Глава 4
Из расположенных рядом с пристанью кабаков и таверн доносилась разгульная музыка, дикий необузданный хохот матросов, грубая ругань. Тянуло подгоревшей снедью и дровяным дымом. Рядом с причалами стояли десятка два галеонов, еще десяток кораблей болтались в ожидании проверки на рейде.
— Скажешь, что ты переводчик, — предупредил Попрыгунчик. — И тебя прислали из конторы господина Штраба.
— Куда идти-то? — смутился Всебор. — Не нравится мне эта затея, как бы не случилось худа.
— Глупый Всебор, — Попрыгунчик приложил ладонь ко лбу и, щурясь от закатного солнца, посмотрел в сторону кораблей. — Никому дела нет, кто пришел выполнять работу. А моряки не тот народ, чтобы заботиться о соблюдении каких-то правил.
Где-то под сгнившими лодками весело стрекотала цикада, у бочек с рыбой злобно завывали коты, какой-то пьянчуга, брошенный дружками, гнусаво мычал старинную песенку про морских бродяг.
— Вон видишь ту посудину с облезлыми парусами? Тебе туда! — Попрыгунчик от души хлопнул Всебора по хребту и, пнув на прощание Жиля, убежал.
— Как я ненавижу этого типа! — сверкая глазами, процедил Жиль. — Богатый, удачливый, пользуется популярностью у дворянок. Ск-к-котина!
— Не отвлекайся! — Всебор шагнул к штормтрапу. — Сдается мне, здесь могут обчистить до нитки. Так что засунь поглубже свою мелочь.
Разбиваясь о сваи, тихо хлюпала внизу вода. От корабля разило какой-то невообразимой гнилью, да и выглядел он так, словно его подняли с морского дна. Облезлые изъеденные червем доски, бурый от потеков фальшборт, разодранные грязные паруса и ветхие, рассохшиеся надстройки.
На мачте висел зажженный масляный фонарь, а под ним в странной нелепой позе спал какой-то нечесаный оборванец.
— Пошли! — позвал Всебор. — Сам же хотел поработать толмачом у моряков.
— От этого корабля у меня мурашки по спине, — отозвался Жиль. — Думаешь, это торговцы? Как бы не так.
— Разнылся! А кто говорил, моряки ребята добрые и котелки у них добрые? Вот сейчас и похлебаешь!
Всебор запрыгнул на палубу, и жестом поманил своего малодушного спутника.
— Свою работу я представлял по-другому, — прошептал Жиль. — Давай смоемся пока не поздно.
— Уже поздно! — Всебор беззаботно оскалился и слегка пнул лежавшего на палубе вестового. — Поднимайся, приятель. Уж петухи пропели, а ты все дрыхнешь.
Вестовой жадно потянул носом, застонал и с трудом разлепил веки. Он тупо уставился на Всебора красными от бесконечных возлияний глазами.
— Говорю, петухи уже пропели! — громко повторил Всебор. — Быстро доложи хозяину, что пришли от господина Штраба.
— Как петухи!? — ужаснулся вестовой. — А кто собачью вахту стоял?
Оборванец вскочил на ноги и заметался по палубе. Выпучив глаза, он пронзительно заверещал, на каком-то странном наречии, схватился за голову и завыл. Грязный, босой…
— Да к тому же еще и придурок, — Всебор поймал вестового за шиворот и несколько раз встряхнул. — Я пошутил, мы находимся в гавани Спумариса, посудина пришвартована к причалу и сейчас вечер, а не ночь.
— Нет! Только не говорите ему, что я заснул. Он меня в порошок сотрет!
— Заткнись, придурок! — выкрикнул Жиль. — Как тебя зовут?
Окрик Зубастика привел матроса в чувство. Он огляделся по сторонам, судорожно сглотнул и аккуратно освободил драный воротник куртки от цепких пальцев Всебора.
— А где мои сандальки? — поинтересовался он. — Ходить по гвоздям без обуви это тебе не подарок.
— Если еще раз вякнешь не по делу, я тебя стукну, — Жиль выпятил челюсть и насупился. — Быстро говори свое имя.
— Да Карлом все величают! — коротышка улыбнулся и дружелюбно погрозил кривым пальцем. — А это здорово вы меня разыграли! Надо же, петухи пропели!
— Нам нужен капитан корабля, — отмахнулся Всебор. — Или человек, который распоряжается грузом.
Карл почесал затылок, нахмурился.
— На «Пьяном крабе» всем распоряжается капитан Сликкер, — заметил он. — Кораблем, грузом, жизнями матросов и даже нашими грешными душами.
Коротышка вяло кивнул на палубные надстройки.
— Не лучшее время для визита, — добавил он. — Капитан не в духе, весь день сегодня с матросами собачился. Но ежели надо, так надо.
Карл поправил куртку, распахнул дверь в кают-компанию и указал на ступени ведущие вниз.
— Сликкер в трюме, — загадочным голосом произнес он. — Если он спросит, скажите что я на посту. Только обязательно скажите, что добряк Карл даже глаз не сомкнул.
Пахло сыростью, квашеной капустой и факельной гарью. Под ногами скрипели потрескавшиеся от старости ступени, где-то в потаенных уголках трюма пищали крысы. Жиль постоянно наступал на пятки, и Всебору это, в конце концов, надоело.
— Еще раз так сделаешь, получишь в ухо, — проговорил он. — И перестань стучать зубами.
— Это от с-с-страха! — Жиль вцепился другу в рукав и окончательно к нему прилип. — Не нравится мне здесь. Гнусно-то как…
Всебор раздраженно пихнул локтем, и Жиль замолчал.
Внизу, на деревянных переборках, оранжевыми сполохами играло пламя свечей. Чей-то хриплый, гнусавый голос выводил замысловатые куплеты. Звякали какие-то железки.
Они спустились вниз и оказались в оружейном погребе. Здесь было светло и сухо. На подушке из мешков с песком стояли обмотанные веревками бочонки с порохом, а в углу, бесхозной кучей валялось оружие.
— Капитан Сликкер!? — от волнения Всебор не узнал собственный голос. — Нас прислал господин Штраб.
— Какого черта! — зарычал капитан. — К черту Штраба, к черту посланцев от Штраба, к черту всех чертей.
Сликкер сидел на высоком табурете и чистил зазубренную саблю. Он даже не поднял глаз, чтоб узнать, кто пришел, только поправил цветастый ночной колпак на голове.
— Штраб поручил нам перевести договор, — робко начал Всебор. — Как говорится время деньги!
Сликкер являл собой образ необузданного, пожираемого страстями и всевозможными пороками человека и, судя по всему, его внешний вид в полной мере соответствовал тому, что было у капитана внутри — он был редкостной скотиной.
— Время деньги говоришь? — Сликкер оторвался от своего занятия и криво усмехнулся. — Ну, ну сухопутная крыса, расскажи-ка, зачем тебя прислал Штраб.
Жилистый, длиннорукий, капитан напоминал высушенную на солнце рыбину. Смуглая обветренная кожа, выцветшие спутанные патлы, безобразная всклокоченная борода. Его правую щеку рассекал жуткий зашитый крупными стежками рубец. Голубое бельмо на правом глазу, прямой массивный нос, тонкие злые губы — ни дать, ни взять — чудовище.
Сликкер швырнул точило и саблю на пол, сполз с табурета и, хромая, заковылял к вошедшим. Первое впечатление оказалось обманчивым, высокий рост и прожигающий насквозь единственный глаз, делали его не просто чудовищем, а сущим дьяволом.
— Я выжимаю из тех, кто на меня работает все соки, — заявил он. — И вы для меня не исключение.
Капитан подобрал с пола кусок угля, показал его собеседнику и демонстративно раскрошил в узловатых пальцах.
— Могу и черепушка так помять, — добавил он. — Ну ладно!
Сликкер вернулся к своему табурету, уселся на него и кивнул на столешницу, подвешенную цепями к балкам.
— Бумажки все там! — заметил он. — У меня вообще-то был толмач, но пару недель назад у Китовых банок, он свалился за борт. Бедняга! Хватил после обеда лишнего и пошел на корм акулам. Как он кричал, как кричал. Мы его тянуть, а от него только торс и остался.
— Так прям и сожрали? — спросил Жиль из-за спины Всебора.
— Так и сожрали, — подтвердил Сликкер. — Поделом мерзавцу. Если б сам не свалился, я бы его на рее вздернул. Скверный был толмач.
— А что это у вас на голове, — Жиль вышел из-за спины и кивнул на капитанский колпак. — Такие смешные колпаки только старые холостяки надевают перед сном.
Жиль дурашливо рассмеялся и посмотрел на Всебора. Но в его глазах он увидел беспокойство и только тогда осознал, что сморозил очередную глупость.
— Я хотел сказать, этот прекрасный головной убор, вам очень идет, — попытался исправить ситуацию Жиль. — Я бы и сам не отказался…
Сликкер медленно встал со своего табурета и, стянув колпак, швырнул его на пол. Затем выудил из груды ржавых клинков старую потертую треуголку, несколько раз ударил ею о колено и нахлобучил на голову.
— Верно, ты решил пошутить? Сынок! — растягивая слова, произнес Сликкер. — Но на «Пьяном крабе» шутить могу только я.
Капитан медленно подошел к Жилю и уставился на него единственным глазом.
— Я ничего такого не хотел, — промямлил Зубастик. — У меня и в мыслях не было…
Закончить Жиль не успел, Сликкер со звериным проворством выпростал левую руку и схватил несчастного за горло.
— Знал бы ты меня получше, тогда и не сунулся б на мою посудину, — усмехнулся капитан. — Я на дух не переношу шутников и хохмачей, с такими разговор у меня короткий.
Сликкер провел указательным пальцем по своей щетинистой шее и оскалил гнилые зубы.
— Так-то дружок, так-то!
Он рывком оттолкнул Зубастика и продемонстрировал свою левую руку. На руке не хватало двух пальцев, указательного и безымянного, отчего капитанская длань, и без того безобразная, напоминала лапу хищной птицы.
— Завораживает!? — Сликкер пошевелил кривыми узловатыми пальцами. — Это все спруты. Мерзкие, вонючие твари. Смердят, как тухлая рыба. И не приведи Господь попасть в их удушливые объятия.
Капитан брезгливо вздрогнул, нижняя челюсть отвисла, с губы закапала слюна. Похоже, от воспоминаний Сликкера коробило, сильнее, чем от глупых шуток.
— Случилось как-то нам дрейфовать у акульих островов, — заговорил капитан. — Жуткое скажу вам место, а тут еще слух прошел, что на самом крупном обосновались каннибалы. После шторма на корабле не осталось ни одной целой мачты, а строевой лес только на этом чертовом острове. Решили мы тогда с ребятами наведаться к дикарям под покровом ночи. Шороху навести, запугать по возможности. А когда те разбегутся — взять то, что нам надо. Ну, сказано сделано. Пришли, как и положено, при полном параде. Ругались, дурь всячески показывали, палили куда попало, даром, что за порох не платили. Но… Говорят же: не буди лиха, пока оно тихо. Оказалось, живых там уже не было. Одна нежить белоглазая — мертвяки бездушные. Почуяли нас «отверженные» и полезли из своих хижин. Каннибалы, да еще нежить. Что тут было!? Лучше сдохнуть от жажды на неуправляемом корабле, чем потерять душу. Бежим значит к берегу. За спиной вопли, крики. Решили лодки бросить и добираться до посудины вплавь. Плавать-то я умею, потому прыгнул не задумываясь. Остальные видать тоже, не шибко думали. До «Пьяного краба» с полверсты было, не так далеко как может показаться. Да вот закавыка дно у острова резко обрывалось, ни дать, ни взять адская бездна. Плыву это я, значит, плыву. А море такое спокойное, тишь да гладь. Лунище на небе. Светло. Где-то на острове упыри голодные завывают, рядом боцман сопит, еще пяток моих ребят косяком волну гонят. И вот плыву я, значит, а сам радуюсь, что ноги унес. Впереди топовый огонь сверкает, дымок над камбузом курится. И вдруг, слышу, что-то булькнуло рядом, обернулся, а боцмана нет. Ну, думаю, потонул бедолага. «Эй, ребята, — кричу я, — боцмана не видали»? А в ответ, тишина. Оглянулся через плечо, покружился волчком в воде, не видать никого, один я, как пробка болтаюсь. «Э-э-э! А дело-то нечисто! — подумал я. — Как бы старину Сликкера на этот раз морской дьявол не уволок в ад». И тут вижу, из воды выпрыгивает мой матрос, а на нем, какая-то мерзкая сволочь болтается, что твой паук, только размером с хорошего теленка. Матрос только и успел закричать. Тварь опутала его своими щупальцами и на дно. Я хоть и тертый калач, многое на своем веку повидал, да подыхать такой жуткой смертью, все равно, что достаться на обед каннибалам. Припустил, значит, я, работаю всеми ластами, из последних сил к кораблю навострился. Уже слышу, как подвахтенный распоряжается ужин готовить, и такая обида меня взяла. «Неужто, не доберусь? — подумал я. — Сколько напастей пережил, а эту…» И вдруг чувствую как кто-то тащит меня под воду, за ногу, значит, схватил и поволок. Боль дикая. У спрутов присоски, как на башмаке пряжки, да все в зазубринах, кожу рвут, что шиповник. Я собрал все силы в кулак и рванул к поверхности, только и успел глотнуть воздуха, как тут же снова под воду пошел. А спрут видать настырный попался, спеленал меня по рукам и ногам, к глотке своей тянет. Уж и не знаю, как левую клешню освободил, только чую, зверюга под мантию тянет, туда значит, где ейная пасть. Хочет мне башку клювом своим раскрошить. Я руку-то вперед и прямо в его челюсти. От боли глаза на лоб лезут, изо рта крик рвется. Ну, думаю, вот и пришел тебе конец, господин хороший. И вдруг, вспоминаю, что у меня за поясом пистолет заряженный. Дотянулся я до него, курок-то у меня взведен, и, не раздумывая, пальнул. Должно быть в мозг попал. Спрут сразу же отпустил, а потом ребята багром выудили. Так и спасся.
Сликкер выставил покалеченную руку и снова пошевелил пальцами.
— И все ж, этот морской дьявол, отгрыз от меня кусок, — засмеялся капитан. — Так и унес мои пальцы с собой, в самую бездну, там должно быть мои пальчики и лежат до сих пор.
Сликкер удовлетворенно хмыкнул и, наблюдая за реакцией слушателей, выпятил грудь.
— Потрясающая история! — с напускным восхищением, воскликнул Всебор. — Удивительная у вас жизнь, господин Сликкер. Удивительная!
— А можно вопрос!? — Жиль робко поднял руку и с интересом посмотрел на капитана. — Разве порох в пистолете не вымок? В воде-то?
В трюме воцарилась тишина. Только слышалась возня крыс, да хруст точильщиков в деревянных переборках.
Сликкер хмуро покосился на Жиля, раздраженно фыркнул и со всего размаху треснул кулаком по столу.
— Ах, ты мерзкий, пучеглазый, зубатый крысенышь! — брызгая слюной, зарычал старик. — Хочешь сказать, что я вру?
— Нет, нет! — Качая головой, Всебор встал между капитаном и Зубастиком. — Он глупый, совсем не понимает, о чем спрашивает. Его часто били по голове, вот он и поглупел.
— Да, да, меня часто били по голове, — от страха Жиль согнулся и прижался к спине Всебора. — Я совсем не думаю, о чем спрашиваю.
— А-а-а, то-то я смотрю вид у тебя придурашный! — Сликкер пренебрежительно сплюнул и, успокаиваясь, скривился в улыбке. — Ладно, ребятки, вы тут с бумажками маракуйте, а я что-нибудь пожрать сварганю.
Старик снова забурчал песню и принялся разводить огонь в походной печурке.
— И как это он не боится, что порох взорвется, — зашептал Жиль. — Тут бочонков десять, не меньше.
— Помолчал бы! — шикнул Всебор. — Как бы жратва не стала единственным вознаграждением за наш труд. И все из-за тебя!
Жиль прикусил губу и хмуро покосился на Сликкера, который так увлекся, что больше не замечал никого вокруг. Капитан подвесил над огнем закопченный помятый котел и от души плеснул воды.
На работу ушло не больше получаса. О каком-либо переводе речи не шло. Капитан подсунул Всебору обычную таможенную декларацию, которую следовало аккуратно заполнить и внести данные о грузе. Занятие оказалось рутинным и скучным: Жиль пыхтел над списком товаров, а Всебор со свойственной ему щепетильностью записывал все в амбарную книгу. Разнообразие товаров, которые хранились в трюмах «Пьяного краба» потрясали воображение, и это не могло не вызвать подозрений. Судя по длиннущему списку и гипотетической цене имущества, Сликкер мог считать себя богачом, но при этом старый ворчун не выказывал особой радости, так словно брюхо корабля, было набито тюками с тряпками.
— «Или старику наплевать. Или он не знает истинной цены груза», — Всебор посмотрел на Жиля, и кивком указал на Сликкера.
Напевая под нос какую-то похабную песенку, капитан лихо орудовал тесаком.
— Думаешь, он того!? — изображая мертвеца, скривился Жиль. — Пират?
— Тихо ты! — осадил Всебор. — Смотри у меня! Помалкивай!
Он собрал листы в аккуратную стопку, перевязал лентой.
— У нас все готово! — со всей учтивостью, произнес он. — Как говорится: по трудам и награда. Верно!?
— И у меня почти все готово! — бросил старик. — Пару дней назад один кашалот кое — что из себя изрыгнул. Так я подобрал.
Сликкер зачерпнул из котла половником и показал розоватые лохмотья.
— Спрут! Не могу отказать в удовольствии поглумиться над этими вонючками, — хохотнул Сликкер. — Сначала они меня жрали, теперь я их.
