Всеобщая забастовка
Дон Камилло курил свою половинку тосканской, сидя на скамейке перед приходским домом. И тут на огромной скорости влетел велосипедист. Это был Шпендрик.
Он освоил новый способ торможения — «по-тольяттински»: замысловатый маневр, заканчивавшийся тем, что Шпендрик оказывался позади велосипеда и стоял, зажав между ног заднее колесо, а иногда он оказывался лежащим в пыли, а велосипед — на нем сверху.
Дон Камилло наблюдал. Шпендрик затормозил «по-тольяттински», прислонил велосипед к стене церкви и бросился к двери, ведущей на колокольню. Дверь была заперта и дергать ее было бесполезно.
— Где горит? — поинтересовался дон Камилло, подойдя поближе.
— Нигде. Но надо созвать народ, а то власть совсем охамела!
Дон Камилло вернулся на скамейку.
— Поезжай на своем велосипеде и собери народ. Времени, конечно, на это нужно побольше, но шуму будет меньше.
Шпендрик смиренно развел руками:
— Ну ладно. Кто хозяин, тот и командует. А Дуче — всегда прав.
Он взял свой велосипед и отправился восвояси, но, завернув за угол, внезапно отшвырнул велосипед и рванул что есть духу бегом. Дон Камилло не сразу заметил этот маневр, а когда сообразил, в чем дело, было уже поздно: Шпендрик, как белка, карабкался по стене колокольни, ухватишись за стальной канат, ведущий к громоотводу, он преодолел уже полпути. Забравшись на верхушку колокольни, он первым делом втянул наверх все веревочные лестницы, а потом неистово зазвонил.
Дон Камилло поразмыслил и решил, что ждать Шпендрика обратно никакого смысла нет. Если пробил час народного гнева, то попытка огреть Шпендрика дубиной по башке будет рассматриваться как провокация. А провокации надо всеми силами постараться избежать. Поэтому дон Камилло вернулся в приходской дом. Но перед этим он завернул за угол и, отогнув защелки, снял переднее колесо велосипеда и забрал его с собой.
— Будешь у меня теперь тормозить «а-ля Де Гаспери», — проворчал он себе под нос и задвинул засов на двери.
* * *
Полчаса сумасшедшего перезвона, и площадь наполнилась народом. Когда все были в сборе, Пеппоне вышел на балкон мэрии и произнес речь.
— При реакционном и антидемократическом правительстве произвол становится законом. И поэтому вот закону преступное постановление о выселении арендатора Полини Артемия вступает в силу. Но народ защитит права товарища Полини и не позволит!
— Правильно! — закричала толпа.
Пеппоне продолжал в том же духе, потом была демонстрация протеста, потом состоялись выборы комиссии, потом комиссия сформулировала ультиматум префекту. Ультиматум был такой: или постановление прекращает свое действие и начинается процесс его аннулирования, или будет объявлена всеобщая забастовка. Срок для принятия решения — двадцать четыре часа.
Кто-то приехал из большого города, затем комиссия отправилась в большой город, потом были звонки и телеграммы, 24 часа стали 48-ю, а потом и 96-ю, но толку было ноль, и в конце концов была объявлена всеобщая забастовка.
— Никто и ни по какому поводу не должен работать, — заявил Пеппоне в конце своей речи. — Всеобщая забастовка — значит полное воздержание от работы без всяких исключений. Будут организованы патрули. Неповиновение будет наказываться на месте и немедленно!
— А коровы? — спросил Нахал. — Их же надо кормить, доить. А если подоить, то не выливать же молоко — сыродельни тоже должны работать.
Пеппоне фыркнул.
— Вот проклятье с этим сельским хозяйством! — воскликнул он. — Городским легко объявлять забастовки! Фабрики и мастерские позакрывал, и дело в шляпе! Машины и станки доить-то не надо. Бастуй хоть две недели, и ничего, заведешь потом их заново, и они работают. А тут сдохнет корова, никто ее уже завести не сможет. Хорошо хоть у нас есть важная магистраль, перекроем ее — парализуем движение во всей провинции. Можно также придать общенациональный размах нашей забастовке, если выкопать пятьдесят метров путей и прервать железнодорожное сообщение.
Серый поежился.
— Ага, ты их выкопаешь, а через три часа примчатся карабинеры на бронированных машинах, рельсы положат заново, и к ним уже не сунешься.
Пеппоне сказал, что плевать он хотел на карабинеров, но помрачнел. Впрочем, вскоре утешился:
— Какая получится забастовка, такая и получится. Главное, чтобы постановление о выселении не было исполнено. В этом вся суть. Устроим защитные патрули, а если надо будет, начнем стрелять.
Серому стало смешно.
— Если они захотят его выселить, они его выселят. Это как с рельсами. Пригонят пять бронированных машин, и тебе каюк.
Пеппоне стал еще мрачнее.
— Займись-ка ты лучше блокпостами, курьерами и передовыми отрядами дозора с обеих сторон большой дороги. Поставь там Шпендрика и Патирая с сигнальными ракетами, расставь людей по дамбам. Это совсем не так трудно — туда, где дамбы и вода, броневики не полезут. А с остальным я сам справлюсь.
В течение следующих трех дней в городке прошли митинги и шествия, но ничего из ряда вон выходящего не случилось. Магистраль провинциального подчинения была перекрыта. Машины подъезжали к блокпосту, останавливались, водители ругались, разворачивались и уезжали. Через восемь-девять километров они сворачивали на второстепенные дороги и ехали в объезд.
Дон Камилло носа не показывал, но был в курсе всего происходящего. В городке произошла своего рода мобилизация приходских старушек: с раннего утра и до позднего вечера все бабушки и прабабушки сновали между площадью и церковью. Правда, сведения они приносили по большей части совершенно незначительные. Только под вечер третьего дня прибыла действительно важная новость, ее принесла вдова Джипелли.
— Пеппоне выступил с речью, — рассказывала она, — я все слышала. Он аж почернел в лице, видать, дело-то совсем плохо. Орал как оглашенный. Что, мол, они там, в большом городе, могут принимать какие угодно решения, а выселения он не допустит. Сказал, что народ свои права будет защищать любой ценой.
— А народ что говорил?
— Там все больше были красные. Со всей округи по-наехали, все вопили как сумасшедшие.
Дон Камилло развел руками.
— Да просветит Господь их разум! — вздохнул он.
В третьем часу ночи дона Камилло разбудили. Кто-то кидал снизу в его окно гравий. Дон Камилло не первый день жил на белом свете, поэтому он и не подумал выглядывать. Он тихонько спустился на первый этаж, причем не с пустыми руками, и пошел посмотреть в то окошко, которое наполовину скрывали плети виноградной лозы, разросшейся по стене приходского дома. Ночь была светлая, он легко узнал того, кто кидал камешки, и отворил ему дверь.
— Что случилось, Нахал?
Нахал вошел и попросил не зажигать свет.
Прошло несколько минут, прежде чем он решился заговорить. А потом прошептал:
— Дон Камилло, мы попались. Они приедут завтра.
— Кто?
— Карабинеры и полиция. На бронированных машинах. Выселять Полини.
— Не вижу в этом ничего странного, — ответил дон Камилло. — Закон есть закон. Правосудие постановило, что Полини неправ, и Полини должен освободить землю.
— Хорошенькое правосудие! — прошипел Нахал сквозь зубы. — Вот это и называется надувательством народа!
— Ради такой беседы не стоило врываться ко мне в третьем часу ночи, — заметил дон Камилло.
— Суть не в этом, — ответил Нахал, — а в том, что Пеппоне сказал, что выселения не будет. А вы знаете, что если он берется за дело, то мало никому не покажется.
Дон Камилло упер руки в бока.
— Давай-ка сразу к делу.
— Ну, — замялся Нахал, — дело вот в чем: если будут запущены сначала зеленая, а потом красная ракеты со стороны города, то, значит, карабинеры едут оттуда, и тогда должна взорваться опора моста через речку Фьюметто. А если ракеты, сначала зеленую, а потом красную, запустят с другой стороны большой дороги, то взорвется мост через Каналаччо.
Дон Камилло схватил Нахала за грудки.
— Мы с Пеппоне их заминировали два часа назад. Пеппоне караулит со взрывателем на дамбе Фьюметто, а я должен караулить на дамбе Каналаччо.
— Сиди тут и ни с места, а то шею сверну! — крикнул дон Камилло. — Нет, иди лучше со мной, будем разминировать.
— Да я уже разминировал. Я распоследний подлец и предатель. Я предал Пеппоне. Но мне показалось, что еще омерзительнее будет, если я его не предам. Когда он узнает, убьет меня.
— А он не узнает, — ответил дон Камилло. — Сиди тут, не рыпайся. А я пойду разберусь с этим психом. Пусть мне даже придется ему башку проломить!
Нахал нервничал.
— Да как же вам это удастся? Он, как только вас увидит, все поймет и взорвет мост без всяких ракет, только чтобы вам не поддаваться. Да и как вы до дамбы-то доберетесь? Для этого надо пройти по мосту, а перед ним блокпост Серого.
— По полям дойду.
— Так он же на дамбе с той стороны, речку надо перейти.
— С Божьей помощью.
Дон Камилло накинул черный плащ, перемахнул через живую изгородь и устремился в поля. Было уже около четырех, светало. Он протиснулся под шпалерами виноградника, промочил ноги, переходя через поле сурепки, но в конце концов добрался незамеченным к дамбе речушки. В сотне метров от него, на противоположном берегу, должен был сидеть в засаде Пеппоне.
У дона Камилло не было никакого специального плана: трудно в такой ситуации придумать что-нибудь заранее. Следовало осмотреться на месте и решить, что делать. Дон Камилло ухватился за куст, взобрался на дамбу со всеми возможными предосторожностями, высунулся и огляделся. Пеппоне стоял прямо перед ним на противоположной стороне и вглядывался в небо в направлении большого города. Рядом с ним стоял ящик со взрывателем и поднятым предохранителем. Дон Камилло напряженно думал, как бы ему туда подобраться. Воды в реке было много, она пенилась, устремляясь к мосту. Правда, если пробраться за дамбой вверх по течению, то можно попробовать переплыть реку под водой, но с этой стороны сделать это никак невозможно, хоть мост и был всего в каких-то восьми-десяти-девяноста метрах.
Дон Камилло не успел спуститься с дамбы, как со стороны большого города послышался тонкий свист, и в небо взмыла зеленая сигнальная ракета. Еще несколько секунд — и будет запущена красная ракета, подтверждающая выезд машин.
— Господи, сделай меня птицей или рыбой всего на десять секунд! — взмолился дон Камилло.
Он бросился в воду. То ли его несло течение, то ли Всевышний помогал его беспомощным гребкам, но так или иначе он уже висел, как устрица, на опоре моста, когда Пеппоне услышал его оклик.
В этот момент взлетела красная ракета.
— Дон Камилло, уматывайте! — заорал Пеппоне. — Вниз по течению, быстро! Сейчас все взорвется!
— Вот вместе и взорвемся, — ответил дон Камилло.
— Мотайте оттуда, — опять крикнул Пеппоне, хватаясь за ручку предохранителя. — Я сейчас взорву мост. Вы погибнете под ним!
— Будешь разбираться с Богом, — ответил дон Камилло, поплотнее прижимаясь к опоре моста.
Послышался гул приближающихся машин.
Пеппоне все орал и орал, казалось, он обезумел. А потом он отпустил ручку предохранителя и плюхнулся на дамбу. Машины с грохотом промчались по мосту.
Прошло немного времени. Пеппоне поднялся. Дон Камилло по-прежнему прижимался к опоре моста.
— Проваливайте оттуда, поп проклятый, — крикнул Пеппоне со злостью.
— Сначал ты отцепишь провода и скинешь взрыватель в реку. А то простою тут до будущего года! Я эту опору всей душой полюбил.
Пеппоне отцепил провода и швырнул взрыватель в воду. Дон Камилло велел туда же кинуть и провода. Пеппоне кинул.
— А теперь иди, помоги мне, — напоследок попросил дон Камилло.
— Еше чего не хватало! Будете от меня помощи ждать, пока корни там не пустите, — ответил Пеппоне и улегся под кустом акации. Там его дон Камилло и нашел.
— Я обесчещен, мне придется подать в отставку со всех постов, — сказал Пеппоне.
— По-моему, ты куда сильнее обесчестился бы, если б мост взорвался.
— А народу я что скажу? Я же обещал не допустить выселения!
— Скажешь, что тебе показалось глупо сначала сражаться за Италию, чтобы потом воевать против нее же.
Пеппоне кивнул.
— Нуда… Но это для мэра подойдет про Италию, — пробормотал он, — а что делать с ячейкой? Я же председатель! А теперь я подорвал авторитет своей партии!
— С чего бы это? Разве в вашем уставе написано, что вы обязаны стрелять в карабинеров? Ну, тогда попробуй объяснить этим дубоголовым, что карабинеры — сыновья того же народа и их тоже эксплуатирует капиталистический режим.
— Вот-вот! Капиталисты и попы! — одобрил Пеппоне. — Карабинеры — сыновья того же самого народа, нещадно эксплуатируемые капиталистическим режимом и попами-клерикалами!
Дон Камилло промок до нитки и ссориться ему было неохота. Он только посоветовал Пеппоне говорить по-меньше глупостей.
— Поп-клерикал — это бессмыслица.
— Очень даже осмысленное выражение, — возразил Пеппоне. — Вы вот, например, поп, но не поп-клерикал.
Потом все как-то успокоилось само собой. В награду за удачно проведенное выселение городок получил средства, необходимые на постройку каменного моста через Каналаччо, решив тем самым проблему безработицы (Руководствуясь соображениями интересов народных масс, мы сочли разумным пожертвовать интересами отдельной единицы Полини Артемио. Но как бы то ни было, этот вексель не погашен: наш счет к правительству не закрыт, товарищи!).
А дон Камилло объявил в церкви что было найдено переднее колесо от велосипеда, по поводу которого можно обратиться в приходской дом. Шпендрик пришел после обеда, получил колесо и увесистый пинок впридачу.
— Мы с вами еще рассчитаемся, — пообещал Шпендрик, — как пойдет вторая волна.
— Не обольщайся, я плавать умею, — парировал дон Камилло.
Назад: Старый упрямец
Дальше: Городские
