Глава 6
Смерть на бреющем
3 ноября 1982 года
Н-ская ракетная дивизия, третий полк
– Взрыв был сильным, но амортизаторы работают хорошо, – сказал «Руков», не отрываясь от пульта. – Только мне кажется, если шарахнет ядерным зарядом прямым попаданием, то от УКП ничего не останется…
– Для того и ставим автономный режим.
Сагаловичу дышалось тяжело – не хватало воздуха. Хотя, возможно, это было проявление клаустрофобии – он как-то сразу пошел по линии штабной работы и сейчас, на глубине двадцати шести метров, за толстыми герметическими дверями, в тесноте УКП, чувствовал себя неуютно. Хотя привыкшие к подземным дежурствам «Руков» и «Шеин» на недостаток кислорода не жаловались. Да и непрерывный тихий гул свидетельствовал, что вентиляционная система функционирует исправно. Сагалович понимал это и, хотя ему нестерпимо хотелось наверх, на открытое пространство и свежий воздух, он подавлял это желание и терпеливо ждал, пока «спецы» закончат работу.
– Всё! – наконец сказал «Руков». – Программа работает без сбоев, опция самопроверки исправна…
– Всё! – подтвердил «Шеин». – Контроль функционирования без сбоев, аккумуляторы заряжены полностью, система автоподзарядки действует в штатном режиме. Но надо будет проводить текущий контроль.
– Это мы сделаем! – с облегчением кивнул подполковник. От одной мысли, что сейчас он поднимется на поверхность, дышать стало легче. – Составим специальный график.
Перегнувшись через плечо «Шеина», он снял трубку прямой связи с центральным командным пунктом.
– Дежурный капитан Максимов! – немедленно ответила далекая Москва молодым, но решительным баритоном.
– Подполковник Сагалович. Соедините меня с главкомом.
– Есть, Вадим Ильич! – отозвался баритон: порученца главкома знали все в аппарате штаба.
И почти сразу донесся глуховатый голос генерала Толстунова:
– Ну, что у тебя? – нетерпеливо спросил он.
– Задание выполнено, товарищ генерал! – отрапортовал Сагалович. – Скоро придет вертолет, и полетим обратно!
Голос главкома повеселел.
– Молодец, Вадим! Министр каждый день интересуется! Заканчивай и возвращайся, тебя уже ждут полковничьи погоны… И твоим ребятам будут присвоены внеочередные звания! Проекты приказов уже готовы, сейчас подпишем! А лететь можете в моем салоне, и баром можете пользоваться!
– Спасибо, Виктор Дмитриевич! – по неуставному ответил Сагалович, но главком уже отключился.
– Поехали, товарищи подполковники! – скомандовал он.
«Шеин» и «Руков» с радостными улыбками переглянулись: они поняли, в чем дело, но, как и подобает опытным служакам, лишних вопросов задавать не стали.
Медленный лифт со скрипом поднял трех офицеров на нулевой уровень. Намертво захлопнулись полуметровые стальные двери. В помещении охраны их уже ожидал капитан и без пяти минут майор «Иванов».
– Поставил десять ПОМЗов! – доложил он. – Теперь на «Кактус» лучше не заходить!
– Мы и не будем, – улыбнулся Сагалович. У него было хорошее настроение.
– Уходим, всё запираем и отправляемся обратно. Через два часа придет вертолет, надо собраться. Благодарю за службу, товарищи! Всем нам будут присвоены внеочередные звания!
Когда специальная инженерная группа ждала вертолет на посадочной площадке, Филинов неожиданно спросил:
– Товарищ подполковник, а мы все в одном самолете полетим?
– Ну, а как же? – удивился Сагалович. – Как прилетели, так и улетим! А что?
– Надо бы самолет хорошо проверить на предмет минирования, – совершенно серьезно сказал сапер. Да и лицо у него было хмурым.
– С чего это вдруг?
Филинов вздохнул и осмотрел своих коллег, которые явно заинтересовались разговором.
– Да с того… Такая секретность, подписки, чемодан, к руке прикованный… И мы все, выходит, – свидетели. А лучший способ сохранить секрет – ликвидировать свидетелей.
Сагалович усмехнулся.
– И откуда ты это взял?
– Детективы читаю. И фильм был: «Принцип домино». Там всех свидетелей одного за другим убивали…
– Ну, Советская армия не по детективам живет и не по фильмам дурацким, а по приказам и инструкциям! – уже совершенно серьезно сказал Сагалович. – А в приказах такие глупости не предусмотрены!
– Действительно, Иванов, ты чего-то загнул, – сказал «Руков».
– Я вам больше того скажу: главком разрешил лететь с комфортом в его салоне, – продолжил Сагалович. – И пользоваться его баром! А в баре том чего только нет…
– Это другое дело! – улыбнулся «Иванов».
Его коллеги тоже оживились.
– Вон и наш борт идет! – показал в небо «Шеин». Действительно, в сером мареве показалась черная точка, которая увеличивалась, и неотчетливый гул, усиливаясь, превращался в рев вертолетного двигателя.
* * *
Заправленный и как всегда тщательно подготовленный к полету, самолет главнокомандующего РВСН уже ждал их на взлетной полосе. Вертолет приземлился совсем рядом, со стороны открытого люка, чтобы москвичам было недалеко нести багаж. Да, собственно, после использования расходных материалов и минно-взрывного снаряжения багажа у них почти не осталось: только одинаковые чемоданчики с личными вещами в руках. Причем «Иванов» нес и дорожную сумку Сагаловича, у которого в левой руке был пристегнутый к запястью титановый кейс с документами. Дул легкий ветерок, снежная поземка змеилась по бетонным плитам. Настроение у членов специальной инженерной группы было отличным: они выполнили задание, теперь их ждут новые звания, продвижение по службе, почет и уважение. И начнется вознаграждение за труды уже сейчас, в салоне главкома…
Командир корабля, в летной кожаной куртке и расстегнутом шлемофоне, ждал их у трапа. Он крепко пожал руку Сагаловичу.
– Все нормально? – только и спросил Балаганский, зная, что в подробности лучше не вдаваться.
– Настолько, что командующий разрешил нам лететь в его салоне и пить из его бара! – засмеялся Сагалович. На «Железного Вадика» это не было похоже.
Балаганский удивленно покачал головой.
– Такого на моей памяти еще не было, – сказал он. – Прошу на борт!
Салон командующего был отделан деревом и напоминал кабинет: четыре самолетных кресла, по два друг против друга, между ними откидной стол, небольшой диванчик, полированный шкаф…
Филинов сразу стал открывать дверцы и быстро нашел то, что искал: зажатые в пружинистые зажимы бутылки, бокалы, рюмки и стаканы.
– Армянский коньяк, марочный! – в восторге воскликнул он. – Я такого никогда даже не видел!
У входа в салон Балаганский придержал Сагаловича за рукав.
– Пусть твои парни потерпят немного, – негромко сказал он. – Сейчас пойдем на бреющем, до следующей зоны наземного контроля. А там вынырнем неизвестно откуда и наберем рабочую высоту. Вот тогда начинайте гулять…
– А это долго? – спросил подполковник. – Ребята хорошо поработали, и им не терпится отдохнуть и расслабиться.
– Минут пятнадцать – двадцать. Так что все успеете. Займите места и пристегнитесь!
Через несколько минут Ан-24 начал разбег и вскоре оторвался от бетонки полевого аэродрома.
3 ноября 1982 года
Западная Сибирь, охотничья зимовка
Василий вынес из охотничьей избушки последнюю связку высушенных соболиных шкур и стал укладывать их на грузовую площадку сзади, поглядывая, как отец утепляет жилище. Дормидонт нагрёб снег вокруг сруба до третьего венца брёвен и теперь утрамбовывал его, идя вдоль стены и прихлопывая лопатой. Это был крепкий пятидесятилетний мужик с резкими морщинами на обветренном, задубелом лице.
– Денёк какой пригожий! – сказал он, остановившись и опершись на лопату. – Морозец градусов десять, не больше, солнышко… Сегодня нужно ещё постель вынести – проветрить, раз уж на промысел не пошёл.
– Бать, может, всё-таки вернёшься в Листвянку? Как ты тут один зимовать будешь?
Дормидонт снял рукавицу, заткнул одну ноздрю и смачно высморкался. На руке у него синела выцветшая татуировка: восходящее солнце с длинными и короткими – вперемешку – лучами. Чуть ниже надпись: «Колыма 1952–1960»
– Да чё же ездить туда-сюда?! Первый раз, что ли? Набью побольше, высушу пушнину, а ты потом приедешь, заберёшь. Да и не один я, с Верным, – пожилой охотник кивнул на греющуюся на солнце западносибирскую лайку. Рыжий пес, щуря на солнце карие глаза, словно понял, что говорят о нём, и повернул морду в сторону хозяина.
– Да еще двустволка и карабин, – криво улыбнулся Дормидонт.
– А если завьюжит и я не смогу добраться? – попытался в очередной раз убедить отца Василий. И сдвинул на затылок самодельную беличью шапку.
Длинная куртка была тоже подбита некондиционными беличьими шкурками – их все равно не продашь, а греют отлично. Хотя отец такого «фасона» не одобрял.
– Значит, приедешь, когда сможешь! Не сидеть же на печи всю зиму! Это вам, молодым, абы за девками таскаться.
– Ну, началось…
– А как ты думал? Тебе уже двадцать стукнуло, через годик-другой жениться надумаешь. Значит, запас денежек надо иметь! А чужой дядя семью твою обеспечивать не будет…
– Да знаю, бать! Я же за тебя переживаю.
– А нечего переживать! – смягчил тон Дормидонт. – Люди здесь не ходят, а зверь мне не страшен. Да со зверями мне спокойней, чем с людьми.
Василий закончил укладывать шкуры и стянул их завязкой.
– Ладно, поехал я тогда, что ли?!
– Давай! От промоин на Чёрном урочище подальше держись – там лёд тонкий ещё, с болота тепло идёт. Шкуры выдубишь, но без меня перекупщикам не сдавай!
Отец и сын пожали друг другу руки. Подошёл Верный, повилял хвостом и сел рядом с хозяином. Василий закинул ружьё за спину, уселся на снегоход и запустил двигатель. Плавно тронувшись, снегоход легко двигался по неглубокому снегу, оставляя позади одинокую избушку с человеком и верным псом среди бескрайней тайги.
Движок тарахтел, распугивая лесных жителей. Вот метнулась в сторону лиса, вот рванули, повыше по стволу ели, две белки… Дорога была хорошо знакомой, Василий ловко маневрировал, выбирая короткий путь, «Буран» шел уверенно и хорошо слушался руля. Но все равно, петляя между деревьями, особо не разгонишься. Главное – выбраться на зимник, а там до Листвянки рукой подать… Точнее, не до самого поселка, а до развилки, но там уже, считай, совсем рядом… И насчет девок отец угодил в самую точку: в тайге какие девки? А он тут почти два месяц прожил, истосковался. Если муж Валентины Рожковой из тюрьмы не вернулся, можно к ней завернуть… Или к вдовой Галке. Или… А больше и не к кому: это поселок, все на виду. Видать, и взаправду жениться надо…
На снегу несколько раз встретились крупные волчьи следы. Откуда? Всех серых разбойников в округе они с отцом давно истребили. Видно, пришли новые, наверняка скоро хищники выйдут к избушке – они всегда идут на запах жилья. Надо бы отца предупредить, да как? Рацию бы купить… Ну, да с волками Дормидонт и сам разберется. Небось, в следующий раз среди шкур лис, белок да песцов будет еще и парочка волчьих…
За наблюдениями и размышлениями время шло незаметно. Вот и Чёрное урочище. Когда-то здесь полыхал пожар, но до сих пор тайга не залечила раны: черные искореженные деревья, черные, торчащие из-под белого снега коряги, неистребимый противный запах гари… И сотни ворон, по неизвестным причинам облюбовавших это место. Может, им хотелось быть незаметными – черные на черном, может, когда нет снега, на выжженной земле легче охотиться на мышей и прочую мелкую живность, может, привлекает возможность не прилагая труда расклевывать тушки пойманных в их силки белок… И портить шкурки, делая их непригодными для продажи. Сволочи!
Шум двигателя не очень встревожил пернатых, только несколько ворон, клевавших что-то на снегу, взлетели, уступая дорогу и, лениво махая крыльями, поднялись на деревья. Василий сбавил скорость – здесь было много пней, стволов деревьев, коряг…
Надо было следить за дорогой, но он невольно поднял голову, рассматривая обитателей Черного урочища. При приближении снегохода некоторые взлетали и, с противным карканьем, начинали кружить над головой, другие – как ни в чём не бывало оставались сидеть на ветках, только внимательно смотрели, и даже поворачивали головы вслед. Одна особо любопытная птица стала преследовать «Буран», перелетая с дерева на дерево, причем садилась на нижние ветки и откровенно разглядывала Василия глазами-бусинками, которые он мог хорошо рассмотреть.
«Вот наглая тварь, совсем близко держится, – подумал Василий. – А ведь видит ружье за плечами! А стоит взять ружье в руки – сразу улетают! Хитрые, недаром триста лет живут…»
«Хррр…» – раздался звук от передней лыжи, и снегоход остановился как вкопанный, мотор заглох. По инерции Василий перелетел через руль и сильно ударился плечом о землю.
– Чёрт! – громко выругался он. – Неужели лыжа сломалась?
Василий с трудом поднялся, потер болевшее плечо.
– Кар-кар! – подала голос та самая хитрая ворона, из-за которой всё и произошло.
– Скотина, это ты нарочно!
В ярости Василий сорвал из-за спины ружьё и выстрелил дуплетом. Крупная дробь хлестнула по деревьям, две черные тушки кувыркнулись вниз.
– Я вас всех сейчас, всех! – кричал Василий, лихорадочно пытаясь перезарядить двустволку.
Но его голос заглушили громкое галденье и хлопанье крыльев: огромная туча птиц, казалось, со всего Черного урочища, в панике взвилась вверх, закрыв бесформенной черной массой всё серое небо.
– Я вас, вредителей! – орал он. – Привыкли силки разорять и шкурки портить! Сейчас, сейчас… Я вам покажу!
Но патроны под руку не попадались, и показать хитрым черным тварям он ничего не мог. И даже не понял, что произошло в следующую минуту. Появившийся в отдалении гул вдруг надвинулся, перекрывая карканье сотен ворон, и что-то огромное врезалось в самую гущу стаи. Самолет! Разве они летают так низко?! Задрав голову, Василий видел, как тряслось от ударов покрытое заклепками серебристое брюхо, как, надрываясь, вязли в черной массе винты, разбрасывая в стороны черные перья и красные брызги, как будто огромная серебристая рыба попалась в злую черную сеть… Однако сеть оказалась слишком слабой: «рыба» рыскнула по курсу, клюнула носом, но прорвалась и скрылась за деревьями, заметно теряя высоту и оставляя за собой дымный шлейф.
Ошеломленный Василий не мог ничего понять. Замерев в оцепенении, он смотрел вверх и тёр глаза. Может, ему всё привиделось? Но на это надежды не было: с неба сыпались десятки растерзанных черных тушек да кружились черные перья, словно траурный снег… Вдобавок ко всему вдали раздался треск ломающихся деревьев и сильный удар, от которого у парня качнулась земля под ногами.
«Самолёт упал!» – пронзила сознание ужасная мысль.
* * *
Салон главкома имел хорошую шумоизоляцию, здесь было значительно тише и можно было вести беседу. Тем более что и расположение кресел этому способствовало: офицеры сидели напротив друг друга. Пристегнутый к запястью спецчемоданчик сковывал движения и создавал неудобства в сидячем положении, но Железный Вадик его не отстегивал.
– Вадим Ильич, а насчет новых должностей генерал ничего не сказал? – спросил Филинов.
Подполковник снисходительно улыбнулся.
– Сказал, что тебя поставит своим заместителем.
– Шутите… Я просто так спросил. Ясно, что об этом по спецсвязи не говорят…
– А насчет квартир как будет? – не удержался Фроликов. – Должность – это хорошо, но в общагу или малосемейку бы не хотелось…
– А я в малосемейке живу – и всё хорошо, – буркнул Мощенко.
«Кроме того, что жена ушла, – подумал Сагалович. – Хотя, может, не из-за квартиры, а из-за твоего характера…»
Действительно, «Руков» вечно был чем-то недоволен, и хотя, может, на самом деле это было не так, но лицо у него всегда оставалось хмурым.
– А сколько вас? – быстро спросил Фроликов. – Ну, семья сколько человек?
– Сколько, сколько… Один я!
– Ну, вот! А я с женой, и ждем ребенка! – В тоне майора прозвучали торжественные нотки.
Этого даже Сагалович не знал. «Надо будет дополнить досье», – подумал он.
– Как доберусь до телефона, сразу позвоню ей!
– Я, может, тоже собираюсь… – проворчал Мощенко.
Что собирается сделать «Руков»: заново жениться и родить ребенка или позвонить прежней жене, – осталось неизвестным.
– У нас какие-то проблемы! – вдруг нервно воскликнул глядящий в окно Филинов. – Самолет не поднимается! У меня от этих ёлок уже голова кружится!
– Да нет, все в порядке, так надо, – успокоил его, а заодно и остальных Сагалович. – Через полчаса наберем шесть тысяч метров, откроем коньяк и начнем отмечать выполнение особо важного задания!
– И новые звания! – выпалил Фроликов.
– Рано! – осек Сагалович. – Нужно, чтобы объявили приказ, вручили новые погоны, нужно бросить звездочку в стакан… Ты что, порядка не знаешь?
А сам подумал: «Может «задержаться в командировке» и заехать к Юльке? Соскучился по чертовке…» Твердое решение про «последний раз» начисто выветрилось из головы. Как выветривалось и все предыдущие разы.
Филинов закрыл глаза и откинулся на подголовник – видно, его нервировал вид проносящихся так близко деревьев.
«Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…» – вспомнил Сагалович. На самом деле тайга не пела – она свистела под самым брюхом. Да и на море она не была похожа. Отдельные деревья на скорости сливались в сплошную ровную массу, которая скорей напоминала ровно подстриженный газон. «Ну, молодец Балаганский, идет как по линейке, – подумал Сагалович. – Только как он удерживает машину? Чуть сдвинул штурвал – и каюк, никакие дополнительные приборы не помогут… Да еще воздушные ямы, всякие завихрения…»
Додумать он не успел. Ан-24 влетел в странное черное облако, раздались удары по фюзеляжу, крыльям, самолет затрясся, как машина на кочках, от прозрачного диска пропеллера полетели черные клочки, и вдруг диск превратился в слабо вращающиеся лопасти, причем погнутые… Облако исчезло так же внезапно, как и появилось, но из двигателя повалил дым…
Сагалович прижал к груди чемоданчик.
– Ничего, ребята, Балаганский сядет! – попытался он успокоить оцепеневших спутников.
«Только бы связь сохранилась, сами мы отсюда не выберемся», – подумал Сагалович и надел шлемофон, чтобы слышать переговоры экипажа. Но то, что он услышал, не успокаивало. В кабине царила нервная атмосфера.
– Твою мать! – выругался Балаганский, безуспешно пытаясь вытянуть штурвал на себя и глядя на треснутое переднее стекло. – Птицы! Откуда столько?!
Завыла аварийная сирена, загорелась красная лампа: «Пожар мотогонд. прав. дв.». Командир машинально, как на учениях, отключил силовую установку и включил систему пожаротушения первой очереди. «На одном сядем!» – подумал он. Но левый двигатель тоже не тянул, только взбивал воздух согнутыми лопастями. Оставляя за собой шлейф дыма, Ан-24 неотвратимо терял высоту.
Сирена смолкла, сигнализируя, что пожар потушен. Но радоваться было нечему: скорость приближалась к критической, вот-вот самолет клюнет носом и войдет в смертельное пике…
– Вытягивайте, ребята, вытягивайте! – отчаянно крикнул Виктор.
Этот крик услышал Сагалович и понял, что дело совсем плохо. Так оно и было.
– Садимся прямо здесь, где получится! – процедил сквозь стиснутые зубы Петр Семенович.
– Как получится, так и садимся! – подтвердил команду Андрей.
Но как может получиться посадка в непроходимой тайге, которая словно огромными пиками целилась в беспомощный самолёт верхушками елей? Да никак!
На скорости двести пятьдесят километров в час Ан-24 врезался в «зеленое море тайги». С треском ломались толстенные деревья, отвалилось крыло, другое, отлетали и глубоко зарывались в заснеженную землю тяжеленные двигатели… Наконец, потерявший оперение фюзеляж пробился сквозь стволы, ветки и сучья и врезался в землю. Единственное, что успел сделать пилот высшей квалификации Балаганский, – выключить зажигание и работающий двигатель. Это предотвратило взрыв топлива и последующий пожар, но ни экипаж, ни пассажиров не спасло.
* * *
Передняя лыжа оказалась целой, просто она влетела под лежащее поперек дороги обугленное дерево, диаметром сантиметров десять. Если бы он не отвлекся на ворону, то успел бы остановиться… С трудом оттащив преграду, Василий вытолкал снегоход на ровное место и осмотрел его. Металлическая лыжа удар выдержала и даже не погнулась, так же, как и рама, немного помялся капот внизу, да, похоже, шкворень рулевого управления слегка погнулся: руль поворачивался без прежней легкости… Но ехать можно!
Он развернул вездеход и поехал обратно, не обращая внимания на продолжающих падать раненых ворон и усеивающие белый снег черные перья.
«Что теперь будет? Что будет?! – билась в сознании одна и та же мысль. – За самолет тюрьмой не отделаешься, это не браконьерские шкурки… За самолет расстреляют! Понаедут следователи, эксперты, они все раскрутят, найдут – и расстреляют!»
Он оцепенело жал на газ, на этот раз не глядя по сторонам. Он уже давно считал себя взрослым, но сейчас, как набедокуривший мальчишка, спешил к отцу, чтобы рассказать обо всем и получить спасительный совет.
Обратная дорога показалась совсем короткой. Казалось, он только уехал, а вот уже, поднимая за собой столб снежной пыли, на скорости подлетел к зимовью. На перекладине между деревьями висели два матраца, две подушки и две условно чистые простыни, на которых обычно спали, не раздеваясь. Дормидонт в шапке, стеганке, ватных штанах и обрезанных валенках стоял возле избушки, зажав под мышкой приклад карабина, так что ствол смотрел вниз, никому не угрожая, но в случае необходимости можно мгновенно вскинуть его и выстрелить – отец мастер на такие штучки.
Увидев его, Дормидонт привычно закинул карабин за спину.
– Что случилось? Забыл что-то?
– Я самолёт сбил, батя! – закричал Василий. Глаза у него были выпучены, лицо перекошено. – Так вышло, случайно… Что теперь будет?!
Дормидонт как-то подозрительно посмотрел на сына: не спьяну ли порет такую чушь? Но не похож он на пьяного, да и пить ему было нечего…
– Какой самолет? Как можно его сбить? Из чего? У тебя что, зенитка в тайге спрятана?
– Да нет! Я в ворон выстрелил, они взлетели, а тут самолет… Он низко летел! Очень низко! И прямо в стаю врезался… Там до сих пор всё перьями засыпано…
– А самолет где?!
– Упал!
– Сам видел?
Василий покачал головой.
– Из него дым пошел, а потом вдалеке удар – аж земля затряслась…
– Откуда он летел?
– Вот так, оттуда – туда, – сын рукой показал направление полета.
– Там воинские части, ракетчики… Военный самолет… Хуже некуда!
Тяжело вздохнув, Дормидонт закурил самокрутку, поставил рядом карабин и присел на корточки на крыльце, положив руки на колени и невидящим взглядом уставясь перед собой. В поселке было много бывших зэков, и все они по старой привычке так отдыхали, как когда-то при недолгой остановке этапа. В такие минуты Василий никогда не затрагивал отца.
Докурив, Дормидонт хотел отбросить окурок, но передумал и аккуратно положил рядом с собой на крыльцо.
– Так что теперь будет, батя? – не успокаивался Василий. Он завидовал железным нервам отца.
– Ясно, что… Понаедут, прочешут всю округу, найдут избушку, начнут узнавать – чья… Отпечатки пальцев поснимают, следы всякие… Только я, Вася, второй раз на зону не пойду. Лучше ствол в рот и ногой на курок…
– Да ты-то при чем?
– Я и тогда ни при чем был! На атасе постоял, пока ребята магазин чистили… И восьмерик получил, а они по два червонца! За грабеж! А тут диверсия!
– Я же не специально!
– Прокурору это расскажешь! Неси в дом постели…
– Мы что, ночевать останемся?!
– Да, оперов ждать будем! Там в сенях бензин – дозаправь «Бурана». Пусть полный бак будет! И собери все, что нам пригодится…
Пока Василий выполнял распоряжения, Дормидонт закурил вторую самокрутку и, выпуская клубы ядовитого синего дыма, гладил Верного, который, чувствуя неладное, прижимался к хозяину.
Из дома Василий вынес вторую двустволку, несколько пачек патронов и алюминиевую посуду.
– Чашки-ложки оставь! – скривился отец. – Садись за руль!
Взял канистру, взболтал – на донышке оставалось несколько литров. Василий и рыжий пес наблюдали за его действиями.
– Верный, и ты садись! – дал команду Дормидонт, и пёс мигом её исполнил, запрыгнув на тюк шкур.
– Значит так, Вася, мы здесь никогда не бывали! – сурово сказал он. – Ходили, охотились у Кривой балки, ночевали у костерка, а ни сюда, ни к Черному урочищу и близко не подходили. И ни по каким воронам ты не стрелял, и никакого самолета не видел. Ты меня понял?
– Понял, батя… – не очень уверенно ответил Василий.
– В камеру бросят, бить будут, все равно держись своего! Только в этом наше спасение! Ты хорошо понял?
– Да, батя! – уже более уверенно сказал Василий.
Дормидонт зашёл в избушку, разбрызгал бензин по стенам и полу, зажёг спичку… Снегоход снова помчался прочь, на этот раз навсегда. Когда он скрылся за деревьями, пламя вырвалось наружу и охватило избушку целиком. Но ни Дормидонт, ни Василий, ни Верный этого уже не видели. Да и не могли видеть, потому что никогда не были в этом районе. Они поклялись стоять на этом до конца жизни.
6-11 ноября 1982 года
Москва
Страна готовилась к празднику. А многие уже и начали его отмечать: в учреждениях и на предприятиях накрывались импровизированные столы, сотрудники поднимали стаканы за Октябрьскую революцию, за коллектив, за руководство… Начальство не препятствовало застолью в рабочее время, а наоборот – принимало в нем участие: слишком важный и значимый повод день 7 ноября!
В Главном штабе РВСН, конечно, столов не накрывали – все-таки здесь должны показывать пример строжайшей дисциплины и боеготовности. Запрутся в кабинете несколько офицеров, опрокинут рюмку-другую и – по домам! И в подразделениях ГШ были такие же порядки. Но полковник авиационного отдела Кауров руководил поисками пропавшего Ан-24 и потому не мог позволить себе даже невинной рюмашки. Дважды в день он докладывал о результатах начальнику отдела генерал-майору авиации Соболеву. И сейчас, зажав под мышкой папку с телефонограммами, телеграммами, радиограммами, объяснениями и рапортами, шел на вечерний доклад, а потому был озабочен и абсолютно трезв.
В приёмной Кауров чуть не столкнулся с выходящим из кабинета генеральским водителем. В руках сержант держал объёмистый сверток от которого аппетитно пахло копчёной колбасой: перед праздниками сотрудникам выдавали продуктовые пайки, дефицитность которых была прямо пропорциональна занимаемой должности. Водитель почтительно посторонился, и Кауров вошел в кабинет.
– Ну, что? – холодно встретил его генерал. – Докладывай результаты!
– Вот, целая папка, товарищ генерал! – Кауров развязал тесемки и принялся перебирать бумаги, чтобы доклад выглядел не простым набором слов, а результатом большой и кропотливой работы.
– Значит так: маршрутный лист был выписан в Омск, полетное задание не указано, написано «секретно»…
– Кто написал? – резко перебил его Соболев тоном, не сулящим ничего хорошего.
– Главком Толстунов, товарищ генерал!
– Ах, да, – начальник авиационного отдела сбавил тон. – Да, Виктор Дмитриевич сообщил, что группа офицеров летела в Омск, чтобы провести предварительный поиск подходящих мест для новых стартовых площадок… Это, кстати, следует держать в строжайшей тайне, как и все, связанное с этим рейсом!
– Так точно, товарищ генерал!
– Ну, ладно! Что еще?
– Опрос летно-инженерного состава аэродрома вылета результатов не дал: никто об этом рейсе не осведомлен… В Омск самолет не прибыл, диспетчерами управления воздушным движением по предполагаемому маршруту следования борт не зарегистрирован… Вы же знаете, товарищ генерал, что на этом борту два транспондера…
– Да это я знаю! Я не знаю, где борт! Ты это выяснил?
Кауров развел руками.
– Все проверяли! На радарах воинских частей появлялись безымянные цели: то ли стаи птиц, то ли помехи, то ли…
– Где самолет? – снова перебил генерал, и теперь его тон не сулил ничего хорошего лично Каурову.
– Это не установлено, товарищ генерал-майор…
– Значит, результатов нет! О чем ты тогда докладываешь? Самолёт не найден – с этого и нужно было начинать доклад! А вы мне здесь про диспетчеров, радары, опросы… Каковы результаты поисков?
– Пока не установлен район исчезновения, проводить визуальный поиск невозможно… Там тысячи километров тайги!
– Невозможно! Все возможно, когда офицер хочет получить результат! – повысил голос генерал и стукнул кулаком по столу. – Я дважды в день докладываю об этом самолете главкому! Что я ему доложу сегодня?! Что вы гоняетесь за птичьими стаями и какими-то помехами?! И опрашиваете тех, кто заведомо не может знать ничего о маршруте спецрейса?!
– Мы работаем, товарищ генерал… – упавшим голосом сказал Кауров.
– Вижу, как вы работаете! Космическую съёмку тех районов заказывали?
– Так точно! Но результатов пока нет. Теперь ведь ГУКОС нам не подчиняется… То облачность им мешает, то спутник не по той орбите летит… Говорят, надо ждать…
– Хватит ждать у моря погоды! Никто не принесет тебе результаты на блюдечке! Отправьте самолеты-разведчики, пусть проведут аэрофотосъемку заявленного маршрута! Направьте вертолеты, пусть прочешут хоть всю тайгу! А ГУКОС дергайте за яйца: если что, мы прямо в Генштаб докладную отправим! Короче, завтра для вас никакого праздника – работайте и докладывайте мне результаты!
– Есть, товарищ генерал-майор!
Когда Кауров вышел, Соболев по прямой линии соединился с главкомом. Разговор, который произошел между ними, почти полностью повторял предыдущий. Только в роли Каурова теперь выступал начальник авиационного отдела. И закончился он так же:
– Завтра для вас никакого праздника – работайте и докладывайте мне результаты! – только теперь эти слова адресовались генерал-майору Соболеву. И тот смиренно ответил:
– Есть, товарищ генерал-полковник!
Все в мире относительно…
* * *
Для генерал-полковника Толстунова праздники тоже были не в радость. Мало того, что пропал его личный самолет, да еще с офицером по особым поручениям и специальной инженерной группой. Эта беда еще не беда: авиационные происшествия случаются и в гражданской авиации, и в военной. Беда в том, что пропавшая группа выполняла совершенно секретное государственное задание чрезвычайной важности! И где она теперь? Может, в полном составе за кордоном – сливает особо важные секреты вражеским разведкам? Бред, конечно! Из Сибири даже на хитроумно оборудованном Ан-24 ни до одной вражеской границы не долетишь! Но если особисты прознают, то это у них будет первая версия! Правда, что они могут прознать? Пропал самолет – и все! А про задание знают два человека – он сам и министр обороны… Ну, еще товарищ Брежнев и товарищ Черненко, если не забыли… Хотя их никто спрашивать не будет!
Главком плохо спал, осунулся и потерял аппетит. Ежедневные доклады руководителя поиска не радовали. С начала ноября в Сибири начались снегопады, тайга засыпана снегом, космическая и аэровоздушная фотосъемки не дали никаких результатов. Вертолеты тоже не обнаружили следов катастрофы. Хотя в том, что произошла катастрофа и все погибли, генерал-полковник не сомневался: и командир экипажа Балаганский, и начальник специальной группы Сагалович – опытные и исключительно добросовестные офицеры. Если бы они остались в живых, то нашли бы способ связаться с командованием или привлечь внимание поисковых групп…
«Что же делать?! – Эта мысль не давала Толстунову покоя. – Пойти к министру посоветоваться? Но начальство любит выслушивать рапорты об успехах и победах, а не жалобы на проблемы. Тем более что маршал знал о пропаже борта и о безуспешных поисках, но делал вид, что понятия не имеет о тайной миссии экипажа. Значит, все решения предстоит принимать самому! И необходимо срочно найти самолет: во-первых, там документы государственной важности, а во-вторых, факт гибели военнослужащих должен получить официальное подтверждение. Если в документах появится запись «пропали без вести», то ни пенсий, ни каких-либо льгот члены семей пропавших офицеров не получат…»
В задумчивости главком раздернул шторки секретной карты и приложив линейку к точке, в которой находился полевой аэродром сорок первой армии, соединил ее с Москвой. Он-то знал, откуда следовала группа, и предполагал, что катастрофа произошла на начальном этапе полета, который Балаганский всегда проходил на бреющем. Но обнародовать это свое знание не торопился: если особисты понаедут на аэродром и начнут копать, то могут раскопать и то, что составляет главную государственную тайну РВСН! Поэтому он ограничился тем, что зафиксировал координаты линии полета и сообщил их Соболеву:
– Пусть вертолеты тщательно прочешут эти места, – приказал он. – Особо тщательно! И самолеты-разведчики пусть полетают и пофотографируют!
– Есть, товарищ генерал-полковник, – не задавая лишних вопросов ответил начальник авиационного отдела.
Но и поиски по линии вероятной пропажи борта результатов не дали. Прошла уже неделя, а все усилия оказывались напрасными. И Толстунов решил идти к министру и просить у него санкции на раскрытие места командировки специальной группы для достаточно широкого круга лиц.
Но десятого ноября, когда многие руководители готовились посетить концерт, посвященный Дню советской милиции, на который собиралась вся московская элита, Уваров сам вызвал главкома. Причем позвонил лично и назначил встречу не в кабинете, а в «четверке». Так называлась секретная резиденция Министерства обороны, известная осведомленным людям как «объект А-4» и располагавшаяся в ближнем Подмосковье. Это было достаточно необычно, и Толстунов удивился. Но когда он уже садился в машину, к нему подбежал взволнованный дежурный по штабу:
– Товарищ генерал-полковник, только что пришла ШТ: умер товарищ Брежнев! Приказано объявить повышенную готовность в войсках!
Отдав необходимые распоряжения, главком приехал на «А-4». Он уже понимал, что вызов связан с кончиной руководителя государства – в таких случаях все силовые структуры переходят на усиленный вариант несения службы: мало ли что… Но по лицу маршала генерал-полковник понял, что речь пойдет не об обычных мерах предосторожности. Во всяком случае, не только о них.
– Пойдем на территорию, поговорим! – хмуро буркнул Уваров. И когда они пошли по узкой асфальтированной дорожке между пожухших газонов, министр, понизив голос, заговорил: – Ну, втравил ты меня в историю! Что теперь делать думаешь?!
– В какую историю? – растерялся главком. – Что я должен делать?
– Ты что, не понимаешь?! Леонида Ильича больше нет. На его место, скорее всего, придет Юрий Владимирович! Он человек жесткий, к тому же много лет возглавлял КГБ СССР! И что он сделает, когда узнает про твою комбинацию?!
– Какую комбинацию?! – упавшим голосом спросил Толстунов. Он уже понял, что дело плохо: словом «твою» маршал от него отмежевался. Но понял он еще не все и не до конца.
– Такую! Исправная стратегическая ракета с ядерным зарядом выведена из реестра действующих! Знаешь, что это? Умышленное ослабление ядерного щита. Измена Родине! Разжалование, трибунал и…
Маршал остановился и приблизил свое морщинистое лицо к лицу Толстунова, впившись в него взглядом выцветших, но горящих неподдельным гневом глаз.
– Вплоть до расстрела!
Генерал-полковник помертвел, как солдат-первогодок, которому за обычную самоволку пригрозили не гауптвахтой, а трибуналом.
– Да как же… Как… Мы же получили санкцию…
– Мы?! – Министр задохнулся от негодования и обернулся – не слышит ли охрана.
Но два плечистых молодца в штатском держались на достаточном расстоянии, чтобы разговор высокопоставленных руководителей не достигал их ушей.
– Меня в компанию не бери! – ужасным шепотом прокричал маршал. – Ты придумал эту авантюру, ты и отвечай!
– Но… Я же не сам, вы дали согласие…
– Замолчи! – прервал его министр. – Есть только один выход!
«Предложит застрелиться!» – с ужасом подумал Толстунов.
– Предать забвению эту историю! – неожиданно закончил Уваров, и главком мгновенно ожил.
Действительно, если выбирать между тюрьмой, расстрелом или самоубийством, то это лучший вариант.
– Ты уверен, что все погибли? – деловито спросил маршал.
– Да.
– Сколько продолжаются поиски?
– Неделю…
– Обычно, если результата нет, то поиски через неделю прекращаются…
– Так точно.
– Вот и прекращай. Знаем обо всем только я и ты. Немедленно забудь про эту историю!
– Уже забыл, товарищ маршал!
В голосе Толстунова появилась обычная твердость. Он вновь вернулся к жизни. И ни про какую операцию «Подснежник» совершенно искренне не помнил: генерал-полковник был старым служакой и точно выполнял приказы начальства. Без этого качества до таких должностей и званий не дослуживаются.
* * *
– Первое: оформить ордер на квартиру вдове подполковника Балаганского! – диктовал Толстунов, и полноватый полковник Григорьев, кивнув седой головой, записал указание в свою записную книжку.
– А то эти козлы, мать их, хотели выселять семью пропавшего без вести офицера! – выругался генерал-полковник. – Совсем совести нет!
Полковник Григорьев изобразил скорбную и осуждающую мину, хотя про себя отметил, что тыловики действовали по букве закона.
– Второе: откомандировать лейтенанта Балаганского из реформируемого первого полка Н-ской дивизии в распоряжение Главного штаба РВСН…
Начальник управления кадров вновь кивнул и сделал еще одну запись.
– Третье: провести с лейтенантом Балаганским переподготовку для назначения его на должность офицера по особым поручениям Главкома РВСН…
Если это распоряжение и удивило кадровика, то виду он не подал – так же прилежно кивнул и сделал очередную запись.
– И что-то еще я хотел, что-то еще… – Главком побарабанил пальцами по столу. – Да, что там с этим курсантом, которого отчислили из академии за анекдоты?
Григорьев быстро пролистал назад записную книжку и в очередной раз кивнул.
– Генерал Федоров доложил, что курсант Веселов рассказывал не просто незрелые анекдоты, а анекдоты про Леонида Ильича Брежнева. Поэтому он дал отрицательное заключение по возможности его восстановления в числе курсантов…
Толстунов начал пристукивать ладонью по полированной поверхности стола – верный знак того, что он недоволен.
– Но обстановка изменилась! Про Юрия Владимировича Андропова этот курсант рассказывал анекдоты?
– Никак нет, – несколько растерянно ответил кадровик.
– Вот то-то! Передайте Федорову мой приказ: восстановить этого… Веселова! – Ладонь ударила по столу сильнее, словно подводя итог истории с отчислением.
– Есть! – кивнул Григорьев.
Очевидно, главком все же уловил в его голосе удивление, потому что счел нужным пояснить:
– Мы должны очень внимательно и заботливо относиться к молодым людям. Особенно если это дети геройски погибших офицеров или случайно, по глупости, сделавшие жизненную ошибку!
– Конечно, Виктор Дмитриевич! Полностью с вами согласен!
– Ну, и хорошо, – уже более мягким тоном сказал главком.
Когда дверь за кадровиком закрылась, он встал, подошел к окну и остановившимся взглядом уставился на внутренний двор, в котором несколько солдатиков мели пожухлую листву.
Внутри что-то беспокойно шевелилось. Это не сердце давало экстрасистолы, не спазмы сжимали желудок – со здоровьем у генерал-полковника было все в порядке. Это тревожила его совесть, подбрасывая всякие ненужные мыслишки: а вдруг они живы, но ранены и беспомощны? Может, продолжение поисковой операции могло их спасти? Глупость, конечно! В тайге минусовая температура, раненые не продержатся неделю. К тому же он загладил свою вину – сделал всё что мог, даже больше… И всё же, и всё же!
Главком РВСН не отличался мнительностью или сентиментальностью, иначе не занимал бы должность, с которой, возможно, придется отдавать приказ о ядерном ударе. К тому же в огромном механизме подчиненного ему рода войск ежедневно случались какие-то сбои: аварии, пожары, несчастные случаи, в которых гибли рядовые, сержанты и офицеры. И всегда это воспринималось отстраненно – просто как печальная статистика. Но сейчас все было по-другому. Возможно, потому, что и Балаганский и Сагалович – люди из ближнего круга, а может, потому, что он обрадовался возможности прекратить поиски и забыть о происшедшем, а не признающая компромиссов совесть воспринимала это как предательство…
Виктор Дмитриевич со вздохом оторвался от окна, подошел к шкафу, достал бутылку «Ахтамара» и налил не в хрустальную рюмку, как всегда, а в маленький граненый стаканчик. Но только после третьего стаканчика коньяк подействовал: тепло разлилось по всему телу, внутри все расслабилось, и надоедливая совесть перестала шевелиться. Но для закрепления результата он допил бутылку.
Когда Толстунов приехал домой, Нина Викентьевна, принимая шинель, безошибочно определила, что супруг изрядно выпивши.
– Это вы поминали? – простодушно спросила она.
– Да, – кивнул Виктор Дмитриевич.
Но говорили они о разных вещах.
13 августа 1983 года
Москва
Денег на громкую свадьбу не было, но генерал Толстунов дал команду, и хозяйственная служба по каким-то своим каналам сняла небольшое кафе-стекляшку «Огонёк», затерявшуюся между новыми высотками недалеко от метро «Юго-Западная». За аренду платить было не надо, к тому же разрешили принести свое спиртное, и свадебное торжество стало реальным, тем более что отмечать решили узким кругом: родственники и самые близкие друзья. Впрочем, самых близких друзей набралось раз, два – и обчелся: свидетелями пригласили Аллу Лисину и Серегу Веселова, на этом круг близких друзей оказался исчерпанным. Георгий позвал трех сослуживцев по Главному штабу, Инесса – бывшую однокурсницу Веру и какую-то Валю, которая оказалась дочерью хозяйки, у которой снимала квартиру.
– Это, конечно, не подруги, но надо же, чтобы с моей стороны был кто-то, кроме родителей, – объяснила она. – А мне и приглашать особенно некого…
Накануне бракосочетания они сидели на кухне в новой, еще не обставленной квартире, полученной молодым инспектором Главного штаба по личному указанию главкома. Георгий шариковой ручкой черкал в тонкой ученической тетрадке схему рассадки гостей, Инесса, в лёгком домашнем халате выше колен, мыла посуду после завтрака.
– Чёртова дюжина получается, – пробормотал Георгий. – И свадьба тринадцатого числа…
– Ты веришь в приметы? – вскинула невеста тонкие брови, с отвращением оттирая с тарелки жир от яичницы.
– Не знаю, – замялся Георгий. – У ракетчиков много примет и суеверий. Я раньше скептически к этому относился. А потом поверил. И у меня, и у мамы были нехорошие предчувствия в день исчезновения отца…
– Исчезновения? Ты до сих пор думаешь, что он жив?
Георгий не ответил.
– А почему генерал так о тебе заботится? – спросила Инесса. – Из глухого леса перевел тебя в Москву, назначил на хорошую должность, дал квартиру и даже в нашей свадьбе принял участие! Ведь не каждый молодой лейтенант…
– Старший лейтенант, – поправил Георгий. – Он много летал с отцом и хорошо к нему относился… И, наверное, считает, что на нем лежит часть вины. Отец выполнял его особое задание…
– Чёрт! – вскрикнула Инесса.
– Что такое?
– Ноготь сломала… Проклятая посуда, в день свадьбы!
– Отходи, я сам домою сковородку! А ноготь – это ерунда.
– Ты что?! Это катастрофа! На меня же будут все смотреть! Нет, надо это срочно исправить!
Георгий не представлял, как можно исправить такую ситуацию, но знакомая маникюрша за час нарастила сломанный ноготь, и к моменту регистрации невеста выглядела идеально. Впрочем, с точки зрения жениха идеальной она была в любом случае.
* * *
Две «Волги» с шашечками подкатили к «Огоньку» точно к назначенному времени. На ступенях у входа их встречали родители жениха и невесты: Мария Ивановна Балаганская держала хлеб-соль, Кузьма Степаныч Каргаполов поспешно открыл шампанское и наполнил два бокала, стоящие на подносе в руках жены, Веры Петровны. Прохожие останавливались и с интересом смотрели на офицерскую свадьбу. И Георгий, и Веселов, и три сотрудника Главного штаба были в парадной форме: китель и брюки цвета морской волны, золотые погоны, ослепительно белые, накрахмаленные сорочки, черные галстуки и черные полуботинки. Со стороны такой наряд выглядел торжественно и красиво.
Георгий и Инесса отведали хлеб-соль, чокнулись и выпили пузырящееся в бокалах шампанское, разбили ловко подложенную под ноги тарелку. Инесса успела первой – ее острая шпилька угодила в самый центр, и тарелка разлетелась на куски. Значит, ей и предстояло верховодить в семье… Впрочем, Георгий был не против. Он влюбленно рассматривал молодую жену – в длинном белом платье, короткой фате, с распущенными по плечам волосами и в белых лодочках на высоченных шпильках она выглядела как киноактриса. Сослуживцы то и дело бросали восхищенные взгляды, но молодой муж не ревновал – ему даже нравилось, что мужчины обращают на неё внимание. Пусть завидуют!
Впрочем, офицеры с неменьшим интересом рассматривали и подружку невесты – блондинка в коротком белом платье с открытыми плечами и тоже в туфлях на шпильках выглядела не менее броско. Алла польщенно улыбалась и тоже откровенно рассматривала военных.
– Проходите, дорогие друзья, просим к столу, – после поздравлений, объятий и поцелуев стали приглашать гостей родители молодых.
Заскрипели по кафельному полу отодвигаемые стулья. Веселов приглашающе махнул рукой Алле, но та послала ему воздушный поцелуй и села рядом с капитаном Макаровым. Сергей испытал что-то похожее на сожаление: он думал, что свидетель и свидетельница будут вместе весь вечер. А может быть, и потом… И тут такой облом! Он почему-то вспомнил, как пахли ее волосы, когда они ставили подписи в журнале регистрации. Французские духи! И тогда, на Новый год, он тоже обратил внимание на ее терпкий, чуть сладковатый аромат… Интересно, откуда у студентки деньги на дорогой парфюм?
Молодые сели в центре, по обе стороны от них расположились родители. Яркая цветастая блузка Веры Петровны и видавший виды костюм Кузьмы Степановича с нелепым, давно вышедшим из моды галстуком-шнурочком резко контрастировали с одеждой остальных гостей. Впрочем, это их не особенно смущало: они не сводили с молодых умилённых взглядов: повезло дочери – Москва, муж перспективный офицер, со своей квартирой…
– Молодец, Оленька! – растроганно прошептала Вера Петровна на ухо супругу. – Всем деревенским девкам нос утерла!
– Только не нравится мне, что она имя поменяла, – сказал Кузьма Степанович. – Разве Оля – плохое имя? В честь бабушки назвали…
Супруга отмахнулась.
– Сам видишь: она знает, что делает…
Тамадой выбрали Макарова, который раньше был замполитом и в штабе обеспечивал линию воспитательной работы. Он быстро взялся за дело:
– Первый тост за молодых! Пожелаем им сибирского здоровья, кавказского долголетия, здоровых детей!
Только осушили рюмки и фужеры, как за стеклянной стенкой затормозила чёрная «Волга» с военными номерами. Это была машина главкома, и ошеломленные офицеры штаба, гремя стульями, встали.
– Ничего себе, кажется, Виктор Дмитриевич приехал, – растерянно сказал Балаганский и тоже стал подниматься.
Но из «Волги» молодцевато выпрыгнул высокий стройный капитан в тщательно подогнанной и отлично выглаженной повседневной форме. Георгий и его сослуживцы узнали Воронина – адъютанта главнокомандующего. Держа в руках букет алых роз, он уверенным шагом направился ко входу. Георгий встретил его у дверей.
– У меня поручение от генерала, – без особой сердечности сказал Воронин.
Он, мягко говоря, недолюбливал Балаганского, потому что расчитывал занять должность офицера по особым поручениям и имел для этого все основания, но место оказалось предназначенным для зеленого юнца, специально вызванного из глухой тайги!
Подойдя к столу, капитан вручил Инессе букет, щелкнул каблуками и даже поцеловал ей руку.
– От имени и по поручению генерал-полковника Толстунова Виктора Дмитриевича разрешите поздравить вас с бракосочетанием и вручить подарки! – торжественно произнёс он и протянул Балаганскому на ладони небольшой коробок с прозрачной крышкой, под которой, на синем велюре, лежали часы из желтого металла.
Георгий тут же вынул их и, подняв над головой, показал всем присутствующим. За столом одобрительный зашумели.
– Неужели золотые?
– Конечно, золотые! – авторитетно заверил Воронин, достал из кармана кителя другой коробок и, открыв крышку, преподнёс Инессе.
Молодая жена восторженно вытащила за цепочку часы-кулон в виде треугольника с откидывающимся зелёным стеклом.
– И это всё золотое! – сказал капитан, снял и положил на локоть согнутой левой руки фуражку, налил в чей-то фужер нарзану. – От имени главнокомандующего поднимаю этот бокал за здоровье молодых и их долгую счастливую жизнь!
Офицеры встали, все начали чокаться.
Капитана, видно, мучила жажда – он выпил фужер до дна, вытер губы отглаженным платком, снова надел фуражку.
– Желаю хорошо повеселиться! – сказал он и отдал честь.
– Может, вы с нами присядете? – спросила Мария Ивановна.
– Извините, служба! – Четко повернувшись через левое плечо, он чеканным шагом вышел из стекляшки.
«Волга» уехала.
Сослуживцы Георгия многозначительно переглянулись.
– Вам генерал когда-нибудь что-нибудь дарил? – спросил капитан Макаров.
– Да нет, не доводилось, – в один голос ответили товарищи – капитан Долгунов и старлей Фиников.
– А поздравлял с чем-нибудь?
– А то ты сам не знаешь…
– Вот то-то! – Макаров опрокинул внеочередную рюмку водки и закусил селедочкой.
– И что это значит? – хлопая ресницами, спросила Алла.
– То, что этот парень далеко пойдет! – Макаров погладил ее по колену. – Генерал его любит, как родного сына!
– Не всякого сына, – кисло заметил Долгунов.
– Во всяком случае, должность ему приготовлена полковничья, а там, скорее всего, и до генерала дослужится.
Рука Макарова скользнула вверх по бедру девушки, на середине пути она ее остановила. Расценив это как разрешенную границу, капитан там ладонь и оставил.
– А чего все какие-то сонные? – воскликнул он. – Горько!
– Горько! Горько! – загалдели гости.
Молодые поднялись, со вкусом поцеловались. И закрутилось колесо веселья. Застучали вилки по тарелкам, зазвенели бокалы, зазвучали тосты и крики «Горько». Если бы кто-то заснял на видео этот процесс и позже посмотрел при ускоренном воспроизведении – получился бы занятный фильм. Весь смысл торжества, судя по нему, сводился бы к молниеносному поеданию салатов, отбивных и жареных кур, быстрому наливанию и опрокидыванию рюмок и фужеров, вскакиванию молодых, соприкосновению губами и падению обратно на свои места… Две дородные женщины в относительно белых халатах выбегали бы из кухни, лихорадочно собирали пустые тарелки и бутылки и убегали обратно. Словом, фильм получился бы забавный.
Но видео никто не снимал. Даже обязательного для таких случаев профессионального фотографа не пригласили: свадьба офицера Главного штаба РВСН не является разрешенным объектом для фиксации. Тосты за молодых сменяли тосты за их родителей и снова – за молодых. Коллеги Балаганского красноречием не отличались, все их пожелания были единообразны, как и всё остальное в армии, и сводились к тому, что быть Георгию генералом. Это же касалось и гражданских гостей. Компенсируя отсутствие цветистости и оригинальности, каждый тостующий, комкая слова, торопился крикнуть: «Горько!», и когда всеобщее внимание переключалось на молодых, с облегчением выпивал. Но спиртное делало свое дело – лица краснели, градус веселья повышался, все уже хотели не слушать, а говорить, стало шумно, и управление столом было окончательно утрачено.
– Объявляю танцы! – громко выкрикнул Макаров.
Первый пригласил Аллу. Она прижималась к нему и громко, заливисто смеялась. Рядом Балаганский кружил Инессу. Подружки весело перемигивались.
Кавалеры подхватили и Веру, и Валю, и Марию Ивановну, а Кузьма Степанович оказался ревнивым и танцевал со своей Верой Петровной, то и дело наступая ей на ноги, не по сезону обутые в черные полусапожки. Через полчаса разгоряченные мужчины вышли на улицу покурить. Все просили Балаганского показать часы, восхищенно крутили головами, цокали языками, потом Веселов настоял, чтобы Георгий надел часы на руку.
– Это тебе не обычные «Командирские»! – сказал он. – Я такие никогда и в руках не держал…
Георгий послушался. Золотые часы на кожаном ремешке непривычно сидели на запястье.
– Дай бог здоровья Виктору Дмитриевичу, – искренне сказал Веселов. – И тебе тоже. Когда начальник академии мне диплом вручал, прямо сказал: «В моей жизни еще не было, чтобы после антисоветских анекдотов в офицеры пропускали! Скажи спасибо своему товарищу, он при мне главкома просил. А перед генерал-полковником тебе вообще надо на колени стать!»
– Как родители?
– Как… Ты же знаешь – из системы МИДа их убрали, – Веселов тяжело вздохнул. – Отец полгода без работы мыкался – никуда не брали. Потом устроился преподавателем советского права в финансовый техникум, а мать так и сидит дома… Представляешь, после их уровня… Все «друзья» как-то быстро рассосались. Короче, еле сводят концы с концами. Маски, статуэтки из черного дерева, картины, музыкальный центр – всё в комиссионку посдавали. Мать сразу постарела, отец выпивать стал, перенес инфаркт…
– Да ты что! Про инфаркт я не знал…
– Дачу государственную забрали, скорей всего, из квартиры тоже переселят – дом-то ведомственный, для руководящих кадров.
– Ничего себе!
– Вот так, Жора! Вся жизнь нашей семьи под откос пошла из-за этого мерзавца! Если бы не ты, так и я бы неизвестно кем был. И неизвестно где… Я этого вовек не забуду!
– Да ладно, Сергей, хватит об этом…
– Нет, не хватит! Я тебе до гробовой доски друг! А эту суку Дыгая… – Голос Веселова задрожал от ненависти. – Я бы его своими руками застрелил… С удовольствием!
– И что? Себе жизнь испортить? Судьба его накажет…
– Пусть судьба нас только сведёт!
– Это вряд ли: Дыгай сидит в шахте где-то в Сибири, а ты на Дальний Восток уезжаешь.
– Поживём – увидим! Земля – она круглая… – процедил Веселов и, махнув рукой, сменил тему: – За всеми хлопотами я жениться не успел. Так что теперь одному в гарнизоне куковать…
– Ничего, женишься, какие твои годы! – Георгий ободряюще похлопал его по плечу. – Кстати, где моя жена?
А Инесса с Аллой в это время курили в туалете.
– Я ведь Жорке сказала, что давно курить бросила, – жадно затягиваясь, говорила Инесса. – Приходится тайком…
– А он что, запаха не чувствует?
– Я дома не дымлю, курю только легкие, ментоловые, если чаем зажевать, то совсем не пахнет.
– Ох, Инка, как я за тебя рада! Твой Жорик у большого начальника в любимцах ходит, ребята говорят, что он и генералом станет! А главное – он из совсем другого круга, общих знакомых нет, никто ему ничего не нашепчет. Завидую тебе белой завистью!
– Ничего, и на твоей улице «КамАЗ» с пряниками перевернётся. – Инесса аккуратно затушила сигарету, прополоскала рот водой из-под крана.
– Какой там?! Мне вообще пришли «вилы»…
– А что случилось-то?
– Арсена арестовали за валюту. А вся его шобла на меня думает… Наши девки сказали, что теперь горбоносые меня по всем центровым кабакам ищут. Валить из Москвы надо! Только куда и как жить? В маленьких городках не развернешься, там все на виду…
– Слушай! – Инесса оживилась. – А почему бы тебе дружка не охмурить?
– Сергея этого? Он же с проблемами! И что, мне с ним к чёрту на кулички ехать?
– Из проблем он как-то выкрутился. Зато в дальней военной части тебя никто никогда не найдёт. Работы там нет – живи на всём готовом. Пару-тройку лет перекантуешься, а надоест, так развестись всегда можно. В твоем положении это лучший вариант…
– А что? – задумчиво произнесла Алла. – Это мысль…
– Ладно, пойдем, а то меня муж, наверное, обыскался…
Когда они вернулись в зал, навстречу бросился Макаров и схватил Аллу за руку.
– Куда пропала, Аллочка? Я тут заждался! Приглашаю на танец!
Но блондинка освободила руку.
– Нееет, сейчас дамы приглашают кавалеров! – И, обойдя остолбеневшего капитана, подбежала к Веселову. – Сереженька, ты про меня совсем забыл! А мы ведь дружки! Пойдем танцевать!
Она схватила Сергея за руку и, выведя в центр зала, закружилась с ним в танце, прижимаясь явно теснее, чем того требовал этикет. Георгий, глядя на них, лишь усмехнулся и направился к Инессе.
– Молодая жена пропала на целых десять минут! – шутливо укорил он и, будто невзначай, показал новые часы.
– Я исправлюсь, о мой муж и повелитель! – покорно сказала Инесса. – Надену свой новый кулон и буду точной, как ракета! И такой же послушной!
Растроганный Георгий поцеловал ее в щеку.
* * *
Как и предполагалось, умершего товарища Л.И. Брежнева сменил на высшем государственном и партийном посту товарищ Ю.В. Андропов, который активно взялся за наведение порядка, укрепление государственной дисциплины и борьбу с коррупцией. Но Юрий Владимирович руководил государством недолго – всего 15 месяцев, после чего смерть вырвала его из рядов живущих. Генеральным секретарем избрали товарища К.У. Черненко, который занимал эту должность немногим более года и тоже покинул этот бренный мир.
Жизнь шла своим чередом, хотя вряд ли в этот «свой черед» укладывались три смерти Генеральных секретарей за три года. Но если учесть, что все трое были людьми весьма преклонного возраста и страдали тяжелыми болезнями, то эти печальные факты можно считать естественными. Тем более что руководство страной возглавил молодой, здоровый и энергичный товарищ М.С. Горбачев, который активно начал комплекс реформ, многозначительно именуемый «Перестройкой». Так что, в целом, можно было считать, что жизнь идет своим чередом. Правда, в водовороте смен руководства страны, борьбы с коррупцией и реформ покинули свои посты десятки руководителей высшего уровня и сотни начальников поменьше. Эти процессы не обошли и армию.
Министр обороны Уваров скончался и был с воинскими почестями похоронен в Кремлевской стене. Вихрь кадровых перестановок выбросил на пенсию начальника штаба РВСН, командиров ракетных армий, дивизий и полков. Прошло интенсивное обновление командного состава, старший лейтенант Балаганский досрочно получил капитана и заметно продвинулся по службе, что, в принципе, могло объясняться происходящими в ракетных войсках процессами, хотя завистники утверждали, что его толкает вверх главком Толстунов. Но через несколько лет генерал-полковник Толстунов ушел на пенсию, и злые языки перестали муссировать эту тему.
Кроме военного пенсионера Толстунова людей, знавших об операции «Подснежник», в живых не осталось, хотя ее безмолвный свидетель все же существовал. Его тяжелое тридцатиметровое тело томилось в тесной подземной шахте, мечтая освободиться от каменной неподвижности и стремительно лететь сквозь атмосферу и стратосферу по заранее проложенной параболе к неведомой, но притягательной цели, на которую с ужасающей точностью можно будет обрушить все десять ядерных боеголовок, ждущих своего часа в головной части. Но для этого должны были сложиться определенные условия… И центральный компьютер внимательно их отслеживал.
«Говорит Москва! – известила радиостанция «Маяк» на частоте 549 кГц. – В столице 15 часов. В Ашхабаде – 17, в Караганде – 18, в Красноярске – 19, в Иркутске – 20, в Чите – 21, в Хабаровске, Владивостоке – 22, в Южно-Сахалинске 23 часа, в Петропавловске-Камчатском – полночь». Сеть передатчиков на территории всего Советского Союза была выверена так чётко, что по ней, беря пеленги, могли уверенно летать самолёты. Содержание передачи совпадало с введенным в компьютер шаблоном, значит, ничего чрезвычайного в стране не происходило. Затем центральный компьютер промониторил наличие и интенсивность переговоров в эфире на военных частотах – они велись с обычной интенсивностью. Получил сигналы телеметрии с постов РВСН – отклонений от нормы не обнаружено. Уровень радиации на поверхности – норма. В окрестностях, на других стартовых позициях дивизии – тоже норма. Сейсмические возмущения отсутствуют. Точечные источники мощного ионизирующего и электромагнитного излучения в контролируемой зоне тоже отсутствуют.
Обобщив полученные данные, центральный компьютер вписал в реестр сегодняшней проверки серию единичек и ноликов, которая на человеческом языке означала: по косвенным признакам обстановка без изменений, необходимых условий для старта нет.
Жизнь продолжала идти своим чередом.
7 декабря 1988 года
Москва
За шесть месяцев, проведённых на пенсии, некогда бравый главком РВСН Виктор Дмитриевич Толстунов заметно сдал, как будто лопнула пружина, которую ежедневно заводила служба. А может, возраст сказывался – 74 года это не шутка, хотя Нина Викентьевна всего на два года моложе, а летает как пчелка… Ноги быстро уставали и отказывались носить его крупное, погрузневшее тело. На улицу отставной генерал перестал выходить, да и по квартире двигался мало – сидел в кресле-качалке с книгой, иногда сидя засыпал. Режим дня изменился – ни звонков, ни срочных совещаний у министра, ни задач государственной важности. А ночью сон не приходил, он или читал допоздна, или вспоминал прошедшие годы, иногда забывался только под утро, но теперь можно было отсыпаться днем…
Сегодня Виктор Дмитриевич проснулся около одиннадцати. Он определил это, даже не глядя на часы, – солнце взошло уже достаточно высоко, чтобы его лучи пробились сквозь окно комнаты на южной стороне дома. Откинув одеяло, Толстунов сел, покрутил головой, отгоняя мучивший его дурной сон. Пытаясь попасть непослушными ногами в тапочки, увидел, что рядом на полу лежит развёрнутая книга.
«Я же вроде клал её на столик, – подумал генерал. – Упала, а может, мимо положил. Интересно, на каком месте раскрылась?»
В последнее время атеист, как и все коммунисты, Толстунов стал суеверным. Виктор Дмитриевич наклонился, поднял книгу, но прежде чем закрыть, надел очки и прочёл текст на развороте:
Каркнул Ворон: «Nevermore».
Изумился я сначала: слово ясно прозвучало,
Как удар, – но что за имя «Никогда»? И до сих пор
Был ли смертный в мире целом, в чьём жилище опустелом
Над дверьми, на бюсте белом, словно призрак древних пор,
Сел бы важный, мрачный, хмурый, чёрный Ворон древних пор
И назвался: «Nevermore»?
Мрачный, мистический текст подтверждал кошмарный сон. На самолет, летящий так низко, что задевал брюхом верхушки елей, вдруг напала стая воронов, которые расклевали его, разбили стекла кабины и заклевали пилотов. Потом появился его личный пилот Пётр Балаганский с поклеванным лицом. «Товарищ генерал, а ведь это вы мне подсказали летать на бреющем для конспирации, – не шевеля губами, произнес он. – Вот и долетался…»
И это была правда – его идея! А ведь на бреющем всякое может случиться… Дрогнула рука, или разреженный воздух, или птицы… За спиной Балаганского стояли темные фигуры в летных куртках и армейских шинелях, лиц у них не было вообще – какие-то мутные овалы. «А это кто?» – спросил Виктор Дмитриевич. «Никто мы… – словно эхо донесло издалека. – Никто-о-о-о…» «Никогда», «никто»… И вороны… Это какой-то знак свыше! Похоже, они меня к себе зовут… Или даже требуют…» – подумал генерал, захлопнул книгу и аккуратно положил её на журнальный столик. Потом взял трубку телефона. Не кремлевской «вертушки» прямой связи – тот давно сняли, а самого обычного, городского. Набрал номер собственной приемной. Точнее, бывшей собственной приемной.
– Федор? С Василием Владимировичем соедини!
Волынец взял трубку сразу. Потому что еще мало времени прошло, по инерции сохранялась сила авторитета. Как головная часть ракеты – двигатели всех ступеней отработали, а она идет на цель… К тому же Волынца он выделил из массы офицеров, продвигал по карьерным ступенькам, да и главкомом тот стал с его подачи. Хотя благодарность проходит быстро, только страх никогда…
– Здравствуйте, Виктор Дмитриевич! – раздался бодрый голос. – Разрешите доложить: в ракетных частях полный порядок!
– Это ты зря, полного порядка никогда не бывает…
– Чем могу быть полезен, Виктор Дмитриевич?
– Да сон мне дурной приснился…
– Сон?!
– Думаешь, старик совсем из ума выжил – звонит сны пересказывать? Нет, Вася, сон вроде как вещий… Мой пилот Балаганский приснился, вроде к себе звал. Вот и хочу узнать: как там его сынок? Ты не забыл мою просьбу?
– Как можно, Виктор Дмитриевич! Он уже капитан, замнач отдела оперативного управления.
– Это я знаю, спасибо! Просто я старый, может, просить тебя уже и не придется… Ты его в Академию Генштаба нацеливай.
– Что за упаднические настроения, Виктор Дмитриевич! Мы с вами еще его генеральское звание отметим! Если не зажмет, конечно!
– Не зажмет, это парень правильный, как его отец был…
Толстунов положил трубку.
После завтрака он сел в любимое кресло и стал смотреть новости. Когда через час Нина Викентьевна принесла ему крепкого чаю с лимоном, он как обычно сидел перед телевизором, но ничего не видел. Сердце генерала перестало биться. Говорят, что так умирают хорошие, безгрешные люди. Хотя вряд ли бывший главком РВСН был праведником.
Похоронили генерал-полковника Толстунова со всеми воинскими почестями, комендантский взвод дал троекратный залп в воздух. Среди многочисленных провожающих с большими и шитыми звездами на погонах затерялся капитан Балаганский. Как он ни сдерживался, но время от времени смахивал со щек предательски выкатывающиеся слезы. Этой возможности Георгий был лишен на похоронах отца, но сейчас испытывал чувство, что окончательно осиротел. Ни он, никто другой не знал, что генерал Толстунов унес с собой тайну ракеты, несущей боевое дежурство в автономном режиме.
7 декабря 1988 года
Западная Сибирь
Ворон каркнул, слетел с обломленной ели и сел на торчавший из-под снега киль хвостового оперения. Потом перебрался на разорванный дюралюминиевый фюзеляж. Заглянув внутрь через разлом, он стал крутить своей чёрной головой по сторонам, поочерёдно опуская вниз то левый, то правый глаз в поисках чего-либо пригодного для пропитания. Ворон уже собирался спрыгнуть вниз, но в этот момент почувствовал приближение страшной, неведомой ранее силы, которая заставила его взлететь и спешно убраться на Чёрное урочище, где в это время напуганные той же силой сородичи сбивались в стаи и, истошно каркая, летали по кругу.
Сила эта исходила из-под земли, почти за три тысячи километров от Чёрного урочища. Сильнейший удар, превышающий одиннадцать из двенадцати возможных баллов, длился всего считаные секунды, но за это время стер с лица земли город Спитак, разрушил Ленинакан, Степанован, Кировакан и унес более двадцати пяти тысяч жизней. На поверхности земли образовался разрыв длиной в тринадцать километров. Подземные толчки ощущались в Ереване и Тбилиси. Волна, вызванная землетрясением, обошла Землю и была зарегистрирована научными лабораториями в Европе, Азии, Америке и Австралии.
В полутора сотнях километров юго-восточнее Чёрного урочища землетрясение зафиксировали сейсмоприёмники системы автоматического управления «Сатаны». Они передали сигнал на главный компьютер, и моментально включился режим тревожности – показатель сейсмического возмущения входил в число основных параметров оценки обстановки. Зашумели под землёй электродвигатели подачи сжатого воздуха, готовые привести всю систему в движение, в УКП на боевом пульте загорелся транспарант тревоги над пустым креслом оператора.
«Температура на поверхности – минус 14,2 градуса Цельсия, – продолжала фиксировать аппаратура показания по другим параметрам. – Уровень радиации – 11 микрорентген в час, насыщенность эфира радиосигналами – ниже средней, ионизация атмосферы – средняя…»
Когда экстренная проверка всех параметров завершилась, главный компьютер проанализировал данные и пришёл к заключению, которое на человеческом языке, применительно к ситуации, звучало бы кощунственно: «Нет повода для беспокойства». Но техника – не человек, течение времени не делает её сентиментальнее, в отличие от бывших генералов, и бессонница ей тоже неведома. И в этот раз техника оказалась права: ужас, происходивший в Армении, не имел никакого отношения к ядерной войне. Электродвигатели снова заглохли, режим тревожности отключился. Ракета продолжала спать, ожидая своего часа.
