Вечерело.

Ветер снова вернулся в лес. Его пронзительная песнь звенела в кронах сосен и дубов, раскачивая серые стволы. Вместе с ним в Мортолео вернулся и холод, покинувший его на время светового дня.

Тэо увидел писателя в сумерках между деревьев и не узнал. На нем лица не было. Мертвенная бледность, присущая симптомам вампиризма, теперь отдавала оттенком мокрой серой глины. В глазах, подернутых дымкой печали, царила отрешенность.

Видеть друга в таком состоянии Тэо было мучительно больно. Писателя же в свою очередь угнетало не столько нынешнее его самочувствие, сколько думы о прошлом, которыми он решил поделиться с мудрецом.

– Елизавета Нойвель была моей женой. Я встретил ее, когда ей было чуть за двадцать, и около десяти лет мы прожили вместе.

Тогда, на пике моей популярности вокруг меня вились многие красавицы. Но ни одна из них не вызывала у меня таких чувств, как милая Лиз. Ни с кем мне не было так хорошо, как с ней.

Мы проводили вместе дни и ночи. А расставались лишь за тем, чтобы немного погрустить. Но, тем не менее, я, как и прежде, был уверен, что все закончится очередной моей интрижкой. Однако судьбе было угодно чувство.

– Я влюбился в нее, – начал свой рассказ Виктор.

Он стоял, прислонившись спиной к королевской сосне. Ветер гулял в его седых волосах, взгляд терялся в волнах красно-желтых листьев.

– Когда я впервые увидел ее, мой мир, ограниченный и сжатый, больше похожий на сдутое колесо, заново обрел смысл и веру. Блондинка с голубыми глазами вдохнула в него новую жизнь!

Я был так счастлив, что колесо надули и пристроили к новому лимузину, что, казалось, готов был вечно носить свою избранницу на руках.

Но так продолжалось недолго.

Популярность играла со мной злую шутку, и отбоя от разных девиц я не знал.

Каждый день моя душа требовала новых приключений, адреналина и эмоций, без которых я не мог жить. Это, как морская волна, которая захватывает тебя с головой. До самого последнего момента ты думаешь, что можешь выбраться на поверхность, но в итоге идешь ко дну, потопленный собственными иллюзиями.

В то время во мне ничего не могло вызвать таких эмоций, как писательство и секс.

Я был одержим и не желал останавливаться. Я писал и трахался со всеми подряд, как кролик. Писал и трахался. Но выбирал себе не просто легкодоступных барышень с томными глазами, а типажных фрейлин. Или гораздо выше меня или гораздо моложе. Иных кровей, иных национальностей. Ничего поделать с этим я не мог – другие меня не привлекали. Каждый день мне нужна была такая женщина, с которой в мыслях я готов был провести всю жизнь, хотя, на самом деле, только ночь.

Да, я пользовался своей известностью, раскрывшей для меня новые горизонты успеха. Я знал, чего хотят женщины, о чем они мечтают. Я изучил их. Они думали, что меня интересуют их профессиональные способности, талант, навыки, душевные качества… Думали, что мне чрезвычайно интересен их богатый внутренний мир…

Но, на самом деле, мне на это было наплевать. Я преследовал сугубо свои интересы. А они заключались в сексе.

Меня возбуждали их доверие и наивность. Порой я сам себе казался богом, перед которым не в силах устоять ни одна женщина на свете.

Иногда они просили меня о помощи, о содействии, и я обещал им помощь. Говорил, что они могут на меня рассчитывать. Много говорил… Но, добиваясь своего, я их бросал. И исчезал из их жизни.

Поначалу тело каждой покоренной мной красавицы казалось мне венцом творения и вызывало у меня восторг и приступ вдохновения, что было мне так нужно. А потом… Потом я быстро охладевал к ним. Они становились обычными и уже не производили на меня былого впечатления. И так было с каждой.

Любая из них в зачаточный период романтизма была для меня еще не написанной книгой, которую я пытался написать как можно быстрее (даже заглядывал в ее конец, не дописав начало), чтобы поскорее и недолго думая, приступить к следующей.

Сегодня одна, завтра другая, где вторая, там и третья… Господи, это стало своеобразным ритуалом, пренебречь которым я не мог!

Секс подпитывал мои эмоции, в нем я черпал вдохновение. Писательство и секс – вот, что мне нужно, говорил я себе, забыв, что в этом мире существуют еще и другие занятия.

Я боялся останавливаться. Гнал, как сумасшедший, уверенный в том, что писательство, как и секс, прерывать нельзя.

И я писал, писал, штабелируя свои романы, думая, что каждый из них почти шедевр. И люди расхватывали их, как горячие пирожки. Каждая моя новая книга, любезна названная дежурным критиком-пройдохой куском дерьма, становилась бестселлером. И вдохновленный новыми успехами, я продолжал писать.

Погружаясь в новый роман с головой, я терял связь с миром. И до того, пока не ставил точку в очередном своем творении, меня трудно было найти. А если кто и находил, то жалел об этом, потому что общаться со мной в то время было практически невозможно. Мало того, что звездная болезнь делала свое дело, и я на всех смотрел взглядом бога, так она еще и прибавлялась моим не самым скромным характером.

Вместе с женщинами пришел и алкоголь. Но это уже разговор для отдельной темы. Скажу только, что свой тридцатый день рождения я встретил в реанимации. Сказались последствия слишком бурного веселья, без которого мирта-краунская богема не мыслила себе подобные праздники. Слава богу, тогда я еще не был знаком с Лиз.

Виктор горько улыбнулся.

– Однако и после знакомства с ней во мне не умер Казанова. Ну как это обычно бывает со многими бабниками? Вопреки любви они продолжают ставить зарубки на ремне. Годы шли, а я не менялся.

Я ловко скрывал от нее свои похождения. Конечно, она о чем-то догадывалась, да и общие знакомые наверняка шушукались за моей спиной. Но ничего конкретного она мне предъявить не могла. Благодаря ее душевной простоте и наивности я оставался неуязвим.

Ах, Лиз… Она не мыслила меня в объятиях другой женщины.

Тэо внимательно слушал писателя. Спокойное лицо не выражало замешательства, пренебрежения или сочувствия. Оно было оплотом хладнокровия. А те эмоции, что, без сомнения, испытывал мудрец, таились глубоко внутри.

– Как ты теперь понимаешь, я не мог рассказать это настоятелю.

Мы поженились и стали жить вместе.

Много лет подряд мы с Лиз пробовали зачать ребенка, но у нас ничего не получалось. Если бы я знал, что она все-таки забеременела, я бы ни за что не отпустил ее. Но я получил то, что должен был получить. Гребаный эстет оказался ничтожеством!

Потом уже после расставания с ней с неугасающей надеждой в течение долгих лет я повторял эти попытки с самыми разными женщинами. Но, к сожалению, снова и снова безуспешно.

Может, поэтому я до сих пор один, – Виктор прятал лицо, смотря высоко в небо. Но Тэо и не надо было его видеть, чтобы понять, какой глубины печаль таится в сердце писателя.

– Ты жалеешь об ушедшем?

– Скорее, да, чем нет. Фотография, которую мне показал старик Анфем, всколыхнула мою память. Заставила ее заработать. А ведь совсем недавно я был уверен, что никакой Елизаветы Нойвель и не существовало.

– Теперь ты знаешь правду.

– Да, но лучше бы я ничего не вспоминал.

В один прекрасный день она нашла в ворохе постельного белья, предназначенного для стирки, простыню с пятном крови. И своим проницательным женским чутьем сразу установила его происхождение.

«Думаешь, я не знаю, откуда эта кровь? – со слезами на глазах заявила она мне. – «Думаешь, моя кровь была другого цвета?»

К моему удивлению, она была спокойна. Чувствовала, наверное, что рано или поздно именно так все и закончится. Не теряя чести, с не свойственным ей хладнокровием она заявила мне, что таких, как я, обеспеченных и самонадеянных баловней судьбы, всегда тянет на юных девушек. И с прискорбием добавила, что я поставил свое сексуальное либидо превыше наших отношений. И так же спокойно, прокляв меня, ушла.

Я долго мучился, искал ее. Шли годы, а я все пытался разглядеть ее в толпе.

В каком бы городе я ни находился, я надеялся на встречу с ней. Мой взор выхватывал из множества людей единственный, казалось бы, знакомый силуэт… Я подбегал к ней и… что я получал в ответ? Ожог треклятого сознания, самообман, безумный крик… А иногда рыдания.

Но боль, что приносили мне все эти поиски, не шла ни в какое сравнение с осознанием невосполнимости потери. Оно было невыносимым.

– Как грустно слышать подобное, – Тэо знал, что за чувства бушуют в душе у писателя. В один момент самоуничижительное проклятие стало единственным средством, помогающим ему пережить прошлое. Оно вспыхнуло безумным пламенем, и чтобы погасить его, нужно было лекарство посильнее аспирина.

– Если бы не Анна, ты бы и не вспомнил о ней.

– До аварии я помнил все.

Тэо смотрел на него и понимал, что уже не испытывает к нему того уважения, что было вначале, когда он ценил его за стойкость и огромное желание остаться человеком. Теперь писатель вызывал у него жалость.

– Теперь мы знаем, что мои романы здесь ни при чем. Все дело в мести, праведной мести, – сказал Виктор Мурсия. – Но, веришь, нет, до сегодняшнего дня я даже не знал, что у меня есть дочь, – душа его плакала. Да, он почти стал вампиром. И это было по-настоящему ужасно. Но разве мог он винить свою дочь в том, что она пыталась отомстить ему? Пусть даже таким изощренным способом.

– Для того чтобы мстить, надо знать о своем происхождении. Думаешь, Анна знала о том, что она приемная дочь? Она ни разу не посещала приют. Поверь, если бы она знала, то навещала бы отца Анфема. Это не месть, – тень дерева, под которым стоял орнан, холодила. Ветер нещадно трепал черную гриву мудреца. Виктор вспомнил тот момент, когда впервые увидев Тэо, подумал, а не крашеные ли у него волосы – уж больно черными они были. Но потом понял, что данный цвет принадлежит ему от рождения, ибо там, где он родился, почти все имеют столь темный оттенок волос и смуглую кожу.

– Тогда что это?

– Не знаю. Возможно, просто совпадение. Может, Анна вовсе и не твоя дочь, – сказал орнан с надеждой.

– Нет, совпадения быть не может. Я слишком хорошо знал Лиз. То, что она не захотела называть мое имя, лишний раз доказывает это.

– Она боялась бросить тень на твою репутацию. Глупо. Тем самым она лишила дочь отца.

– Ты не смеешь осуждать ее, орнан!

– Когда мы разыщем Анну, все встанет на свои места, и многое прояснится.

Кто обратил ее в вампира. Как давно это было. Кого еще она знает из себе подобных.

Все эти вопросы найдут свои ответы. Поверь.

– А если она не захочет говорить? Если предпочтет смерть откровениям?

– Я надеюсь, она достаточно разумна, чтобы помочь нам. – Господи… не могу поверить… – Тебе придется это сделать.

– Знаешь, мудрец, что я сделаю? Я просто не буду препятствовать своей смерти! Вот и все. Я достаточно пожил на этом свете. Жаль, что мечты доехать до Ариголы и там закончить книгу так и не осуществились. – Каждому отмерен свой срок, путешественник. Твой срок еще не вышел.

– Откуда ты знаешь, черт бы тебя побрал? Ты все про всех знаешь! Но я не такой, как все! Понимаешь? Ты носишься со мной, спасаешь меня, поддерживаешь, но я до сих пор не могу понять, зачем?

– Пока есть шанс, надо бороться. Ты пережил столько мучений, прошел через многие испытания, пересилив себя. И все ради чего? Ради того, чтобы умереть здесь, в темном лесу в одиночестве и холоде?

– К чему ты меня призываешь? К тому, чтобы я убил свою дочь?

Тэо не знал, что сказать. В ситуации, в которой оказался писатель, он никогда не был. Годы мучительных скитаний, бесплодных поисков и безжалостных сражений закалили его душу, и некоторые вещи он привык не воспринимать близко к сердцу. Он видел многое и был готов ко всему. Но поставить себя на место отца, который ради продления своей жизни убивает собственную дочь, пусть даже та и является вампиром, он не мог. По мнению орнана, любой родитель, не задумываясь ни секунды, отдал бы жизнь за свое чадо. Но любой ли?

Что молчишь, мудрец? – Виктор попытался поймать взгляд Тэо, желая прочесть в нем ответ. Когда орнан сказал писателю о своем желании уничтожить всех вампиров в городе, в голосе его звенел металл. И Виктор знал, что от своих слов он не отступится.

– Помнишь, ты как-то спросил меня, хочу ли я жить? – грустная усмешка стянула кожу на лице писателя. Казалось, она вот-вот хрустнет от напряжения, и трещины разойдутся по впалым щекам и гладкому лбу.

– Так вот, мой ответ поменялся. Больше жить я не хочу, – Тэо почувствовал, как в воздухе запахло отчаянием. Судьба, так жестоко поступившая с Виктором Мурсией, была несправедлива. И если бы в его силах было изменить ее, он бы, не задумываясь, сделал это.

– Ни вампиром, ни человеком жить не буду, – Виктор расправил сутулые плечи. – Приму смерть достойно, лежа на земле возле приюта, в который попала моя дочь по моей вине.

– Мужчины не должны менять своего решения. Иначе это уже не мужчины, – напомнил орнан писателю.

– Да, ты прав, но у меня уважительная причина. Я узнал, что у меня есть дочь.

Пауза, возникшая после его слов, была мучительной. Но Виктор сам нарушил ее, понимая, что орнану просто нечего на это ответить.

– Знаешь, раньше я думал, что смерть где-то далеко. И что мне жить еще долго-долго, прежде чем встретиться с ней лицом к лицу. А теперь…

Люди боятся умирать, – голос писателя стал тише. – Никому не хочется думать о том, что там, дальше, за темной пеленой – настоящий конец.

Я не боялся умирать. Боялся старости. Безвестности, нищеты, – горькая задумчивость стала выражением его лица. Она придала ему, исхудалому до невозможности, потрясающее сходство с каменным изваянием какого-нибудь древнего мыслителя, одинаково достоверно передающее и иронию, и скепсис, царящие в неприкаянной душе.

– Когда мне исполнилось тридцать, я был уверен, что вся жизнь еще впереди, и где они там мои пятьдесят?! За горами и не видно…

Но время шло быстро… Потом оно пошло еще быстрее. Когда стукнуло сорок, я по-прежнему нисколько не сомневался в том, что судьбой мне отмерено никак не меньше ста лет, и думать о старости слишком рано, и уж тем более готовиться к ней.

И вот, когда мне почти пятьдесят, и голова моя седа, как пепел, я думаю иначе.

– Теперь у меня есть выбор, и я могу стать бессмертным. Но именно тогда, когда у меня есть этот выбор, я принимаю решение вопреки. Решение, которое снимет грех с моей души.

– Еще не поздно передумать.

Нет, – Виктор провел рукой по седым волосам. – Я уже все решил. И если ты не хочешь, чтобы я умер от голодного обморока, то должен мне помочь.

Тэо уже знал, о чем его попросит Виктор.

– Убей меня, и дело с концом, – писатель вытащил кинжал. – Проткни мое сердце, и сам станешь свободен от обузы, и я освобожусь. Так будет легче всем. Анна получит то, что хотела – мою смерть. В полиции повесят все убийства на мертвеца, да и ты обретешь покой. Все сойдется. Задача будет решена.

Во взгляде умирающего Тэо Брукс прочел мольбу. Да, мужчины действительно не должны менять своих решений. Но если один из них вампир, мечтающий о смерти, он волен поступать по-своему.

Мудрец отвел его руку в сторону.

– Держи клинок наготове. Он может понадобиться тебе в случае нападения лесных зверей.

В голове орнана строились различные предположения и догадки. Он не мог забыть о цели, приведшей их вместе с путешественником в старый приют и близлежащий лес.

Анна… Магда… Анна… Магда…

Господи, кто из них Прародитель?

Магда жила с Анной почти восемнадцать лет… Может быть такое, что все это время она терпеливо ждала, когда та вырастет и станет способной охотиться? Поэтому и не кусала ее раньше… Делать из нее девочку-убийцу было бы бессмысленно. Магда… Анна… Магда… Анна… Кто из них? А, может, обе?

Мысли его кружились со скоростью света. Он проигрывал в голове все варианты возможного развития событий, даже самые невероятные, и с грустью понимал, насколько бессилен в своих поисках.

– Может, все-таки ты… – он протянул писателю руку.

– Не надо, Тэо! – тот отшатнулся от него, как от прокаженного. – Оставь меня. Если не можешь убить, лучше оставь!

– И тебя не интересует, как она стала вампиром? Кто наделил ее подобными чарами, сделавшими из тебя раба своих желаний?

– Какая разница? Ничего уже не вернуть. И ты знаешь, что это правда. А я не хочу, чтобы с Анной случилось то же, что и в моем сне.

– В твоем сне?

– Мне снился сон, в котором я убил ее. Она лежала мертвая на кровати. И у нее не было лица. Я чувствовал кровь на губах, даже когда проснулся.

Я найду ее, вот увидишь. И все встанет на свои места. Я найду ее и вернусь за тобой.

Помню, старик Анфем сказал, что у Магды Фабиански под Менкаром есть своя ферма. И, кажется, я знаю, где она находится. Я попробую разыскать ее там.

– Все еще на что-то надеешься?

– Я должен идти до конца.

– Что ж, дела вечных – дела бога. Это твоя миссия – находить их и убивать. Я тебе в этом уже не помощник.

– Мне нужен тот, кто все это начал.

– Вполне возможно, та, кто ее удочерила. В полиции мне сказали, что был свидетель убийства, женщина… Эдди хотел допросить ее. Но, видимо, уже не судьба.

– Свидетель? Что же ты мне раньше ничего не сказал? – глаза орнана загорелись.

– В этой спешке я все позабыл, – если суматошное движение плотно сжатых, почти прозрачных губ писателя можно было принять за улыбку, то следовало сказать, что он улыбнулся.

– Я знаю, ты не отступишься. Но учти, с этой минуты это уже твое дело.