XIII. Кабачок под вывеской «Нотр-Дам»
К двум часам следующего дня тысяч пятьдесят зрителей собралось на Гревской площади вокруг двух виселиц, воздвигнутых одна против другой между Гревским мостом и мостом Пельтье, у самых перил набережной.
С раннего утра все парижские глашатаи ходили по улицам, рынкам и предместьям города, возвещая громкими голосами о великом акте правосудия, совершаемом королем над двумя ворами и изменниками, обиравшими народ. И граждане, интересы которых так оберегались, покидали лавки, мастерские и другие заведения, чтобы засвидетельствовать Людовику XIV свою признательность, словно гости, которые боятся проявить невежливость по отношению к хозяину, не явившись на его приглашение.
Приговор гласил, что два откупщика, грабителя, расхитители королевских денег, обманщики и взяточники, будут казнены на Гревской площади и имена их будут прибиты к виселицам.
Любопытство парижан достигло высшей точки. Огромная толпа с лихорадочным нетерпением ожидала часа казни. Повсюду распространилась весть, что узники, переведенные из тюрьмы в Венсенский замок, будут привезены оттуда на Гревскую площадь.
В этот день д’Артаньян, получив последние указания от короля и простившись с друзьями, которых представлял на этот раз один Планше, начертал себе план действий, распределил время, как подобает человеку занятому и деловому, у которого каждая минута на счету.
«Отъезд назначен на рассвете, в три часа; значит, у меня остается пятнадцать часов. Вычтем отсюда шесть часов на сон; ну, час на еду – семь; час на свидание с Атосом – восемь; два часа про запас – всего десять. Остается пять часов. Ну-с, теперь час на то, чтобы получить деньги, лучше сказать – отказ от Фуке; еще час – сходить за деньгами к Кольберу, вытерпеть его вопросы и ужимки; час на осмотр и приведение в порядок вооружения, одежды, на чистку сапог. Итак, у меня еще остается два часа. О, да я богач!..»
Рассуждая так с самим собой, д’Артаньян испытывал прилив странной юношеской радости, опьяняющее благоухание далеких счастливых дней молодости.
«В эти два часа, – соображал мушкетер, – я успею получить четверть годовой платы за помещение кабачка „Нотр-Дам“. Триста семьдесят пять ливров! Недурная сумма, черт возьми! Удивительно! Если бы бедняк, у которого в кармане всего один ливр, получил несколько медяков, то это было бы вполне справедливо, но на долю бедняка никогда не выпадает такое счастье. А богач, напротив, всегда получает доходы с капиталов, которых он не трогает… Вот ведь эти триста семьдесят пять ливров мне как будто с неба свалились.
Итак, я пойду в кабачок «Нотр-Дам». Хозяин, наверное, поднесет мне стакан доброго испанского вина… Но прежде всего порядок, господин д’Артаньян… Наше время распределяется таким образом: 1. Атос. 2. Кабачок «Нотр-Дам». 3. Фуке. 4. Кольбер. 5. Ужин. 6. Одежда, сапоги, лошадь, снаряжение. 7 и последнее. Сон.
Сообразно с этой программой д’Артаньян прежде всего отправился к графу де Ла Фер, которому рассказал кое-что из вчерашних происшествий. Атос немного беспокоился о причине вызова д’Артаньяна к королю, но с первых же слов своего друга понял, что тревожился напрасно. Понял и то, что Людовик дал д’Артаньяну какое-то важное секретное поручение, и не пробовал даже расспрашивать о нем своего друга. Он только просил его беречь себя и предложил сопровождать его, если это возможно.
– Но, милый друг, я никуда не уезжаю, – сказал д’Артаньян.
– Как не уезжаете? Ведь вы пришли проститься со мной.
– О, я отправляюсь только для совершения одной покупки, – старался вывернуться покрасневший д’Артаньян.
– А, это другое дело. Тогда, вместо того чтобы сказать: «Берегитесь, чтобы вас не убили», – я скажу: «Берегитесь, чтобы вас не надули».
Д’Артаньян понял, что зашел чересчур далеко в своей таинственности, и счел неудобным совершенно умолчать о том, куда он собрался ехать.
– Я думаю съездить в Ман, – сказал он. – Как вы находите этот край?
– Превосходным, мой друг, – отвечал граф, стараясь забыть, что Ман лежит в той же стороне, что и Турень, и поэтому через два дня д’Артаньян мог бы ехать с ним вместе.
– Я еду завтра на рассвете, – прибавил д’Артаньян. – Рауль, хочешь побыть пока со мной?
– Очень, господин д’Артаньян, – отвечал юноша, – если только я не нужен графу.
– Нет, Рауль. Мне сегодня предстоит аудиенция у брата короля.
– Итак, до свидания, дорогой друг, – сказал д’Артаньян, заключая Атоса в объятия.
Атос крепко обнял друга. Мушкетер, оценив его сдержанность, шепнул ему на ухо:
– Государственное дело!
Атос ответил на это лишь многозначительным пожатием руки.
И они расстались.
Взяв Рауля под руку, д’Артаньян направился вместе с ним по улице Сент-Оноре.
– Я поведу тебя к богу Плутосу, – сказал он дорогой молодому человеку. – Приготовься целый день видеть груды золота. Боже мой, как я изменился!
– Что это? Какое множество народа! – заметил Рауль. – Скажите, сегодня не крестный ход? – спросил д’Артаньян у прохожего.
– Нет, сударь, казнь, – был ответ.
– Как казнь? – изумился мушкетер. – На Гревской площади?
– Да, сударь.
– Черт бы побрал дурака, дающего повесить себя в тот самый день, когда мне нужно получить свои деньги за наем моего дома! – вскричал д’Артаньян. – Рауль, видел ли ты когда-нибудь, как вешают преступников?
– Нет, слава богу, еще никогда не приходилось.
– Сразу видна молодость… Эх, если бы ты постоял часовым в траншее, как, бывало, я, когда какой-нибудь шпион… Впрочем, я мелю вздор, извини, Рауль… Да, ты прав, жутко смотреть, как вешают. Скажите, пожалуйста, сударь: когда состоится казнь?
– Кажется, в три часа, сударь, – учтиво ответил прохожий, довольный случаем побеседовать с военными.
– А сейчас только половина второго. Если мы прибавим шагу, Рауль, я успею получить свои триста семьдесят пять ливров, и мы уйдем до прибытия осужденного.
– Осужденных, – поправил прохожий. – Их двое.
– Очень вам признателен, сударь, – сказал д’Артаньян с утонченной вежливостью, которую он приобрел с годами.
И, увлекая за собою Рауля, он поспешно направился к Гревской площади.
Д’Артаньян шел впереди и так ловко работал плечами, локтями и руками, что толпа невольно расступалась под его натиском. Там, где встречалось особенно сильное сопротивление, он пускал в ход рукоятку шпаги, пользуясь ею как рычагом, чтобы разделить самые сплоченные группы. Но делал он это с такой непосредственностью, с такой обворожительной улыбкой, что у пострадавшего слова протеста замирали на устах.
Следуя за своим другом, Рауль старался щадить женщин, взоры которых привлекала его красота, и оказывал решительный отпор мужчинам, чувствовавшим силу его мускулов. Благодаря всему этому оба успешно продвигались вперед в густой толпе. Когда показались виселицы, Рауль с отвращением отвел глаза. Что касается д’Артаньяна, то он почти не заметил их, всецело поглощенный видом своего дома с резным коньком и окнами, полными любопытных.
Он увидел на площади и около домов много отставных мушкетеров, одних с женщинами, других с друзьями, ждавших начала церемонии.
У кабатчика, снимавшего помещение д’Артаньяна, не было отбоя от посетителей, не только заполнявших лавку и другие комнаты, но расположившихся даже во дворе. Трое прислуживавших сбились с ног, подавая всем.
Д’Артаньян, обратив внимание Рауля на такое стечение народа, заметил:
– Ну, теперь у плута не будет отговорок, чтобы не заплатить мне в срок. Посмотри-ка, Рауль, какая здесь компания. Черт возьми, да тут не найдешь себе места!
Д’Артаньяну удалось поймать хозяина за конец фартука.
– Ах, это вы, шевалье? – сказал одуревший от суеты кабатчик. – Ради бога, обождите минутку! Эта сотня сумасшедших готова перевернуть вверх дном мой погреб.
– Черт с ним, с вашим погребом, лишь бы был цел денежный сундук.
– О, не беспокойтесь, сударь, ваши тридцать семь с половиной пистолей отсчитаны и лежат наверху, в моей комнате; но там сидят тридцать молодчиков и приканчивают бочонок портвейна, который я недавно раскупорил для них. Прошу вас, обождите минутку!
– Ну, хорошо, хорошо…
– Я уйду отсюда, – шепнул Рауль д’Артаньяну. – Это веселье отвратительно.
– Нет, сударь, – возразил д’Артаньян сурово, – вы должны остаться. Солдат должен приучать себя ко всяким зрелищам. Характер нужно закалять смолоду, и человек только тогда может быть добрым и великодушным, когда глаз его тверд, а сердце осталось мягким. К тому же, дружок, неужели ты способен оставить меня одного? Это было бы нехорошо… Постой, вон там во дворе есть дерево. Пойдем сядем в тени. Там легче дышать, чем в этом чаду, насыщенном винными парами.
Расположившись на новом месте, Рауль и д’Артаньян могли слышать нарастающий ропот толпы и наблюдать за посетителями кабачка, которые сидели за столами или ходили по комнатам.
Дерево, под которым уселся д’Артаньян вместе с Раулем, совсем скрыло их своей густой листвой; это был развесистый каштан с ветвями, склонившимися почти до самой земли; под ним находился поломанный стол, за который не садился никто из посетителей. В ожидании своих тридцати семи с половиной пистолей д’Артаньян от нечего делать занялся наблюдениями.
– Господин д’Артаньян, – заметил Рауль, – вам надо поторопить хозяина. Сейчас привезут осужденных, и тогда начнется такая давка, что мы не сможем выбраться отсюда.
– Верно! – отвечал мушкетер. – Эй, кто-нибудь! Подите сюда!
Но сколько он ни кричал, никто не являлся. Он собирался уже отправиться на розыски хозяина, как вдруг калитка в стене расположенного позади сада отворилась, визжа на ржавых петлях, и во двор вошел щегольски одетый человек со шпагой. Не закрывая калитки, он направился к кабачку, бросив мимоходом на сидевших под деревом быстрый взгляд своих острых глаз.
– Вот как! Между домами есть сообщение, – сказал д’Артаньян. – Вероятно, это какой-нибудь любопытный, пришедший посмотреть на казнь.
В эту минуту крики и шум в комнатах кабачка вдруг прекратились. Тишина в таких случаях поражает не меньше, чем удвоившийся шум. Д’Артаньяну захотелось узнать причину этого внезапного безмолвия.
Он заметил, что незнакомец в нарядной одежде, войдя в главную залу, обратился к присутствующим с речью; все слушали его с глубоким вниманием. Д’Артаньян мог бы разобрать и слова, если бы их не заглушал гомон уличной толпы. Впрочем, речь скоро закончилась, и все посетители стали небольшими группами покидать залу. Скоро в ней осталось всего шестеро, в их числе был человек со шпагой, который, отведя в сторону хозяина, видимо, старался занять его каким-то разговором, в то время как остальные разводили огонь в очаге, – непонятно для чего, при такой жаре.
– Странно, – сказал д’Артаньян Раулю. – Мне кажется, я знаю этих людей.
– Не находите ли вы, что пахнет дымом? – спросил Рауль.
– Нет, скорее тут пахнет заговором.
Не успел он договорить, как четверо из оставшихся в зале спустились во двор и стали на часах по сторонам калитки, бросая изредка на д’Артаньяна многозначительные взгляды.
– Черт возьми! Тут что-то не так, – шепнул он Раулю. – Тебе не интересно узнать, в чем дело?
– Не особенно, господин д’Артаньян.
– А меня, как старую кумушку, разбирает любопытство. Пройдем-ка наверх, оттуда видна вся площадь.
– Нет, господин д’Артаньян, я не в состоянии равнодушно смотреть на смерть этих несчастных.
– А я, по-твоему, дикарь, что ли? Мы вернемся сюда, когда придет время. Идем же!
Они вошли в дом и поместились у окна, которое все еще было незанятым, что показалось им не менее подозрительным, чем все прочее.
Двое оставшихся в комнате собутыльников, вместо того чтобы смотреть в окно, поддерживали огонь. Увидев д’Артаньяна и его спутника, они пробормотали:
– А вот и подкрепление!
Д’Артаньян подтолкнул Рауля локтем.
– Да, братцы, подкрепление, – проговорил он. – Славный огонь развели вы тут. Что это вы собираетесь жарить?
Незнакомцы весело расхохотались и вместо ответа подбросили еще дров.
Д’Артаньян не спускал с них глаз.
– Вы, верно, посланы сказать нам, когда начинать? – спросил один из незнакомцев.
– Конечно, – отвечал д’Артаньян, надеясь выведать что-нибудь. – Для чего же я здесь, как не для этого?
– Ну, так становитесь у окна и следите.
Подавив улыбку, д’Артаньян сделал знак Раулю и с удобством расположился у окна.
