся на прощание? − глумится он, пуская ровное никотиновое кольцо.
− Увидимся в аду, − отбриваю я его и смело шагаю навстречу живой материи. − «Резервация − Гиблые земли».
«На спичках изображена фамильная монограмма Моро! За маской „серого кардинала“ кроется Ламия!» − со своим омрачающим открытием я перемещаюсь в беспросветную топь региона вечной мерзлоты.
На гиблых землях царит мертвая тишь. Открытая местность по колориту схожа со скандинавской природой в позднюю осеннюю пору. Непроходимые тенистые трясины с мутной водой и порослями камышей услужливо стелются пред непобедимой армадой горной изгороди, пики которой обрублены кровавой небесной рекой. Вовлеченные в пожар багряного зарева ломти ребристых облаков осыпаются обугленным пеплом в пузырящиеся болота, словно низвергнутая в геенну огненную обгоревшая плоть поверженных воинов. Мир видится эпической битвой сынов Света против сыновей Тьмы.
Не давая впечатлительному воображению притянуть апокалипсические неприятности, я вывожу на дисплей айфона номер сохраненного абонента, но вместо ожидаемых гудков из динамика раздается голос оператора сотовой связи, возвещающий о том, что я нахожусь вне зоны доступа сети. Повторные попытки дозвона не приносят результатов. Я устаю испытывать нервы на прочность и присаживаюсь на облепленный поганками пень ольхи, решая преспокойненько подождать тиранов Гробовых тут. Благо климатические условия в заболоченной обители сфагновых мхов и спящих жаб радуют отсутствием снега и терпимым холодом.
От нечего делать я рассматриваю скудную растительность. Из зарослей я четко выделяю осоку и редко растущий на торфяных кочках багульник с белыми семенами. На географии мы проходили болота, их причисляют к естественным фильтрам воды и санитарам агроэкосистем. На моем уроке природоведения неожиданно воздух растрясает душераздирающее карканье налетевшего воронья. Вскружившиеся черные вороны с суетливостью разведчиков шныряют по небу, издавая режущие по ушам криками.
Гадкие доносчики!
Часы у меня в голове все тикают и такают, только делегация Германа появляется и не думает. Скоро начнет темнеть. С приходом темноты на болотах опасность будет подстерегать на каждом шагу. Без раздумий я подхожу к окутанным паутиной полуразвалившимся каменным Вратам и без запинки задаю координаты Сочи, но… живая матрица не реагирует.
«Западня! Меня заманили в ловушку!» − прихожу я в ужас, чувствуя, как на голове зашевелились волосы.
С тревогой я оглядываю заболоченный выпуклый микрорельеф. В какую сторону ни глянь, везде беспроглядная трясина, ступать по которой опасно − засосет. Самый короткий путь до леса − напрямик, без остановок и без оглядок, чтобы поспеть до темноты. С точки зрения стратегии, раз меня до сих пор не атаковали, то Герман Львович с войском засел в осаде где-нибудь в тех лесах. Из чего следует два простых вывода: первый − Врата запрограммированы на вход без выхода, второй − Врата размножены по всему региону и принципом лотереи перемещают в стационарные точки. Суммарный результат «обнадеживает»: тираны Гробовые могут напасть в любой момент и где угодно.
Я обзавожусь более или менее крепкой ольховой палкой и делаю шаг вслепую по зыбкому плато смертельного лабиринта. Передвигаясь на ощупь через разжиженные торфяные залежи с высоким уровнем илистой воды, я морщу нос из-за специфического вонючего запаха метана. В редких случаях газ токсичен и не лучшим образом сказывается на центральной нервной системе. С помощью «палочки-выручалочки» мне удается преодолеть приличное расстояние, но скоро местность в глазах начинает двоиться. Дает о себе знать количество проглоченных антидепрессантов.
Экспериментальные препараты заранее прошли тестирование или доктор Финкельштейн (а лучше Франкенштейн) тестирует их на мне?.. Побочные эффекты в инструкции четко прописаны: передозировка вызывает галлюцинации.
«Силы всевышние, осатанелый волчий вой не очень-то похож на слуховые галлюцинации!» − сердце у меня в груди делает сальто и вжимается в самое горло.
Я собираю всю волю в кулак и двигаюсь дальше. Пальцы на ногах сводит от студеной воды. Каждый новый шаг по топям дается мне все труднее и труднее. Упадок сил приводит к невнимательности. До опушки красного лиственничного леса рукой подать, но прощупывающая «палочка-выручалочка» не достаточно крепко встает на кочку. Непрочный рыхлый дерн разъезжается под ногами, и я вязну в смрадной жиже по колено. Дикий страх быть погребенной заживо в проклятых топях мобилизует во мне все внутренние ресурсы. Производя как можно меньше телодвижений, чтобы не утонуть самой и не утопить средство связи, я нахожу палкой опору и еле-еле, на животе выкарабкиваюсь на низменный луг. Не помня себя от счастья, я с бестолковой улыбкой переворачиваюсь на спину и в забытьи отлеживаюсь на траве. В чувство меня приводит леденящий кровь волчий вой, от которого мою спину простреливает маниакальный страх.
Его Вероломное Злодейство Злой Рок приглашает пройти следующий уровень игры на выживание!
Солнце еще не село за горизонт, но уже начало смеркаться и заметно холодать. С болот поднимается плотный волокнистый туман. Бесприютная глухая чаща леса с красной опушкой выглядит особенно зловеще. С ног до головы перемазанная в торфе, я с зоркой бдительностью вхожу во власть «злых духов». Повышенная влажность создает парниковый эффект. Непроходимый лес отличается могучей растительностью и плодовитостью. Непросохшая упитанная почва обильно укрыта ковром из невероятных бурых папоротников и множеством листьев всех оттенков красного цвета. Земля кажется политой кровью. Где я территориально и что означает «Резервация − Гиблые земли»? О существовании столь жутких мест я раньше и не ведала. Волей-неволей я отмечаю, что в лесу слишком тихо: ни ветерка, ни крика птиц, даже волки выть перестали. Неколышущиеся тощие деревья притворяются притихшими, их тянущиеся к свету окоченелые стволы смахивают на сатанинских существ из воска, затаившихся в выжидании нападения.
В глубине леса прорисовывается тихое озерцо. С приближением водоем принимает форму заводи неглубокой речушки с плавающими белыми лилиями, желтыми кувшинками и квакающими лягушками. В иной ситуации уголок обетованный показался бы мне самим умиротворением, но в теперешнем положении ничего привлекательного в «пруду с нечистью» я не нахожу.
На моем теле нет живого места: сплошные ноюще синяки да щиплющие порезы, на бедре под подвязкой разодранного чулка синеет приличная гематома. Из-за сотрясения мозга меня подташнивает и периодически кружится голова. Со столь живописным диагнозом долго мне не протянуть без медицинской помощи. Я смываю с рук и ног засохший торф. Холодная вода обжигает мою разгоряченную кожу, превращаясь при умерено-низкой температуре воздуха в пар. Охлаждение организма легче легкого приведет к воспалению легких, но запах липкого пота с примесью едкой торфяной грязи намного быстрее привлечет хищников. Я пристраиваю очки на камне и хочу умыться, но шорох шагов за спиной вынуждает меня стремительно обернуться назад.
«Никого… лишь каркающие доносчики расселись на ветвях», − выдыхаю я с благоговейным облегчением.
На камне я нащупываю очки, но тут со дна всплывает утопленная изувеченная невеста с пустыми глазницами, в свадебном платье и венком на голове, из-под которого змееподобно расплываются длинные нити темно-русых волос.
С истошным визгом я отпрыгиваю к берегу и, на смех Злому Року, неудачно спотыкаюсь о гладкий валун. Последствием моего неосторожного падения становится сломанный мизинец на руке. Боль резко ударяет в очаг травмы и с реактивностью мячика от пинг-понга расходится в серии ударов по рецепторам. Я скручиваюсь в три погибели, бросая все силы на борьбу с адской болью. Мало-помалу я мужественно приспосабливаюсь, правда, одинокие болевые пульсации не перестают сквозить по усикам моих нервных центров.
Очки возвращают мне четкость картины мира, и какая-то непостижимая сила тянет меня вторично взглянуть на несчастную утопленницу. Я заглядываю в реку, но в темных водах трупа нет и в помине. На поверхности мирно растет бледная лилия, хотя я готова биться об заклад, что утопшую невесту без глаз видела так же четко, как вижу лилию. Зрение у меня плохое, но не до такой степени, чтобы спутать лицо покойницы с цветком.
Гадко каркающее воронье срывается с ветвей, и я вздрагиваю. Сотни вороньих крыльев собираются в грузную черную тучу и улетают далеко на север. Гадкие доносчики спешат донести на меня кому-то. Надо быстрее уходить отсюда. Я переправляюсь вброд по неглубокому илистому дну на другой берег реки. Унылая гористая местность мне нравится больше, но я не была готовка к тому, что подъем по сыпучему ступенчатому склону выматывает меня полностью. Мои полубесчувственные мышцы ног ноют, отекшие ступни исколоты, сломанный мизинец распух, в глазах двоится. Совсем некстати из-за гор доносится волчий вой. Надо заметить, завывания гораздо злее тогдашнего − словно из клеток выпустили на свободу кровожадных генетических гибридов. Едва ли чудовищный рев можно списать на галлюцинации. Мало ли каких чудищ воплотила в жизнь извращенная фантазия кровавых тиранов Гробовых? Чем они промышляют в своих секретных лабораториях? Запросто может оказаться, что «Резервация − Гиблые земли» как раз и есть опытное поле одной из их лабораторий.
Спинным мозгом я чувствую приближающуюся смертельную опасность. Через не могу я пробираюсь к свету, по пути обдирая руки о жесткую, как наждачка, кору сосен. К моим тридцати трем несчастьям добавляется головокружение, рябь в глазах и потеря координации. Слуховые галлюцинации переходят в разряд визуальных. Проклятый лес на глазах оживает… Сухие ветви плетьми хлещут меня по лицу. Выкорчеванные волосатые корни выползают из-под земли и бечевками обвиваются вокруг моих ног и рук, делая все, чтобы я падала и сдирала в кровь кожу на локтях и коленях. Водянистый туман собирается в колышущийся силуэт безглазой утопленницы. Изувеченная покойница взрывается нечеловеческим русалочьим смехом. Стелющееся звуковой волной эхо ее замогильного клича проносится по проклятому лесу, где-то на периферии сливаясь с ревом волчьей своры.
Могущественный Привратник и Коллекционер Душ Жнец приглашает на танго смерти!
− Ты наша… − отовсюду смрадно сипят голоса мертвецов. − Тебе от нас не уйти!
В мои кости впитывается невыразимый мертвящий ужас, я реву навзрыд, но до последнего сражаюсь с шевелящимися хищными лианами, не давая им утянуть меня в проклятую трясину. В решающий момент у меня открывается второе дыхание. Что есть мочи я срываюсь с места и со всех ног пускаюсь по бесовскому туннелю к свету. Проклятый лес не думает отпускать меня живой. За моей спиной нарастает звероподобный гул − вся нечисть ринулась за добычей. Гиблые твари подбираются все ближе и ближе… я чувствую их смрадное дыхание… Сегодня точно не мой день, потому что уже на опушке леса я спотыкаюсь о корягу и теряю равновесие…
«Мне хана!» − проносится мысль в голове, но дальше происходит странная вещь − меня словно кто-то ловит и мягко опускает на ноги. Не знаю, кто или что меня спасло, но я ему безмерно благодарна. Вся в мыле, я еще долго не могу отдышаться и поверить, что сумела выбраться живой из зловещего леса. Никогда в жизни я не испытывала столько радости при виде открытой местности. Пейзаж зеленой долины подобен раю. На просторах узкого обрывистого горного ущелья затеряна пойма бурлящей горной речки с проложенным через нее висячим мостиком. Первый признак цивилизации.
В развязке прощального заката червонное солнце закатывается за безграничный горизонт, застилая землю золотым покрывалом. Небеса на севере бурлят в трескучих раскатах грома. Из сердцевины мазутной тучи вырываются молнии. Бушующее мракобесие заглатывает вылинявший закат и повергает мир во мрак. Во время грозы в голых лугах находится нежелательно. Я механически поворачиваю голову туда, откуда недавно вышла, но как вкопанная замираю на половине движения…
Величайший Свидетель и Судья Злой Рок выносит смертельный приговор!
Сценарий проигрывался ранее… в том сне
В пелене неисповедимого рабского ужаса я замедленно разворачиваюсь назад к ущелью, и мой пульс прерывается, сердце перестает стучать. Пришедшая за мной Смерть в лице Гавриила сотрясает ущелье громким выстрелом…
Назад: Глава 13. Сжигая мосты
Дальше: Глава 15. Смерть − только начало

Лена
О
Aniuta
В восторге....единственное что горчит,это что второй части нет,грустно что не встречу этих людей в ближайшем будущем..