Глава двенадцатая
1
Зазвонил телефон. Это встревожило Григоренко: ни сотрудники, ни начальство из главка так поздно домой не звонили. От ночных разговоров Григоренко отвык, а тут вдруг повелительный голосок в трубке: «Вас вызывает Москва!»
Говорил начальник карьерного отдела Петров. Его интересовало одно: изготовление полированных плит.
— В сентябре план выполните? Говорят, вы людей с этого участка срываете?
«Не иначе, про монумент кто-то успел доложить. Надо же... Но это вовсе не отражается на плане. Не справляются резальные и шлифовальные машины. Все дело в них», — думал Григоренко, а сам говорил:
— Мы наращиваем темпы, Антон Власович, и скоро войдем в график.
— Здесь вот на вас, Сергей Сергеевич, заявление пришло, — словно между прочим сообщил Петров. — На имя министра.
После некоторой паузы Григоренко спросил:
— Кто же это постарался?
— Письмо подписано... инженерно-техническим работником вашего комбината.
— О чем конкретно жалоба?
— Заявление у начальника главка, — ответил Петров.— Сам я не читал. Соловушкин ознакомился и говорит, что дело скверное. Транжирите средства, передали автономную линию дробления щебня колхозам, разбазариваете фондовые материалы! Что за памятник вы взялись делать?.. Министр возмущен. Особенно передачей автономки и щебня колхозам. И это в то время, когда в министерстве не хватает щебня. Поняли? В общем — ждите комиссию или комплексную ревизию. Возглавит комиссию, конечно, представитель министерства.
Петров замолчал на какой-то миг, но миг этот показался Григоренко бесконечно долгим.
— Вы действительно передали колхозам дробильно-сортировочную установку? — нарушил наконец молчание Антон Власович.
— Передал Межколхоздорстрою. До весны. Она нам понадобится недели на две, не больше. В период перехода со старого вторичного дробления на новое. Потом демонтируем. А может быть, ее не следует разбирать? Согласно положению, я имею право передать установку в аренду.
— Этот пункт положения давно отменен.
В тоне Петрова почувствовались холодноватые нотки, и Сергей Сергеевич не мог не заметить этого.
— Ну что ж, готов отвечать! Что касается разбазаривания фондовых материалов и растранжиривания денег, то это, мягко говоря, преувеличение.
— Погодите. С Днепропетровским институтом договор о внедрении счетно-вычислительной техники заключили? Не так ли? Но не рановато ли комбинату браться за такое дело? А автомобильные шины Сажевому заводу продавали?..
— Да, договор заключил. И я имею на это право. Шины нам пришлось отпустить за сорокатонный кран... А сколько материалов мы получаем в разных организациях? Там об этом не написано?
— Не знаю. Комиссия будет выяснять, что брали, а что отпускали... Как семья, Сергей Сергеевич?
— Спасибо, все хорошо.
— Передайте привет жене. И извините за поздний звонок. До свидания!
Оксана была рядом. Она слышала разговор, но не все поняла.
— Что-то случилось, Сережа?
Как Григоренко хотелось сказать ей: «Я люблю тебя, ты мне нужна сейчас, как никогда!» Но он произнес совсем другое:
— Заявление на имя министра поступило. Будет министерская комиссия или комплексная ревизия.
— Я уверена, что у тебя все в порядке и тревожиться нечего. Не так ли?
— За исключением чепухи, Оксаночка!
— А я-то думала, что прошлогодние кляузы тебя кое-чему научили!
Григоренко задумался. Собственно, чему эти кляузы могли его научить? Если бы пришлось начинать все сначала, он поступил бы точно так же. Не иначе! Пускай бы писали, ругали, наказывали. Ничего не изменилось бы. Он и тогда был уверен, и сейчас, что именно так и нужно действовать.
— Эх, Сергей, Сергей, плетью обуха не перешибешь! — вздохнула Оксана. — Гамза, наверное, написал.
— Допускаю, что он.
— Ты его хоть на другую должность устроил?
— Работает старшим механиком на камнедробильном заводе. Большего ему доверить нельзя!
— Говорила тебе, не берись за гранитные плиты! Вот и результат — не получается... Переходящего знамени комбинату не дали, премию срезали. Попомни: и с художественной резьбой горя натерпишься! Другие не берутся, и ничего! — изрекала Оксана поучительным тоном, с непоколебимой убежденностью в своей правоте.
Григоренко чувствовал, что не в силах больше слышать такое. Еще мгновение, и он сорвется, резко выскажет ей все.
«Неужели она в самом деле считает, что счастье — лишь в покое и личном благополучии?» — с горечью подумал Сергей Сергеевич.
— Ладно, Оксанка, давай спать!
Григоренко потянулся к выключателю и погасил свет.
Тут же сверкнула молния, загрохотал гром. Усиливаясь, загудел за окнами ветер.
— Ожидали заморозков, а ударил гром, — произнесла Оксана. — Конец сентября...
Она умолкла, дыхание ее стало ровным. Но не спала. Разве уснешь в грозу.
После разряда молнии все погрузилось в кромешную тьму — не стало видно ни потолка, ни пола, ни обстановки. Крупная капля дождя ударилась в оконное стекло, за нею забарабанили другие. На город обрушился ливень.
Опять сверкнула молния. Сергей Сергеевич на миг увидел жену. Она лежала с открытыми глазами.
Небо гудело и грохотало так, словно кто-то гарцевал по железной крыше. «Это, наверно, последняя гроза,— думал Григоренко, а сердце тревожно билось. Вспомнились слова Оксаны: «Я уверена, что у тебя все в порядке и тревожиться нечего». — Ну на каком комбинате может быть «все в порядке»? В ноябре прошлого года Бегма допустил большой перерасход зарплаты. Людям платили за счет основного производства. А с шинами?.. Не отпустишь их, не получишь кран. Монтаж завода вторичного дробления, конечно, затянется... Автономную линию дробления отдал в аренду? Но она все равно простаивала. И потом, кому я отдал? Спекулянту, что ли? Государственному предприятию. В одной, стране живем! Ну ладно, хватит об этом! Вот и гроза прошла. Спать! Спать!..»
Но мысли Григоренко неумолимо, снова и снова возвращались к разговору с Петровым.
Забылся тревожным сном Сергей Сергеевич лишь глубокой ночью. Во сне его мучили кошмары. Он просыпался и лежал с раскрытыми глазами. Время тянулось невообразимо долго. Даже вставал покурить, чего с ним по ночам никогда не бывало.
2
Светлана обрадовалась, когда ее окликнул Ростислав Лисяк. Но виду не подала. Продолжала идти. Он преградил ей дорогу.
— Ты что, Светланка, так меня и не простишь?
«Светланка» — как приятно и нежно звучит это слово.
Никто еще, кроме Ростислава, ее так не называл. Ну как не простить, когда такие ласковые слова, такой открытый взгляд, искренняя улыбка. Даже домой к ней ездил, волновался...
— Мне нужно поговорить с тобою...
— Ну говори, — Светлана сказала это как могла спокойно, но все равно в ее голосе чувствовалось волнение.
— Не здесь. Видишь, людей сколько, — возразил Ростислав.
«Какие мы с ним разные, — подумала Светлана.— А может, именно это и объединяет любящих друг друга людей?..»
— Чего нам прятаться? Боишься, что нас вместе увидят?
— Может, чего и боюсь. Но только не этого.
— Вот не знала, что Лисяк еще и трус!
— Не надо так, Светланка. Я тебе должен сказать очень важное...
«Ну что он может сказать важного, предложит выйти за него замуж? Что еще?..»
Они шли рядом по широкой улице, навстречу дул холодный порывистый ветер. Еще позавчера лето отстаивало свои права громом и молниями, было тепло, а сегодня ночью все сковало морозцем.
— Холодновато! — сказала Светлана и поежилась.
— Может, в кино пойдем? Там все-таки теплее...— предложил Лисяк.
— Пойдем.
После фильма они пошли на набережную.
Днепр сейчас не переливался бликами солнца, не слепил белым серебром, а словно покрыт был застывшим свинцом.
Пройдет еще немного дней, замрет и речной порт. Но пока он живет. К его причалам жмутся десятки разноголосых судов. Портовые краны, будто гигантские жирафы, продолжают разгружать баржи. Вокруг стук, лязг, гудки...
По Днепру, дымя и погукивая, снуют юркие буксирчики, торпедами проносятся стройные глиссеры, у берега дремлют, прижавшись друг к другу, караваны барж.
Увидев фотографа, Ростислав предложил Светлане сфотографироваться. Сначала они снимались возле скульптур оленей на набережной. Потом около плакучей ивы, не успевшей еще сбросить свое убранство. А затем — возле розового гранита, на котором отмечался уровень воды в Днепре.
Осеннее солнце скрылось уже за крыши многоэтажных домов, а народ на набережной все прибывал и прибывал.
— Люблю здесь ходить летом, — сказала Светлана. — Ты историю Днепровска хорошо знаешь? Был в домике, в котором жил Суворов?
— Был. Знаю даже, что он командовал Днепровской дивизией. Да здесь любая улица — живая история: Шевченко, Пушкина, Горького, Котляревского... А названы улицы так потому, что все эти люди побывали здесь. Ведь городу более четырехсот лет.
— А вот улицы имени Петровского нет. Хотя он раз семь приезжал в Днепровск.
— Зато новый Дворец культуры назван его именем. Постой... И улица Петровского есть. Точно! Она идет параллельно улице Ленина.
— Правда? Вот не знала.
— Ты не замерзла?
— Нет. Походим еще.
Прошли мимо памятника Ленину. Постояли молча около него. Затем пошли к троллейбусной остановке.
— Вон в том доме, — Ростислав показал на четырехэтажное здание с большими окнами, — в двадцатом году размещался штаб 14-й Армии, который имел прямую связь с Москвой, с Лениным. Сюда приезжали Сталин, Буденный, Ворошилов... А в музее Антона Семеновича Макаренко ты была?
— Была.
«Когда же он начнет свой важный разговор?» — недоумевала Светлана.
Сели в троллейбус, шедший к комбинату. Правда, троллейбус до комбината не доходил. Около километра нужно было пройти еще пешком. Но что такое километр, когда вдвоем идешь? Прогулка, да и только.
Но вот они и в комнате Ростислава. Сначала Светлана ни за что не хотела заходить. Потом согласилась — на минутку. Должен он наконец сказать ей то, что собирался.
— Фу, как заправлена у тебя кровать?! — переступив порог, удивилась Светлана. — Просто срам! А на столе что творится! Кто же все так оставляет?!
— Вчера день рождения отмечали, — попытался оправдаться Ростислав. — Двадцать пять стукнуло...
Стол был уставлен пустыми бутылками, стаканами, грязной посудой — следы вечеринки.
Светлана принялась наводить порядок. Ростислав неуклюже ей помогал.
Не прошло и получаса, как комната преобразилась, стала неузнаваемой. Повеяло уютом. Вот что значит — женские руки!
Светлана села у стола. Ростислав пристроился рядом, взял ее за руку.
— Только без этого! — отдернула руку Светлана.
— Знаешь, мы скоро расстанемся, — волнуясь произнес Лисяк.
— Не понимаю, о чем ты? Мы разве сейчас вместе...
— Нет, не вместе... Но я не хотел калечить тебе жизнь... Понимаешь, я еще в долгу перед государством.
— О чем ты? Не о том ли суде? Но тебя ведь оправдали...
— Да нет. Еще до того дела я совершил преступление, понимаешь? И вот я решил сознаться. Лучше отбыть положенное наказание, чем всю жизнь мучиться. Особенно последнее время я просто места себе не нахожу...
— Ты серьезно?
— Да. Во вторник решил идти к прокурору.
— А когда это было? Давно?
— Да, давно. Но раньше я об этом не хотел думать. Теперь вот решил: сознаюсь во всем и... будь что будет!
— Но тебя могут осудить?
— Конечно.
— Не ходи, Ростислав. Не нужно. Зачем самому идти? Подумай и обо мне!..
Светлана замолчала, сидела тихая, грустная. Она всего ждала от Ростислава, но только не этого. Его осудят. Он, оказывается, совершил преступление, которое не раскрыли, которое давно забыли. «Поэтому, наверно, он и со мною не хотел встречаться. А я-то думала...»
— Может, все же не пойдешь?
— Не могу, Светик! Не могу!..
— Я буду ждать тебя, Слава!
— А если надолго меня?..
— Сколько бы ни было. Только дай слово, что ко мне вернешься.
— Родная моя!.. Ты самая дорогая для меня!
— Я не могу... я пойду, — сказала Светлана, сдерживая подступившие к горлу рыдания.
Ростислав поднялся и пошел следом за ней, но Светлана остановила его:
— Не надо, не иди за мной. Меня ждут девчата... Я приду... Вечером... Ты будешь один?
— Один. Ребята поехали домой, в село. Буду ждать тебя, Светланка! Мне нужно так много тебе сказать!
Ростислав хотел обнять Светлану, но она быстро открыла дверь и вышла в коридор.
3
Когда Файбисович вошел к Григоренко, лицо его светилось улыбкой.
— Сергей Сергеевич! Отгрузили!
— Что отгрузили? — спросил с недоумением Григоренко.
— Пихту, конечно! Два вагона!
Нелегко было Льву Давидовичу выполнить это задание. Оказывается, в Госплане пихту по кубометрам делят. Вагонами отправляли только в Тольятти, на автомобильный завод. А теперь — лишь на КамАЗ. Всем остальным отпускают контейнерами. Как он слышал, на автомобильном заводе в Тольятти по цехам на автобусах ездят. Даже остановки есть, как на городских улицах. Конвейеры там по два километра. Попробуй походить туда-обратно. Там что ни цех, то целый завод. Но полы выстланы брусками пихты. Представить невозможно, сколько пихты пошло на это?! Но директор почему-то и не спрашивает Файбисовича, каким же образом он достал такую ценность. А сколько ему пришлось побегать... Да, Лев Давидович вправе ждать похвалы. Но директор почему-то сидит и молчит. Видимо, другие мысли его беспокоят.
Однако Григоренко именно о пихте сейчас и думал. «Сначала запроектировали цементный пол. Теперь вот решили выстлать его брусками пихты. А может, зря? Ведь на три с половиной тысячи дороже! Опять, скажут, растраты, мол, и прочее. Нет, не зря! Культура производства! И какое удобство для рабочих!..»
— Спасибо, — задумчиво произнес Григоренко. — Чудесный будет пол из пихты.
4
Провожала Ростислава Светлана одна. Она купила все необходимое ему в дорогу.
Сегодня Светлана должна была работать на кране, но она договорилась с подругой, чтобы та ее подменила.
В троллейбусе ехали молча. Ростислав все время держал руку Светланы в своей.
Сошли они возле сквера, который неподалеку от прокуратуры. Пройдя метров сто, Светлана заметила, что Ростислав стал чаще дышать, лоб его покрылся мелкими капельками пота.
— Посидим немножко, — предложила она и опустилась на ближайшую скамью.
Ростислав сел рядом, положил свою ладонь на ее руку, теплую и мягкую. Светлана осторожно высвободила руку и сказала:
— Перейдем лучше вон на ту скамейку и немного отдохнем.
— Да я не устал, — ответил Ростислав. — С чего ты взяла?
— Я и не говорю, что ты устал. Просто посидим, но только не здесь.
— Ты что, людей боишься?
— Никого я не боюсь. Но неприятно, когда все на тебя смотрят.
— Ну пойдем.
Они перешли на другую лавочку. Сели. Ростислав взял руку Светланы и начал ее нежно гладить.
— Слава, а может, не пойдешь?
— Не могу я! Говорил тебе не раз: не могу! Хочу стать честным человеком, совесть мучит...
Ростислав посмотрел в глаза Светлане. Потом привлек ее к себе и крепко поцеловал.
— Когда мы снова увидимся?.. — всхлипывая, спросила Светлана.
— Не знаю...
— Ты пиши мне оттуда. Часто пиши. Я буду жить твоими письмами.
— Хорошо. Ну, мне пора...
Светлана быстро поднялась, обвила руками шею Ростислава.
— Родной мой, я буду ждать!..
Они долго стояли, прижавшись друг к другу.
— До свидания, Светланка. Дальше не провожай,— сказал тихо Ростислав, освобождаясь из ее объятий. Он закинул на плечо рюкзак, прошел метров двадцать, оглянулся. Прижимая платок к глазам, Светлана стояла на том же месте.
— До свидания, Слава! Славик!.. — донесся ее голос.
Лисяк ускорил шаг.
Светлана обессиленно опустилась на скамью.
«А вдруг отпустят?» — подумала она.
Прошло полчаса, час. Лисяк не появлялся.
Светлана медленно, как во сне, поднялась и пошла к троллейбусной остановке.
5
Бегма видел, как главный инженер вошел в помещение лаборатории. Но когда вышел — не заметил. «Неужели он все еще там? Что-то зачастил в лабораторию Комашко. Хотя лаборатория — в ведении главного инженера. Он отвечает за качество щебня... Да, хорошо устроилась моя Марина. Попробуй, поищи на комбинате работу лучше. Отобрала для пробы шесть ведер щебня, просеяла, составила паспорта и сиди почитывай книжки... Это по моей просьбе Комашко устроил ее на такое место. Будь я в плохих отношениях с Арнольдом Ивановичем, черта лысого сделал бы он ее лаборанткой. Где еще найдешь такую работу, как в лаборатории? А тут — ругайся со всеми, задерживайся допоздна. Да еще опасайся, как бы тебя не уволили, а на твое место какого-то Поливанного из Клесова не взяли. Да-а, без поддержки Комашко я, пожалуй, уже давно бы в нормировщиках ходил...»
Бегма побродил вокруг завода, но главного инженера нигде не встретил. «Ну что там целый час делать? Или Марина ошиблась в паспортах и он помогает ей? Ведь инженер-лаборант в командировке... Зайду-ка посмотрю...» Бегма подошел к лаборатории, дернул за ручку дверь. Заперто. Постучал. Ни звука в ответ. Прислушался. Тихо. «Значит, ушел Комашко. Но как я мог его проглядеть? И жены нет. А она куда делась?»
Бегма пошел на строительный участок. Не станет же он заглядывать в окно. Да и что увидишь сквозь белые занавески. Но на сердце у Бегмы какая-то тревога, неспокойно ему. Нет, он должен рассеять свои подозрения, он должен выяснить все Бегма сейчас был похож на лису, которая подкрадывается к курятнику. Сначала он обошел строительный участок по большому кругу, потом сузил его. «Зайти, что ли, в конторку начальника склада и там подождать? Оттуда видно все, как на ладони...»
Едва Бегма успел дойти до склада, как увидел, из лаборатории вышла его жена. В руках она держала металлическое сито. Спустя некоторое время дверь лаборатории снова открылась и на пороге появился Комашко. Он постоял, о чем-то раздумывая, затем кивнул Марине и направился в сторону строительства завода вторичного дробления.
Бегма почувствовал, как кровь ударила в голову. Он побежал за Комашко, толком еще не представляя, что станет делать, когда догонит его.
Заслышав за спиной топот, Арнольд Иванович оглянулся.
— Закрываетесь?! — крикнул Бегма.
— Кто закрывается? — спросил Комашко и улыбнулся, неожиданно для Бегмы, нахально, вызывающе.
— Вы... вы с моей женой закрываетесь! Я стучал! Почему не открывали?
— Ты что, белены объелся?
— Не прикидывайся дурачком! — перешел на «ты» Бегма. — С чужой женой любовь решил крутить! В командировочки ездите!..
— Перестань орать! — повысил голос Комашко. — Можно подумать, невесть что произошло! Никто и не думал закрываться в лаборатории. Понял? Это тебе с пьяных глаз померещилось! Неужели мы другого места не могли бы найти?..
— Ах ты паскуда!..
Бегма изо всех сил ударил Арнольда Ивановича кулаком в лицо. Тот упал.
— Это тебе задаток! Я тебя выведу на чистую воду, доброжелатель паршивый! Я это так не оставлю! Я тебя со света сживу До могилы попомнишь Бегму!
— Кто кого сживет, мы еще посмотрим, — прошипел Комашко, поднимаясь и отряхиваясь. — Завтра же тебя за решетку упрячут! Помогу, сделаю и эту услугу! — И прежде чем уйти, злобно добавил: — У меня есть что припомнить тебе, подлецу!..
Комашко ушел, а Бегма стоял и, тупо уставившись в землю, думал. Долго думал. С кем бы поговорить, посоветоваться? Как быть дальше? Только сейчас он понял, что никогда не было у него настоящего друга.
6
Светлана вошла в свою комнату, заперла дверь — все девчата были на работе — и, не раздеваясь, бросилась на кровать.
На стук Светлана открыла не сразу. Сняла пальто, поправила прическу, потом лишь шагнула к двери. Сначала глазам своим не поверила, замерла. Потом очнулась, кинулась Ростиславу на грудь.
— Отпустили! Надолго?
— Насовсем.
— Насовсем? Разве ты прокурору ничего не сказал?
— Все рассказал, Света. Все. Следователь протокол составил. Я подписал. Потом пошли к прокурору. Он внимательно прочитал, написал какую-то резолюцию и говорит мне: «Спасибо за искреннее признание, вы свободны».— «Как так — свободен? — говорю. — Я пришел отбывать наказание». А он: «Товарищ Лисяк, за это время две амнистии было. Понимаете?» — «Теперь понимаю»,— ответил я. Вышел оттуда и помчался к тебе как на крыльях.
— Ну что же ты стоишь, проходи, раздевайся.
— Ты знаешь, кого я там видел? Сажу! Под конвоем вели...
— Поймали все-таки... Да снимай ты этот проклятый рюкзак!.. Значит, теперь мы вместе, родной ты мой...
— Навсегда вместе, — ответил Ростислав, бережно обнимая Светлану.
7
Рабочие заходили в бытовку и удивленно пожимали плечами. Они не узнавали своего мастера. Бегма как-то сразу постарел, осунулся. Беспрерывно курил и молчал. Сколько длилось бы это молчание, неизвестно. Но вот вошел Егор Конопля и бодрым голосом доложил:
— Кладка на вторичном дроблении закончена. Куда теперь прикажете?
Бегма открыл папку, достал заявление Конопли и под его подписью неровно и размашисто вывел: «Не возражаю против увольнения».
— Позови Верхогляда.
Верхогляд вошел вперевалку и уставился на мастера. Бегма достал второе заявление и написал такую же резолюцию.
— Егор, сегодня кончился срок твоего заявления,— сухо сказал он. — Две недели прошло. Бери свою бумажку и иди хоть к самому черту в пекло! Ты, Верхогляд, тоже...
— Я-то почему? — удивился тот. — Срок моего... не окончился. И вообще... я передумал...
— И я, это самое... раздумал... — сипло начал Конопля, но закончить не успел...
Бегма вдруг грохнул кулаком по столу:
— Вон отсюда, сволочи, чтоб и духу вашего не было!..
Конопля схватил свое заявление, покрутил перед глазами, читая резолюцию, потом небрежно засунул в карман.
— Ладно... Для меня всюду работа найдется! Не пропаду!..
Верхогляд тоже взял заявление, шагнул было за Егором, но потом решительно вернулся назад, положил заявление на стол, пробурчал тихо:
— Лучше здесь останусь... Не выгоняйте. По-другому буду работать... Как надо...
— Ну, черт с тобой, оставайся!.. «На каких разгильдяев опирался, — с болью в сердце подумал Бегма. — Нет, погоди... а чем я лучше их...»
