Глава 21,
В которой много романтики и разного рода признаний
Ифрит послушно следовал за мной всю дорогу, не выпуская руку. Когда мы вышли на террасу, в небе томилась бледнеющая луна, готовая через пару часов встретиться с рассветом, и дул свежий ветерок. На лице оседали крупинки песка. Ночь озарялась зелеными вспышками: Шаказавр по-прежнему служил маяком, хотя за последние полчаса на вечеринке не появилось ни одного нового гостя.
Я подвела Озриэля к каменным перилам и повернулась. Он с интересом оглядывал площадку.
– А я и не знал про это место. Тут даже уютно…
– Озриэль, я тебя люблю, – выпалила я и, воспользовавшись тем, что он оцепенел, торопливо продолжила: – Знаю, что подобные признания не делаются вот так и что мои слова могут показаться странными в свете поисков жениха, но это правда! Я не говорила тебе об этом, потому что не хотела мешать вам с Эмилией, а потом оказалось, что никаких вас и нет! Конечно, мои откровения сейчас как гром среди ясного неба, мы ведь с самого начала определились, что будем только друзьями, но я готова бороться за твою любовь, и…
К нему наконец вернулся дар речи.
– Как ты могла? – возмутился он.
– Конечно, нужно было тебя подготовить, а не так с хо– ду и…
– Нет, это я тебя люблю! – перебил Озриэль. – И должен был сказать об этом первым!
– Значит, я поторопилась?
– Или я опоздал.
– Поправьте меня, но разве это не то, что называют «взаимная любовь»?
Мы одновременно повернулись в сторону темного угла на стыке стены и перил, откуда раздался этот голос.
Паук просеменил вперёд.
– Магнус, что ты… вы здесь делаете?
Поправка относилась к Арахне, которая выпорхнула вслед за ним и зависла рядом.
– То же, что и остальные: ищем уединения. Но все парочки Потерии, похоже, ждали именно этой ночи, чтобы признаться в своих чувствах, – проворчал он. – На террасе сегодня не протолкнуться
Бабочка ласково погладила его крылом, и паук смягчился:
– Ладно, ты права, любовь моя, найдём уголок поукромнее. А им ещё о многом предстоит поговорить…
Они прошествовали к выходу. Уже занося лапку за порог, Магнус будто бы невзначай обронил:
– Ты ведь ни о чем не забудешь ему рассказать, Ливи?
– Конечно нет! – ответила я, возмущенная его намеком.
Когда парочка удалилась, ифрит поднял брови:
– Что он имел в виду?
Я вздохнула. Тут бы управиться с объяснениями до рассвета… Но прежде мне хотелось прояснить самый волнующий вопрос, поэтому я покачала головой.
– Об этом чуть позже. А сейчас ответь: ты правда меня любишь? То есть правда-правда?
– Конечно! – смутился Озриэль. – Жаль, я не могу сказать об этом красиво, ну там стихи прочитать или песню, как Индрик, сочинить. В общем, не рассказывать же, что у меня сердце готово выпрыгнуть из груди, когда тебя вижу, и ноги становятся ватными… и все слова забываю, и что твои волосы пахнут ромашкой и лимонником… ну вот, кажется всё это и сказал. А если описывать точнее… помнишь своё ощущение, когда выглянула из окна жилой башни?..
Ещё бы! Такое разве забудешь: дыхание перехватывает, перед глазами все вертится, а к животу словно привязали веревочку и дернули, и ты падаешь-падаешь…
Я кивнула.
– Вот примерно так, – заключил Озриэль. – Только как будто живу не на третьем этаже, а на двадцатом.
Моё сердце заколотилось где-то в горле. Упоение срочно требовало выхода.
– Я чувствую то же самое… значит, это и правда любовь! Та, что случается один раз и навек. Любовь, которая преодолевает все препятствия, о которой пишут в романах и слагают легенды! Мы пронесем её через всю жизнь и, конечно, состаримся вместе…
– Об этом ещё пока рано…
– …и все будут смотреть на нас, стареньких, и умиляться…
– Только не надо про одновременную смерть. Меня всегда пугал этот пункт.
– …и будем, как те гоблины с ромашками!
– Какие гоблины? – опешил Озриэль.
– Неважно! – Следующий вопрос сам собой сорвался с языка: – А когда это произошло? Когда ты понял, что влюбился?
Если уж выяснять, так всё сразу!
Он облокотился о перила, взял мою руку, перевернул ладошкой кверху и принялся рисовать на ней узоры.
– В самый первый день, во время разговора в таверне… – начал он.
– Так, значит, прямо тогда?!
– Нет, погоди. Тогда ты мне просто очень понравилась. Так вот, после «Наглой куропатки» я отправился на занятия, после них заскочил на репетицию к Индрику, немного послушал новые песни и вернулся в жилую башню. Там подготовился к занятиям на следующий день и устроился почитать перед сном «Фантастические приключения невыдуманных монстров», потянулся за оставленным на столе сэндвичем с опятами… и вдруг понял, что влюбился.
– Получается, это произошло между первым и вторым взглядами?
– Получается, что так, – согласился Озриэль и в свою очередь полюбопытствовал: – А у тебя?
– А у меня зрение оказалось похуже… на целую неделю. Или, может, всё дело в отсутствии сэндвича с опятами?
Мы одновременно хохотнули, а потом он начал выводить на моей ладони знаки бесконечности. И если до этого было щекотно, то теперь вдруг стало горячо, аж кожу защипало.
– Раз уж мы прояснили все вопросы…
– Почти все.
В голове пронеслась тень Якула Кроверуса.
– Я имел в виду все главные… – Он вопросительно посмотрел на меня.
– Да, их прояснили, – согласилась я. – Осталось так, по мелочи…
Ну, дракон, конечно, не совсем мелочь, но что может быть важнее обретения настоящей любви?
– Тогда как насчет того, чтобы мм… приступить к следующей части?
– Поцелуям? – уточнила я.
– Ага.
Вместо ответа я положила руку ему на грудь. Нас окружал каменистый пейзаж, но на меня вдруг повеяло ирисами…
Озриэль снял с моей головы карнавальную диадему, положил на перила и прошептал:
– Так гораздо лучше.
А потом заключил в объятия, наклонился и поцеловал – совсем легко, едва коснувшись губами, и через секунду отстранился. Мне вдруг стало не хватать воздуха, перед глазами поплыло, а в ушах застучали маленькие наковальни. Я прямо сейчас летела с самого верхнего этажа жилой башни…
– Ливи, я чувствую твоё сердце, – хрипло сказал он и поцеловал уже по-настоящему.
* * *
Когда мы оторвались друг от друга, небо стало на несколько тонов светлее, намекая на то, что пора переходить к новым признаниям.
– Что такое, Ливи?
Я уперлась руками ему в грудь, всё ещё нежась в кольце объятий, и вздохнула.
Вряд ли кто-то из юношей расстроится, узнав, что его возлюбленная на самом деле принцесса, но вот перспектива схватки с крылатым монстром может слегка огорчить. О таком лучше начинать издалека. Я окончательно высвободилась и сделала шаг назад, чтобы исключить отвлекающие факторы.
– Озриэль, ты всё это время считал меня обычной цветочницей …
Он жестом остановил меня:
– Можешь не продолжать. Я знаю всё, что ты собираешься сказать.
– Да? Что-то не уверена…
Ифрит шагнул ко мне, схватил за руки и с жаром продолжил:
– Пусть тебя это не беспокоит.
– Хорошо, не беспокоит. А что именно?
Но он уже не слушал, взволнованно сжимая мои пальцы и глядя куда-то вдаль:
– Мне плевать, что я принц, а ты простая цветочница!
– Ээ, рада это слышать.
– Я им так и сказал!
– Кому им?
– Всем родным на собрании. Отец опять завел свою шарманку про то, что нам с братьями нужно жениться на принцессах, чтобы поправить положение семьи. Мол, мы и так слишком далеки от трона, чтобы позволить себе жен-простолюдинок, и происхождение наш единственный козырь. Он в нас с детства это вдалбливал. Говорил, любовь – это всё выдумки, результат заговора продавцов сувениров.
– У наших отцов много общего.
– Тогда я сказал, что мне всё равно: я люблю тебя, и мне не нужен никто другой!
– То есть… ты признался своей семье в любви ко мне?
– Да, и отец жутко разозлился. Ещё долго читал мне нотации. И даже когда я вернулся этим утром, несколько раз вызывал к себе. Помнишь, мне пришлось оставить тебя в коридоре?
– Так вот с кем ты тогда разговаривал, с ним!
– И не только: там вся семья снова подключилась. В общем, под конец я не выдержал и заявил, что никогда в жизни не женюсь на принцессе…
– Ну, это ты погорячился.
– …и даже обет принёс, – торжественно заключил Озриэль.
– Что?! Нет-нет, ты должен сейчас же отказаться от своих слов!
– Зачем? – удивился он.
– Потому что я принцесса!
– Конечно, принцесса, – улыбнулся он и потянулся, чтобы снова меня обнять. – Принцесса среди девушек, незабудка моего сердца…
– Да нет же! – воскликнула я, уворачиваясь. – Настоящая принцесса. Я солгала тебе о том, кто я.
Озриэль замер, побледнел, затем покраснел и почесал в затылке:
– Ну, дела…
– Что это значит? Надо запретить такие вот фразочки, которые ничего не проясняют, но от которых волосы встают дыбом.
– Я не могу отказаться от своих слов. Это был магический обет.
Вам никогда не снилось, как вы карабкаетесь на самую высокую гору за аленьким цветочком, и вот когда вы уже на вершине и пальцы готовы сомкнуться на стебельке, цветок заявляет, что хочет остаться с чудовищем и жить с ним долго и счастливо?
Мне тоже не снилось, но ощущения, думаю, те же.
Я начала кружить по террасе, пытаясь справиться с волнением:
– Наверняка этот твой магический обет можно обойти! Должен быть способ, он всегда есть.
Ифрит схватил меня за руку, прерывая бессмысленную беготню, и успокаивающе погладил.
– Никогда о таком не слышал, но мы обязательно его найдём, Ливи! Ты ведь сама сказала, что истинная любовь сметает все преграды. А у нас самая настоящая истинная любовь.
Секунду я стояла, беззвучно шевеля губами и обдумывая смысл фразы, а потом бросилась вынимать правый кулек.
– Что ты делаешь? – покраснел Озриэль. – А, ээ, фисташки, я так и подумал, что ты именно их собиралась достать…
– Ешь! – перебила я, протягивая горсточку.
– Но у меня ведь нет темной метки, и ты не чувствовала знака… – засомневался он.
– Если то, что я чувствую, когда стою рядом с тобой, беру тебя за руку, отвечаю на твои поцелуи – не знак, то я не знаю, что такое истинная любовь, и не хочу знать! Мне тоже не нужен никто, кроме тебя!
Он закинул в рот сразу всю горсть. Прожевал, проглотил. Я всё это время стояла, затаив дыхание и чуть не подпрыгивая от нетерпения.
– Что-нибудь чувствуешь? – не выдержала я. – В горле першит? Глаза слезятся? Под коленками зудит?
– Постой, думаю, надо секунд тридцать подождать.
– Да-да, ты прав. А теперь?
Но ничего не произошло ни через минуту, ни через пять. Я скормила ему все остатки. Ноль реакции.
– И что дальше? – спросил Озриэль.
– А дальше мы что-нибудь придумаем. Я закажу ещё фисташек и буду кормить тебя ими до тех пор, пока у тебя не начнется аллергия. Нет, ещё лучше! К черту все эти знаки и глупые орехи! Да что они могут знать о настоящей любви?!
Мы немного помолчали. Я принялась дергать ниточку на его свитере, он размышлял, задумчиво водя пальцем по моим ключицам.
– Нас разделяет твой обет, наши отцы и тонна земли, когда тебя вызывают домой… Наверное, ты думаешь, что хуже и быть не может? – робко заметила я.
– Пожалуй, что да.
– Так вот…
И я рассказала ему про дракона. Ну, и про всё остальное, конечно.
Когда я замолчала, он спросил ровным голосом:
– Значит, не было никакой колдуньи?
– Была предсказательница.
– И память ты не теряла, и не было жениха…
– Вообще-то был, где-то там… просто теперь это уже не имеет значения. Мы ведь нашли друг друга? – последнюю фразу я произнесла не без дрожи в голосе.
А вдруг завравшаяся принцесса – совсем не та Ливи, которую он полюбил?
– Отныне и навек! – твердо сказал Озриэль.
Я придвинулась ближе, взяла его руки и обвила вокруг себя. А потом положила голову ему на грудь. Он погладил меня по волосам и сказал:
– Недавно читал один справочник по безвыходным ситуациям, в котором рекомендуется в подобных случаях ложиться спать… или целоваться.
– Знаешь, кажется, мы читали один и тот же справочник. И мне сейчас совсем не хочется спать…
– Мне тоже.
Я обняла его за шею и, встав на цыпочки, потянулась к губам. Он тоже наклонился ко мне.
Тут на лестнице послышались шаги, знакомые голоса, и на террасу выбежали счастливые и смеющиеся Индрик и Эмилия.
* * *
– Ой, простите, не хотели мешать.
– Старина Магнус сказал, что вы здесь.
– Вы так быстро ушли.
– Вот мы и подумали, что надо найти вас и рассказать…
– Знаешь, любимый, кажется, они хотят сейчас остаться одни. – Эмилия потянула было Индрика прочь, но мы с Озриэлем их остановили.
– Постойте, о чем вы хотели рассказать?
Конечно, «любимый» от нашего внимания тоже не укрылось.
– Мы правда не помешаем? – Эмилия бросила выразительный взгляд на руки Озриэля, которые меня сейчас обнимали, а потом шепнула Индрику: – Говорила же тебе!
Я повертелась, прислонилась к Озриэлю спиной, покрепче завернулась в его объятия и задрала голову:
– Тебе удобно?
– Вполне, а тебе?
– Никогда не чувствовала себя лучше.
Мы одновременно посмотрели на друзей, приготовившись слушать.
– Поговорили наконец? – осведомился Озриэль.
– Да! – просиял Индрик.
– И поняли, почему нас с самого начала тянуло друг к другу, – добавила Эмилия.
– Ну, не только поэтому. Мне сразу понравился твой голос, тебе обязательно нужно петь. – Индрик повернулся к нам и уверенно заявил: – Ей нужно на сцену! Говорю это как музыкант!
– Глупенький… – Она смущенно погладила его щеку. Оказывается, любовь очень красит.
– Её мама была из леприконов, – сообщил Индрик, обращаясь преимущественно к Озриэлю.
Ифрит присвистнул:
– Это многое объясняет!
Я перевела непонимающий взгляд с одного на другого, поэтому Озриэль шепнул мне на ухо:
– Индрик – леприкон. Я не упоминал?
Восклицание вырвалось у меня невольно:
– Ты леприкон?!
– А что, не похож? – весело усмехнулся музыкант.
– Не очень… мне вы другими представлялись.
– Горбатыми карликами в зеленых лосинах? – ещё шире улыбнулся он.
– В точку!
– Я бы всерьез потолковал с тем, кто пустил этот слух!
Индрик вынул из кармана восьмигранную монетку и принялся её подкидывать.
Этот жест навел меня на новую мысль:
– Значит, вас с Эмилией в некотором роде свели цветы? Вы ведь познакомились, когда ты пришёл в «Эксклюзив-нюх» за букетами?
– Познакомились – да, тогда. Ну, а все последующие разы… – Он ловко поймал монету, сунул в карман и смущенно погладил руку Эмилии.
Она ответила за него – похоже, они теперь и мысли делили на двоих.
– Он покупал цветы в таком количестве, чтобы почаще видеть меня, – улыбнулась она.
– То есть ты не дарил их потом десяткам девушек? – уточнила я.
– Вообще-то дарил, – беззаботно пожал плечами Индрик. – Просто так: мне ведь это ничего не стоит, сущий пустяк, а девушкам приятно.
– Правда, он милый? – воскликнула Эмилия. Влюбленные обменялись нежными взглядами и переплели пальцы.
Наверное, для таких, как Индрик, всё просто. Ему и в голову не приходит, что девушки привыкли считать подобные «пустяки» авансами. И некоторые гоблинши, работающие раздатчицами, могут счесть их знаком особого внимания. А некоторым наследным принцам это может совсем не понравиться.
Не говоря уже о том, что мне было далеко до прекраснодушия Эмилии. Надо будет предупредить Озриэля, чтобы даже не вздумал радовать других девушек подобным образом. Хотя что-то мне подсказывало, он и не станет…
– Но о леприконах тебе больше Эмилия расскажет, – беспечно заметил Индрик. – Я не слишком в теме: с детства не был на родине. – Он приобнял её за талию. – Вот взять хотя бы её платье…
Эмилия тотчас его оправила и пояснила:
– Это традиционный костюм леприконских женщин и… – Она запнулась и бросила на возлюбленного неуверенный взгляд. – В общем, немного дополненный другими мотивами.
Юноша сделал нетерпеливый жест:
– Не понимаю, чего тут скрытничать. Мы живем в современном королевстве! – Он повернулся к нам и пояснил: – Её отец был великаном.
Эмилия опустила голову, а потом вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на нас, словно готовясь встретить толпу, вооруженную вилами и кольями.
Я вспомнила наш недавний разговор у бара и то, как рьяно она отстаивала перспективы отношений мадам Гортензии и Робина. Вообще-то её опасения не были совсем уж беспочвенными. К великанам относились настороженно во всех королевствах, кроме, наверное, великаньего. А в некоторых – откровенно ненавидели и считали их кровожадными тварями, которых нужно истреблять без разбора. Однажды папа принимал посла, который пытался заручиться нашей поддержкой в походе против них. Дипломат напирал на то, что великаны не обладают разумом. Правда, так и не смог объяснить, почему они в таком случае умеют говорить. Так что союз родителей Эмилии был сродни отношениям Магнуса и Арахны. Только последним повезло больше: волшебный народ редко интересуется проблемами бабочек и пауков.
Эмилия потянула за шнурок, вынимая заправленный за вырез платья амулет. Нежно отерла его пальцем и сказала:
– Это папино обручальное кольцо. Но их с мамой я практически не помню. – Каменный ободок был чуть меньше браслета. Говорят, великаны носят их на мизинце. О родителях Эмилия больше ничего не добавила, и я почувствовала, что сейчас не место и не время об этом спрашивать.
Озриэль с интересом осмотрел кольцо, но трогать из деликатности не стал.
Подруга вернула продырявленный камешек на место и сказала:
– Кстати, Ливи, ты интересовалась насчет… курсов, которые я посещаю. Так вот, это не совсем курсы личностного роста.
– Я догадывалась, – кивнула я.
– Хотя, в целом, и так можно назвать. В общем, не так давно я узнала, что у меня есть тётя с папиной стороны. Она живёт за городом, по… – быстрый взгляд, – некоторым соображениям. – Из этого я сделала вывод, что её родственница опасается не самого радушного приёма со стороны жителей города. Не всех, конечно, но предпочитает не рисковать… – Я хожу к ней по вечерам, и она рассказывает мне историю великаньего народа – не ту, что преподают в академии, прости, любимый…
– Да мне-то за что? Я ни разу и не был на этой лекции…
– Так вот, рассказывает о том, как всё было на самом деле. Вообще-то, – глаза Эмилии загорелись, – это очень увлекательно, потому что великаны живут по двести, а иногда и по триста лет, так что можно узнать о многих важных событиях, случившихся при наших дедах и прадедах, из первых уст. Правда, рассказчики из них неважные. А ещё тётя учит меня их традициям и как правильно их соблюдать. Я теперь неплохо умею готовить пару-тройку великаньих блюд. Думаю, это важно – не забывать свои корни…
– Очень важно! – горячо поддержала я. – Можно я как-нибудь схожу вместе с тобой?
Едва произнеся это, я тут же поняла, что вряд ли смогу составить ей компанию. Очнись, Ливи! Сейчас не время для домашних посиделок в компании тётушек-великанов. Но эта оговорка помогла мне понять, что Затерянное королевство почти стало моим вторым домом. Может, потому, что дом там, где сердце?
Я видела, что Эмилии моя просьба приятна.
– Тётя будет рада гостям, – просто сказала она.
Индрик снова принялся подбрасывать монетку – точно такую он дал мне две недели назад в обмен на хрусталютики. Монетка в очередной раз взлетела в воздух, несколько раз перевернулась, сверкнув в лунном свете, и меня словно пронзило. Я шагнула вперед, перехватила её на лету и покрутила, разглядывая. Весьма приметная: отчеканенный на аверсе трилистник и глубокие насечки, похожие на трещины.
– Что ты делаешь, Ливи? – удивился Озриэль.
Воспоминание превратилось в подозрение. Я протянула ифриту монету:
– Ты раньше такие где-нибудь видел?
Он покрутил её и неуверенно протянул:
– Вроде нет…
– Индрик, – продолжила я, – когда ты сказал про цветы, что это тебе ничего не стоит, ты выражался фигурально?
– Да нет, мне деньжата дядя подкидывает, – пояснил он. – Я его никогда не видел – только на миниатюре, которую он прислал, но поддерживать с роднёй контакты-то надо. Вот и списываемся где-то раз в месяц. А у него этих денег куры не клюют, он сам как-то сказал.
Догадка превратилась в полноценную уверенность.
– А ты в курсе, что деньги леприконов, попав в чужие руки, исчезают? Они только на вашей территории действуют!
Может, с внешностью я и промахнулась, но вот о свойствах леприконского золота кое-что слышала: няня рассказывала мне, как один из них надул на рынке её сестру. Женщина продала ему курицу и вырученные деньги спрятала в кубышку, которую зарыла на заднем дворе. Откопав её через неделю, она обнаружила, что монетки бесследно исчезли.
– Что, серьезно? – с интересом переспросил Индрик, а потом беспечно повел плечами. – Нет, не знал. Говорю же, я не слишком в теме.
Мы все с любопытством уставились на ладонь Озриэля: на первый взгляд, с кругляшом ничего не произошло, но при более внимательном осмотре стало заметно, что рисунок потерял прежнюю четкость, бороздки стали менее глубокими, а сама монетка по краям будто бы слегка оплавилась, как потекшая свечка.
– Ну и ну! – присвистнул Озриэль.
– Вот это да! – восхитился Индрик.
Наименее удивленной выглядела Эмилия – скорее, проявляла вежливый интерес.
Индрику повезло родиться счастливчиком: далеко не каждый сумел бы расплачиваться фальшивым золотом направо и налево и выйти сухим из воды. А он даже ничего не заметил. Может, везучесть – свойство всех леприконов? Надо будет спросить у Эмилии.
Я стала развивать свою мысль дальше:
– И, раз монеты исчезают, получается, всё, что ты платил за наши…
Тут Эмилия наступила мне на ногу:
– Сейчас это неважно, Ливи. Мы поговорим об этом позже.
– Поговорим о чем? – полюбопытствовал Индрик.
– Да так, мелочь, любимый, – улыбнулась она. – Не бери в голову.
Последняя реплика оказалась уже лишней. Индрик не был бы собой, если бы крепко надо всем задумывался. Это свойство утяжеляет характер, а у него он легче воздушного шарика.
Наверное, Эмилия догадалась, в чем, вернее, в ком причина недостачи в лавке, после их сегодняшнего разговора, но не хотела портить вечер. Не удивлюсь, если она и вовсе не собирается возвращаться к этому вопросу: в обращенном на Индрика взгляде светилось столько беззаветной всепрощающей любви, что хватило бы на искупление всех грехов мира.
Музыкант оживился.
– Ну, раз эту тему закрыли, я вот о чем хотел поговорить. – Он повернулся к Озриэлю и хлопнул его по плечу: – Слушай, Эль, а давай с нами, а?
– С кем с вами и что именно? – не понял ифрит.
– Да выступать, конечно! – Голос Индрика звенел от возбуждения. – Ты сегодня так отжигал на сцене, просто ураган! Я даже не знал, что ты так умеешь (мог бы, конечно, и заранее предупредить, что собираешься это сделать, ну да ладно). В общем, играть на чем-то необязательно, будешь просто петь с группой и подбавлять драйва.
Значит, Индрик не знает про его братьев!
Озриэль окинул нас затравленным взглядом и прочистил горло, но тут на лестнице послышались быстрые шаги – кто-то поднимался на террасу, перепрыгивая через несколько ступеней.