Глава 10

Вязко течет кофе в кружке, волнистая, будто подкрученная, струя живо поблескивает на свету, звук приятный, уютный, только вот дымка нет. Остыл кофе в термосе: еще не холодный, но уже не горячий. Зато бутерброд выглядит аппетитно – мягкий сыр приклеился к обрезному ломтику батона, приятный молочный цвет нежно сочетается с золотисто-румяной хлебной корочкой, но без лоснящегося жирком колбасного кружочка полная идиллия не складывается. А как сервелат пахнет – слюной изойтись можно.

Но только Гордеев открыл рот, как дернулись и поползли в сторону откатные ворота. Сверкающий лаком, чисто вымытый джип выкатился со двора, остановился, и как только ворота встали на место, продолжил путь. За это время Гордеев успел откусить половинку бутерброда, прожевать. Лера подала ему кофе, он сделал пару глотков, глядя, как «Лексус» набирает скорость.

Он выжал сцепление, включил первую скорость, но не смог плавно стронуть машину с места. «Семерка» дернулась, но все-таки пошла, с ревом набирая скорость. Оказывается, передачу нужно было повышать вручную, на каждом переходе выжимая сцепление. Мышечная память не подводила его, поэтому он смог разогнаться и даже сократить расстояние до джипа…

Он усмехнулся, вспомнив, какими глазами смотрел на них менеджер прокатного пункта. Они подъехали к нему на баварском кроссовере, а взяли в аренду «Ладу» седьмой модели, хотя можно было взять иномарку – и выбор имелся, и деньги были. Но Гордеев решил вдруг тряхнуть стариной. Он же не только с Настей на своей «семерке» катался, но и с Лерой. Не любил он ее тогда, терпеть не мог, но воспоминания остались – помнится, до ста сорока разогнались, машину трясет, вот-вот, кажется, колеса отлетать начнут, Лере страшно, но хоть бы пикнула. Сидит, ногами в пол уперлась, одной рукой за дверь держится, другой – за кресло, лицо бледное, в глазах – тихий ужас и ни капли восторга, но сбавить скорость не попросила. И первое время после свадьбы они на «семерке» ездили. Если разобраться, хорошее время было – они молоды, полны сил, впереди целая жизнь, а он, как тот идиот, на своей Насте зациклился, сколько лет в бесплодных ожиданиях провел. А мог бы к Лере присмотреться, войти во вкус, может, и не терялись бы берега в жизни. Может, и не гулял бы как неприкаянный. Сколько баб в его жизни было – и что, гордость неземная грудь распирает? Нет ничего такого. Все удовольствия, как вода в песок, ушли, один только осадок на душе остался, и тоска там скребется, и совесть покусывает. Как бизнесмен жалеет об упущенной выгоде, так и Гордеев переживал за бездарно потерянное время. Мог бы в любви с Лерой жить, в согласии, откладывая в памяти каждый счастливый момент, а там только измены, холод и унижения. И еще досада крапивой жглась. Лера действительно изменяла ему с Ромой – во всяком случае, первое время. Она сама в этом призналась… И кого в этом винить?.. Она, конечно, тоже хороша, но и ему есть в чем покаяться…

Два дня Лера провела в постели, пластом лежала, тупо глядя в потолок. И как будто язык проглотила, он вопрос – в ответ молчание. Он заботу предложит, но Лере ничего не надо, молчит она. Только на третий день отходить стала, хотя реагировала на него вяло. И не оправдывалась перед ним. Он сам строил версии, волей-неволей выгораживая ее, но Лера не хотела говорить на эту тему. А он боялся на нее накричать – вдруг снова в себя уйдет.

На четвертый день он предложил ей совместный проект. Надоело сидеть без дела, захотелось вдруг занять голову и руки, да и сама ситуация того требовала. Ира по-прежнему находилась в коме, может, потому и стихло все. Затаился враг, ждет, когда с ней решится, чтобы действовать затем по обстановке. Но вдруг против него можно сыграть на опережение?.. И начал Гордеев с Раскатова, хотя по логике вещей стоило бы заняться Федосовым. Но ему хотелось удостовериться в невиновности Ромы или хотя бы убедиться в непричастности Леры. К тому же, в отличие от Федосова, Раскатов ездил без охраны, и за ним легче было следить.

Можно было взять его за шкирку и вытрясти правду, но из него могла посыпаться и ложь. И еще раз за шкирку нужно было взять, а это не просто. И шум поднять можно и по физиономии схлопотать: удар у Ромы, как оказалось, неслабый.

И машина у него быстрая, а дорога вдруг оказалась свободной. Гордеев едва поспевал за ним. Затряслась машина, как тогда, перед свадьбой, опасное чувство взлета появилось, колеса, казалось, шли вразнос.

– Завтра иномарку возьму!

– У отца бы взял, – сухо сказала Лера.

– Ну, не знаю.

Отец Гордеева ушел еще пять лет назад, а через два года, не выдержав одиночества, за ним последовала мама, а тесть ничего, здравствовал. Мухомористый у него характер, яда внутри много, может, потому и не прилипает к нему никакая зараза.

Павел Дмитриевич Стражилов заседал когда-то в исполкоме, возглавлял жилищный комитет, полной чашей черпая с золотого дна. С развалом Союза вместе со своим кабинетом перебрался в городскую мэрию, там ему доверили заниматься приватизацией государственной собственности, а свежеиспеченный выпускник политехнического института Миша Гордеев попал под его начало. Работал он, можно сказать, не поднимая головы, но с барского стола ему перепадали крохи, положение изменилось, когда Стражилов женил его на своей дочери. Миша и в долю с тайных сделок вошел, и дом себе построил, в бизнес подался. А в начале нового тысячелетия Павла Дмитриевича ушли на пенсию, Гордеев должен был занять его место, все к этому шло, но не сложилось. Но тем не менее он продолжал работать, совмещая приятное с полезным, а тесть остался не у дел. Дом у него был, машина, кое-какие сбережения, живи, казалось бы, и радуйся, но нет, желчь из старика полезла, зять вдруг оказался виновным во всех его бедах. Как будто он его подсидел. И еще Гордеев плохо жил с Лерой, и это порождало семена раздора. До скандалов и ссор дело не доходило, но Михаил Викторович старался не попадаться лишний раз тестю на глаза – и к себе в дом приглашал только по большим праздникам, и сам был у него редким гостем. И за советом к нему не обратился, когда пришла беда, и без него было кому позлорадствовать.

– Ну да, – вздохнула Лера.

Для него все чужие: и тесть, и теща, и она сама. В принципе, так оно и было – жену он не жаловал, и характер у Стражилова не подарок, но сама жизнь открыла на Леру глаза, да и с бывшим начальником его много чего связывало.

И еще Павел Дмитриевич много знал о нем. Возможно, он был в курсе незаконной сделки со спиртоводочным заводом, и однажды в голове шевельнулась недобрая мысль, которую Гордеев поспешил отогнать. Стражилов хоть и мухомор, но из ума не выжил; нет, не стал бы он сдавать своего подельника и уж тем более стрелять в следователя…

– Может быть, потом как-нибудь, – немного подумав, сказал Гордеев.

– Пожили бы у родителей, – тихо сказала Лера. – Отец бы советом помог. И машину даст, если хорошо попросить.

– Сначала посмеется, потом даст.

– Может и посмеяться, – нехотя, но согласилась она.

– Он что, дома не завтракает? – спросил Гордеев, проезжая мимо «Лексуса», который вдруг припарковался к трактиру «Алый парус».

Знал он это заведение на выезде из города, здесь и перекусить можно было, и номер на часок-другой снять. Но проститутки здесь не водились, шлюх обычно привозили с собой.

Он развернулся на ближайшем перекрестке, через разрывную линию съехал к трактиру, встал неподалеку от «Лексуса».

Раскатова в машине уже не было, он переместился на летнюю веранду с арочными проемами, обрамленными горшочками с цветами. Погода хорошая, тепло, безветренно – почему бы на свежем воздухе не посидеть? А трактир стоял на высоком цоколе, Гордеев мог подойти к арочному проему, за которым в сумраке веранды виднелась голова Раскатова, встать вплотную к стене и подслушать возможный разговор. И если подкрадется осторожно, не привлекая к себе внимания, то его и не заметят. Но Рома сидел за столом в одиночестве, то и дело посматривая на часы. Кто-то должен был подъехать – или деловой партнер сомнительного происхождения, или женщина столь же неприличного поведения.

Гордеев ощущал себя стариком, который выкрикивал из моря золотую рыбку. Мало старухе корыта, ей дом подавай, но произойдет ли чудо, вот в чем вопрос. По ощущениям, да, должно произойти, а по факту золотая рыбка могла остаться на глубине, по-тихому послав старика к его старухе…

Два дня Гордеев ездил за Раскатовым, но так ничего толком о нем и не узнал. Дом у него в хорошем районе, большой, двухэтажный, с черепичной крышей и фахверками, бизнес есть, свое собственное автопредприятие – логистика, грузоперевозки, все такое прочее, дела вроде неплохо идут. Ездит по городу, встречается с деловыми партнерами. С женой он действительно в разводе… Третий день сегодня пошел, и старик, если верить сказке, трижды забрасывал невод в море, только после этого получил право требовать на поклон золотую рыбку. Вдруг она все-таки появится.

– И пошел старик к синему морю. А неспокойно синее море… – глядя на Вершкова, в предвкушении восторга продекламировал Гордеев.

Он взял свой телефон, предусмотрительно включил его в режим диктофона. Шпионские страсти вдруг в нем разыгрались, но разве это плохо? В его положении – очень кстати.

Следователь вышел из серебристой «Тойоты», направился к трактиру, заметно ускорил шаг, на ходу глянув на часы. И недовольно задвигал челюстями, не раскрывая рта, как будто тяжкие мысли пережевывал. Раскатов заметил его, но рукой не помахал: не хотел привлекать к себе внимание. Или они не знали друг друга? Может, каждый оказался здесь случайно? Вдруг их пути сошлись вплотную, но не пересекутся? Но такого быть не может… А вдруг?

– Ты о чем? – не поняла Лера.

Она проследила за взглядом Гордеева, заметила Вершкова, но восприняла следователя как случайного человека, едва ли достойного внимания. Видно, не знала она его, не понимала, какое участие в судьбе мужа он принимал. Или все-таки она умело маскировала свои чувства и эмоции? Известное дело, у женщин актерское мастерство в крови, нужны лишь условия, чтобы талант раскрылся. В случае с Лерой ситуация как раз располагала, поэтому Гордеев относился к ней настороженно. Вроде бы и тянулся к ней, душу ворошила потребность понять и простить, но сомнения не давали покоя, не позволяли расслабиться. Он нисколько не тяготился ее присутствием в машине, скорее наоборот, но вместе с тем Леру просто нельзя было оставлять без присмотра – мало ли, вдруг позвонит Раскатову, расскажет ему о планах мужа, предупредит, а значит, вооружит. Непросто все. И сейчас, выходя из машины, он не чувствовал прочной почвы под ногами. Он будет слушать, о чем Раскатов говорит с Вершковым, а она в это время наберет знакомый номер телефона… Забрать у нее мобильник? А вдруг она обидится?..

Гордеев сделал крюк, чтобы не попасть на глаза Раскатову, прошел между стеной и клумбами с цветами-собачками на них. Хорошо, настоящих собак поблизости не было – не поднялся шум, не заметили его. Он встал под аркой, спиной притерся к стене с подспудным желанием врасти в нее или хотя бы покрыться такой же серой пылью. Но не врос, не слился, и Лера хорошо видела его. И еще все понимала. Но Гордеев тоже мог наблюдать за ней. Не полезла она за телефоном, не ткнула пальчиком в кнопку вызова.

На всякий случай он поднес телефон к уху – как будто Лере звонить собирался, пусть она так думает. И со стороны глянут, не заподозрят – ну, позвонить мужик собрался, а хороший сотовый сигнал только под аркой за клумбой и нашел…

– Погода сегодня хорошая, – приглушенно донеслось сверху.

Гордеев узнал голос Вершкова.

– Осенью пахнет, – отозвался Раскатов.

И сошлись их пути, и пересеклись. Не случайность их встреча, а закономерность, в процесс которой так удачно вмешался Гордеев.

– Да, уже скоро…

– Сезон откроют, в лес пойду уток пострелять. Я тут одно место недавно открыл, не лес – а сказка. А какой зверь там водится! – Рома взял паузу, возбуждая интригу.

Гордеев свел к переносице брови – понял он, какие места открыл для себя этот подлец и на кого собирается охотиться.

– Так зверь или утка? – спросил Вершков.

– Зверь. Большой и рогатый. А с ним глупая уточка. Уточку я убивать не буду, заберу себе, пусть с руки кормится.

– Я так понимаю, зверь – это метафора, за которой скрывается какая-то конкретная личность.

– Гордеев! – коротко и резко сказал Раскатов. – Но убивать я его не хочу. Зверь должен сидеть в клетке.

– А может, все-таки ты хочешь его убить?

– Нет, это слишком. Клетка, только клетка. Но ты, Игорек, не можешь ее закрыть.

– Это не просто.

– Там же все на виду: где нахимичил, сколько с чего взял… Ты же сам говорил, что все просто.

– Ну, я не говорил, что все очень просто. Схемы, да, видны, но все они на кого-то замкнуты, пойдешь по ним, выйдешь на мэра, на губернатора… Тут, пока из Москвы команда не поступит, лучше не дергаться.

– А разве не было команды?

– А вот это ты зря! – В голосе Вершкова зазвенел металл.

– Сколько раз тебе говорить, я Сотникова не трогал! – заметно всполошился Раскатов. – Чист я! Нет на мне его крови!

– Да? Тогда кто? Гордеев?

– А разве нет?

– Нет.

– Тогда я не знаю.

– Смотри, Рома, я многим тебе обязан, но если вдруг следствие выйдет на тебя…

– Не выйдет! – перебил Раскатов. – Я не при делах!..

– А что это за намеки про охоту? Стрелять он собрался.

– Это не намеки, так, подумалось. Лес, охота. Утки, звери… Люблю я, понимаешь, эту утку. Вокруг столько синичек длинноногих, а мне хромую утку подавай. Ну, не хромую. Но утку…

– Ты мне зубы не заговаривай. Кто стрелял в Сотникова?

– Игорь, я знаю тебя как облупленного. Мы с тобой в хороших отношениях, сколько лет знаем друг друга, но если бы ты нашел мою вину, мы бы с тобой не здесь сейчас разговаривали. Но нет за мной ничего, и ты это знаешь… И не надо смотреть мне в глаза! Ты там ничего не увидишь! Нет на мне крови!

Разговор стих, Гордеев услышал, как звякнула пустая кружка, опускаясь на блюдце. Но пауза длилась недолго.

– А лес? Утки? Пострелять? – в раздумье спросил Вершков.

– Чего ты пристал ко мне со своими утками? – раздраженно бросил Раскатов. – Сам про погоду сказал, я лес вспомнил…

– Так просто слова с языка не соскакивают, уж я-то знаю, сколько лет следователем работаю… Если Гордеева тронешь, если с ним что-то случится, на меня не рассчитывай. Ничем помочь не смогу.

– Да не случится с ним ничего. Ну, если ты его не посадишь… Когда, Игорь, когда?

– Не получается пока.

– Пока?.. Пока – это значит никогда?

– Ты не о Гордееве думай, а о себе. Если вдруг выплывет твое участие в деле Сотникова…

– Не выплывет! – психанул Раскатов. – Не при делах я!.. Нормально, Игорек, Сотникова Гордеев заказал, а виноват я!

– Может, он. Может, ты. Кто виноват, тот и получит. По всей строгости закона.

– Законник, блин! Когда Гордеева на деньги разводили, о каком законе думали? – хмыкнул Рома.

Вершков ничего не сказал. Гордеев услышал, как резко сдвинулся назад стул. Не прошло и минуты, как Вершков появился на крыльце. Возмущенно поджав губы, нервной походкой он прошел к своей машине, сел и был таков.

– Козел! – понеслось ему вслед.

Раскатов уходить не спешил. Не сложился у него разговор со своим дружком, он-то настраивался на позитив, а получил выволочку. И дернул его черт за язык… А почему дернул? Потому что была у него мысль кого-то подстрелить? Мало ему крови…

Вершков уехал, а Раскатов заказал сто граммов водки – ссадину на душе прижечь, а заодно посидеть в тишине, подумать, как дальше жить. Вдруг действительно покушение на Сотникова предъявят?.. Может, поговорить с ним, помочь советом? А заодно должок отдать – прямым справа в челюсть.

Неплохо было бы сначала поговорить с Вершковым, определиться с перспективами на будущее. Похоже, коррупционное дело зашло в тупик, да и расследование по делу Сотникова изменило свое направление. Если так, то и бояться нечего. Разобраться с Раскатовым и жить дальше. Может, заказать его, решить с ним и жить спокойно? Но это слишком жестоко. И опасно. А если он еще и не виноват… Может, он всего лишь поднял волну, а кто-то ее подхватил.

Возможно, Вершков не всерьез подозревал Раскатова, потому и встретился с ним сегодня на стороне – в глаза посмотреть, сомнения развеять. Так почему бы и Гордееву в душу эту поганую не глянуть?..