Глава 15. Смерть − только начало
События несколькими часами ранее
Когда я жил у озера,
когда я был красивым,
то был подобен лебедю.
Я нищ, черен, и поруган, и болен!
Слуга плюет на меня;
я сгораю на погребальном костре:
слуга теперь не служит мне.
Я нищ, черен, и поруган, и болен!
Я нахожусь на плато,
и не могу лететь дальше,
я вижу голый песок:
Я нищ, черен, и поруган, и болен!
«Ты болен, Гробовой… ты, черт возьми, проклят!» − в необоримом гневе я захлопываю дверь «Хаммера», избавляясь от больно режущих фраз канаты Карла Орфа. Однако зычно поющий хор с оравой пляшущих нот оркестра вылетает из аудиопроигрывателя вслед за мной и безбожно жалит в затылок напоминанием: «…Я сгораю на погребальном костре…» Подкожные инквизиторы ходят за мной тенью и нашептывают: «Гробовой, ты собственноручно вырыл могилу и похоронил себя в ней заживо!»
До сегодняшнего утра морящую мысль я бессердечно душил еще в зародыше, но с утра все пошло не так… Чудовищная ошибка породила ужасные последствия. Наяву я уже стою одной ногой в заложенном трупными отходами котловане и покорно шагнул бы в экскременты Тьмы другой, если бы не рингтон айфона.
«Старый ублюдок!» − что есть силы я всаживаю кулаком по первому попавшемуся под руку предмету − входная дверь придорожной шашлычной с жалобным скрипом обвисает на петлях.
− Какого дьявола ты срываешь мне планы?! − истерично кричит отец. − Ты окончательно спятил?!
− Упечешь меня в клинику для душевнобольных? − без намека на юмор отвечаю я, раздраженно отпихивая ногой мешающую проходу раздраконенную дверь.
− Не зарывайся, Гавриил! − ревет Герман. − Ты говоришь с отцом!
− Ты перестал им быть с тех самых пор, как убил мою мать!
Я чувствую в себе возродившуюся потребность сорвать злость. У меня прямо руки чешутся садануть кулаком по засаленному муляжу шашлыка, лыбящемуся мне соусным ртом. Увы, моим вандальным планам не дано осуществиться, их меняют приросшие к табуретам посетители закусочной. Для забытой богом забегаловки трапезничающих собралось на редкость многовато: группа дальнобойщиков, рассредоточенные по углам, одиночные водители и бесстрашный джигит в застиранной шляпе с нашивкой эталонного шашлыка.
− Эй ты, шкаф, руки за голову и лицом к стене! − выдвигает он смелое требование, потянувшись рукой к ружью под стойкой кассы. − Сюда уже едет полиция.
«Долбаный владелец долбаной шашлычной!» − чертыхаюсь я про себя, закатывая глаза. Скончаться в чертовой дыре с пробитым черепом − не такую вульгарную кончину я для себя представлял. По пути с кладбища я всего-то заскочил за выпивкой, чтобы утопить горе в вине.
− Парень, ты больной, что ли? − с опаской и недоумением таращится на меня джигит, предупредительно снимая ружье с предохранителя.
− Так заметно? − саркастично прищуриваюсь я.
− Псих вооружен! − как резанный, орет он вдруг на всю округу.
Долбаный владелец долбаной шашлычной приметил мой выглядывающий из борта пиджака пистолет. Я и словом обмолвиться не поспеваю, как он без предупреждения выстреливает в меня. Сквозная пуля пробивает мой левый бицепс, но очевидно же, что предназначалась сердцу.
− Сукин сын, ты, мать твою, зачем в меня выстрелил?! − сквозь зубы шиплю я, обхватывая продырявленную руку, из которой вовсю хлещет кровища.
Джигит в невозможной шляпе растерянно хлопает глазами, но продолжает держать меня на прицеле и вопить, словно потерпевший:
− Не двигайся, иначе буду стрелять!
Тупиковые ситуации я решаю радикальным методом − гипнозом. Рядовые проблемы эффективнее улаживает денежный подход. В данный момент всякая минута на вес золота. Со стороны я выгляжу чокнутым мясником, у которого был крайне неудачный день. Никто не рискнет иметь дело со мной и моим заряженным десятидюймовым «Десерт Иглом». Честно, я и сам себя побаиваюсь. На их месте я бы не стал связываться с больным на всю голову Зверем.
− Господа, добро пожаловать ко мне на шоу! − с оскалом гипнотизера завладеваю я двумя дюжинами глаз, манерно раскидывая руки в стороны, в правой пока работает айфон, с левой на пол бегут кровавые ручьи. − Закройте глаза и медленно сосчитайте до ста. Забудьте обо мне. Меня здесь никогда не было.
Гипноз действует безотказно. Люди в закусочной мгновенно повинуются моему приказу. В Ордене абсолютная власть над разумами целых масс дана мне одному, но, как ни печально, всему есть своя цена… и порой цена неоправданно завышена.
Силой мысли я залечиваю сквозное ранение, параллельно отыскивая в баре спиртное. Качество алкоголя оставляет желать лучшего, но при моих тяготах грех жаловаться. Початую бутылку водки сомнительного качества я нахожу очень даже привлекательной и делаю подряд несколько приличных глотков. Зудящая боль в руке постепенно отступает на второй план, на первый выходит разрывающийся голос из динамиков айфона.
− Гавриил, ты меня слышишь! Ответь!
«Старый ублюдок не отключился… какая досада».
− Что еще мне нужно услышать в свой адрес? − подношу я к уху заляпанный кровью дисплей.
− Уилсон, этот недоумок, наступает нам на пятки, − сетует Герман и отрубается с ультиматумом: − Ты вступаешь в игру. Переходим к запасному плану.
Со всего размаха я зашвыриваю вылаканную бутыль в рекламный пластиковый шашлык, лишая его беззаботной улыбки из кетчупа. Муляж заметно грустнеет, но в остальном ему хоть бы что: как висел себе, так и висит. Что не убивает − делает сильнее.
Люди в закусочной по одному оживают. На ходу я кладу в кассу толстую стопку купюр для возмещения нанесенного ущерба и увлекаю за собой приглянувшуюся мне дешевую бутылочку. На выходе дверь за моей спиной обрывается, со стеклянным звоном лобзая фасадной частью асфальт.
«Добро пожаловать в мир моего рассудка!» − поздравительно салютирую я ей пузырем водки и жадно присасываюсь к горлышку. В салоне «Хаммера» мой захмелевший рассудок насилует закрученная до дыр кантата Карла Орфа.
Я аббат страны веселья и праздности,
и моя паства − один из пьющих,
и я хотел бы быть в секте Десятника,
и кто-то найдет меня в таверне утром,
после вечерни он уедет, взяв мои одежды,
и поэтому будет он снискивать крики:
Wafna! Wafna!
Что вы наделали, ведомые судьбой!
Радости своей жизни
все вы потеряли!
«Радость своей жизни я потерял!» − в душевном упадке я вдавливаю педаль газа и вылетаю на трассу. За время пути к имению я мало-мальски умиряю пыл, а высосанная треть спиртного иллюзорно уменьшает зашкаливающий коэффициент колющей боли под ребрами. Стоит старому ублюдку объявиться в моей жизни − все тут же летит к чертям собачьим. Да будет горек мед твой победы, отец.
− Гавриил Германович, у нас ЧП… у нас ЧП! − захлебываясь волнением, кричит без остановки летящий ко мне по лестнице Петр.
Доживающего век пожилого распорядителя имения, морщинистое лицо которого выражает ужас, я доселе не лицезрел. Возможная суть известий моментально отрезвляет меня, под ребрами леденеет.
− Гавриил Германович, ЧП… ЧП, − никак не может отдышаться Петр, закашлявшись. − Сначала он пришел в себя, но потом все датчики полетели. Я нажал кнопку экстренной помощи. Он снова без сознания. Вы были недоступны. Господин Волков уже на подъезде.
Внимая его торопливому бормотанию, я бегом устремляюсь в подземный бункер. Довоенное бомбоубежище перепроектировано под оснащенную современной биотехникой домашнюю лабораторию. Не приведи Всевидящей Тени забрать на тот свет того, кто сейчас в ней находится. Я бы предпочел поменяться с ним местами, попади я хоть в самое днище адского котла.
Эпидемиологический сектор уходит на два этажа под землю, скажем, до подножия «адского котла». Я нетрезв, поэтому глаза мне слепят выкрашенные чистым белым цветом стены и холодный свет люминесцентных ламп. Персональный допуск в зону с повышенным риском биологической угрозы, кроме меня, имеет только кузен. Любой другой живой душе не войти и не выйти из карантинного отделения. Лаборатория охраняется на высочайшем уровне банковского хранилища с круглосуточным видеонаблюдением. Светочувствительные детекторы, инфракрасные диоды, датчики движения и ультразвуковые сенсоры реагируют на малейшие отклонения от нормы и транслируют аномалию на пульт моей вневедомственной охраны. Во внештатных случаях компьютеризированный кабинет межрегиональной системы оповещения разрешено посещать лишь Петру, иному персоналу имения вход в западную часть нежилого крыла замка строжайше воспрещен. По тамошним мониторам мой распорядитель и заметил неладное.
В обеззараживающей камере я подвергаюсь очистке одежды, далее прохожу сканирование сетчатки глаза с отпечатками пальцев и, наконец, ввожу цифровой шифр на заблокированных дверях. Успешное завершение процедуры идентификации переводит сигнализацию в спящий режим. В придаточной палате для содержания зараженных пациентов в полевых условиях раскинулась моя переносная операционная. Тут-то я и прячу Никиту Воронцова…
По моим подсчетам из комы он должен был выйти на четырнадцатые сутки, но произошла внеплановая ситуация. С диагнозом «проникающее ранение сердца» шансы летального исхода от массивной кровопотери столь высоки, что мы с кузеном ввели ему сыворотку с моей плазмой и прооперировали. У неотложной методики есть подводные камни. Моя кровь исцеляет, но не уживается в чужом организме. Здоровые клетки усиленно отторгают инородные тела, что вызывает многократную нагрузку на сердце. Период распада активных компонентов занимает всего около получаса, но за счет ограниченной работы сердечнососудистой системы Никиты дисфункция его сердечного ритма увеличивает риск остановки сердца. Для локализации полномасштабного мутирования крови он помещен в вакуумную среду горизонтального прозрачного каркаса, его тело истыкано шприцами с крепящимися на клапанах длинными трубками, подведенными к отсеку витаминизированных капельниц, кислородный респиратор на его лице подключен к аппарату искусственной вентиляции легких.
В графике кардиограммы я решительно не вижу никаких несовместимых с жизнью патологий. Острая дыхательная недостаточность и центральное венозное давление полностью нейтрализовано. По всем параметрам здоровье Никиты в безопасности. На компьютере я отключаю его от программы принудительного снабжения. Задвижки вакуумного катализатора раздвигаются, но мои ожидания не оправдываются. Приборы тут же приходят в подвижное состояние. Истошно запищавшие сигналы оповещают меня об угрозе жизни, и я немедленно перезапускаю программу снабжения.
− Гавриил, что за ЧП? − отдергивает меня от дел восклицание кузена.
− Я, черт возьми, и сам не знаю.
Меня захлестывают жуткие головные боли, давление сжимает череп стальным обручем.
− Ладно, брат, не накручивай себя раньше времени… − его речь перебивает звонок моего айфона.
− Гробовой! − автоматически рычу я, не глядя на номер абонента, и ощутимо плохею, когда слышу нервический бас Жука.
− На кортеж Воронцовой напали боевики по приказу твоего отца! − выпаливает он, отчего я становлюсь совсем плохим. − Авария произошла на подъезде к западным Вратам Сочи. Сама она пропала. Мы прочесали близлежащие окрестности, но она как испарилась. Выжившие телохранители говорят, она улетела на вертолете с каким-то громилой. У него еще была кепка с рисунком в виде черепа. В салоне мы нашли визитку с координатами «Резервация − Гиблые земли».
«Ах ты, старый ублюдок, снова собрался обвести меня вокруг пальца!»
− Борис! − быстро перебиваю я его. − Слушай меня очень внимательно. Я знаю этого типа в кепке. Он − фантом, имеющий на меня зуб. За ним стоит «серый кардинал». Совсем не обязательно, что Герман. Возможно, Уилсон. Михаил пробил по связям и выяснил, что этот тип снимал квартиру в Питере в доме Смирнова, зарегистрированную на имя одного из прислужников Уилсона. Мне сложно сказать, кто устроил похищение. Герман, кажись, отстранил меня от дел. Так что у нас не осталось выхода. Дай отмашку агентам в своре Уилсона. Пришла пора стравливать псов.
− Я тебя понял, Гавриил, − без вопросов слушается Жук. − Как там Никита?
− В коме, − болезненно хмурюсь я. − С ним останется Михаил. Я должен вызволить Еву из беды. Попади она в лапы Германа, он убьет ее. F-вирусом может быть только он один. Не будем тянуть резину. Начинаем операцию. Держи меня в курсе.
Все хуже некуда… Мой лучший друг в коме. Мою любимую девочку похитили. «Дорогой отец» подставил собственного сына. Орден с превеликим удовольствием спустит собак на меня. Твою же мать, как я просчитался!
Доколе Ева меня возненавидела, то она не заходила в альбом с нашими фотографиями и не видела запрятанного в нем послания. Двенадцать чертовых дней моя любимая девочка считала Никиту мертвым по моей вине. В ее глазах я выродок, каких свет не видывал. Мой гениальный план перевернулся с ног на голову.
Бедствия начались со звонка Германа в новогоднюю ночь. Сославшись на уворованную вторую формулу, он заверил меня, что F-вирус − 6-й Наследник. Мое задание − заманивание Никиты на оговоренную местность для ожидания подкрепления. Я изложил Никите суть плана Германа. Мы в деталях проработали отходной маневр. Моя роль − столкнуть Никиту в пропасть. Предполагалось втайне ото всех обмотать его тело ручной цепью для смягчения падения в мелководную реку. Михаилу доверялось подобрать его за утесом. Для безопасности Еву планировалось спрятать вместе с братом той же ночью. Ложная смерть Никиты давала нам время на разработку антидота и проведения исследований по ускорению роста тел F-вируса. С обретением могущества Стражей Никита стал бы непобедим, поэтому Герману пришлось бы сложить с себя полномочия алчного завоевателя.
Отходной маневр поначалу шел как по маслу. Я привел Никиту на точку. Кузен занял позицию за утесом. Появилась армия Германа, но вместо захвата Никиты живьем, один из боевиков пырнул его ножом в грудь. Я был ошарашен, на свой немой вопрос я получил исчерпывающий ответ: «F-вирус − его сестра. Убрав с дороги ее брата, я расчистил себе путь». Старый ублюдок перехитрил меня. Ситуация зашла в тупик. Мне пришлось подыграть ему. Жестом демонстрации верности я сбросил Никиту в пропасть, естественно, предварительно обмотав цепью. За утесом Михаил выловил его из воды и отвез сюда. Оставалось только молиться, чтобы мы не опоздали с исцелением.
Двенадцать проклятых дней я жил с мыслями о скорейшем выздоровлении лучшего друга и возвращении любимой женщины. Двенадцать проклятых дней текли своим чередом и не преподносили сюрпризов. Утром тринадцатого дня кто-то на небесах встал не с той ноги, и пошло-поехало…
Под ребрами у меня разверзается черная дыра дурного предчувствия. Я вывожу на дисплей телефонный номер моей девочки с присвоенной фотографией − тем посланием, где на карнавале я прошу ее довериться мне, во что бы то ни стало. Вызванный контакт «Любовь моя» отвечает голосовым роботом, возвещающим, что абонент находится вне зоны доступа сети. Упаси Всевидящая Тень, если она уже там… Я закрываю глаза и мысленно переношусь в «Резервацию − Гиблые земли». В туманном видении мне является нечеткий женский силуэт. Ева. Я сосредотачиваюсь, чтобы определить ее точное местоположение, как вдруг улавливаю чужеродные колебания. Мою девочку преследует тень… и, твою мать, в моей церемониальной черной рясе с капюшоном, которая делает эту суку невидимой для них…
«Охренеть можно, эта долбанная тварь пробралась в зал для ритуалов и выкрала рясу!» − я распахиваю красные от злости глаза и в недавних вызовах отыскиваю номерок того, кто знает ответы на мои жгущие язык вопросы.
− Не хочешь объяснить, что твоя потаскуха делает на моих землях в моей рясе?
На другом конце трубки Герман резко заходится сухим кашлем:
− Понятия не имею, о чем ты говоришь.
Я взрываюсь в яростном рычании:
− Мне думается, еще как имеешь! Развернул военную компанию за моей спиной и веслами гребешь к вражескому берегу, хотя уверял, что мы в одной лодке!
Разговаривая по телефону, я целенаправленно продвигаюсь к выходу из карантинного отделения. В дверях я жестом руки даю понять Михаилу, чтобы он держал меня в курсе изменений состояния здоровья Никиты.
− Скорей уж, Гавриил, ты гребешь к вражескому берегу, − активизирует извечную политику нападения Герман, как известно, лучшую при защите. − Какой-то кретин увел у меня из-под носа девчонку. Случаем, не твоих ли рук дело?
«Очередной ход конем?..» − я колеблюсь с ответом, анализируя всплывшие подробности.
− Отец, − выплевываю я его имя, скорым шагом идя по коридору личного крыла. − Случаем, не ты ли нанял фантома по мою душу? Воистину попахивает заказным убийством занозы в заднице, кем я являюсь для твоей гребаной потаскухи. Покумекали вдвоем да и задумали провернуть дельце. Использовали Еву в качестве наживы. По твоей милости я кинусь спасать ее и сам сыграю в ящик.
− Чушь! − фырчит Герман. − Я тебе не враг. Ламия без моего ведома и носу из дому не сунет. Фантом служит Уилсону.
− Ну-ну… − скептически цокаю я языком. − Больно много уверенности.
− А что тебя смущает? Наемник вырвал из моих рук F-вирус. Уилсон демонстративно распетушился, как будто сам все и подстроил. А теперь еще звонит и угрожает пойти на меня войной, если я не верну девчонку. Ищет поводы развязать кровопролитие, чтобы прибрать Орден к рукам.
− Умоляю, избавь меня от твоего пафоса, − раздраженно закатываю я глаза, оперативно вставляя в ухо блютуз-гарнитуру. Про себя я премирую Жука за удачный старт операции по стравливанию псов. Внедренные в свору Уилсона агенты знают свое дело.
Наскоро я переоблачаюсь в черную кожаную мотоциклетную униформу, вдеваю пальцы в специализированные обрезные перчатки и вооружаюсь дубликатом «Десерт Игла» с двумя запасными магазинами.
− Опаньки… поступила свеженькая информация, − хмыкает Герман, пока я спускаюсь в гараж. − Девчонка попалась в мышеловку «Резервации − Гиблые земли». С закатом ей оттуда живой не выбраться. − (У меня появляется ощущение, будто меня огрели по хребту тяжелой дубиной). − Начинаем перехват. Я поведу боевиков с севера, ты заходи с юга. Гонцы Уилсона скоро доложатся ему об обнаружении F-вируса. Мы окружим их и перебьем. Сотовая связь там не везде берет, пользуем шифровые сигналы.
Чувствуя себя так, словно по мне проехался дорогоукладочный каток, я миную коллекцию автомобилей, насчитывающую с два десятка эксклюзивных моделей, и в мотоциклетном ряду седлаю спортивный байк от «Экосси Мото Воркс Инкорпорейтед», смоделированный инженерами «Формулы-1». В «Резервацию − Гиблые земли» главное поспеть до темноты, а моя сверхскоростная пташка мощностью в 200 л. с. поспособствует обгону не только охотников за Евой, но и времени.
Держись, любовь моя, я спасу тебя. Я спасу тебя даже мертвым… если мышеловка расставлена на меня.
«Резервация − Гиблые земли». Настоящее время
Я неверяще взираю на зияющую прореху от пули во лбу Гавриила, из которой вытекает тягучая кровь. Кто-то опередил его с выстрелом. Мы поменялись местами. Он пришел за моей жизнью, а встретил свою смерть. Реальность уничтожает, от пережитого стресса в глазах мутнеет и… мир исчезает.
− Ева! Ева! Очнись! − настойчиво просит меня знакомый голос, звучащий откуда-то из параллельных миров. − Ева, открой глаза!
В бессознательном повиновении я медленно выплываю из мрака и сразу же постигаю будоражащую истину − меня нянчит на руках живой и здравствующий Гавриил, причем каким-то образом переодевшийся в мотоциклетные брюки и куртку. На руках у него натянуты обрезные перчатки, в одной руке он сжимает пистолет. В его глазах с полопавшимися капиллярами отражается вселенская боль и облегчение.
− Ева, любовь моя, я думал, что потерял тебя, − разбитым голосом шепчет он, качая меня на руках, как младенца.
Глядя на живого Гавриила, я забываю о том, что мы теперь враги, ликование возносит меня до самых небес.
− Ты жив… но я же видела… − я инстинктивно поворачиваю голову к противоположному краю ущелья.
Над пропастью из стороны в сторону раскачивается, как на виселице, мертвое тело Ламии Моро. С пулей во лбу она вздернута на собственной фате. Один конец черной материи запутан в сучьях упавшего дерева, другой обмотан вокруг ее шеи и зловеще реет на ветру. Не мираж ли это? Я тщательно тру глаза неповрежденной рукой, но труп как висел, так и висит. В таком случае Ламия приняла облик Гавриила с помощью какого-то влияния. Так вот с кем имела дело в Выборге Даша. Неотразимым сержантом была Ламия Моро. Знать, женушка Гробового-старшего давненько плела заговор против Гробового-младшего. Одним выстрелом планировала убить двух зайцев: устранить конкурента на престол и добыть для них с Герой F-вирус. Гавриил должен был умереть от пули, я от выкачивания крови. Нам вынесли смертельный приговор, но ради моего спасения Гавриил примчался черт-те откуда, рискуя собственной жизнью. Что ему до меня, кровь F-вируса ценна. Не будь я Индивидом, он бы палец о палец не стукнул. «Ведь это именно он убил Никиту!» − словно булавкой пронизывает меня мысль.
− А ну отпусти меня, убийца! − воинственно высвобождаюсь я из его объятий.
Гавриил посылает мне полный горечи обвинительный взгляд, но продолжает удерживать силой:
− Ева, успокойся. Твой брат жив и здоров. С Нового года Никита находился в коме в моей домашней лаборатории, но полчаса назад пришел в себя. Ты сейчас сама во всем убедишься.
Он набирает на айфоне чей-то номер и включает громкую связь. С первого же гудка на другом конце линии раздается эмоциональный вопрос Никиты:
− Ты нашел ее?
С блаженной экспрессией я выхватываю из рук Гавриила айфон:
− Никита, родненький, ты жив!
− Сестренка, ты в порядке? − не слушая меня, перебивает он. − Гавриил успел?
− Успел, − позволяет себе бегло ответить Гавриил.
− Я в долгу перед тобой, дружище, − вырывается из динамика громкий выдох Никиты.
Далее из объяснений брата мне становится известно, что до того, как все пошло наперекосяк, у них с Гавриилом, видите ли, был план.
− Скрытничать − это тоже часть плана, Гавриил?! − расхожусь я в неуправляемой истерике после разговора с Никитой.
Не отдавая отчет действиям, я сгоряча даю ему звонкую пощечину. Мои поломанные ногти случайно расцарапывают его шрам на скуле. Со смиренной отверженностью Гавриил прикрывает дрожащие веки, вне сомнений, сильно оскорбившись. Шокированная собственной жестокостью, я бросаюсь к нему с отчаянными поцелуями в ушибленное место. Гавриил вздрагивает, но не отворачивается и не отталкивает меня.
− Заслуженно, ангел мой, − не браня, целует он меня в висок. − Снимай скорей оберег, я облегчу твои страдания. Твое искалеченное тело и сломанный мизинец меня просто убивают.
Мои первые болевые ощущения, когда его ладонь опускается на мой лоб, приравниваются к ожогу, но достаточно быстро кожная горячка улетает прочь.
− Низкий тебе поклон, Гавриил, за все, что ты сделал для меня и для брата, − от всего сердца говорю я, но мой голос тонет в дробных раскатах грома.
По наитию мы одновременно переводим взгляд на обвисшую брюхатую тучу, и у нас у обоих отваливается челюсть. С севера в нашу сторону надвигается армия Германа Львовича с полусотней отборных солдат. С востока в не меньшем объеме прибывает войско полковника Уилсона.
− Грядет страшная Война! − потусторонним тоном освещаю я картину мира, как если бы в мое тело вживился Страж Жизни.
− О чем ты, Ева? − остолбенело смотрит на меня Гавриил.
Мой краткий пересказ пророчества Стража Жизни на инициации заканчивается колючей резью в желудке. Я складываюсь пополам, обхватывая руками живот.
− Детка, тебе плохо? − тревожится Гавриил, забирая мои волосы назад.
− С антидепрессантами что-то не то…
Меня мутит так, что мир в глазах расплывается, однако избавиться от отравы не получается. С врачебной профессиональностью Гавриил сует мне два пальца в рот, и, как из мешка, я вытрясаю из себя содержимое желудка. Он придерживает меня за поясницу, чтобы я не свалилась в лужицу с остатками красно-белой пилюли.
− Финкельштейн, сукин сын, я тебя четвертую! − зло рычит он, видимо, углядев в препарате имя его распространителя. − Больше не пей эту дрянь. Таблетки не прошли тестирование и в продажу не вышли. Тебе лучше, ангел мой?
Принудительная очистка организма полностью доказала эффективность. У меня даже голова просветлела. За отсутствием каких-либо средств гигиены я снимаю пояс от чулок и привожу им себя в порядок.
− Значительно, − стыдливо проговариваю я. − Извини, что доставила тебе столько хлопот.
− Чтобы я больше этого не слышал! − грозно отрезает Гавриил. − Что естественно, то не безобразно. Забудь о прошлой жизни. Выродок Спенсера заплатил жизнью за все, что сделал с тобой и твоей психикой.
Первого января вся мировая пресса изобиловала заголовками: «За день до Нового года двадцатилетний сын мультимиллиардера Спенсера Уайта скончался от передозировки героина на своей яхте у берегов Сицилии».
С колоссальным трудом я возвращаю челюсть на место:
− Ты убил его?
− Не велика потеря, Ева, − невозмутимо вносит ремарку Гавриил. − Этот сукин сын при жизни кололся и совокуплялся со всеми подряд, избивая и насилуя еще совсем молоденьких девочек и мальчиков Он, мать его, швырялся деньгами из казны Ордена направо и налево. Узнав о том, что он тебя унизил, я сделал ему предложение, от которого нельзя отказаться. Он струсил и свел счеты с жизнью. Теперь Люк Уайт мой вечный должник.
Сколько мертвых душ на счету у Гавриила, раз он так непринужденно беседует о столь ужасных вещах? Впрочем, лукавить я не буду − заступничество мне более чем приятно, хотя способы у моего любимого мужчины по-волчьи жестокие.
− И какое предложение ты сделал «постельному клопу»?
− В служении мне наемником от него будет больше прока, − просто пожимает плечами Гавриил и стягивает с себя мотоциклетную куртку, под которой остается черная футболка с кроткими рукавами. − Одевайся, ангел мой. В пяти минутах ходьбы наискосок есть Врата. Мы переместимся туда, где я оставил свой мотоцикл.
Он легко подхватывает меня на руки и разворачивается в сторону леса.
ЛЕС!
− Остановись! − взмаливаюсь я.
− Что не так, Ева?
− В лесу живут они….
Исподлобья Гавриил награждает меня странным взглядом, но скорость шагов не уменьшает:
− Ангел мой, ну какие еще они?
− Мертвецы!
В какой-то степени я понимаю как, должно быть, глупо звучат мои слова.
− Уверен, что они − это плод твоего разыгравшегося воображения из-за таблеток, − с рутинным скептицизмом подчеркивает Гавриил и смело заходит в лес.
− Если они поужинают нами, в этом будешь виноват ты.
− Не бойся, они не посмеют нас тронуть.
− Ага, значит, ты их все-таки видел! − в смятении ловлю я его на слове.
Гавриил закатывается громким хохотом, откидывая голову назад. Эхо его низкого голоса пролетает по лесу, как четверть часа назад «задушевное песнопение» безглазой утопленницы.
− Очень смешно, − неулыбчиво виню я его, несмело озираясь вокруг.
Окаянный лес обволакивает обманчивая благодатная тишина. Загустелый пластинчатый туман прибился к бугристым низменностям. Между тем Гавриил настолько уверено шагает по лесной просеке, что сквозь мою всепронизывающую панику возникает вопрос: как лес вообще может оживать? Действительно, возможно «оживление» только под воздействием побочных эффектов.
По диагонали мы пересекаем опушку и покоряем вершину холма с Вратами. Сверху панорамой открывается идущее на покатом склоне кровавое побоище. Войска Благородных Отцов значительно сократились в численности. В серединке засеянного трупами пригорка на мечах бьются между собой Герман Львович и полковник Уилсон.
− Они поубивают друг друга, − оловянными глазами смотрю я на две ожесточенно сражающиеся фигурки. − Нужно что-то сделать.
− Я не могу принять чью-либо… − предложение Гавриил не заканчивает, потому что Герман Львович отсекает голову полковнику Уилсону.
Дальнейшие действия происходят одним кадром в режиме рапидной киносъемки. Отчлененная от туловища голова полковника Уилсона катится по уклону, подпрыгивая на кочках, и прибивается к сапогам какого-то выжившего воина. Нет, не просто воина. Его имя Бобби. С огненной местью в глазах он кидает меч копьем в возликовавшего Германа Львовича, пронзая его насквозь. Мироправитель рода Гробовых скатывается кубарем к отрезанной голове мироправителя рода Уилсонов. Кинопленка обрывается, и атмосферу заполняет абсолютная тишина.
Бобби замечает на вершине холма окаменевших от шока нас с Гавриилом.
− Гробовой! − разрывает панихидное молчание его обезумевший возглас. − Я отмщу за отца!
− Их обоих свела в могилу алчность, Уилсон! − инквизиторским тоном парирует Гавриил, не дрогнувший ни на мгновение.
За резким заявлением я жду, что Бобби обольет его грязью с головы до ног, но вместо словесной баталии он отчужденно и неподвижно смотрит на меня:
− Ева, ты выбрала порождение зла! Смерть − только начало!
Я не знаю, что и сказать. Теперь мы по разные стороны баррикад. Гавриил сжимает челюсти, тоже не роняя ни единого слова. Сказать нам ему попросту нечего, как и друг другу. Мы оба знаем, что мои соболезнования придутся не к месту. Герман Львович готовил мое убийство и убийство Никиты, а может быть, и убийство самого Гавриила. У них с отцом было столько же взаимопонимания, сколько у кошки с собакой. Что творилось в голове у Гробового-старшего, история умалчивает.
Со мной на руках Гавриил проходит сквозь Врата, перемещая нас на проселочную тропинку. В пешей доступности от трассы у молодого дубка мы отыскиваем его припрятанный мотоцикл.
− Детка, готовься к необычной позе, − с лукавой ухмылкой заносит он ногу за сиденье и усаживает меня на колени лицом к себе. − Мотоцикл рассчитан на одного, так что прижмись ко мне, обхвати ногами за пояс и поставь стопы на багажник. Руки на спину. Вот так… умничка.
Равномерно распределяя вес на бедрах Гавриила, я скольжу ягодицами по гладкой коже его брюк:
− Что-что, а необычная поза мне нравится.
− А мне-то как нравится необычная поза… − хриплым голосом отмечает он, довольно похлопывая меня по попе своей большой ладонью в черной обрезной перчатке. − Крепко держись руками и ногами. Готова?
На мой положительный кивок он надевает обтекаемые мотоочки и без лишних рывков степенно разгоняется.
В сумерках нас изредка освещают фарами встречные автомобили. В подвешенном положении задом наперед я плотно скреплена с телом Гавриила и макушкой головы касаюсь его кадыка. Так странно, но я чувствую себя необычайно умиротворенной и счастливой. Меня захлестывают волны радости, наслаиваясь одни на другие. В душе я парю высоко под облаками. Мне хочется сделать какую-нибудь глупость, хочется встать ногами на сиденье и расправить крылья. В меня прямо вдохнули жизнь и пробудили от долголетнего летаргического сна. Мое счастье столь велико, что я страшусь спугнуть счастье своими мыслями о счастье.
На скорости мы влетаем в живую материю арочных Врат и вне времени пересекаем расстояние в тысячи километров. Имение погружено в царствие сновидений. Наш мотоцикл одолевает длинный сводчатый мост и на подъезде к замку заныривает в подземный гараж, другими словами автосалон. У довершающего мотоциклетный ряд пустого места Гавриил глушит мотор.
− Мы дома, любовь моя.
Я всматриваюсь в черные линзы его мотоочков, гадая о выражении глаз под ними. Гавриил улыбается мне так провокационно соблазнительно, что атмосфера воздуха между нами разряжается. Спонтанным жестом он сдергивает с себя очки и жадно пленяет мой рот. Наши губы и языки сливаются в глубоком поцелуе. По моему телу проходят миллиарды вольт электрического разряда, прорывая собой озоновый слой и улетая далеко за пределы Вселенной… На планете рушатся плотины… Штормовой ветер срывает крыши домов… Громовые колесницы проносятся по небу… И даже если небеса прямо сейчас обрушатся на землю, никто из нас этого не заметит. Ощущение губ любимого мужчины на моих собственных губах заполняет меня до краев. Низом живота я чувствую его мгновенно откликнувшуюся плоть. По моей спине змейками пробегают волнующие мурашки. Меня всю сводит от желания. Мы целуемся с яростным безумием истосковавшихся друг по другу любовников. Наши откровенные ласки в необычной позе приближаются к рубежу. С переходом за него остановиться мы уже не сможем. Гавриил глотает каждый мой стон, выпивает каждый мой выдох. Он кажется настолько измученным жаждой, что хочет осушить меня до дна. Его руки в моих волосах, на моем теле, везде. Неистовая страсть засасывает нас с головой в омут.
− Я изголодался по тебе, Ева, − охрипшим от возбуждения голосом признается он и нетерпеливо опускает мне лиф платья на талию, оголяя мои съежившиеся бордовые бусинки. − Девочка моя, черт, до спальни я не дотерплю. Я возьму тебя прямо здесь.
Сквозь туман в глазах я слежу, как в Гаврииле просыпаются повадки пещерного человека. Его глаза заволакивает пелена жгучего желания. Он ловко укладывает меня на раму, подкладывая под спину свою руку, и с животным аппетитом присасывается к моему соску. От его умелых движений и горячего дыхания мое тело покрывается гусиной кожей, из груди вырывается трепещущий стон. Я ставлю босые ступни ему на бедра и широко развожу ноги, освобождая дорогу для его гуляющей между ними ладони, все еще в обрезной перчатке. В следующий миг мои трусики с треском летят на капот соседнего «Бугатти», идеально сочетающегося цветом с моими сосками, разалевшимися под градом ласк. Я успеваю только ахнуть, как Гавриил резко вводит в меня средний палец.
− О да, детка… − с рычанием стонет он мне в рот, повторяя резкие трения пальцем внутри меня. − Какая ты горячая и влажная… Я изнемогаю от желания войти в тебя, Ева. Я сейчас сойду с ума.
− И я сойду с ума, − скулю я, интенсивно двигаясь навстречу его руке.
Гавриил подключает подушечку большого пальца, начиная поглаживать мой вспухший клитор. Языком он проникает в мой рот, задавая солидарный темпоритм: то ускоряется, то сбавляет скорость до изнывающе медленного скольжения. Изобретательные симметричные рисунки пальцев и языка делают мое тело податливым и сверхчувствительным. Гавриил удобно навис надо мной, поэтому я беспрепятственно расстегиваю ремень его брюк и на ощупь опускаю боксеры. Высвобожденный увесистый орган ударяет по моему запястью, заставляя меня понервничать, но я быстро унимаю дрожь в руках и плотным колечком обхватываю толстый твердый пенис. Гавриил издает утробный рык с невольным выпадом бедрами вперед. Его горячая плоть пульсирует в моей ладони. Я робко довожу руку до надувшейся бархатистой головки и обратно до изборожденного венами основания. Однозначно желая получить больше, чем удовлетворение рукой, Гавриил принимает вместе со мной сидячее положение.
− Упри ноги в выемки на боковых бамперах, − руководит он, шустро снимая через голову футболку. − Руками обхвати меня за плечи и медленно опускайся.
Меня колотит в предвкушении и от толики страха. Я опасаюсь боли, поскольку размер у Гавриила уж слишком большой. Не отрывая от меня глаз, он берет себя рукой и гладкой головкой дразняще неторопливо трется о мой клитор и половые губы. Меня бросает в жар, я обильно орошаю соками его член, отчего тот становится скользким и липким.
Гавриил чуть проталкивается в меня:
− Не больно?
− Нет, − сглатываю я слюну и осторожно, ощущая слабый дискомфорт, вбираю его в себя все глубже и глубже.
− О да, Ева… − с шипением сквозь зубы втягивает воздух Гавриил, растягивая меня собой до упора. − Как в тебе хорошо… Сколько я мечтал об этом. Тебе не больно?
Он замирает во мне, чтобы я привыкла к новым ощущениям. Не могу сказать, что мне больно, скорее необычно и как-то чересчур наполнено.
− Я пока не поняла. Что мне нужно делать дальше?
− Ничего. Просто расслабься.
Пожирая меня плотоядным взглядом, Гавриил совершает штопорообразное вращение бедрами и еще глубже заходит в меня. Мое тело простреливает конвульсия, увлекая за собой в скоротечную лаву плотского удовольствия. Выгибаясь от наслаждения, я не сдерживаю громкого стона.
− Тебе хорошо, Ева?
− Очень.
Гавриил шумно выдыхает сквозь приоткрытый рот.
− Хочешь жестче?
− Очень, − умоляю я.
Гавриил вновь имитирует движение штопора, только теперь уже не останавливается. Резким толчком он входит в меня на всю длину. Меня бросает в пот… по телу пробегает дрожь. Гавриил повторяет агрессивные толчки в меня раз за разом. С третьей попытки я ловлю его нарастающую ритмику, и мы без проблем достигаем синхронности. Рукой Гавриил поддерживает меня за попу, значительно облегчая мою задачу. Подушечками пальцев он изумительно ласкает мой клитор. Где-то глубоко в груди у меня рождаются изнурительно приятные вибрации. Волнообразные колебания горячим шоколадом растекаются по моим артериям. Циркулирующая кровь ускоряет пульс и учащает дыхание. Мне очень и очень хорошо. Столь хорошо мне было только во время мистерии в кабинете. Сейчас я в роли наездницы на родео объезжаю «жеребца», скача на нем вверх и вниз… вверх и вниз… вверх и вниз. Моя грудь подпрыгивает совместно с волосами, разметавшимися по его истатуированной мускулатуре.
− Я готов умереть в тебе, Ева! − сквозь зубы рычит Гавриил.
Не выходя из меня, он поднимается на ноги. Секунда − и я лежу голой спиной на холодном капоте «Бугатти» с согнутыми коленями.
− Воистину я нуждаюсь в прикосновениях к тебе. Я хочу соединиться с тобой душой и рассудком. Я весь твой, Ева!
− Я вся твоя, Гавриил! − скулю я, царапая ногтями его спину.
Опираясь на локти, Гавриил придавливает меня собственным весом и возобновляет беспощадные вторжения напряженным членом. Его расширенные зрачки, как искаженные космическими туманностями опалы, затягивают меня в призрачную таинственную галактику. Гавриил − хозяин положения и не идет наперекор прихотям. Он обалденно перекатывает мои соски между пальцев и до боли сжимает ягодицы, лишая меня подвижности. Языком он насилует мой рот, маньячески посасывая и покусывая нижнюю губу. Зашкаливающий за нормы сгусток энергии в моем теле рьяно ищет выход… с меня ручьями течет пот… пальцы на ногах немеют. Гавриил возвышается надо мной массивной грудой мышц и в неослабевающем ритме поршня мощно вбивается в меня. Его прищуренные глаза горят грехом, кровь прилила к шраму на скуле, на висках выступил пот, вены на шее и руках вздулись. Черт меня дери, этот охренительно красивый сексуально-испорченный мужик в спущенных кожаных штанах бешено трахает меня на капоте своего «Бугатти», который под нами ходит ходуном.
− Я. Так. Хочу. Тебя. Ева, − тяжело дышит Гавриил, прерываясь на каждом слове из-за жестких фрикций. − Кончи. Для. Меня. Моя. Девочка.
На финальных словах он резко подхватывает меня под попу и, раздвигая мои бедра с ягодицами предельно широко, винтообразно насаживает на себя до самой матки. Невероятно чувственное и глубокое проникновение возносит меня на пик удовольствия. Вонзаясь ногтями ему в спину, я срываюсь в сокровищницу гипнотических синих глаз с именем их обладателя на устах. Гавриил отчаянно сжимает мое лицо в ладонях и пронзает меня фееричным толчком.
− Ева, детка! − со стоном кончает он, изливаясь во мне.
Мы достигаем кульминации одновременно. У меня нет слов − сплошные эмоции. Купаясь в благодатной неге, я наслаждаюсь заполняющим меня теплом его семени. Все еще оставаясь во мне, Гавриил бродит сытым взглядом по моему лицу.
− Я люблю тебя, ангел мой, − удовлетворенно целует он меня, держа мое лицо в ладонях, его язык лениво скользит вдоль моего языка, томя нежностью. − Какая ты вкусная… Прости за мою безнравственность. Я сам настоял на спальне, но в результате оттрахал мою невинную девочку прямо там, где мне приспичило.
На моих губах расцветает улыбочка, и я кокетливо обвиваю ноги вокруг его поясницы:
− Ты настолько законсервировался, что половой акт в заранее оговоренном месте внесен в твое расписание? А Алена, наверное, напоминает тебе. Гавриил Германович, не забудьте про мистерию в гараже с госпожой Воронцовой.
Просветлевший взгляд Гавриила молниеносно темнеет.
− Что я вижу, вернулся дерзкий ротик, − коварно цокает он языком и наказывает меня прикусыванием соска, из-за чего я издаю жалобный писк. − После вашего дерзкого заявления, госпожа Воронцова, Гавриил Германович будет трахать вас каждую свободную минуту в его расписании. А если серьезно, то я бесконечно рад, что ты разделяешь со мной мое влечение. Спасибо за подаренную мне мистерию в гараже. Я люблю тебя, моя совершенная женщина.
− Главное не где, а с кем, − философской ноткой отполировываю я его мысль. − Я тоже люблю вас, Гавриил Германович.
Гавриил по-быстрому застегивает брюки и, опускаясь передо мной на колени, несколько виновато расправляет мое помятое платье.
− Детка, ты вся в моей сперме, − теперь уже безо всякой вины задерживает он свою ладонь между моих липких бедер, и чувствуется, что ему не хочется ее оттуда вынимать.
Надо знать о причудах Гавриила Германовича, чтобы разобрать в его колдовских глазах бушующее желание втереть плод нашей любви в мою кожу, как увлажняющую крем-маску, и потребовать проходить так целый день. Собственно, что он и делает, при этом внимательно наблюдая за моей реакцией.
− Ты сочтешь меня распутной, − без лишних стеснений потакаю я его извращенному желанию, − но мне нравится ощущать часть тебя не только в себе, но и на себе.
С беспомощным стоном Гавриил приклоняется лбом к низу моего живота.
− Ты − величайший дар богов, созданный для меня, − его горячее дыхание просачивается сквозь трикотажную ткань моего платья, грея кожу под ним.
Дальше Гавриил делает то, чего я никак от него не ожидала: он задирает подол платья и оставляет полуукус-полузасос на внутренней стороне моего бедра. Я вскрикиваю от обжигающей боли, но мгновением позже забываю обо всем на свете. Струйкой воздуха Гавриил обдувает мой воспаленный клитор и чувственно облизывает. У меня аж в глазах темнеет от ошеломляющего удовольствия. Я безвольно хватаю его за волосы и, выгибаясь коромыслом, ближе прижимаюсь к его горячему рту. Господствующий язычок Гавриила Германовича не знает пощады.
Совсем не к месту в гараже зажигается яркий слепящий свет, из-за которого мы оказываемся, как на сцене в лучах софитов.
− Гавриил Германович, ах, это вы здесь, − грохочет из дальнего конца гаража чей-то мужской голос. − А мы уж было подумали, грабители какие.
− Петр, − недовольно закатывает глаза Гавриил, опуская подол моего платья, под которым теперь красуется новое «клеймо собственности».
К нам на мистерию в гараже нагрянул распорядитель имения с вооруженными до зубов охранниками. Обидно, конечно, но с другой стороны такими темпами мы застряли бы в гараже до рассвета. Гавриил хоть и не показывает усталости, но, понятное дело, он измотан не меньше моего. Нам нужен отдых, а мне еще и ванна. Я не перестаю удивляться поведению моего любимого мужчины − его ровным счетом не смущает, что я выгляжу далеко не чистоплотным пушистым котенком. Сам же он неизменно свеж и едва осязаемо благоухает моим любимым одеколоном.
На лифте мы поднимаемся прямиком в личное крыло и направляемся в ванную комнату. Мыльно-пенная релаксация с энергическим маслом розы занимает часика этак полтора, так как Гавриил проводит для меня курс целительного массажа. Обнаженные и счастливые, мы добираемся до кровати и изнеможенно падаем поверх черного шелкового одеяла, сплетаясь ногами и руками.
− Мари принесла нам легкий ужин, − указывает он глазами на заставленный едой сервировочный столик. − Ты голодна?
− Ага, − шаловливо играю я бровями, накрывая нас одеялом.
Гавриил покровительственно обводит ладонью изгибы моего тела, приостанавливаясь на «клейме собственности».
− Девочка моя, я измотаю тебя, и завтра твоя сладкая киска будет болеть.
Я расстроено ною:
− Киска уже болит.
Гавриил хмурится:
− Сильно?
− Неа. Мне нравится чувствовать себя желанной женщиной.
Мои слова действуют на Гавриила самым непредсказуемым образом − одеяло вздувается красноречивым бугорком.
− Ужин отменяется, − заговорщически заключаю я.
− Ничего подобного, − ультимативно перекатывается он на бок, прижимаясь своим возбуждением к моей голой попке. − Сегодня тебе надо поберечься, Ева. С непривычки твоя киска воспалится. Секс станет в тягость. Из-за болевых ощущений ты будешь тайно умолять меня поскорей кончить. Нам этого не надо. Ты нужна мне здоровая и счастливая. Слушайся старших, детка.
− Гавриил Германович, переспорить вас невозможно.
− Воистину, дерзкая нимфетка.
Он придвигает к кровати сервировочный столик и разливает по бокалам элитное французское шампанское «Дом Периньон Кюве Роуз». Мое любимое.
− Никита разболтал? − с довольной улыбкой принимаю я пенящийся бокал, на что Гавриил таинственно отмалчивается. − Как его здоровье? Сегодня, думаю, уже поздно для визитов.
− Поздно. Он заснул час назад. У его постели дежурит Даша. Здоровье стабильное. Побудет пару деньков на больничном режиме, потом выпишем его из имения.
Как-то сама собой вспоминается Война. Какие перемены ждут Орден? Совет сплотится или окончательно расколется? До эры Наследников осталось чуть меньше десяти месяцев. По пророчеству я − F-вирус. Как на мне отразятся свойства измененной структуры ДНК?
− О чем призадумалась, красавица?
Я моргаю.
− Да так… о грядущем.
− Ангел мой, оставим грядущее на грядущее. Для начала отпразднуем настоящее.
Мы чокаемся бокалами и выпиваем на брудершафт. Воздушное наступление цветочного букета с нотками засахаренных вишен и цитрусовых. Утонченный баланс от мастера купажирования монаха-бенедиктинца Периньона. Любовные игры мы проводим по всем правилам: целуемся с избыточной нежностью, не отводя друг от друга взглядов. Любовь… ну что тут еще скажешь.
Ужинаем мы сытно и снова ложимся в кровать. За день я страшно вымоталась. Мои глаза слипаются. Гавриил подтягивает меня к себе на руку и нежно целует в плечо − в то место, где больше нет первого «клейма собственности». По-моему, стигма скоро вернется.
− Люблю тебя, Ева.
− А я тебя, Гавриил.
− Сладких снов, любовь моя.
− И тебе, любимый.
Гавриил многообещающе глядит на меня из-под своих длинных ресниц, но я только и могу, что со счастливой улыбкой провалиться в сон.
Будит меня жужжание вибросигнала сотового телефона. В спальне еще темно, на часах три часа ночи. Убежденная, что не я потребовалась в неурочный час, я хочу подать Гавриилу его черный айфон с прикроватной тумбочки, но он крепко обнимает меня сзади рукой, его грудь вздымается в мерном спящем дыхании, тепло щекоча мою шею. Аккуратно, чтобы его не разбудить, я нащупываю на тумбочке айфон. Мало ли что срочное… ну ладно-ладно для собственного успокоения… вдруг моего Гавриила домогаются какие-нибудь стервы типа Белинды или Кармен.
Я вывожу дисплей из спящего режима, но систему блокирует пароль. Ай да Гавриил Германович! Наобум я ввожу комбинацию моего трехлетия и взламываю пароль. Странно, что Гавриилу никто не звонил и не писал. Предельно осторожно я меняю его телефон на личное средство связи. Мне пришло послание на почтовый ящик. Без очков мелкие печатные буковки прыгают закорючками да каракулями. В навострившейся «ручной технологии» я дотягиваюсь до очков и водружаю их на нос.
Письмо от Жуковского на тему «Дикая Охота» с пометкой «Конфиденциально».
Доброго времени суток, Воронцова!
От всей души желаю вашему брату скорейшего выздоровления! Да будут благословенны Небеса за восторжествание жизни над смертью!
В свою очередь, как мы и договаривались, принимайте материалы по Дикой Охоте. Орден зело богат на выдумки, поэтому свой доклад я схематически разбил на два пункта: примерное толкование Дикой Охоты в фольклоре северных народов Европы и бытующее в Ордене предание.
1) Дикая Охота, Охота Водана, Неистовый дух − наиболее распространенные дохристианские версии одного и того же языческого поверья о призрачной процессии, предводительствуемой Диким Охотником.
Лютой непогодой мертвая кавалерия со сворой псов проносится галопом по небу, сея всюду раздор и смерть. Считается, ежели какому горемыке посчастливится на пути повидать Дикую Охоту, то нужно немедля пасть ничком и зажмуриться. Смельчаки, узревшие мертвецов, пополнят дьявольскую рать. В старину боязнь услыхать призывной гул рога Дикого Охотника прочно укоренилась в людских сердцах и трактовалась знаком свыше: грядет Война! Погибель идет! Ввергаемые в ужас, горожане с сельчанами и носу не совали за порог жилищ в периоды разверзшихся бурь.
Рейн течет, блестя на солнце,
Воды его слышат голос войны,
Стук копи среди холмов
И звук трубящего горна.
Видит Рейн тела на земле окровавленной −
То храбрые пали в бою.
Все так и будет −
Ведь Дикий Охотник проехал мимо.
До средних веков миф о Дикой Охоте вселял страх и передавался из уст в уста. С повальным крещением персонификация сил природы перекочевала в трепетный страх перед воздаянием Господним за грехи. Смелые заявления рядовых историков и исследователей косвенно намекают на заимствование Церковью антропоморфной концепции Дикой Охоты, которая могла послужить догматом смертной жатвы ветхозаветного Судного Дня: четыре Всадника Апокалипсиса с трубящими в трубы ангелами снисходят на землю для обращения человечества в прах. Богословы и по сей день расходятся во мнениях насчет предназначений каждого из четырех вестников гнева Божьего. Нередко их нарекают именами архангелов, стоящих по четырем концам света.
Мифологический контекст Дикой Охоты также претерпел реструктуризацию персонажей и приобрел религиозные черты. Восседающие на дьявольских конях мертвецы отныне вольны собирать души грешников, в то время как праведникам даровать жизнь. Канонизированная трактовка Дикой Охоты приобрела массовый характер. Свет увидел ведущие поводья адской ватаги в руках многоликого приспешника Дьявола. Разнокалиберный шабаш нечистой силы заполонил континенты и как только не звался: и Охотой Каина, и Охотой Ирода, и Всадником без головы, и даже Гончими Гавриила.
Согласно христианским священным писаниям, архангел Гавриил выступает в роле Ангела Смерти, поскольку принес Марии печальную весточку о ее скорой кончине. В сюжете мифа о Гончих Гавриила «нареченному архангелу» отведено место маршала орды грешников и омерзительных псов, с которыми он охотится за нечестивыми душами заблудших путников.
И много раз подряд отправятся в свой путь,
Сметая все, псы Гавриила.
Велел им Один-повелитель
Много раз проделать этот путь
Над головами нашими,
Преследуя летящего оленя.
2) Проклятая Охота − устоявшееся предание в традиции Ордена.
Происхождение термина датируется концом XX века. Согласно преданию, легион мертвечины ведет за собой Проклятый Зверь в черной рясе с косой в руке, чье имя неотъемлемо связано со смертью. Когда в полнолуние кровавое солнце садится за горизонт, то Проклятый Зверь выезжает собирать дань с человеческого рода для восполнения запаса гиблого конвоя. Всех бедолаг, попавшихся на пути кровавой роты, Проклятый Зверь забирает с собой и обрекает на вечную службу.
Мораль предания такова: на земле вершится Мировое Равновесие − естественным путем прорежаются человеческие ряды во избежание перенаселения.
Бытует и иносказательное мнение: уже давным-давно полным ходом идет закулисная война между Стражем Жизни и Стражем Смерти, положенная Всевидящей Тенью при сотворении мира. Нарушение священного договора между светом и тьмой станет венцом зачатия Войны. Залогом открытия врат хаоса послужат сошедшиеся в финальной битве двое Наместников Стражей. В одночасье мировой порядок рухнет, и эра Наследников войдет в цикл саморазрушения и заката.
Вот такая вот, Воронцова, метаморфоза в метафизике сказочек Ордена. Однако ж ни один из нас не берет на себя ответственность судить о лжеправедности Проклятой Охоты. Время рассудит: вымысел предание аль быль!
Зловещий эпос эпистолярного жанра Жуковский подкрепляет копией картины Арбо «Дикая Охота Одина».
В голове у меня теперь такой винегрет, что черт ногу сломает, если возьмется разбирать что к чему. Утро вечера мудренее.
Я прокручиваю тачскрин к торцу верхней части адресата, а именно к профилю отправителя, которому сопутствует маленький кружочек с портретом великого и ужасного декана. Теша любопытство, я перехожу к просмотру цельного изображения. Интересно, что анфас Жуковского − лишь малюсенький фрагмент коллективного снимка. На фотографии зафиксирована стайка светил науки. К ученым прибился и Гавриил, как всегда мрачнее тучи. На деловом расстоянии от него позирует фоторепортеру Алена, а вот какая-то незнакомая мне девица не слишком-то официально уложила голову ему на предплечье. На шеях у всех весят бейджики выездного биологического форума Всемирной Организации Здравоохранения. Я приближаю подпись той дамочки, что покусилась на Гавриила, и в груди у меня холодеет… «Лиза Андерсен»… та самая Лиза Андерсен. В моей голове сам собой проводится сравнительный анализ: жертва с фрески церемониального зала, утопленница с болот, теперь еще и Лиза Андерсен. Между ними есть что-то общее. Все три девушки полноватого телосложения, наделены длинными темно-русыми волосами, а у первых двух отсутствуют глаза. Цвет радужек Лизы Андерсен карий. Как и мой… Неприятно признавать, но типажом и комплекцией я подхожу под мертвых жертв.
− Ева! − внезапно стонет во сне Гавриил.
Я вздрагиваю и быстро прячу айфон под подушку.
− Ева… Ева… − без остановок бормочет он, с отчаянием прижимая меня к себе.
По-видимому, ему снится дурной сон, у него даже пот на лбу выступил.
− Любимый, просыпайся, − легонько бужу я его за плечо.
− Ева, не ходи туда! − с криком пробуждается Гавриил.
На радостях я хочу обнять его, но меня забирает в сети мертвенный озноб, потому что его глаза налиты кровью и воспламенены. Испепеляющее нутро зрачков буквально за мгновение разъедает роговицу моих глаз незримой кислотой. Из слезного канала у меня что-то вытекает… не слезы… по линзе очков растекаются алые капли.
Мамочки, я сейчас ослепну!
Вдруг все прекращается так же быстро, как и началось.
− Ева, ангел мой, очнись! − целует меня в лоб Гавриил, как обычно проделывают с покойниками.
− Что э-э… это было? − вылупляюсь я на него, опешив.
− Тебе приснился дурной сон.
У меня отвисает челюсть.
− Я не спала.
− Спала и кричала во сне.
− Гавриил, спал и кричал ты.
Меня передергивает от выплеснувшегося воспоминания.
− Ева, не нервничай. Я так думаю, у тебя просто началась фаза мутации клеток. Ты − F-вирус. Тебе придется привыкать к некоторым изменениям.
Я внимательно вглядываюсь в глаза Гавриила, однако зеркало его души выражает одну лишь любовь и заботу. Мой взор цепляется за прикроватную тумбочку. Очки на месте, и на стеклах нет никаких следов крови. Уверенности у меня поубавляется.
− Мне страшно, − мямлю я.
− Иди ко мне, − укладывает мою голову к себе на грудь Гавриил. − Давай поболтаем о чем-нибудь, чтобы ты отвлеклась. Ты на лыжах катаешься или сноуборде?
− На лыжах, а ты?
− Я тоже, − шепчет он мне в макушку головы. − Предлагаю поехать на уикенд в дом отдыха Красной Поляны. Пригласим Никиту с Дашей и Михаила с Юлей.
− Супер идея, − оживляюсь я, хотя мурашки все еще ползут по спине.
− Устроим соревнования «мальчики против девочек», − в его голосе пробегают азартные нотки. − Мальчики натянут девочек по самые гланды.
− Девочки надерут мальчикам задницу, − ответно хихикаю я.
− Мой меленький моторчик, − неравнодушно затягивает меня на себя Гавриил. − Как же ты здорово звенишь.
Под одеялом мы ласкаем друг друга теплом нагих тел. В наших утоленных интимных объятиях таится ни много ни мало сакральный язык тела. Прикосновения кожи к коже, поглаживания, почесывания − так мы выражаем свою любовь душой и телом.
Глаза мои снова закрываются, я целую Гавриила в небритость на щеке и устраиваюсь удобней у него на руке.
− Будешь спать? − обнимает он меня со всех сторон, как кокон.
− Ага… − сонно зеваю я.
− Спокойной ночи, любовь моя.
− Спокойной ночи, любимый.
Минута бежит за минутой. Неподвижно я пялюсь в темноту потолка, но как только Гавриил засыпает, прокрадываюсь рукой под подушку.
Так и знала… айфон до сих пор там.
Не к добру скрипят болты и гайки нового поворота Барабана Страстей Евы!
notes
