Глава одиннадцатая
1
Дуб-великан широко раскинул над рекою ветви. Иринка взобралась на одну из них и посмотрела вниз: сердце ее замерло от радости — почти прямо под ней целый косяк лещей.
— Папа, сколько здесь рыбы, а ты все где-то ходишь. Иди сюда!
— Сейчас, доченька, — откликнулся Сергей Сергеевич.
Оксана Васильевна устроилась возле большой гранитной глыбы и ловила окуней. Рядом скучала Верочка. У нее тоже удочка, но клюет пока только у мамы.
Легкий ветерок разогнал туман, и с крутого берега стало хорошо видно, как плывут лещи. Они медленно продвигались по водному коридору между берегом и кустами, занесенными весенним половодьем на отмель. Вода здесь текла едва заметно. Лещи двигались неторопливо, некоторые из них опускались на дно и, казалось, там что-то вынюхивали.
— Ну и красавцы! — восхищенно выдохнул Григоренко и быстро закинул удочку.
Стараясь не спугнуть рыбу, Иринка осторожно слезла с дерева и присела возле своей удочки у небольшого кустика.
Вдруг поплавок Сергея Сергеевича задрожал, потом приподнялся и, погрузившись снова в воду, быстро поплыл от берега. Григоренко потянул удилище изо всей силы, и леска стала резать водную гладь.
— Папа, тяни! — радостно закричала Иринка. — Ага, поймался!..
Оксана вместе с Верочкой поспешила к ним.
Сгибая удилище в дугу, большой темно-серебристый лещ бросался из стороны в сторону. Но Сергей Сергеевич не торопясь тянул его к берегу. Они словно мерились силой. И вдруг, уже у самого берега, лещ резко изогнулся и сорвался с крючка.
— Эх, что же ты! Нужно было водить его до тех пор, пока он не лег бы плашмя на воду, — начала сокрушаться Оксана.
— Да их тут тьма-тьмущая, Оксана Васильевна! — воскликнула Иринка. И тут же тихо добавила: — Мама, идите сюда скорей.
Оксана несказанно обрадовалась этому, внезапно вырвавшемуся у Иринки, как признание, слову «мама».
— Это вы, девочки, на лещевой ход напали, — заговорила она быстро, стараясь скрыть свое волнение.— Вы поймаете обязательно, поймаете еще не одного леща.
— А что такое лещевой ход? — спросила Иринка.— Разве есть такой?
— Есть, доченька. Рыбы — тоже живые существа. На земле вьются тропинки. Их люди протоптали. Птицы тоже летят в небе не как попало, а своими определенными путями. Человек давным-давно научился отличать друг от друга разные звериные тропы на земле или птичьи дороги в небе. Отсюда и названия такие пошли, как: «Сорочий лет», «Волчья тропа»...
— Зачем же рыбам тропинки? — недоверчиво спросила Иринка. — В воде вон как просторно, плыви, куда хочется.
— Нет, доченька, — начала объяснять Оксана Васильевна. — Когда рыба испугана, она кидается врассыпную. Это верно. Но когда вокруг спокойно — плывет своей дорогой. Вот, например, когда идет икру метать — ни на что не обращает внимания. Преодолевает пороги, водопады, ползет по отмелям, часто гибнет и все же добирается туда, куда ей природой назначено. Мой отец по рыбе даже погоду предсказывал... Бывало, скажет утром: «Окунь в ямы залег — быть холодной погоде». Глядишь — и действительно, вечером похолодало.
— Иринка, тяни! — вдруг крикнул Сергей Сергеевич.
У Иринки сердце в пятки ушло... Нет на воде поплавка! Подбежала, потянула. На крючке бился ерш.
— Для ухи лучшая рыбка, — похвалила Оксана Васильевна и улыбнулась. — Да еще с папиным лещом...
— Не смейтесь, папа еще поймает леща, — сказала Иринка. — Ишь какой, колется!..
Оксана Васильевна помогла снять ерша, отдала его Иринке и нанизала на крючок нового червячка.
Верочка подошла к Иринке, потянула к себе ее удочку:
— Дай мне, я ловить буду!.. Мама, Иринка не дает! Я тоже хочу ловить рыбу!.. На ее удочку лучше ловится.
«Ведь Сергей слышит. Почему же не вступится? Почему?»
Нет, вступился.
— Иринка, иди сюда, — позвал Григоренко дочь, — последи за моей удочкой. Леща поймаешь.
Но клев прекратился.
— Ишь ты,— сказала Оксана Васильевна. — Видно, лещи испугались чего-то. Не испортилась бы погода.
— Папа, а мы сюда еще приедем? — спросила Верочка.
— Приедем. Обязательно, в следующий выходной день.
— А лодку мы купим? Чтобы не у дяди Левы брать.
Сергей Сергеевич посмотрел на жену,
— На следующий год, думаю, приобретем лодку. Ведь это лето уже кончается. Через две недели Иринка поедет в пионерский лагерь. Во вторую смену. По воскресеньям мы все будем ее навещать...
Тихо и сонно стало на реке. Словно все замерло. Даже синие стрекозы, которые всегда снуют над водой, попрятались от полуденной жары в прибрежные камыши и осоку, рыба ушла на дно и стоит на перекатах. Изредка к поверхности, вяло шевеля жабрами, поднимаются только красноперки, но и они тут же снова уходят в глубину. Душно рыбам.
— Оксана, может, поедем на Красные камни?
— Как хочешь.
— Поедем! Поедем! — зашумели девочки. Им очень хотелось посмотреть на эти Красные камни. И хотя бы по кусочку взять с собою домой.
Вскоре вдалеке показался островок. Каменные глыбы высоко выступали из воды. На берегу, где у самой воды намыло песок, рос ивняк.
— Это красный гранит, — сказал Сергей Сергеевич девочкам. — У нас серый, а здесь, как видите, красный.
Григоренко достал плащ-палатку и разложил ее в кустах ивняка.
— Давайте пообедаем, — предложил он. — Потом еще порыбачим.
— А уху будем дома готовить?
— Из моего леща?
— Леща с гречкой запечем.
— Мама, какого леща?
— Которого папа поймал?
— Он пока ничего не поймал.
— Ну, поймает.
Небо между тем начало хмуриться. Быстро надвигались огромные, как гранитные глыбы, тучи. В них, словно там шла электросварка, вспыхивали молнии. Стали чаще набегать волны и сильнее бить лодку о гранитный берег.
Сергей Сергеевич зашел по пояс в воду и взялся за борт моторки. Ее раскачивало и бросало из стороны в сторону.
— Надо поскорее убираться отсюда! — крикнул он Оксане. — Иначе лодку может разбить.
Пошел дождь. Вокруг потемнело.
Мотор завелся с одного рывка.
— Ксана, укрой детей плащом. Ну, держитесь, доченьки!
Ветер дул против течения. Лодку подбрасывало на волнах. В нее стала просачиваться вода.
— Оксана, надень детям пояса. И вычерпывай банкой воду.
Родители были довольны поведением девочек. Дети не боялись. Да и чего бояться, если рядом папа и мама.
Вода в лодке прибывала.
Сергей Сергеевич одной рукой держал руль, а другой помогал жене вычерпывать воду.
Ветер ударил в нос лодки и поставил ее параллельно волне. Это ничего хорошего не предвещало. Сергей Сергеевич весь напрягся, даже в лице переменился. С большим усилием он развернул лодку поперек высокой волны. Нос поднялся и сильно ударился об воду. Григоренко старался направлять лодку к берегу, но его не было видно. Впереди стояла сплошная серая стена из воды. Вдруг все ощутили сильный толчок. Это лодка врезалась в прибрежный песок.
Сергей Сергеевич выпрыгнул в воду и прикрепил лодочную цепь к дереву. Потом подхватил на руки девочек и понес их на берег. Сквозь потоки ливня он заметил палатку.
— Можно? — спросил Григоренко, заглядывая внутрь. Увидев в палатке Пентецкого, он удивился: —Так это вы здесь?
— Заходите, заходите!.. Сергей Сергеевич?! Откуда вы взялись в такую погоду?..
— Как видите, не рассчитал.
— И дочки с вами? — спросила жена Пентецкого.
— Мы здесь с женой отпуск проводим, — объяснил Николай Фролович.— Лучше любого Крыма.
Палатка просторная. В центре — крепко сколоченный стол.
— Ты не испугалась, Верочка? — спросил Сергей Сергеевич.
— Нет, папа, ты ведь сильный!
— А ты, Ирочка?
— Я тоже...
— Вы переоденьтесь, — предложила жена Пентецкого. — Девочек заверните в сухие простыни и одеяла. А Оксане Васильевне я дам свой халат. И для вас что-нибудь найдем.
— Давайте к столу! Чаем согреетесь, — сказал Пентецкий. — Дождь перестанет — уху сообразим...
«Как хорошо, что своих встретили», — подумала Оксана Васильевна, кутаясь в просторный халат и отхлебывая из эмалированной кружки горячий чай.
Верочка, завернутая в простыню и одеяло, сидела на коленях у Сергея Сергеевича. Иринка насупилась, очевидно ревнуя отца. Он ведь ее родной отец, а взял к себе Верочку...
Это заметила Оксана Васильевна и стала что-то шептать на ушко Иринке. Та сразу же начала звонко смеяться...
2
В последнее время Григоренко мысленно ловил себя на том, что обход цехов он всегда начинает теперь с нового карьера, где работают резальные и шлифовальные машины. Да и как же иначе? Именно этим участком больше всего интересуются и в главке, и в министерстве.
Сергей Сергеевич останавливается около машин, любуется полированным гранитом.
— Здорово! Красиво! Но... мало, мало!.. — говорит он. — Нам еще за второй квартал долг нужно покрыть. А своему городу дадим мы когда-нибудь плиты?
Ему возражают. Да разве не понятно, что мало? Но очень узкий фронт работ. Всему свое время. И родной город будет обеспечен плитами. Ведь только-только добрались до массива гранита без микротрещин... Ну как тут выделишь что-нибудь городу, если план все еще не выполняется? Вместо шести тысяч квадратных метров во втором квартале и половины не сделали. И, несмотря на это, в третьем квартале план еще увеличили почти вдвое.
Григоренко направляется на строительство завода вторичного дробления.
В центре просторного корпуса, едва не касаясь подкрановых балок, поднимаются две конусные дробилки. «Закончим строительство и сразу же займемся комплексной автоматизацией, — прикидывает Сергей Сергеевич. А там и до лазерного луча дойдем. Тогда дело двинется значительно быстрее...»
Над головой послышалось предостерегающее: дзинь, дзинь, дзинь!
Григоренко отскочил в сторону и посмотрел вверх. Кран шел на холостом ходу. Из кабины выглядывала Светлана. Да-а, напугала крановщица директора комбината. Григоренко погрозил ей пальцем. Светлана улыбнулась. Как ни странно, но от этого на душе Григоренко сразу стало веселее.
«А еще говорят, что директор строгий. — Сергей Сергеевич снова мельком взглянул вверх. Лицо крановщицы приняло серьезный и, как показалось ему, даже озабоченный вид. — Правильно начинает жить девушка. Не на танцы вечерами бегала, а на курсы крановщиц. И добилась своего. Непонятно только, почему Комашко не хотел переводить ее на кран. Вон как быстро освоилась. А там, вероятно, пойдет учиться заочно в техникум или институт...»
Григоренко опять перевел взгляд на конусные дробилки. «Ну и махины, — с восхищением подумал он. — Половину корпуса занимают. Возле них кажешься таким маленьким...»
Здесь уже хлопочут рабочие камнедробильного завода. Драч направил сюда и своих. Значит, смекнул: как ни оттягивай, а эту работу выполнять все равно им придется.
Григоренко и не заметил, как подошел Боровик.
— Сергей Сергеевич, снова у нас неприятность!
— Что случилось?
— Вышла из строя резальная машина. Нужно немедленно командировать Файбисовича в Свердловск.
Григоренко пристально посмотрел на Боровика. Его удивила последняя фраза Михаила Петровича.
— Это зачем?!
— Просить запасные части для резальных и шлифовальных машин.
— Так ведь неделю назад мы получили запчасти. Два контейнера.
— Получить-то получили, но не для этих машин. А у одной — на валу трещина появилась. Завтра и другая может остановиться.
— Как трещина, я только что оттуда?!
— Да так. Вы только ушли...
Григоренко заторопился к телефону.
— Лев Давидович, в чем дело? Почему остановлена резальная машина?
— Нет запасного вала. Да вы лучше с Гамзой поговорите. Он давал мне спецификацию. Гамза рядом, передаю ему трубку.
— В чем дело? — сердито спросил Григоренко.
— Инженер по эксплуатации ошибся, Сергей Сергеевич. Не те запчасти заказал.
— Заявку вы подписывали?
— Поверил... и подписал.
— Я отстраняю вас от должности!..
— Как это отстраняете? — удивился Гамза. — На каком основании?
— Слишком долго я тянул с вами. Вы лишь должность занимали. Сами не работали и другим мешали...
— Я буду жаловаться!.. Я...
Григоренко положил трубку.
«Опять план провалился! Ну кто бы мог подумать о такой небрежности, нерадивости. Не те запчасти, видите ли, заказали! Как же теперь в Москву докладывать?»
Григоренко только вчера получил письмо от Шера. Небольшой листок, написанный собственноручно начальником главка: «Вы должны наконец понять: министерству необходима плита. Мы ждем ее от Вас!..»
Григоренко задумался: «Что же делать? Что предпринять?.. Да, остается одно — срочно, как советует Боровик, командировать Файбисовича в Свердловск. Пусть вылетает самолетом...»
3
Лисяк никогда еще не видел Сабита таким разгневанным. Глаза его широко раскрыты, злые — просто страшные. Скажи что не так — бросится драться. Конечно, Ростислав может дать сдачи... Но их двое, а он один, да и...
— Где Светлана? — спросил Сабит.
— А я откуда знаю, — огрызнулся Ростислав.
— Не знаешь?..
У Сабита были Все основания разгневаться. В конце смены к нему подошла взволнованная женщина и накричала на него так, будто бы он, а не кто другой был во всем виноват. «Найдете вы на своего дружка управу или нет?! — возмущенно выкрикивала женщина. — Ишь какой, поиграл с девушкой и бросил!.. Уехала она... Куда — никому не сказала. В больницу, наверно... Потому и на работу не вышла...»
— Ну что вы, хлопцы, в самом деле. Не бросал я Светлану, — начал оправдываться Лисяк. — Вовсе не обманывал. С чего вы взяли?!
— Тогда бери отгул и поезжай за ней! — поддержал Сабита Тришкин.
— Нету у меня отгулов. И — конец месяца сейчас... Кто меня отпустит?
— Бери бумага. Пиши заявление. С прорабом мы мало-мало договоримся.
Ростислав нехотя оторвал кусок ватмана, долго разрезал его, потом разыскал авторучку.
— Ну, чего писать?
— Он еще спрашивай! Проси два дня за свой счет. А там — суббота, воскресенье...
— Зачем столько? Я и за день управлюсь...
Ростислав и сам уже решил съездить к родителям Светланы. Она, по-видимому, туда уехала. На Черкасщину. Найти бы только такой. До Черкасс не так и далеко. До Золотоноши сто тридцать километров да до Черкасс тридцать. Дорога хорошая — асфальт. А от Черкасс проселком километров двадцать. Так, кажется, говорила Светлана. За сегодня можно успеть.
— У тебя, Македон, деньги есть? — обратился Ростислав к Тришкину.
— С полсотни наскребу.
— Одолжи до зарплаты!
— У тебя что, денег совсем нет?
— Есть, да мало. Послушай, Македон! — воскликнул вдруг Лисяк. — А может, вместе подадимся? Веселей будет.
— Куда?
— Известно, на Черкасщину, больше некуда. На такси. Сегодня же и вернемся.
— Так тебе и поедет такси до Черкасс.
— Ну, попросим, десятку переплатим. Поедет...
Когда подъехали к Загруновке, села не было видно. Сумерки и мрачные, низко бегущие тучи укутали все темнотой.
— Звонари? — переспросил прохожий. — В центре их хата. Три тополя возле нее.
В домике Звонарей горел свет.
— Филипп! — послышался женский голос, как только Ростислав хлопнул дверцей. — Не к нам ли машина?
— Еще чего-нибудь придумай, — ответил мужчина из сеней.
— Да к нам подъехала, тебе говорят.
Лисяк подошел к женщине. В руках у нее было сито. Она стояла в квадрате света, падающего из окна.
«Конечно, это мать Светланы, очень похожа на нее. А какая еще стройная и красивая», — отметил про себя Ростислав.
— Напиться можно?
— Заходите, люди добрые, в хату, — пригласила женщина.
Ростислав и Македон вошли в светлицу. Их сразу обдало неповторимым хлебным духом. Комната большая, а за нею поменьше — спальня. Чисто вокруг, нарядно.
На одном из простенков общая рамка с фотографиями. Рушники с цветастыми петухами. Двери в меньшую комнату полуоткрыты. Но, кроме железной кровати с горою подушек, там ничего не видно. В первой комнате большой стол, накрытый новой — вся в ярких цветах — клеенкой.
Ростислав осушил полную кружку воды. Раз попросил, хочешь не хочешь — пей! Мужчина, по-видимому отец Светланы, развязал кисет.
— Угощайтесь, пожалуйста, самосадом!
Человек, видать, крепкий. Лет за сорок. Прямой и широкий подбородок с глубокой, словно выжженной на нем ямкой, чуть приплюснутый кончик носа, нешироко посаженные глаза, густые русые брови.
«От кого больше унаследовала Светлана, — подумал Ростислав, — от матери или отца? Пожалуй, от матери». Скручивая цигарку, он подошел к фотографиям. Стал их рассматривать. Вот Светлана совсем маленькая, а здесь — уже школьница.
— Издалека вы? — спросила женщина.
— Из Днепровска.
— Из самого Днепровска? — всплеснула она руками.— Слышишь, Филипп, из Днепровска!
— Дочка у нас там, — пояснил отец, завязывая кисет. — Недели две, как писем нет. Вот мать и волнуется. А я так думаю: если что случилось, сообщили бы.
— Да, да, конечно, — поспешил согласиться Ростислав.
— Она крановщицей на комбинате работает.
— Да ну, — подал голос Македон, который до этого молчал, — ведь мы тоже с комбината. Не Светланой ли зовут ее? Она недавно на кран перешла.
— Светланой! — встревожилась мать.
— Вы, хлопцы, вот что: тень на плетень не наводите,— насторожился и отец. — Может, случилось с ней что?
— Да ничего не случилось, — улыбнулся Македон.— Вчера видел ее.
— А зачем, если не секрет, вас в наши края занесло?
Мать сидела у стола, сложив руки, и молчала. «Нет, все хорошо, — сделала она для себя вывод. — Иначе бы не улыбался так этот рыжий...»
— Мы разведку ведем, как тут с картошкой, — нашелся Македон.
— Уродило в этом году, — ответила хозяйка. — Скоро копать начнем. Может, колхоз и вам продаст.
— Мы сегодня уже несколько колхозов объехали, — продолжал Македон. — Обещали выделить.
— Ну, мать, накрывай на стол, — встал хозяин. — А я в ларек сбегаю, может, не закрылся еще.
— Нет! Нет! Ничего не нужно! — в один голос запротестовали Ростислав и Македон. — Торопимся мы. Сегодня в Днепровске должны быть.
— На ночь-то глядя! — ужаснулась хозяйка. — Оставайтесь у нас, а раненько утром и поедете.
Она вышла и принесла миску с яблоками, поставила на стол.
— Откушайте хоть яблочек... Не откажете если — дочке гостинца пошлю. Не затрудню вас? Яблочек и медку. Антоновка в этом году хорошо уродила.
— С удовольствием передадим, — обрадовался Лисяк.
— Ты, мать, две баночки медку приготовь, — посоветовал хозяин. — Одну для Лизы.
— А Лиза кем ей доводится? — спросил непринужденно Тришкин. — Не сестра ли?
— Двоюродные сестры они, — ответила мать. — Под Днепровском она живет, в селе Песчаном.
— Хорошо, передадим, — заторопился Ростислав.— Спасибо за все!
Родители Светланы проводили гостей до машины. И, пожалуй, немало удивились, увидев не просто легковую машину, а такси. Хотя в темноте могли и не заметить квадратики на дверцах.
— И охота вам на ночь глядя ехать, — снова сказала женщина. — Заночевали б!
— Спасибо, — ответил Македон. — Рады бы, да нельзя. Дела ждут!
Ростислав тронул водителя за плечо:
— Жми, браток!
Однако долго «нажимать» не пришлось. За селом въехали в густой, как вата, туман. Водитель крепче сжал руль, снизил скорость. Ехали на ощупь, как в молоке плыли. Лучи света от фар никак не могли пробить эту белесую зыбкую стену. Только возле Черкасс туман кончился, будто его отрезали.
— Наконец-то! — вырвалось у Ростислава.
— Скажешь гоп, когда перескочишь, — откликнулся молчавший все время водитель.
Он оказался прав. За Черкассами снова попали в туман. Но был он редким и стелился по асфальту, словно поземка. Машина плыла в нем, почти не сбавляя скорости.
Перед поворотом на Днепровск шофер притормозил.
— Вон, посмотрите, — сказал он, указывая в сторону.— Это памятник любителям быстрой ночной езды.
На десятиметровой металлической трубе был подвешен искореженный автомобиль. Будто какое-то чудовище сжало машину в кулаке и бросило сверху.
— Типичный абстракционизм! — изрек Лисяк. — Когда сюда ехали, я и не догадался, что это такое. Ты, друг, вот что — нас слушай, а сам с умом веди.
Автострада почти пустая, машины встречались редко. Так обычно бывает в эту пору на границе двух областей.
Ростислав взглянул на спидометр. Скорость — 110.
4
Когда остановились в Песчаном, Македон сказал:
— Теперь я тебе не помощник, действуй сам!
До часа ночи оставалось пять минут. Тихо. Теплые сосны пахнут смолою.
Лисяк подошел к дому, постучал в окно. Никто не ответил. Постучал еще.
— Кого там среди ночи носит? — послышался заспанный женский голос.
— Здесь Елизавета живет?
— Я — Елизавета! Ну!..
— Позовите, пожалуйста, Светлану.
Молчание. Потом донеслось:
— Нет ее! Нет!..
— Мне нужно с нею поговорить.
— Молодой человек, уже час ночи!
— Позовите Светлану, мне нужно сказать ей очень важное.
— Она не хочет с вами говорить.
— У меня посылка от ее родных.
Распахнулось окно. Светлана порывисто откинула светлые, длинные, как у русалки, волосы.
— Ну, чего ломишься за полночь?! — спросила она суровым, злым голосом. — Носило, носило его где-то, а теперь сюда приплелся. Уходи, слышать тебя не хочу!..
— Светлана, выйди хоть на минутку.
— Чего еще?!
— Сказать тебе хочу...
— Мне и так все ясно.
— Да пойми ты...
— Я давно поняла! Ты — такой же, как и другие... Уходи! Видеть тебя не могу!..
— Светлана, милая, прости! Я хотел тебе важное сказать, весь день искал! — начал врать Лисяк. Днем он, конечно, и не думал о Светлане. Это ему Сабит с Македоном напомнили, да как!..
— Чего меня искать? Я — на больничном...
— Но об этом никто не знает.
— Как не знает? Белошапке я сказала.
— Но я-то не знал и уже к твоим родителям съездил.
— Неправда!
— Честно! В Загруновке был. Твоя мать яблоками угощала, а отец — самосадом.
— Вот ненормальный, переполоху наделал...
— Нет, без этого. Чистая работа. Я только узнал, что тебя там нет. Родные вовсе не поняли, зачем приезжал. Водички попить зашел, мол. Ну, разговорились. Тебе гостинец они передали.
Ростислав побежал к машине. Ему казалось, что вот-вот Светлана простит его. Она добрая. Эх, вышла бы сейчас из дома. Поговорили бы с нею наедине...
Светлана, сжавшись в комочек у открытого окна, наблюдала за Ростиславом. Будто и нет ее здесь, и нет ей никакого дела до Лисяка. Вдруг она вскрикнула в отчаянии. Нет, не боль была тому причиной, а обида. Но Лисяк не слышал этого крика. Он торопливо возвращался со свертками, надеясь, что они помогут возобновиться его отношениям со Светланой. Правду говорят, что утопающий готов ухватиться и за соломинку.
Тяжело дыша, Лисяк подбежал к открытому окну и подал свертки.
— На, держи, мама передала, — прошептал он.
— Вижу, что мама. Спасибо! А теперь уходи и забудь обо мне...
Окно захлопнулось.
— Светлана! Света! Светочка!..
Из-за тополя выглядывала луна, окрашивая серебристыми лучами домик и землю вокруг.
Лисяк постоял, постоял и медленно побрел к машине.
5
Как только Григоренко вошел в комнату, Оксана бросилась к нему с просьбой:
— Сережа, найди мне работу в другом месте! ..
— Что, с Лотовым поругались? Ничего, родная, обойдется. Я тоже ругаю кое-кого. Не без этого.
Он взял ее руку и прижал к лицу.
— Что вы с ним не поделили?
— Да ни с кем я не ссорилась, — выдернула Оксана руку. — С чего ты взял?
— Единственное, что в голову пришло. Тогда в чем же дело?
— Марченко устроился работать на наш карьер,
— Вот те на! Не было бы лиха, так было б тихо! И давно?
— Недели две уже. Шофером работает. Не могу я, Сережа, его видеть. Понимаешь? Тем более — говорить с ним. Просто сил нет. То уговаривал вернуться — ради дочки, то умолял дочку отдать ему. А сегодня стал угрожать.
— Угрожать?!
— Всякое говорил. На карьер, дескать, устроился, чтобы меня видеть. Жить без меня, видишь ли, не может...
— А ты с Лотовым об этом говорила?
— Да не поможет здесь никакой разговор — я-то Марченко знаю...
Григоренко слушал, и ему становилось горько. Ненормальный все-таки этот Марченко. Сойтись снова... Что это? Бессовестная игра или он что-то затеял?..
— Пойми, мои нервы могут не выдержать, — продолжала Оксана.
— Ну хорошо, хорошо, родная, будем искать другую работу.
— Я согласна на любую, хоть нормировщицей, только бы его не видеть.
Сергей Сергеевич не заметил, как перед ним появилась Верочка. Он поднял ее на руки.
— Ух, какая ты у меня тяжелая!
— А мне Иринка из лагеря открытку прислала. Посмотри, какая красивая. Читай!
— Верочка, ведь я тебе прочитала уже, — укоризненно сказала мать.
Девочка надула губки:
— Читала ты, а папа еще не слышал.
— Мы сейчас вместе прочитаем. Это какая буква?
— Это — «в», а это «е», — начала Верочка, но тут же вдруг спросила: — Папа, а кто зажигает звезды?
— Звезды? Те, что на небе?
— Вова Борзов говорит — космонавты. Не понимает он ничего. Звезды зажигаются от солнца. Правда?
— Правильно, доченька, от солнца! — сказал Григоренко и высоко подкинул Верочку. — От солнца. Все от солнца!..
6
Провожать Сабита в Новосибирск пришли только Остап Белошапка и Люба Зинченко. Люба сама предложила проводить.
На вокзале многолюдно. Когда едут студенты, всегда так.
На перроне было ветрено и по-осеннему холодно.
— Вдруг не справлюсь, — проговорил Сабит. — Вычислительный техника учить — не рахат-лукум кушать.
— В математике ты силен, справишься, — стал успокаивать его Остап.
Кожаный чемодан Сабита был непомерно большим. Солидный сверток нес и Белошапка.
— Поезд номер шестьдесят шестой Одесса — Москва прибывает на второй путь, — равнодушно произнес радиодиктор.
Сабит все время поглядывал на Любу, которая шла слева от него. Ему было приятно, что Люба провожает его, идет с ним рядом. Сабиту хотелось заговорить с ней, но нужных слов не находил. Многим казалось, что они полюбили друг друга. Когда Сабит думает о Любе, слышит ее имя, то сразу меняется в лице, сердце его начинает биться тревожно и радостно. Но стоит им только встретиться, как все куда-то уходит, и он не знает, о чем говорить с ней. Люба начинает казаться ему просто приятной, умной, но малознакомой девушкой.
— Ты пиши, Сабит, — сказала Люба и, пожимая его твердую ладонь, добавила: — О своих успехах пиши. Ведь ты будешь на передовой линии нашей науки.
Поезд медленно тронулся. Люба и Остап некоторое время шли рядом с вагоном и махали Сабиту, стоявшему в тамбуре.
— Придется мне все же вмешаться в ваши отношения, — сказал тихо Остап, когда поезд скрылся за поворотом.
Люба кинула на него испепеляющий взгляд. «Сейчас она мне задаст перцу!» — подумал Белошапка.
Но Люба спокойно спросила:
— Скажите, Остап Вавилович, что лучше: мало или совсем ничего?
— Смотря по обстоятельствам, — ответил он.
— При любых...
— Пойми же, Люба, ты вот так можешь пройти мимо своего счастья.
— Мимо настоящего не пройду, Остап Вавилович! А маленькое мне не нужно. Встречалось однажды такое... еще в техникуме. Нравился один парень...
— Ну и что же?..
— Возвращались мы как-то из кинотеатра, поздним вечером. В переулке нас остановили двое. Так что вы думаете: мой провожатый кинулся наутек. Осталась я одна перед двумя верзилами. Они подошли, посветили фонариком в лицо, сказали: «Нет, это не она». И ушли. Тогда только вернулся Владимир, так звали моего спутника. С тех пор я его возненавидела. Долго он за мною ходил. Сестру свою много раз для переговоров присылал. Стихи мне посвящал...
— Сабит не сбежит, — сказал Остап.
— Я не об этом. Ответьте прямо на вопрос: что лучше — мало или совсем ничего?
— Ну, что тебе сказать... — начал было Остап, но договорить ему не дал неожиданно появившийся на перроне Григоренко.
— Уехал!.. — запыхавшись произнес он. — Вот беда, не успел попрощаться... Я прямо с пленума горкома. Перерыв поздно объявили...
