Жуткое зрелище представляла собою Гревская площадь. Сплошное море голов, волнующихся, как колосья в поле. При каждом отдаленном шуме все эти головы приходили в движение, миллионы глаз сверкали; все сильнее бушевал этот живой океан, и волны его, точно волны прилива, бились о сплошную стену стрелков, окружавшую виселицы. Тогда рукоятки алебард опускались на головы и плечи подступавших смельчаков, и рядом с виселицей возникало свободное пространство, а задние ряды внезапным напором оттеснялись к самым перилам набережной Сены.

С высоты окна, из которого открывался вид на площадь, д’Артаньян с тайным удовольствием наблюдал, как находившиеся в толпе мушкетеры и гвардейцы успешно прокладывали себе дорогу, работая кулаками и рукоятками шпаг. Они образовали уже плотную группу человек в пятьдесят. Но не это привлекало внимание д’Артаньяна: вокруг виселиц и вдоль аркады Сен-Жан кипел настоящий живой водоворот. Среди тупых и равнодушных физиономий мелькали люди со смелыми, решительными лицами, которые обменивались друг с другом какими-то таинственными знаками. В одной из наиболее оживленных групп д’Артаньян заметил незнакомца, пришедшего из соседнего сада и державшего речь в кабаке. Теперь он, по-видимому, собирал людей и отдавал им приказания.

– Так и есть, – воскликнул д’Артаньян, – я не ошибся! Я знаю этого человека: это – Менвиль. Что он тут делает, черт побери?

Глухой шум, усиливавшийся с каждым мгновением, отвлек его внимание в другую сторону. Шум этот был вызван появлением осужденных. На углу площади показался шедший впереди отряд стрелков. Гул и говор толпы превратились в оглушительный рев.

Видя, что Рауль побледнел, д’Артаньян ударил его по плечу.

Стоявшие у очага люди, услышав крики, обернулись и спросили, в чем дело.

– Ведут осужденных, – отвечал д’Артаньян.

– Отлично! – сказали оба и принялись еще усерднее разжигать огонь.

Д’Артаньян поглядывал на них с беспокойством. Ему было ясно, что эти люди, разводившие без всякой надобности такой сильный огонь, затеяли что-то недоброе.

Между тем осужденные уже появились на площади. Перед ними шел палач, а по сторонам по пятидесяти стрелков. Оба были одеты во все черное, оба бледные, но спокойные.

Д’Артаньян заметил, что они почти на каждом шагу приподнимались на носках и нетерпеливо смотрели через головы толпы.

– Гм! – произнес он. – Как они стремятся поскорее увидеть виселицу.

Рауль отступил назад, не будучи, однако, в состоянии совершенно покинуть окно. Ужасные зрелища также обладают притягательной силой.

– Смерть им! Смерть! – кричали пятьдесят тысяч глоток.

– Да, смерть им, смерть! – ревело несколько десятков особенно яростных голосов, точно отвечая толпе.

– Вздернуть их, вздернуть! Да здравствует король! – кричала толпа.

– Король? – пробормотал д’Артаньян. – Удивительно! Я полагал, что не король, а Кольбер приказал их повесить.

В эту минуту в толпе началась давка; шествие осужденных остановилось.

Люди со смелыми, решительными лицами, которых заметил д’Артаньян, так поспешно и энергично толкались, протискивались и напирали, что добрались почти до цепи стрелков. Процессия снова тронулась. Вдруг люди, приковавшие к себе внимание д’Артаньяна, с криком «Да здравствует Кольбер!» бросились на конвойных, которые тщетно старались от них отбиться. Позади надвигалась толпа.

Поднялся невообразимый шум и сумятица, слышались вопли ужаса, стук сабель, алебард и мушкетные выстрелы. Словом, наступил хаос, в котором д’Артаньян уже ничего не мог разобрать. Однако вскоре среди этого хаоса начало выясняться какое-то определенное намерение, чья-то воля.

Осужденные оказались вдруг вырванными из цепи конвоя; их потащили к кабачку под вывеской «Нотр-Дам». Увлекавшие их кричали: «Да здравствует Кольбер!» Толпа колебалась, не зная, чью сторону принять: стрелков или зачинщиков драки. Ее смущало то, что кричавшие: «Да здравствует Кольбер!» – принялись также кричать: «Долой виселицы! В огонь их! В огонь! Сжечь живьем этих воров, сжечь кровопийц!»

Эти крики решили дело. Толпа собралась сюда смотреть на казнь, и вдруг у нее явилась возможность совершить казнь самой, а это большой соблазн! Поэтому в одну секунду вся толпа оказалась на стороне бунтарей и тоже стала вопить: «В огонь грабителей! Да здравствует Кольбер!»

– Черт возьми! – вскричал д’Артаньян. – Дело, кажется, принимает серьезный оборот!

Один из людей, стоявших у очага, подошел к окну с горящей головней.

– Жарко становится! Ну, сигнал дан! – сказал он, обернувшись к товарищу, и вдруг поднес головню к деревянной обшивке стены. Дом был старый и вспыхнул в одно мгновение. Пламя с треском поднялось кверху.

К реву толпы присоединились крики поджигателей. Д’Артаньян, который ничего не заметил, потому что смотрел на площадь, почувствовал, что его душит дым и жжет пламя.

– Э, да вы устроили здесь пожар! – вскричал он, обернувшись. – С ума вы спятили, что ли, голубчики?

Оба незнакомца посмотрели на него с удивлением.

– Да ведь так было приказано, – сказали они.

– Приказано сжечь мой дом?! – загремел д’Артаньян, вырывая из рук поджигателя головню.

Второй незнакомец поспешил было на помощь товарищу, но Рауль схватил его в охапку и выбросил в окно, в то время как д’Артаньян спускал первого с лестницы. Рауль сорвал кусок загоревшейся обшивки и швырнул на пол. Убедившись, что пожара нечего больше опасаться, д’Артаньян снова подбежал к окну.

Сумятица на площади достигла предела. Вопли «В огонь!», «На костер!», «Да здравствует Кольбер!» смешивались с криками «На виселицу!», «Да здравствует король!».

Толпа буянов, освободившая осужденных, тащила их к кабаку. Менвиль во главе этой шайки кричал громче всех:

– В огонь! В огонь! Да здравствует Кольбер!

Д’Артаньян начал понимать, что осужденных хотят сжечь живьем, а его дом превратить в костер для этого.

– Стой! – крикнул он, став одной ногой на подоконник и обнажив шпагу. – Менвиль, что вы тут делаете?

– Дорогу, господин д’Артаньян! Дорогу! – крикнул тот в ответ.

– В огонь, в огонь воров! Да здравствует Кольбер! – продолжала реветь толпа.

Эти крики наконец вывели д’Артаньяна из себя.

– Черт возьми, что за гнусность! – воскликнул он. – Сжечь живьем людей, приговоренных лишь к повешению!

Перед дверьми толпа зевак, притиснутая к стене, загородила путь Менвилю с его отрядом. Менвиль выбивался из сил.

– Дорогу, дорогу! – кричал он, угрожая пистолетом.

– Сжечь их! Сжечь! – ревела толпа. – В кабаке разведен костер. Сожжем воров вместе с кабаком!

Не оставалось больше сомнения: дом д’Артаньяна был избран для зверской расправы с осужденными.

Д’Артаньян припомнил свой старый боевой клич, всегда оказывавший свое действие, и крикнул громовым голосом, способным заглушить пушечную пальбу, рев моря и вой бури:

– Ко мне, мушкетеры!

Ухватившись рукой за косяк, он прыгнул в самую середину толпы, которая в испуге шарахнулась от дома.

В один миг Рауль также очутился внизу. Оба обнажили шпаги. Мушкетеры, столпившиеся на площади, услышали призыв и, обернувшись, узнали д’Артаньяна.

– Наш капитан! Капитан! – закричали они в один голос.

Толпа расступилась под их дружным натиском, как расступаются волны перед кораблем. В этот момент д’Артаньян и Менвиль очутились лицом к лицу.

– Дорогу, дорогу! – кричал Менвиль, видя, что до двери осталось каких-нибудь два шага.

– Стой! – отвечал д’Артаньян.

– Погоди же! – крикнул Менвиль, целясь в него в упор.

Но прежде чем грянул выстрел, д’Артаньян шпагой толкнул руку Менвиля и затем проткнул ему бок.

– Говорил я, чтобы ты вел себя смирно, – заметил д’Артаньян Менвилю, свалившемуся к его ногам.

– Дорогу, дорогу! – продолжали кричать товарищи Менвиля, которые пришли было в замешательство, но ободрились, увидев, что у них всего двое противников.

Однако эти двое оказались настоящими сторукими гигантами. Шпаги в их руках сверкали, точно огненный меч архангела: с каждым взмахом на землю падал человек.

– За короля! – кричал д’Артаньян.

– За короля! – вторил ему Рауль.

Вскоре этот клич подхватили мушкетеры, присоединившиеся к д’Артаньяну.

Между тем стрелки после временного замешательства пришли в себя и ударили по бунтовщикам с тыла, сбивая и опрокидывая все на пути.

Толпа, видя сверкающие сабли и льющуюся кровь, шарахнулась назад, увеличивая давку.

Послышались крики о пощаде, вопли отчаяния: то были последние возгласы побежденных. Осужденные снова попали в руки стрелков.

Д’Артаньян, приблизившись к ним и видя, что они бледны и полумертвы от ужаса, сказал:

– Успокойтесь, бедняги, вы не подвергнетесь ужасной казни, которой угрожают вам эти негодяи. Король присудил вас к повешению, и вы будете только повешены… Пусть их повесят.

В кабачке водворилась полная тишина. За отсутствием воды огонь был залит двумя бочками вина. Заговорщики убежали через сад. Стрелки потащили осужденных к виселице.

С этой минуты дело быстро пошло вперед. Палач спешил кончить с казнью и, не заботясь о соблюдении всех формальностей, в одну минуту вздернул на виселицу обоих несчастных.

Д’Артаньяна обступили со всех сторон, осыпая поздравлениями. Он отер пот со лба, кровь со шпаги и пожал плечами, глядя, как Менвиль корчится в судорогах.

Рауль отвел глаза от тяжелого зрелища, а д’Артаньян, указав мушкетерам на виселицы с казненными, проговорил:

– Бедняги! Надеюсь, они умерли, благословляя меня, что я избавил их от костра.

Эти слова долетели до Менвиля в ту минуту, когда он сам испускал последний вздох. Мрачная улыбка мелькнула на его губах; он хотел что-то сказать, но это усилие стоило ему жизни. Он скончался.

– О, как все это ужасно! – произнес Рауль. – Уйдемте отсюда, господин д’Артаньян.

– Ты не ранен? – спросил его мушкетер.

– Нет, не беспокойтесь.

– Экий храбрец! У тебя голова отца, а руки Портоса. Эх, если бы Портос был здесь, ему было бы на что полюбоваться! Куда он мог запропаститься, черт побери! – пробормотал д’Артаньян.

– Пойдемте же, господин д’Артаньян, – настаивал Рауль.

– Одну минуту, мой друг. Я сейчас получу свои тридцать семь с половиной пистолей и затем буду к твоим услугам… Дом действительно доходный, – прибавил он, направляясь к кабаку, – но я предпочел бы иметь что-нибудь поспокойнее и в другой части города.