Глава 17
Мелкие ссадины, синяки и шишки были у всех, кто стал участником последних событий. Но серьезнее всего пострадал Филипп и тот детина, которого оглушил Василий Петрович. Действуя наверняка, Василий Петрович ударил с такой силой, что на черепе пострадавшего образовалась вмятина. Мужчина находился в беспамятстве, что никого особенно не огорчило.
Разве что Евлалия смотрела на этого человека со странным выражением глаз, и казалось, что она собирается заплакать.
Василий Петрович переглянулся с Ваней и произнес:
– Может мне кто-нибудь объяснить, что тут произошло?
Ему ответил один из подчиненных Залесного.
– Вот этот тип, – произнес он, указывая на рыжего мужика, – пытался пристрелить вот его.
И он указал на Филиппа.
– А она, – добавил другой полицейский, указывая на Евлалию, – помогала ему.
– Филиппу?
– Нет, ему.
И второй тоже ткнул пальцем в поверженного громилу. Теперь все смотрели только на этого типа. А он, словно почувствовав, что является персоной номер один, зашевелился и слабо застонал. Затем открыл глаза и обвел мутным взглядом всех. Постепенно взгляд обретал осмысленность, и мужчина оскалил темно-желтые, но еще очень крепкие зубы.
– Справились! Все на одного навалились!
– Один на один не всякий с вами решится побороться. Вон вы какой здоровый!
Мужчина взглянул на Евлалию и вдруг произнес:
– Девчонку отпустите. Она ни в чем не виновата.
– А в драку зачем влезла?
– Это она меня защищала.
– От кого?
– От него вон, от моего обидчика.
И рыжий кивнул в сторону Филиппа.
– Это еще разобраться надо, кто и кого обидел, – возразил Залесный. – Пока что жертвой выглядит именно Филипп.
Совершенно неожиданно эта реплика привела мужчину в бешенство.
– Чтоб вам всем сдохнуть! – завопил он. – Разбираться они тут будут! Знаю я ваши разбирательства, суки поганые. А правда вся в том, что это мои деньги! Ясно вам? Мои и ее вот еще!
И несмотря на то что его только что подняли на ноги, мужчина снова кинулся наземь и начал кататься по траве, дико крича и пытаясь освободиться от наручников. Двое полицейских кинулись к нему, чтобы утихомирить, но им это с трудом удавалось.
А Ваня с Василием Петровичем с недоумением взглянули на Залесного:
– Кто этот тип?
– Не догадываетесь?
– Нет.
– А между тем фамильное сходство у дочери с отцом, что называется, налицо.
– Дочери с отцом…
Василий Петрович взглянул на Евлалию в растерянности:
– Так это…
Он не договорил и замолчал. Фразу закончил за него сам Залесный:
– Совершенно правильно, разрешите вам представить: родной папаша нашей Евлалии!
Теперь все посмотрели на Евлалию, ожидая, что она тоже что-нибудь скажет. Но женщина опустила глаза и сделала вид, что разговор ее совершенно не касается.
– Погодите, – произнес Василий Петрович. – Но ведь этот человек должен находиться за решеткой!
– Да? А откуда такая информация?
– Ну… Тетка Евлалии сказала – Наталья эта, задержанная ваша.
– О том, откуда у Натальи взялась подобная информация о ее брате, мы будем еще разбираться. Пока что со своей стороны могу вас заверить, что свои слова я взял не с пустого места. Сегодня я затребовал из архива все, что там было насчет этого человека, и лично убедился, что последняя его судимость является погашенной, а новую он себе еще не заработал.
– Теперь уже заработал, – произнес Ваня.
– Выходит, это он задумал Филиппа извести? – задумался Василий Петрович. – Родной папаша взялся устранить отчима? Отцовская ревность взыграла?
– Не приписывай этому человеку чувств, которые ему незнакомы. Причина его желания прикончить Филиппа куда примитивнее – деньги.
– А при чем тут деньги?
– Ответь, если Филипп погибнет, кто станет его наследником и владельцем всех его богатств?
– Как кто? Евлалия.
– Вот тебе и ответ на твой вопрос.
– Значит, папаша собирался паразитировать на дочурке? А ей-то это зачем надо?
Залесный взглянул на Евлалию.
– Полагаю, мы можем спросить об этом у нее самой, не так ли? Евлалия, объяснишь нам, зачем ты решила помогать своему отцу в его борьбе против твоего отчима?
Против всеобщего ожидания Евлалия ответила:
– Потому что он – подлец! Обманул меня и маму! Ограбил нас обеих!
– Это ты сейчас говоришь про своего родного отца – Михаила?
– Нет! – воскликнула Евлалия. – Вот про него!
И она ткнула в сторону Филиппа.
– Это он – подлец!
– Но почему? – возмутился Василий Петрович. – Человек, воспитавший тебя, как родную дочь, принявший твою мать, когда она оказалась в трудной жизненной ситуации, фактически спасший вас обеих…
– Ах, дядя Вася! – перебила его Евлалия. – Да вы же совсем ничего про нас не знаете!
– Как не знаю? Позволь тебе напомнить, что я дружен с твоими отцом и матерью много лет.
– И чего? Вы знаете, откуда у Филиппа деньги взялись? Знаете, с чего он в девяностых раскрутился так лихо?
– Нет, как-то об этом не принято спрашивать. А сам Филипп не рассказывал.
– И немудрено! Ему моя мама дала деньги. А ей эти деньги, в свою очередь, на сохранение мой родной отец оставил! Вот он!
– Погоди, погоди… Выходит, Настя дала Филиппу денег?
– И немало. Если на нынешний курс пересчитать, то там не один миллион был. А мама с отчимом подло поступили. Что она, что он, за спиной моего отца сговорились. Мало того, что его ограбили, так еще и в тюрьму снова засунули, когда он вернулся, чтобы свое законное назад потребовать!
Теперь все молчали, явно не зная, что сказать. На их глазах история счастливой семьи Ивашевых разлеталась на тысячу мелких осколков. Получается, не было никогда любящей пары, совместно растившей птенчика.
Один Залесный выглядел довольным. Прав он был, когда сомневался в неземной любви, якобы испытанной Филиппом к Насте и заставившей его жениться на опозоренной девушке да еще удочерить ее незаконнорожденного ребенка. Правильно он заподозрил, что жениться на Насте его друга Филиппа заставило куда более приземленное чувство реальной выгоды, которую он собирался извлечь из этого брака. Вот только еще недавно Залесный не мог понять, что за выгоду преследовал Филипп, зато теперь все стало ясно.
– Филипп взял с Насти деньги, чтобы прикрыть ее грешок.
Видимо, деньги и впрямь были немаленькие, если уж Филипп решился на женитьбу. А может, и сама Настя ему приглянулась вдобавок к деньгам? Могло ведь и такое быть. Но все же, как бы ни был сильно влюблен в нее Филипп, взять ее в жены его могло заставить лишь очень приличное приданое невесты. И такое приданое, судя по словам Евлалии, он получил. Вот только имел ли он на него право?
Возможность задать этот вопрос Залесный получил, когда они все вернулись в коттедж. Филипп уже очнулся, но полученный им по голове удар оставил последствия в виде головокружения и тошноты. Так что Василий Петрович, хоть и не был врачом, диагностировал у своего приятеля сотрясение мозга. Филиппа бережно усадили в кресло, запретив шевелиться, против чего он отнюдь не возражал. Полученный им сегодня урок пошел ему на пользу. Он больше не пытался самовольничать и согласился вести себя послушно и отдохнуть.
Устроив Филиппа так, чтобы он находился в покое, все переключились на Евлалию и ее преступного папашу. И первое, что спросил Залесный у задержанного:
– Что за деньги вы оставили в свое время Насте? Откуда они у вас появились?
Михаил ничего ему не ответил. Он отвернулся в сторону, показывая, что разговаривать с полицией не намерен.
Залесный посмотрел на Евлалию. Он чувствовал, что она смущена. Но все же спросил:
– Так откуда у твоего отца взялись деньги?
– А откуда у людей вообще берутся деньги?
Евлалия смотрела на следователя с вызовом. Но Залесный ее вызова не принял.
– Много откуда, – произнес он. – Иногда люди работают и получают деньги за свою работу. Но это не про твоего отца, он ни одного дня нигде не работал. У него даже трудовой книжки не имеется.
– Не обязательно работать, можно получить наследство.
– Опять мимо. Наследство твой отец получить ни от кого не мог. Родная мать выделила ему комнату в коммунальной квартире и считала, что больше непутевый сын претендовать ни на что не может.
– Отец мог эти деньги выиграть! Такую-то возможность вы допускаете?
– Ну, допустим. Он их выиграл. Хотя я лично думаю, что деньги эти Михаил попросту у кого-то отнял, украл, ограбил кого-то. Но вопрос в другом: а зачем он эти деньги оставил Насте?
– Просто оставил! Знал, что у мамы скоро родится ребенок – я, вот и позаботился и о ней, и обо мне.
Но тут подал голос Филипп:
– Ничего подобного! – произнес он. – Деньги были оставлены Насте на сохранение. Она не имела права ими пользоваться, о чем этот мерзавец ее и предупредил.
«Этот мерзавец» явно относилось к Михаилу. И тот немедленно отреагировал на оскорбительное замечание Филиппа:
– Но она все равно полезла в кубышку! Знала, что это не ее деньги, но все истратила! И ладно бы на себя или ребенка издержала, это я еще мог бы как-то понять, нет же, она все своему новому кобелю отдала!
«Новый кобель» – это, надо понимать, был Филипп:
– Конечно, я взбесился, – продолжал Михаил. – Это же были мои деньги! Я на них рассчитывал. Настя не имела никакого права их трогать.
– И что вы сделали, когда освободились?
– Пришел и потребовал деньги назад!
– И вам их отдали?
– Не всю сумму. Но да, врать не буду, кое-что они мне отдали.
– Так… А что помешало вам взыскать весь долг полностью?
Михаил промолчал. За него вновь ответил Филипп.
– В тюрягу он снова угодил, вот что произошло. Дал нам с Настей передышку.
Так у них и повелось в дальнейшем. Михаил периодически возникал на семейном горизонте Ивашевых, получал очередные отступные, какое-то время трепал Насте с Филиппом нервы, а потом снова садился в тюрьму. И больше не возникал. За сохранность своих денег Михаил совершенно не волновался. Знал, что Настя с Филиппом никуда от него не денутся. К тому же постепенно он сделал для себя вывод, что куда выгоднее получить не всю сумму разом и промотать, а получать деньги частями, не забывая приплюсовывать к ней и набежавшие проценты.
Но дела Филиппа шли в гору очень быстро. Гораздо быстрее, чем нарастали проценты на сумму долга. И в конце концов, супруги Ивашевы окончательно расплатились со своим странным кредитором.
– Это они так думали! – рявкнул Михаил. – А я считал иначе! И они мне были должны еще очень много денег! И мне, и моей дочери!
Евлалия подняла голову и кинула на Михаила взгляд, полный признательности. До чего же странно порой поворачивается жизнь. Михаил в этой жизни ровным счетом пальцем о палец не ударил для своей дочери, никогда ей не помогал, не участвовал в ее воспитании, вовсе не появлялся в ее жизни вплоть до последнего времени. И пожалуйста! Стоило этому типу нарисоваться, как Евлалия мигом воспылала к нему теплыми дочерними чувствами, а на Филиппа, все эти годы заменявшего ей с успехом родного отца, и смотреть нынче не хочет. Да еще и называет его оскорбительными словами.
Что же вызвало в душе Евлалии такое отторжение? Почему она возненавидела Филиппа? Ведь еще совсем недавно она питала к нему самые нежные чувства.
Залесный знал ответ на этот вопрос. Или думал, что знает. И все же он хотел, чтобы Евлалия сама призналась им.
– Две статьи за грабеж, одна за изнасилование, три за убийство, – произнес он, глядя на Михаила. – Солидный послужной список. Мы даже не будем сейчас снова касаться той «кубышки», что вы оставили Насте «на сохранение». Уже не столь важно, откуда у вас взялись эти деньги. Понимаю, что они попали к вам далеко не честным путем, но да уж ладно, забудем об этом за сроком давности. Меня интересует другое: зачем вы убили Настю?
– Эй! – возмутился Михаил. – Я ее не убивал!
– Что-то не верится.
– Меня и в доме-то в ту пору не было! Я был в другом месте. Если не верите, можете проверить.
– Не сомневайтесь, проверим, – заверил его Залесный и тут же поинтересовался: – Так где вы были?
– У бабы одной. И там еще много народу собралось. В картишки перекинулись с братвой, я – человек азартный, в крутой минус ушел, так что братва должна это помнить.
– Вот как…
Залесный, казалось, задумался.
– А ружье где вы взяли?
– Какое ружье?
– То, из которого вы всего час назад пытались застрелить Филиппа, мы в расчет брать не будем. Сейчас речь идет про охотничий карабин Вани, из которого застрелили Романа. Как вы его раздобыли?
– Так это… – растерялся Михаил, но тут же нашелся и ответил: – Не брал я ничего!
– Ох, зря вы это! Видели вас с ружьем.
– Где видели?
– В лесном заказнике. Там, где вы Романа и застрелили.
Михаил взглянул на следователя и поинтересовался:
– На понт меня взять решили? Не получится!
– Думаете, как я вас сразу узнал? Дело ваше изучил, а там фотографии. А дело ваше я затребовал тоже неспроста. Егерь вас в заказнике увидел и мне ваши приметы описал. Я уже этому егерю и вашу фотографию показал, он вас опознал. Вы были в заказнике. У вас было ружье. И вы стреляли в Романа!
– Вот, значит, как… Правда, егерь меня в лесу видел. Столкнулся я с ним, думал шлепнуть, да после шуму побоялся.
– Он мне вас описал. И карабин, из которого вы стреляли, мы тоже нашли. Понимаете ведь: как тщательно вы его ни вытерли, что-нибудь мы на ружье обязательно найдем. Даже мельчайшая частица вашей кожи или слюны сгодятся. Плюс показания егеря. Плюс ваш послужной список. Я понятно изъясняюсь?
– Да уж куда понятней, – пробурчал Михаил. – К раскаянию меня склоняете, так, что ли?
– К добровольному признанию.
– Ну, что же, коли вам так проще, будь по-вашему. Ружье я взял. Залез в дом и взял.
– Вот так просто?
– А чего тут сложного? Замки плевые. Сторож – лох. Ни собаки они не держат, ни сигнализации нет. Я вам так скажу: хозяева этого коттеджа вообще не заботятся о тех, кто в этом их коттедже живет. Любой может в дом забраться и вынести все, что захочет.
– Например, драгоценности… оружие?
– Ружье я взял, – кивнул своей косматой головой Михаил. – Точно, взял. А драгоценности… не понимаю, о чем вы.
– Драгоценности Насти. Часть их нашлась у сторожа, но большая часть пропала бесследно.
– Про цацки я ничего не знаю.
Но хотя Михаил и сделал это заявление решительным тоном, вид у него сделался какой-то мрачный и задумчивый.
– Романа вы зачем застрелили?
– А это уже мое дело.
– Нет, не ваше. Не только ваше. Объясните!
Но Михаил, казалось, утратил всякую разговорчивость и отделался лишь тем, что буркнул:
– Если убил, значит, было за что.
– А Филиппа?..
– Его точно надо было кокнуть! Да вот не довелось!
Филипп, который до сих пор сидел с закрытыми глазами, открыл и спросил:
– За что ты меня ненавидишь?
– За то, что ты дочь мою ограбить решил!
– Я?!
Филипп задохнулся от гнева. Он был так возмущен, что даже попытался приподняться в кресле. Но слабость не позволила ему это сделать. Он упал назад на подушки:
– Сволочь неблагодарная! Я воспитывал все эти годы твою Евлалию, словно родную дочь.
– Только воспитывал ты ее на мои денежки!
– За тот долг я давно с тобой расплатился! Весь долг выплатил тебе с лихвой.
– Весь – да не весь!
Филипп взглянул на Залесного:
– Вот и разговаривай с ним после этого! Ты ему говоришь, как есть, а он тебя не слышит. Как он нас с Настей измучил за эти годы – не передать. И те деньги, что когда-то он дал Насте на сохранение, а я вложил в бизнес, я этому человеку уж трижды вернул, если не четырежды.
– Говори да не заговаривайся, – рявкнул на него Михаил. – Все, что у тебя есть, только благодаря Насте и моим деньгам, что она тебе дала.
– Так не просто так дала, а чтобы я их ей вернул с процентами.
– Сам признаешься! – с торжеством завопил Михаил. – А значит, ты мой должник по жизни. Мой и вон еще ее!
И он ткнул пальцем в сторону Евлалии.
– Значит, вы считаете, что Филипп вам еще что-то должен?
– Должник он мой! – твердил Михаил. – И всегда будет им! Покуда живой!
– Но вы же вроде бы собирались его убить? Как бы он мертвый вам долг возвращал?
– Насчет покушения – ничего вы не докажете!
– Вы же его похитили!
– Вовсе нет! Перенес в местечко поспокойнее.
– Предварительно оглушив. Его и еще двух человек.
На этом месте Ваня, изнывающий от любопытства, не выдержал и вмешался. И, почесывая все еще заметную шишку на голове, он спросил у Михаила:
– Кстати, чем это вы нас так?
– Камнем.
– Просто камнем?
– Из пращи. Я мальчишкой, бывало, сойку мог с дерева из пращи сбить. Легко и просто. И искать специально ничего не надо. Пращу из любого ремня сделать можно. А камней всегда вокруг полно.
– Но зачем вы похитили Филиппа? И еще ружье на него наставляли?!
– Да я его припугнуть всего лишь хотел, чтобы он девочку мою не обижал.
Евлалия с благодарностью взглянула на Михаила и выпалила:
– Так и есть! Отец всегда был на моей и маминой стороне. Я была не против, чтобы он иногда призывал Филиппа к порядку. Если бы вы знали, каким Филипп иногда бывает прижимистым, каждой копейкой нас с мамой попрекал! Ну а после разговора с отцом он на какое-то время становился щедрым в отношении меня и мамы.
– Но в этот раз Михаил собирался решить вопрос кардинально. Он не пугать собирался ружьем Филиппа, а убить его!
Евлалия разинула рот. А потом воскликнула:
– Не верю!
– Зря. У вашего родного батюшки уже и предсмертная записочка от имени Филиппа была заготовлена.
– Что?
– Из ее содержания следует, что Филипп, не выдержав разлуки с любимой женой и сыном, сам решил свести счеты с жизнью.
– Отец?!
Евлалия взглянула в сторону своего родного отца, но тот ей ничего не ответил. Он молчал, смотрел в пол и выглядел раздосадованным, как человек, который упустил из виду что-то очень важное. Записка и впрямь была немаловажной уликой. Еще одной, свидетельствующей о намерении совершить против Филиппа куда более серьезное злодеяние, чем то, в котором уже признался Михаил.
А Залесный между тем продолжал:
– Но это, как я понимаю, уже не первая ваша попытка пообщаться с Филиппом по душам. В первый раз в лес тоже вы его заманили. Заманили под предлогом, что знаете имя убийцы его сына.
– А что делать, коли этот слюнтяй нормально со мной разговаривать не хотел? Охранников завел. В обычное время к нему и не подступиться мне было.
– Но убийство Романа все изменило. Это ведь вы поджидали Филиппа возле сгоревшего магазина?
– Да, я там был.
– И зачем?
– Поговорить.
– Припугнуть, – поправил его Залесный. – И чем пугать собирались?
– Известно чем… Эта сука только одного и боится: как бы жизнь свою драгоценную не потерять.
– Но если вы бы убили Филиппа, то кто бы вам долг-то вернул? Вы об этом подумали?
– А вон она – моя дочь, – кивнул уголовник на Евлалию. – Она бы и вернула. Она в меня пошла, как глянешь, сразу видно – моя кровь, моя порода. Нет в ней гнилой материнской натуры. Не похожа моя Лалка ни на отчима своего, ни на Настю. Та тоже подлая была баба, кто бы ее ни кокнул, уважение мое тому человеку.
– Даже так?
Голос Михаила, когда тот ответил, звучал зло:
– Вроде бы меня она ждать обещала, да скоро за другого мужика замуж выскочила. И это еще полбеды. Так она ведь и дочь мою, и деньги ему тоже отдала.
Теперь друзьям открывалась и другая сторона медали. Михаил вовсе не бросал Настю. Он был готов жить с ней и Евлалией. Это сама Настя предпочла ему Филиппа, сочтя, что лагерная романтика не идет ни в какое сравнение с прочным семейным очагом и налаженным бытом. В этом Михаил ее и винил. И Евлалии, судя по всему, сумел привить свой взгляд на положение вещей.
Но что-то друзьям не верилось в то, что Михаил был в состоянии создать для Насти хороший дом, быть ей заботливым мужем, воспитывать свою дочь. Несмотря на то что сейчас Михаил заявлял обратное, что он был готов стать хорошим отцом для Евлалии и мужем для Насти, с его образом жизни этим планам вряд ли суждено было сбыться.
Этим и пришлось Залесному и его коллегам удовольствоваться. Они повернулись к Евлалии и взглянули на нее. Что она скажет? Но та молчала. Она уже успокоилась и никаких признаков агрессивности не выказывала. Сидела и смотрела на своего родного папашу с непередаваемым выражением на лице.
И если бы Залесный мог предполагать, что Евлалия способна любить, то он бы сказал, что на своего родителя она смотрит именно с любовью и, пожалуй, даже с нежностью. Что в этом огромном неряшливом и угрюмом мужике с его исковерканной судьбой могло вызвать в сердце дочери такие чувства, Залесный понять так и не смог, сколько ни старался. На его взгляд, чистенький и благопристойный Филипп был для Евлалии куда лучшим отцом, нежели матерый уголовник со стажем.
Но вот поди ж ты, сердцу не прикажешь. И Евлалия полюбила совсем не того своего папашу, какого бы ей стоило полюбить.
