ЧАСТЬ 2.
ТРИ К
1. ОНА НЕ ПОМНИТ
Молодой, но толстый и усатый Алик Борисович, дежурный врач, был самым веселым человеком в больнице. Можно подумать, что люди попадают сюда для собственного удовольствия. Ну, и, конечно, для того, чтобы послушать, как Алик выловил щуку на Дону или как он подражает соловью.
В тот день он пришел в палату после обеда и сказал притворно-грустным голосом:
— Я не смогу пережить разлуку с вами. Что я буду здесь делать?
Юля Грибкова сказала:
— Скорей бы выписали. А то у нас экскурсия.
Алиса, фамилии которой никто не знал, промолчала, словно ее эти слова не касались.
— Как твой бывший аппендицит? — спросил Юлю Алик Борисович.
— Утром немножко болело, — сказала Юля.
— Я же обещал, что через неделю забудешь.
Юля хотела ему ответить, что, наверно, ему-то самому никогда не вырезали аппендицит и он не знает, что это такое, но спорить не стала.
— А как наши дела, Алиса батьковна? — спросил Алик.
— Хорошо.
— Что-нибудь новенькое нам расскажешь?
— Нет.
Юля смотрела на Алису и жалела ее. Бывает же, не повезет человеку. Несколько дней назад Алиса перебегала улицу и натолкнулась на троллейбус. Ушибла себе голову, получилось сотрясение мозга. Но это еще не самое плохое. Когда Алису привезли в больницу, оказалось, что она начисто все забыла. Алик Борисович сказал, что эта болезнь называется «амнезия», чаще всего она проходит. Но представляете себе, забыть, как твоя фамилия, где ты живешь, где учишься, даже забыть, кто твои родители! И что самое удивительное — в тот момент Алиса была в шортах, куртке и в тапочках. Ни одной бумажки, ни монетки, ничего у нее не было. А Юлькина мама Наташа сказала, как следователь из милиции, который приходил вчера расспрашивать Алису — не может же человек исчезнуть незаметно. Он сказал в коридоре заведующей отделением, что милиция опросила жильцов всех окрестных домов у того места, где Алиса столкнулась с троллейбусом, но никто ничего не знает. И ни один родитель не звонил в милицию или в больницу и не разыскивал свою дочку. «Мы,
— сказал следователь заведующей, — уже по детским домам ее фотографию разослали и в другие города написали». Получилось, что Алиса пропала и не пропадала, и в этом была тайна. Юля подумала, что, если бы она пропала хоть на один день, мама с бабушкой перевернули бы всю Москву вверх тормашками.
А на вид Алиса была самая обыкновенная девочка, лет двенадцати, волосы у нее были светлые, коротко подстриженные, глаза голубые, ноги длинные, все как у людей, даже немного загорелая, хотя в апреле еще рано загорать.
Юлька знала про Алису еще одну тайну, но никому об этом не сказала. Вчера вечером, хотя Алисе еще не разрешили вставать, она пыталась убежать из больницы. В больничной пижаме, когда все утихло, она тихонько поднялась с кровати и пошла к двери. В палате они с Юлей были вдвоем — третью девочку позавчера выписали. Юля еще не спала. Она спросила:
— Ты куда, Алиса?
— Сейчас вернусь.
Но Юля почувствовала неладное. И сказала:
— Тебе же вставать не велели.
— Я вернусь, — сказала Алиса.
— Слушай, — сказала Юля, которая отличается проницательностью. — Если ты решила сбежать, то обязательно простудишься. На улице дождь и почти ноль градусов.
— Я и не думаю бежать, — сказала Алиса и вышла в коридор.
Но в коридоре она сразу столкнулась с дежурной сестрой. Юля слышала, как они там разговаривают. Затем Алиса вернулась обратно и легла.
— Не удалось? — спросила Юлька.
— Не удалось.
— Я же тебе говорила. Да и куда бы ты пошла?
— Я знаю.
— Ничего ты не знаешь. У тебя же память отшибло. Простудилась бы и залегла на месяц.
— Я не простужаюсь, — сказала Алиса.
— Ничего себе Робин Гуд! — засмеялась Юлька. — Все люди, которые бегают по улицам в пижамах при ноле градусов, обязательно простужаются. Это мировой закон. А вообще-то я знала, что двери в больницу заперты, так что не очень волновалась за твое здоровье.
— Ну и спасибо, — сказала Алиса. Она была расстроена и больше ни на какие Юлькины вопросы не отвечала.
А Юлька тогда еще подумала, что с Алисой связано больше тайн, чем нужно. В самом ли деле она ничего не помнит?
Вот и сейчас, слушая, как разглагольствует доктор Алик и шевелит усами, словно добрый кот, она все время присматривалась к Алисе. Если ты лежишь в больнице и тебе под руку попадается тайна, то легче легкого стать Шерлоком Холмсом.
— Прошлым летом, — сказал Алик Борисович, — мы с приятелями поехали на Дон, рыбачить. Ты, Алиса, когда-нибудь была на Дону?
— Не знаю, — сказала Алиса.
— Ну, это неважно.
Ой, хитрец, подумала Юля. Веселый-веселый, а о работе помнит. Мама говорила Юле, что в таких случаях, как у Алисы, важно найти какую-нибудь деталь, ниточку, и тогда уже распутывать.
— Значит, приехали мы в станицу, — продолжал Алик Борисович. — Недалеко от Азовского моря. Жара стоит жуткая, а арбузы еще не поспели. Остановились мы у одного казака, такой колоритный старик, с чубом, в синей фуражке…
— Милиционер? — спросила Юля.
— Нет, просто раньше у казаков такая форма была, вот старики и носят синие фуражки.
Алиса отвернулась к окну, смотрела, как по стеклу стекают капли.
— И вот старик говорит нам: отвезу я вас на Азовское море… Ты, Алиса, не была на Азовском море?
— Нет.
— Почему ты так думаешь?
— Не была, и все тут.
— А на Черном?
— На Черном была.
— А что там делала? Отдыхала?
— Нет, работала. Дельфиний словарь составляла.
Алик Борисович засмеялся и сказал:
— Видно, у нас дело пойдет на лад. А ты одна была на Черном море или с родителями?
— Не помню…
«Нет, — подумала Юлька, — врачей ты, может, и проведешь, они тебя жалеют. И вообще слишком много знают. Меня ты не проведешь. Почему-то ты хочешь показать, что помнишь меньше, чем на самом деле».
— Так вот, — сказал Алик Борисович, — садимся мы в лодку…
В этот момент в палату заглянула сестра Шурочка и сказала:
— Алик Борисович, вас к телефону.
Когда доктор ушел, Юлька спросила:
— Ты бежать раздумала?
— Раздумала.
— А почему?
— Простудиться боюсь.
— А на самом деле?
— На самом деле меня в этой пижаме тут же обратно привезут.
— Ого! Уже прогресс, — сказала Юлька. — Видишь, как полезно слушаться старших.
— Это кто старший?
— Я.
— Тебе сколько лет?
— Двенадцать.
— А мне одиннадцать, — сказала Алиса. — Я думала, что тебе тоже одиннадцать.
— Ты в каком классе? — спросила Юля.
— Трудно сказать. Ты не поймешь.
— Ничего себе не пойму! Я в шестом, ты, наверно, в пятом. Вы что по литературе проходите?
— У нас другие классы, — сказала Алиса. — Я сейчас по прикладной генетике стажируюсь. Это тебе что-нибудь говорит?
— Говорит, — сказала Юля. — А у нас английская школа. Только я думаю, что тебе еще рано генетикой заниматься.
— Никогда не рано, — сказала Алиса. — Я буду космобиологом, как отец. А без прикладной генетики в биологии делать нечего.
— Ой! — сказала Юлька. — Послушал бы тебя Алик!
— А что?
— Да ты же ничего не помнишь! Даже как твоя фамилия. А оказывается, твой отец космобиолог.
— Это нечаянно вспомнилось…
— Ну, тогда я тебе помогу, — сказала Юлька. — Если твой отец космобиолог, то он не в Москве работает. Поэтому тебя еще и не нашли. Он или в Байконуре на космодроме работает, или в Звездном городке.
— Нет, — сказала Алиса, — он в Москве работает, в Космозо…
— Где?
— В одной организации. Только он сейчас улетел на конференцию. И вернется через две недели. Вернется… а я уже почти неделю зря потратила.
— А мама твоя?
— Мама на…
И тут Алиса осеклась, как подпольщица, которая чуть было не проговорилась на допросе.
— Тоже вспомнила? — спросила Юля.
— Вспомнила и забыла.
— Ой, и трудно нам с тобой! — воскликнула Юля.
Тут в палату пришла сестра Шурочка с градусниками и лекарством Алисе. Шурочка недавно кончила училище, готовилась поступать в медицинский институт и к медицине относилась очень серьезно, куда серьезнее, чем доктор Алик. А вообще-то она была добрая.
Пока Алиса ела лекарство, Шурочка сказала:
— Ой, девчата, сегодня мне голову мало отрубить!
— Почему? — удивилась Алиса.
— Потому что я лекцию прогуляю. Что будет, что будет!..
— Наверно, вы в кино пойдете? — сказала Юля.
— В самую точку! Алик Борисович билеты взял. Даже не понимаю, почему он меня пригласил. Я думала, он меня и не замечает. Он такой ученый, девочки!
— А что смотреть? — спросила Юля, которая сейчас с удовольствием сходила бы в кино с кем угодно. Или даже одна.
— Французскую комедию, я названия не помню. Луи де Фюнес играет. Знаете, такой вот. — и Шурочка скорчила рожу, чтобы показать, какой из себя Луи де Фюнес.
— Я его знаю, — сказала Юлька. — Он смешной. Ты, Алиса, его помнишь?
— Нет, — сказала Алиса. — Никогда не видала.
— Бедная девочка! — сказала Шурочка. — Надо же так, все забыть! Даже Луи де Фюнеса. Но Алик Борисович обещал, что ты обязательно все вспомнишь.
— А она нарочно ничего не вспоминает, — сказала Юля и краем глаза поглядела на Алису. — Она хочет все старые фильмы снова посмотреть. Нам с вами, Шурочка, неинтересно, а ей теперь вдвое больше удовольствия предстоит.
— Как тебе не стыдно, Юля! — возмутилась Шурочка. — Алиса страдает, а ты шутишь! Ты представляешь, что сейчас переживают ее родители? У тебя никогда детей не было, тебе не понять…
— А у вас много было? — спросила Юлька.
— Не говори глупостей! — Шурочка покраснела, как помидор. — Рано тебе думать о таких вещах.
— Вам тоже еще рано.
Юлька Грибкова, как известно, человек упрямый и всегда хочет, чтобы последнее слово оставалось за ней.
Шурочка ушла расстроенная: она считает, что дети теперь слишком быстро растут и от этого невежливые.
— Что бы я отдала, чтобы сейчас в кино попасть! — сказала Юля.
— Что? — спросила Алиса.
— Ну, например, ужин.
— Ты и так ужин не ешь, — сказала Алиса. — У тебя еще полная тумбочка вкусных вещей осталась, которые мама принесла. И в холодильнике в коридоре лежат.
— Это все не считается, — сказала Юля. — Если тебе чего-нибудь хочется, бери. А то моя бабушка расстраивается, что тебя никто не навещает.
— Спасибо. Пирожки у твоей бабушки вкусные. Только тебе их пока нельзя.
— Через неделю мне все можно будет.
— А вот чего ты никогда не ела, — сказала Алиса, — это брамбулет.
— Такого блюда нет, — сказала Юля.
— У вас нет, а у нас есть.
— Из чего же твой брамрулет делают?
— Не брамрулет, а брамбулет. Я его сама готовить умею. Ты берешь обыкновенный мангустин и жаришь его в петеяровом масле минут пять.
— Значит в петеяровом?
— Именно в петеяровом.
— А если я хочу в сливочном?
— Тогда ничего не получится.
— А из чего делают петеяровое масло?
— Из ангельдинских петеяров, разве непонятно?
— Совершенно понятно. Обожаю ангельдинские петеяры. А обычные мангустины ты откуда достаешь?
— Как откуда? Из Индии.
— Так ты, оказывается, кулинар-искусник.
— Да что с тобой разговаривать, все равно не поверишь! — сказала Алиса.
— Знаешь, мне кажется, что я уже всему поверю.
Юля почувствовала, что Алиса вот-вот откроет тайну, но Алиса замолчала. Взяла одолженный у Юльки журнал «Юный натуралист», читала как ни в чем не бывало.
Приставать Юлька к ней не стала. Не хочет, не надо. Сама взяла книжку. Так они и читали, наверно, целый час. Потом Алиса вдруг отложила журнал в сторону и сказала с возмущением:
— Изверги какие-то!
— Ты это о ком?
— Тут написано про охотников. Ранили олененка и ушли.
— В журнале же рассказано, как мальчик этого олененка подобрал и выходил. Там никто таких охотников не защищает.
— Вообще все охотники изверги, — сказала Алиса. — И такие и другие. Нет никакой разницы.
— Ты чего злишься? — спросила Юлька. — Я не охотник.
— А если ты не охотник, ты хорошая, значит, и что другие делают, тебе все равно?
— Если охотники соблюдают правила и не браконьерствуют, то никто им не может запретить это делать.
— Ты в самом деле так думаешь?
— А ты не так?
Странные у Юли складывались с этой Алисой отношения. Вроде бы они и не ссорились, а все время были готовы поссориться. Какое-то между ними было непонимание.
— Я вообще не вижу разницы между тем, чтобы убить животное или убить человека, — сказала Алиса злым голосом.
2. У НАС В КЛАССЕ ТРИ КОЛИ
Юлька делала вид, что читает, даже страницы переворачивала. Но спроси ее, о чем прочла, не смогла бы ответить, но первой заговорить с Алисой не хотела. Прошел, наверно, целый час, и вдруг Алиса спросила:
— Так ты в шестом классе учишься?
— Да, в шестом.
— А какая буква класса?
— «Б».
— Правильно, — сказала Алиса. — В шестом «Б». Это мне и нужно. Двадцать шестая школа?
— А ты как догадалась?
— Мне очень нужно, чтобы ты училась в двадцать шестой школе. Должно же мне повезти.
— Ничего удивительного, что я из двадцать шестой. И школа моя поблизости. И больница районная. Удивительней было бы, если бы я училась в Сокольниках. А зачем тебе наша школа?
— Мне школа не нужна. Мне нужен Коля из твоего класса. Как его фамилия? Где он живет?
— Какой Коля? Их у нас в классе три. Сулима, Садовский и Наумов.
— Как так — три? Я думала, один. Это все осложняет.
— Что осложняет? Ты не человек, а сплошная загадка! И не верю я, что ты память потеряла. Притворяешься ты, а зачем, не пойму.
— Мне нужно найти мальчика Колю, который учится в шестом классе «Б». Просто правда так невероятна, что не поверишь.
— Поверю.
— Я все расскажу. Не торопи меня. Но ты должна мне помочь найти Колю.
— Как я тебе помогу? Ведь ты не знаешь его фамилию. Если тебе от него что-то нужно, приходи к нам в класс и сама спроси.
— А я его никогда не видела.
— С ума сойти! Ну, спроси всех трех по очереди.
— А вдруг он не ответит? Вернее всего, не ответит.
Открылась дверь, и вошла Юлькина мама Наташа, которая почти каждый день приезжала после работы. Пришлось прекратить разговор. Юля даже огорчилась, что мать пришла не вовремя. Наташа принесла букет цветов, новые журналы, Юльке письмо из школы, от ребят из класса, а Алисе — целую пачку газет и коробку шоколадных конфет. Юльке конфет еще нельзя.
— Ты только не очень читай, тебе не велели, — сказала Наташа. — Все-таки сотрясение мозга, с этим шутить нельзя.
— Я не шучу, — сказала Алиса. — Большое спасибо.
— Я заглянула в киоск, — сказала Наташа, — и купила областных и республиканских газет. Знаешь, я подумала, что если ты жила не в Москве, то вдруг увидишь свою газету и вспомнишь…
— Нет, — сказала Алиса, — своей газеты я не увижу. Она совсем другая.
— А какая? — удивилась Наташа.
— Не помню.
Когда Наташа ушла и принесли ужин, Алиса сказала:
— У тебя мама совсем молодая и очень красивая.
— Знаю, — сказала Юлька. — Не ты одна так думаешь. А твоя мама старая?
— Нет, — сказала Алиса. — Не представляю, как ее обмануть, ну просто не представляю. Я вообще-то врать не люблю…
— А кто любит? — удивилась Юлька. — Но иногда приходится. Чтобы не огорчать. Ведь родители жутко за нас огорчаются.
Уже стемнело, заглядывал Алик Борисович, попрощался, но про кино не сказал. Потом заглянула Шурочка, тоже попрощалась и сказала:
— Ну это просто удивительно. Я так рада, девочки, так рада! Только никому ни слова.
— Клянемся! — сказали Алиса и Юлька.
Когда, Шурочка убежала, они расхохотались и долго не могли остановиться.
— У взрослых бывают тайны, о которых даже думать смешно, — сказала, смеясь, Юлька.
— У так называемых взрослых, — поправила ее Алиса. — Она всего лет на шесть-семь старше нас. Пустяки.
— Пустяки, — согласилась Юлька.
— Расскажи мне про свой класс, — сказала Алиса.
— А что рассказать?
— Как вы учитесь, часто ли ходите в школу, какие специальности у вас — все расскажи.
— Я даже не знаю, с чего начать. Ведь ты и так все знаешь.
— Я все забыла. Считай, что я ничего не знаю. Ровным счетом.
— Я не знаю, когда тебе верить, а когда нет.
— Честное слово, я почти ничего не знаю о твоей школе. Не знаю, как у вас учатся, как в школу ходят…
— А сколько у нас классов, помнишь!
— Кажется, десять. Правильно?
— Видишь, вспомнила. А с каких лет в школу идут?
— С пяти?
— Ой, Алиса, с семи! Ты или великая притворщица, или на самом деле у тебя каша в голове. Постой, а может, ты не только не из Москвы, а даже не из Советского Союза?
— Как ты себе это представляешь? — спросила Алиса строго.
— Ну, может быть, ты туристка, приехала из-за границы вместе с родителями и потерялась.
— А разве я плохо по-русски говорю?
— Нет, хорошо.
— Совсем хорошо?
— Совсем.
— Спасибо. Значит, в школу идут только с семи лет? А что же до этого делают?
— В детский сад ходят, играют, пирожки из песка делают… Ну что малышам делать?
— Странно, — сказала Алиса. — В пять лет я уже… — и замолчала.
— Что ты в пять лет?
Кто-то шел по коридору, остановился за дверью, но не вошел, а как будто прислушивался к разговору. Дверь была застекленная, матовая, и на ней был виден силуэт человека.
— Кто это может быть? — спросила Алиса.
— Мало ли кто! А тебе не все равно? Ты кого-нибудь ждешь?
— Нет.
— И все-таки я думаю, что ждешь. Я бы на твоем месте все время дрожала от ожидания. Вдруг откроется дверь и войдет твоя мама?
— Не войдет, — вздохнула Алиса, — я здесь одна.
— Ну, а если войдет?
— Уж лучше бы не входила.
— Она с тобой плохо обращалась? Может, ты из дому нарочно убежала? Может быть, у тебя не мама, а мачеха? Злая?
— Не говори чепуху, — ответила Алиса. — У меня чудесная, просто замечательная мама, не хуже твоей.
— А вдруг она войдет, а ты ее не узнаешь? У тебя ведь амнезия.
— Может быть, — сказала Алиса и отвернулась к стене. Может быть, заснула, а может быть, потихоньку плакала. Юля не могла сказать наверняка, хотя прислушивалась.
3. Я ТВОЙ ПАПОЧКА!
Прошло часа два-три. В больнице все утихло, многие заснули. Алиса все так же лежала лицом к стеле, а Юлька читала. Парниковые розы, которые принесла Наташа, стояли на тумбочке у кровати Юльки, и она чувствовала их свежий и приятный запах.
Вдруг снова в коридоре послышались шаги. Те же самые, что и раньше. Кто-то осторожно, но тяжело подошел к двери и остановился.
— Алиса, — шепнула Юлька, — смотри, снова он.
Алиса села на кровати и прижала палец к губам.
Силуэт человека постоял немного у двери и снова исчез.
— Мне это не нравится, — сказала Юлька. — Я позвоню дежурной сестре.
— Погоди, — сказала Алиса.
И тут они услышали, как в коридоре кто-то разговаривает. Несколько человек шли по коридору. Вот они остановились у двери.
Дверь медленно раскрылась.
Но ничего не случилось. Вошла дежурная сестра Мария Павловна. Это была пожилая и строгая сестра, больные ее не очень любили, потому что она всегда говорила о правилах и о том, что их надо соблюдать. А кому хочется соблюдать правила, особенно если ты уже выздоравливаешь?
— Вы не спите, девочки? — спросила она.
— Нет.
— Алиса, с тобой хочет поговорить Александр Борисович, — сказала она.
Алиса очень удивилась:
— Алик Борисович? А разве он…
Но Алик Борисович уже вошел в палату.
— Как себя чувствуете, девочки? — спросил он, как будто и не прощался с ними два или три часа назад.
Может, он уже вернулся из кино, подумала Юлька. Но что могло случиться? Поссорился с Шурочкой?
— Надеюсь, все в порядке, — сказал Алик Борисович. — А у меня для Алисочки сюрприз. Замечательный сюрприз! Я бы заставил тебя сплясать, но тебе еще вредно. Можешь собираться домой.
— Как? (Юлька увидела, как Алиса побледнела.) Не может быть!
— Может, может! — Алик так веселился, будто сам вот-вот пустится в пляс. — Все хорошо, что хорошо кончается! За тобой приехал твой папочка. Так что можешь собираться домой.
— Мой отец не может приехать, — сказала Алиса.
— Деточка, не сопротивляйся, — сказал Алик Борисович. Потом он обернулся к Марии Павловне и сказал строго: — Попрошу вас собрать вещи девочки и подготовить выписку.
— Как же так, Александр Борисович? — удивилась Мария Павловна. — Прямо сейчас, на ночь глядя? Нет, я возражаю.
— Попрошу не возражать! — сказал Алик совсем другим голосом. Юля никогда бы и не подумала, что он может разговаривать таким голосом. — Выполняйте мое указание.
— Завтра утром, — сказала Мария Павловна. — Согласно правилам. С разрешения заведующего отделением. На нарушение правил я не пойду. Тем более, что вы, Александр Борисович, уже сменились с дежурства, а дежурного врача нет.
— Я не виноват, что ночной дежурный врач куда-то ушел, — сказал Алик. — Он за это ответит. Но мы не можем насильно отрывать ребенка от семьи. Ее отец специально приехал из другого города, он переживает, волнуется. Послушайте.
Алик замолчал, и все услышали, как за дверью кто-то громко сопит, а может быть, плачет.
— Вот, — сказал Алик Борисович. — Вы хотите нанести травму и ребенку и всей его семье из-за каких-то дурацких правил. Идите, приготовьте документ, я подпишусь где надо, и дело с концом. Проявите наконец человеческие чувства.
— Но ребенку еще вредно передвигаться. У нее было сотрясение мозга.
— Было и прошло, — ответил Алик. — Я ее сегодня осматривал. Ничего с ней не случится.
— Александр Борисович, я вас буквально не узнаю! — воскликнула Мария Павловна. — Вы ведете себя странно.
— Идите! — сказал Алик. — И ждите на своем рабочем месте. И если вы не сделаете то, что я вам велел, я на вас напишу жалобу.
— Что? — Мария Павловна так удивилась, что чуть в обморок не упала. — Вы… на меня… жалобу?
И тут Алик буквально вытолкнул в коридор Марию Павловну и сказал тому, кто ждал снаружи:
— Заходите, папаша. Ваша дочка ждет вас с нетерпением.
Оттолкнув Марию Павловну, в палату втиснулся мягкий, весь трясущийся от жира толстяк в темных очках и низко надвинутой на лоб шляпе. Это был такой толстый и так странно одетый, словно замаскированный человек, что Юля даже рот открыла от удивления.
— Где моя доченька? — сказал толстяк тонким голосом. — Где мое сокровище? — и он, широко раскрыв толстые ручищи, пошел прямо к Алисе. — Идем, идем домой, в семью, к папе и маме, — говорил толстяк, надвигаясь на Алису, как паровоз.
— Нет! — закричала вдруг Алиса. — Не смейте подходить ко мне! — она сидела в кровати, прижавшись спиной к стене и закрывшись одеялом до самого подбородка. — Не смейте! Вы никакой мне не отец! Я вас где-то видела, но вы мне не отец!
— Стойте! — крикнула Юлька, которая сразу поверила Алисе. — А то я буду кричать, а вы еще не знаете, как я умею кричать.
— Погодите, — остановил толстяка Алик Борисович. — Не надо нервировать детишек. У вашей дочери было сотрясение мозга и травма. Она потеряла память. Она вас не узнает, и в этом нет ничего удивительного. И ты, девочка, не волнуйся. Сейчас мы все вместе вспомним, и ты поедешь домой, все будет хорошо. А ты, Юля, не кричи. Зачем кричать, когда в соседних палатах спят больные дети. Зачем их будить?
— Алиса, неужели ты забыла своего дорогого папочку? — сказал толстяк плаксивым голосом. — Ты забыла, как я качал тебя на ручках? Ты забыла, как мы с тобой летали на…
При этих словах доктор Алик почему-то схватил толстяка за рукав и зашипел, как змея.
— Правильно! — крикнула Юлька. — Еще надо разобраться, какой он ей отец. У него документы есть?
— Есть у меня документы, — сказал толстяк. — Все документы. — он вытащил из кармана широченных брюк пачку каких-то бумажек и помахал ими перед носом Юли.
— Девочка, не вмешивайся в дела взрослых, — сказал Алик Юльке. — Тебя никто не приглашал. Тебя это не касается.
— Еще как касается! — сказала Юлька. — Меня абсолютно все касается. Вы даже не представляете, как много вещей меня касается.
У Юльки было такое состояние, что к ней лучше не подходить, особенно если вспомнить, что она умеет царапаться, как кошка, хотя с первого класса не пускала своего опасного оружия в ход.
— Вставай, Алиса, — сказал Алик. — Поторапливайся. Мы убедились, что этот гражданин твой отец. Ты уедешь с ним домой и там сразу все вспомнишь и выздоровеешь.
Алик кивнул толстяку, чтобы он забирал дочку, и тот потянулся к Алисе. Но Алиса вскочила во весь рост и прижалась к стене. Руки толстяка, как клешни рака, сомкнулись в пустом месте.
— Скорей же! — крикнул Алик. — Сейчас придут!
— Они заодно! — крикнула Юлька. — Они заодно!
— Конечно, — ответила Алиса, ускользая из рук толстяка и Алика, который зашел со спинки кровати, чтобы помочь лже-отцу. — Ты посмотри на его ботинки!
— На чьи ботинки?
— Аликины.
Юлька которая тоже стояла на кровати, посмотрела вниз и сразу поняла, в чем дело: оба ботинка Алика Борисовича были на одну ногу. На правую.
— Что такое, что такое? — спросил Алик, тоже глядя на свои ботинки.
И Юлька увидела совершенно фантастическую штуку: у нее на глазах тот правый ботинок, который был надет на левую ногу, шевельнул носком, изогнулся и превратился в обычный левый ботинок.
— Ой! — сказала Юля.
— Не обращай внимания, — сказал Алик Борисович. — Моя обычная рассеянность.
Вдруг раздался крик Алисы.
— Юлька!
Пока Юлька глядела на ботинки, толстяк ухитрился схватить Алису, и так ловко, что она оказалась прижатой к его боку и не могла сопротивляться.
Она болтала ногами, стучала кулаками по мягкому боку, но толстяк не обращал на это никакого внимания. Он опрокинул тумбочку — цветы упали, вода разлилась по полу — и поспешил к двери.
Все погибло, подумала Юлька. И тогда она вспомнила славные древние времена, когда на даче она была вождем краснокожих и водила свое суровое племя в смелый набег на бледнолицых соседей.
Она издала боевой клич ирокезов и прыгнула, как пантера. Когтями она вцепилась в щеку толстяка.
От клича зазвенели стекла, и одно даже вылетело наружу. Все, кто спал в больнице, проснулись. Воробьи попадали с веток, вороны взлетели к самым облакам, один шофер въехал в кювет, потому что подумал, что его обгоняет пожарная машина. Как потом выяснилось, только дежурный ночной врач не проснулся — кто-то сделал ему укол снотворного, и он спал в подвале на куче картошки.
Нападение Юльки было таким неожиданным и сильным, что толстяк выпустил Алису и она упала на пол, замахал руками, чтобы сбросить повисшую на нем Юльку, и, когда ему удалось это сделать, помчался к двери, сорвав ее с петель. Дверь стукнулась о другую стенку коридора. Алик Борисович завопил: «Тррпррф!» — и убежал вслед за толстяком.
Юлька с Алисой сидели на полу и мотали головами, чтобы прийти в себя.
— Ну, как мы их? — спросила Юлька.
— У тебя, наверно, швы разошлись, — сказала Алиса. — И вообще ты настоящий друг.
— Так это был не твой отец?
— Нет, никакой он мне не отец. Это космический пират, его зовут Весельчак У.
— Ты с ума сошла, Алиска! Какой еще космический пират?
— Я тебе все расскажу. Я тебе теперь полностью доверяю. Только пускай все немного успокоятся. Слышишь, сюда уже бегут.
Это бежала Мария Павловна.
— Что случилось? — воскликнула она, влетая в палату. — Девочки, почему вы сидите на полу? И еще в воде! Это совершенно запрещено правилами.
Девочки рассмеялись и встали.
Уже прибежала и другая сестра, с третьего этажа. Кто-то из ходячих больных заглянул в палату. В коридоре кто-то еще спросил:
— Где взрыв? Где был взрыв?
— Я ничего не понимаю, — сказала Мария Павловна. — Я во всем виновата. А где же Александр Борисович? И где твой отец, Алиса?
— Какой Александр Борисович? — спросила Алиса. — Какой отец?
— Которые только что были здесь!
— Никого здесь не было.
У Юльки глаза стали квадратными от удивления.
— Как же… — вмешалась она.
— Никто не приходил, — повторила Алиса таким голосом, что Юля сразу поняла: надо молчать и со всем соглашаться.
— Я собственными глазами видела… — начала Мария Павловна, но осеклась и спросила: — А кто разбил окно? Кто кричал? Кто сорвал дверь? Не пытайтесь меня дурачить, я и так ничего не понимаю.
— Такой неожиданный порыв ветра, — сказала Алиса. — Наверно, смерч разбил окно, и со свистом сбросил нас с кроватей, и даже дверь вылетела. Разве непонятно?
— Нет, я положительно схожу с ума! — сказала Мария Павловна. — Собственными глазами я видела Александра Борисовича и другого гражданина, такого полного, представительного. Они послали меня за историей болезни Алисы…
— Мария Павловна, — сказала Алиса, — я думаю, что лучше позвонить Алику Борисовичу по телефону. Он, наверно, уже вернулся из кино и сидит дома. И он вам скажет, что ни в какую больницу он не ходил и моего отца не видел.
— И я это сделаю, — сказала Мария Павловна строго. — И немедленно. Я этого так не оставлю! Кто-то здесь сошел с ума. Надеюсь, что не я. Только сначала я принесу вам сухие пижамы и переведу вас в бокс — нельзя же ночевать в открытом помещении.
Когда Мария Павловна закрыла за девочками дверь в бокс и они улеглись на новые кровати, Юлька спросила:
— Почему ты велела ей позвонить Алику? Он же еще бежит по улице.
— Ты ничего не поняла, — сказала Алиса. — Алик здесь совершенно ни при чем. Он весь вечер гулял со своей Шурочкой. И сейчас пьет чай. Это был никакой не Алик Борисович. Я сначала не догадалась. Это был сообщник Весельчака У, тоже космический пират, Крысс с планеты Крокрыс. Они за мной гонятся. А если ты мне не веришь, то подожди, пока придет Мария Павловна и скажет, что разговаривала с Аликом.
— Не могла же я спутать Алика… и Мария Павловна его узнала.
— И я тоже сначала ошиблась. Потому что Крысс — великий гипнотизер. Вот только с ботинками ошибся. Помнишь?
— Помню, — сказала Юлька.
В дверь заглянула Мария Павловна и сказала страшным громким шепотом:
— С ума сошла только я! Александр Борисович сидит дома и пьет чай. Он надо мной… смеялся!
4. КАК ВСЁ БЫЛО
— Конечно, — сказала Алиса, когда наконец все успокоилось и в больнице наступила тишина, — ты имеешь право мне не верить. И даже не знаю, поверила ли бы я на твоем месте.
Шов у Юльки, конечно, побаливал — хоть завтра выписываться, все равно еще рано прыгать, как пантера. Она улеглась поудобнее и решила, что не будет перебивать Алису. Честно говоря, у Юльки появилась новая теория: Алиса — космический гость, с другой планеты. Почему бы гостям с других планет не прилетать к нам, если такие планеты есть?
— Кроме тебя, мне некому открыться, — сказала Алиса. — Ребят я здесь, кроме тебя, не знаю, а ни один взрослый мне не поверит. Даже если бы у меня были доказательства.
— Это правильно, — согласилась Юлька. — Взрослые не верят даже в самые обычные вещи. Ты с другой планеты прилетела?
— Нет, — сказала Алиса. — Я москвичка. И родилась здесь.
— Жалко. А я решила, что ты инопланетянка.
— Я все равно что инопланетянка. Я еще не родилась. Я рожусь лет через сто.
— Чего?
— Я из будущего. Из двадцать первого века.
— Ну правильно, — сказала Юлька. — А то я думала: почему ты ничего не знаешь про нашу школу, а по-русски говоришь без акцента?
— Тебя не удивило, что я из будущего?
— Конечно, удивило. Удивительней, если бы ты была из космоса. Хоть ты и не современная, все равно москвичка. Рассказывай.
— Я живу в Москве, учусь в школе. Ничего особенного…
— А ты на Луне была?
— Была. И на Марсе была, и в Глубоком космосе была.
— Счастливая! А отбор строгий? А то у нас один парень в классе, Боря Мессерер, хочет быть космонавтом, а ему сказали, что он по здоровью не пройдет. Он теперь каждое утро в школу бегает — два километра. Правда, всегда опаздывает. Может быть, его из школы выгонят раньше, чем он закалится.
— Ты меня перебиваешь. Отбор не строгий. Можешь туристом поехать, можешь на экскурсию. А один раз я летала в научную экспедицию. Я тебе расскажу, если интересно.
— Жутко интересно!
— Я же специализируюсь в биологии. Обязательно буду работать со зверями. Самое интересное. У меня папа тоже биолог, только космический. А я хочу как следует заняться разумом животных. Я считаю, что до сих пор еще мало сделано. Представляешь, люди в другие галактики летают, а с простой кошкой договориться не могут.
— А я со своей кошкой обо всем могу договориться, — сказала Юлька. — Правда, только я говорю, а она молчит.
— Вот видишь — молчит. Но я тебе о биологии не просто так рассказала. Дело в том, что у отца в зоопарке есть прибор, называется «миелофон». Он улавливает волны мозга, и, если его настроить на чужой мозг, можно услышать мысли.
— И мои?
— Чьи угодно. Только этот прибор невероятно редкий и ценный. Мне отец доверил его ненадолго, и я после опыта должна была вернуть миелофон в лабораторию.
— А чьи мысли угадывала?
— Сначала дельфинов, потом пустотела и других зверей. А потом так получилось, что я пошла попрощаться с Бронтей.
— Это еще кто такой?
— Это мой любимый бронтозавр. Он живет в Космозо — в Космическом зоопарке.
— Бронтозавры вымерли много миллионов лет назад. Я читала.
— Мало ли что читала. Вывели.
— Снова?
— Не перебивай, Юлька! Так я до утра не кончу рассказывать.
— Ты сама такие вещи говоришь, а потом удивляться запрещаешь. Так только в фантастическом романе бывает. Представляешь, ты будешь жить через сто лет!
— Так вот, я пошла прощаться с Бронтей, а миелофон оставила, чтобы не намочить. Бронтя в пруду живет. И поплыла я на Бронте. Вдруг оглядываюсь, а миелофона нет. Какой-то мальчишка кричит: «Держи!» — и убегает.
— Это был Коля?
— Погоди. Значит, пока я уговорила Бронтю повернуть к берегу, пока я выскочила и добежала до ворот, их, конечно, давно уже не было. Там, на площади, стоят автобусы. Народу, правда, почти не было, но я стала всех спрашивать, не видели ли, кто выбежал из Космозо с черной сумкой в руках. И один прохожий сказал мне, что видел мальчика, который сел в автобус к проспекту Мира, но другой человек сказал, что видел собственными глазами, что мальчик, который вбегал в автобус, вскоре выбежал из автобуса снова и сел в другой автобус. И в руках у него была сумка. За пять минут я побывала на всех автобусных остановках. Я сначала поехала на проспект Мира, потом на другую остановку. В общем, через пять минут я объехала пол-Москвы и вернулась к зоопарку. Никого я не нашла.
— То есть как — за пять минут пол-Москвы? На автобусах?
— Конечно. На чем же еще?
— С какой скоростью у вас автобусы ездят?
— А ни с какой. Они на месте стоят… Ах, ты не понимаешь. У вас таких автобусов нет. Потом расскажу. Вернулась я в зоопарк. Расстроенная, сама понимаешь, ужасно. Что делать? Иду по Космозо, парк уже закрывается, никого нет. Думаю: может, мне все показалось, а я сумку где-то забыла, — чепуховая мысль, но хочется поверить…
— Знаю, со мной так бывало, — сказала Юлька.
— Иду я по Космозо, кручу головой, вдруг вижу — роботы-уборщики стоят возле одной скамейки и что-то обсуждают. Вообще-то роботы, сама понимаешь, народ молчаливый, их из себя трудно вывести. А тут машут руками, спорят.
Я спрашиваю, что случилось.
Роботы отвечают, что не знают, как быть. Никогда раньше такого не видели. И показывают мне скамейку, а на ее спинке ножом вырезаны слова: «Коля, 6-й класс „Б“, 26-я школа». Роботы не знают, то ли унести скамейку и заменить на новую, то ли так и должно быть.
— Из нашей школы! — ахнула Юлька.
— Вот-вот, какой-то Коля из шестого класса «Б» 26-й школы побывал в зоопарке именно в этот день. Иначе бы роботы обязательно нашли его художество раньше.
— Но, может, не он взял?
— Слушай. Я когда на автобусной остановке спрашивала, какой был тот мальчик из себя, думала, что, может, кто-нибудь из знакомых подшутил — ты же знаешь, какие нравы у ребят. У них ненормальное чувство юмора.
— Уж лучше бы у ребят вообще не было чувства юмора, — согласилась Юлька.
— Мне все, кто видел мальчика, говорили, что он был странно одет, по-маскарадному, как будто изображал мальчика из двадцатого века. Я не сразу обратила внимание на эти слова. Только когда увидела надпись, которую мог вырезать человек с древней психологией…
— А такие еще встречаются, — вздохнула Юлька.
— …я сразу поняла, что в деле замешан пришелец из прошлого.
— Но как он мог к вам попасть? Он изобрел машину времени?
— Точно тем же путем, как и я пришла сюда.
— Значит, есть машина времени?
— Конечно, есть, а почему бы ей не быть?
— Но ведь это фантастика!
— Для тебя, может, и фантастика, а для меня самая обыкновенная жизнь. Если бы твоему дедушке самолет показали, он бы, наверно, в обморок упал.
— Не упал, — возразила Юлька. — Он был летчиком полярной авиации. Если бы он при виде самолетов падал в обморок, неизвестно, кто бы садился на льдинах.
— Ну, не самолет. Ну, космический корабль, например.
— Наверно, ты нас за дикарей считаешь, Алиса, — обиделась Юлька. — Мой дедушка теперь пенсионер и читает лекции по космонавтике.
— Ну ладно, не будем спорить, — сказала Алиса. — Факты указывали, что в мой год попал пришелец из прошлого, притом мальчишка, который совершенно не умеет себя вести и вырезает ножом надписи на спинках скамеек. Это значит, что он залез в машину времени без спросу. И представляешь себе — совершенно бесконтрольно гуляет по нашему времени! Это же страшный скандал.
— Почему?
— Но этого же нельзя делать! Никто не имеет права залезать в Институт времени и путешествовать туда и сюда. А вдруг он что-нибудь унесет в прошлое. И все нарушит. Или узнает что-нибудь, чего вам еще знать нельзя.
— Так уж и нельзя! Что мы, маленькие, что ли?
— Вот ты, конечно, маленькая. Да если открыть путешествие во времени для всех, особенно из прошлого в будущее, то все погибнет. Ты тут же сядешь в машину времени и отправишься узнать, когда ты умрешь. И узнаешь, что ты умрешь, потому что упадешь с десятого этажа. Тогда ты на тот год уедешь в деревню, где нет десятого этажа, и получится, что ты вроде бы умрешь, а вовсе и не умрешь. А если ты не умрешь, то будешь жива. А если ты будешь жива, то, значит, в будущем сразу окажется две Юли Грибковы. Это такие осложнения, что лучше о них не думать. Поэтому путешествия во времени категорически запрещаются и в прошлое могут ездить только ученые, которые к этому специально готовятся много лет. А из прошлого в будущее нельзя ездить никому, ни при каких обстоятельствах.
— Теперь я поняла, — сказала Юля. — Я даже испугалась.
— Почему?
— А если какой-нибудь бандит на этой машине поедет? Заберется в будущее, кого-нибудь ограбит, вернется обратно — и сразу в Сочи, отдыхать. А если заподозрят, что он грабил, он скажет: ничего подобного, я в это время в Сочи отдыхал.
— Ты соображаешь. Это утешительно.
Юля не обиделась на эти слова. Но все-таки она еще не все поняла.
— А как же, — спросила она, — могло случиться, что простой парень из шестого класса взял и воспользовался машиной?
— Это для меня тайна. Машина стоит в одной квартире, при ней специальный человек, который никогда не пропустит чужого.
— И пропустил?
— Его там не было. Там никого не было.
— А где он?
— Не знаю. Лучше я тебе по порядку расскажу. На чем я остановилась?
— Как ты в зоопарке увидела надпись на скамейке и поняла, что какой-то мальчишка приехал из прошлого. А может, это просто кто-то так подшутил?
— Исключено. Неужели ты думаешь, что через сто лет можно будет найти на Земле человека, который будет резать ножом скамейку только для того, чтобы оставить свою подпись?
— Надеюсь, что нет.
— А одежда? К тому же у нас нет классов и нет букв. У нас в школах только группы по интересам.
— Наверно, я на твоем месте так же подумала бы.
— Я стояла у скамейки и думала, что мне дальше делать. Поднять тревогу? Сказать всем, что пропал ценный прибор? А кто виноват? Я виновата. В общем, я струсила.
— Струсила?
— Конечно, я ужасная трусиха. Я струсила и решила: побегу к Институту времени, перехвачу мальчишку у института, отниму миелофон, а потом уж решу, что делать дальше.
— Глупое решение. Если бы ты туда позвонила, его бы и без тебя перехватили.
— Да, глупое решение, но мне очень стыдно было, что я так себя вела: поехала кататься на бронтозавре, а миелофон на дорожке оставила. Как грудной ребенок!
— А у вас грудные дети тоже на бронтозаврах катаются?
— Это я преувеличила. Грудные дети у нас такие же, как и везде, — лежат в колыбельках и ручками машут.
— А разве у вас нет акселерации?
— Это что за зверь?
— У нас в газетах пишут про акселерацию — будто раньше дети были меньше ростом и позже развивались. Вот мне двенадцать лет, а я ростом выше моей бабушки.
— Не знаю, не слышала. Моя бабушка выше меня на голову.
— Рассказывай дальше, а то скоро светать начнет.
— Тебе надоело слушать?
— Нет, что ты!
— Флипнула я к Институту времени и вижу — он заперт. Я сообразила, что праздник. Побежала вокруг — думала, есть какой-нибудь запасной вход, — вдруг вижу разбитое окно. Ну, тогда я поняла, что не ошиблась — он здесь.
— А пираты? Ложный Алик и толстяк?
— Я тогда о них не знала. Хотя надо было догадаться — ведь мальчишке стекло там не разбить. Оно расплавлено. Влезла я через окно и побежала на второй этаж. Я знала, где лаборатория прошедшего времени — меня один знакомый в этот институт водил. Вбегаю в лабораторию и вижу — все правильно. Кабина занята, работает, на приборах показано — проходит перемещение тела на промежуточную станцию 1976 года. Он! Как только перемещение закончилось, я — сразу в кабину. Хорошо еще, что я знаю, как ею пользоваться…
— Ну, ты еще ладно, а откуда Коля знал, как ею пользоваться?
— Там все написано. Он, наверно, не спешил, прочел. Лучше у него спроси. Только я хотела начать, вижу — дверь в лабораторию открывается и кто-то входит. Я подумала, временщик, то есть тамошний сотрудник. Ну что делать? Выключить машину, вылезти наружу и сказать: мальчик унес миелофон, а я, извините, без спросу, но очень спешила… Они тут же отправили бы меня домой, а сами начали бы переодевание и подготовку — этот Коля успел бы аппарат спрятать и вообще исчезнуть. Так что была не была, не стала я ждать, пока меня вынут из машины, — вернусь победителем, тогда пускай судят. Ты меня осуждаешь, Юлька?
— Нет. На твоем месте я бы то же самое сделала.
— Это хорошо, что ты меня понимаешь. В общем, я переместилась и очутилась в твоем году. Выхожу из кабины — пусто. Ни мальчика, ни нашего представителя — никого. Иду в другую комнату — тоже пусто. Не прибрано, кровать не застелена, ни души. Тут мне показалось, что хлопнула входная дверь, — я туда. Выбежала на площадку — никого нет. Куда он мог побежать? Вниз, на улицу?
— Ты за ним?
— Я за ним. Сбежала вниз. И не успела выйти из подъезда, как слышу, что дверь в той квартире снова открывается и кто-то кричит сверху: «Стой, девочка!»
— Из Института времени, — догадалась Юлька.
— Я тоже так подумала, что временщики. А теперь поняла, что это были пираты. Но тогда я ни о чем не думала — как дуну из подъезда и побежала по улице. Бегу и не оборачиваюсь — знаю, что за мной гонятся. Совсем потеряла контроль над собой.
— Я бы тоже одурела, — сказала Юлька.
— Пробежала я квартал или два, — вроде бы он улицу переходит. Я за ним. Как грохнулась головой о троллейбус — хорошо еще, что не попала под него.
— Лоб у тебя крепкий.
— Ты не представляешь, как больно было.
— Представляю. Мне аппендицит под местным наркозом вырезали. Это похуже, чем по троллейбусам головой стучать.
— Кому как…
— А почему ты теперь думаешь, что за тобой бежали пираты?
— Сегодня, когда они к нам в палату пришли, я не сразу их узнала. А как узнала, поняла, что без них тут не обошлось. Это они сумку украли, и поэтому Коля кричал «держи».
— А почему он кричал?
— Увидел, что сумку утащили, вот и кричал. Пираты, видно, за мной следили.
— Зачем же пиратам за тобой следить? Ты же почти еще ребенок.
— Для кого ребенок, а для кого злейший враг. Я тебе когда-нибудь расскажу, как я с этими пиратами боролась по всей Галактике…
— Ой, Алиса, все-таки ты иногда преувеличиваешь…
— Да что с тобой разговаривать, простым вещам не веришь!
— А почему я должна всему верить? Кое-чему я верю. Я верю, что ты из будущего, я верю про Колю, но про автобусы, которые за пять минут Москву проезжают и притом никуда не едут, в это я не верю. И в пиратов не верю. Даже в наши дни пиратов нет. А как же они через сто лет появятся? Как динозавры? Может, вы их специально вырастили, чтобы не скучно было?
— Нам и без пиратов не скучно. Они же не земные, а приходящие. Представляешь, сколько в Галактике планет, не все же цивилизованные. Разные попадаются. И никто пиратов не выводил — они сами вывелись, и с ними приходится бороться. Ты что думаешь, через сто лет будут молочные речки в кисельных берегах течь и все будут лежать под деревьями и рот раскрывать, чтобы вишни падали? Мы же все страшно занятые люди — столько работы, ты не представляешь.
— Ну ладно, убедила. Хотя, если есть пираты, твои временщики могли бы побдительнее быть. А так вот напустили в наш год пиратов — у нас свои хулиганы, не хватает еще будущих разбойников.
— Никого мы не подсовываем. Они к нам попали, потому что за Колей бежали. Он во всем виноват.
— Так ты говорила, что Коля за ними бежал…
— Коля увидел, как они мою сумку украли. Понимаешь, он хоть и недисциплинированный и первобытный, но ведь он не вор и не бандит…
— Таких у нас в классе нет.
— Вот видишь… И я думаю, что он за ними побежал и у них сумку как-то выхватил. Ведь люди на остановке его с сумкой видели.
— А почему обратно тебе не принес?
— Потому что роли поменялись. Теперь пираты за ним гнались. И он, чтобы от них избавиться, в другой автобус перепрыгнул. А куда потом спрятаться? Видно, они по пятам за ним бежали. Вот он и решил вернуться в свой год.
— А они за ним бежали?
— И не догнали. Может, даже заблудились в институте, он громадный. Это я их за собой в лабораторию привела. Вот они и увидели машину времени. И за мной погнались. Они думали, что я их к Коле выведу, что я его знаю. А я с троллейбусом столкнулась и все этим осложнила.
— А зачем пиратам миелофон? — спросила Юлька.
— Ну как ты не понимаешь? Жизнь у них трудная. Даже последний свой корабль они потеряли. Приходится скрываться, а им нужны сокровища и удовольствия. И как только они сообразили, что у меня есть миелофон, то сразу решили его украсть. А я растяпа, пускуля…
— Кто?
— Ну, пускуля — это птенец такой, на Змороме-2 живет. Его кормить трудно, всегда мимо пищи клювом промахивается.
— Тогда я знаю, что делать, — сказала Юлька. — Надо сходить в школу и спросить у всех Коль, кто взял в будущем прибор.
— Но как я могу сделать, если я лежу здесь?
— Погоди немного, я пойду в школу и за тебя спрошу.
— Нельзя. Я и так нарушила тайну. Я преступница. А если ты начнешь спрашивать, окажется, что я притом и болтунья. Нет, я сама спрошу. Я бы и тебе ничего не рассказала, если бы пираты меня не нашли. Понимаешь, как положение осложнилось?
— Да, понимаю… А ты им зачем?
— Они думают, что я знаю, как Колю найти. Выкрали бы меня и заставили вести к нему. И вообще я для них как заложница — бесценное сокровище.
— Ну, не такое уж сокровище.
— Не будем спорить. Есть вещи, которые тебе не понять.
Юлька не стала спорить. Только спросила:
— Они вернутся? Ты как думаешь?
— Не сомневаюсь.
— Зато теперь мы будем готовы и нас так просто не поймаешь.
— А ты здорово прыгать умеешь. Теперь у Весельчака У на всю жизнь шрамы останутся.
— А мне его не жалко.
— Ну, будем спать?
— Спать… С утра придумаем, что делать.
5. БОТИНКИ ДОКТОРА АЛИКА
Юльке казалось, что она не заснет. Все думала, гадала, а потом проснулась.
Оказалось, уже совсем светло… И непонятно, где же она. Потом вспомнила: в боксе. Бокс был маленький, на две кровати. За окном видна вершина дерева и на ней три вороньих гнезда. Юля повернула голову — Алиса не спала.
— Доброе утро, — сказала Алиса, увидев, что Юля проснулась. — Как спалось? Не мучили кошмары?
— Меня никогда не мучают кошмары.
— И не снились тебе космические пираты, гости из будущего и всякая фантастическая чепуха?
— Нет, не снились.
— А я уже умылась, причесалась. Пора бежать из больницы, пока еще чего-нибудь не случилось.
Юлька сразу села.
— Когда они вернутся?
— Я вообще удивляюсь, почему они до сих пор не вернулись. Может быть, не знают, где нас искать.
— Или зализывают раны.
— А знаешь, Юля, я проснулась и думаю: а вдруг ты сегодня решишь, что тебе все приснилось.
— Ну, и что тогда?
— Тогда я бы не стала с тобой спорить.
— Все это пустые разговоры. Надо что-то делать.
— Вот это достойный разговор. И ты что-нибудь придумала?
— Я во сне думать не умею. А некоторые умеют. У нас в классе Фима Королев даже задачи во сне решает. Положит учебник под подушку и решает.
— Учебник он зря кладет. Учебник здесь ни при чем. Ты сказала, что в классе три Коли. Расскажи мне о них. Кто из них мог это сделать?
— Я уж думала. Всех перебрала. Наверно, Коля Садовский.
— Почему?
— Он легкомысленный, плохо учится, выдумщик и вообще халда.
— Кто?
— Халда. Ну, растяпа, понимаешь?
— А два других вне подозрений?
— Разве можно за мальчишек ручаться?
— За некоторых можно.
— За наших я не поручусь. Еще есть Коля Наумов. Он спортсмен, закаляется, зимой на балконе в спальном мешке спит. Он с Катей Михайловой дружит, на спортивной почве.
— А третий?
— Третий Коля Сулима. Он ничего, лучше многих. Очень серьезно математикой занимается, и в планетарии в научном обществе состоит. Он знаешь кем хочет стать? Конструктором космических кораблей… и в шахматы хорошо играет, лучше всех в классе. Но поручиться я за него не могу.
— А этот Коля Сулима, он, наверно, очень хотел бы посмотреть космические корабли будущего, как думаешь?
— Ой! Конечно! Я и не подумала. Нет, ни за кого не поручусь. А хочешь, я сама с ними поговорю?
— Ни в коем случае! Ты ничего не знаешь. Иди мыться. Умывальник за стенкой.
Когда Юлька мылась, заглянула Мария Павловна.
— Как спалось на новом месте? — спросила она.
— Спасибо, хорошо, — сказала Алиса. — А в нашей палате окно уже вставили?
— Нет еще. Стекольщик не приходил. Ты помнишь, Грибкова, что ты сегодня выписываешься?
— Да. За мной днем бабушка придет.
— А я когда выписываюсь? — спросила Алиса.
— Вот придет доктор и скажет. Но куда ты денешься, девочка?
Мария Павловна замолчала, словно ждала, не заговорят ли девочки о ночном происшествии. Но девочки молчали. И даже не улыбались. Наконец Мария Павловна спросила:
— А вы вчера не напугались?
— Почему?
— Когда окно вылетело.
— Нет, не испугались, — сказала Алиса. — Иногда ветер бывает еще сильнее. Я читала, как ветер унес целый дом с девочкой и ее собакой и забросил за горный хребет.
— Не может быть! — воскликнула Мария Павловна.
— Я тоже читала, — сказала Юлька. Во рту у нее была зубная щетка. — Ошшеии изууоо оода.
Алиса поняла, что Юлька хотела сказать «Волшебник Изумрудного города».
В этот момент дверь широко распахнулась, и вошел доктор Алик Борисович.
— Доброе утро, погорельцы! — громко сказал он с порога. И очень удивился, потому что при виде его Мария Павловна широко раскинула руки и, как наседка крыльями, прикрыла Алису. Алиса вскочила во весь рост на кровати и отступила к стене, а Юлька чуть не проглотила зубную щетку, и у нее изо рта пошли пузыри из зубной пасты.
— Что вы воззрились на меня, как на тень отца Гамлета? — спросил Алик Борисович.
Юлька смотрела на его ботинки — на правой ноге был левый ботинок, а на левой ноге правый.
Это был ложный Алик!
— Не смейте приближаться к детям! — сказала Мария Павловна. — С меня хватит ночного происшествия. Или я немедленно вызову милицию!
Юлька выплюнула зубную щетку, щетка упала на пол, и Юлька сказала с белыми зубами:
— Ботинки! Алиска, смотри на ботинки!
Алик тоже посмотрел на ботинки.
— Ну, дожил, — сказал он, садясь на корточки. — А я думаю, почему это мне с утра так неудобно ходить. Да пусть простят меня дамы за то, что раздеваюсь в их присутствии. Видно, из меня скоро получится великий человек. Рассеянность уже есть, таланты будут.
Алик расшнуровал ботинки, поднявшись, вылез из них, постоял в одних носках и потом довольно неловко, скрестив ноги, сунул их в правильные ботинки — правую ногу в правый, а левую в левый. Снова присел на корточки и принялся их зашнуровывать.
— Однако, — продолжал он, — моя рассеянность не основание для паники, охватившей благородное общество. Что же вас так напугало в моем облике? Неужели человек, надевший ботинки не на ту ногу, страшнее дракона?
Алиска тем временем снова села на кровать и сказала:
— Юлька, мойся дальше. А то у тебя вся физиономия в пасте.
— Но ботинки…
— Он же их переодевает. Как и положено. Понимаешь? Он настоящий.
— Как настоящий? — спросил Алик. — Я очень даже настоящий. С меня только что взяли профсоюзные взносы за три месяца. Если бы я был не я, больше чем за два месяца никогда бы не взяли. Вы как думаете?
— Вообще не взяли бы, — сказала Алиса. — А как вам кино понравилось?
— Вы и об этом информированы? Кино было скучным, но остальное великолепно. Вы это хотели узнать?
— Простите, Александр Борисович, — вмешалась Мария Павловна. — Скажите, пожалуйста, со всей откровенностью: вы вчера поздно вечером возвращались в больницу?
— Мария Павловна, вы меня об этом спрашивали вчера в половине двенадцатого ночи.
— Разумеется… но тем не менее…
— Что же случилось? Я прихожу на работу, заглядываю в палату к двум умненьким и милым девочкам — девочек нет. Будто их ветром сдуло. Стекло разбито, дверь сорвана. Разве ночью был ураган?
— Я думаю, это был шквал. Или смерч, — сказала Алиса. — Юлька так испугалась, что закричала, и мы упали с кроватей. А у Марии Павловны была галлюцинация.
— Галлюцинация? — удивился Алик. Он кончил шнуровать ботинки, выпрямился и поглядел с гордостью на дело своих рук.
— Я ни в чем не уверена, — сказала серьезно Мария Павловна. — Следует ознакомиться со специальной литературой по этому вопросу. Может быть, виной переутомление — у меня создалось впечатление, будто вы приходили вчера вечером и приводили с собой отца этой девочки. И настаивали, чтобы я немедленно выписала Алису.
— А вы согласились выписать? — спросил Алик у Марии Павловны.
— Нет, я не соглашалась, потому что подобная выписка противоречит правилам. Однако… Да что я говорю? Наверно, заснула, задремала на посту и нарушила правила. Во всем виновата только я одна, и я согласна нести ответственность.
— А где же был дежурный врач? — спросил Алик. — Кто дежурил?
— Тимофеев. А его не было. Он спал в котельной. А может, это тоже мне приснилось? — Мария Павловна громко всхлипнула и убежала из бокса.
Юлька подмигнула Алисе. Все получилось, как они хотели. Все равно никто не поверил бы правде, а началась бы такая суматоха, что о возвращении прибора нельзя и мечтать.
— Придется тебе, Юля, прощаться с Алисой, — сказал Алик. — Ты ее будешь навещать?
— Обязательно, — сказала Юлька. — А ей еще долго лежать?
— Скоро выпишется. Скоро. Еще одно усилие — и летопись окончена моя. Но много зависит от самой Алисы. Если она не вспомнит, где живет, куда мы ее выпишем?..
«Хорошо тебе рассуждать, — подумала Юлька. — Ты вспомнил, сел на троллейбус — и дома. А Алиса вспомнила, и ничего не изменилось. Хоть тысячу раз вспоминай, а легче не станет».
— Ко мне выпишите, — сказала Юлька.
Алик ушел. Нянечка привезла на тележке завтрак. В манной каше были комки, и Юлька ее есть не стала. А Алиса сказала:
— Я вообще манную кашу не люблю. И с комками и без комков. Но сейчас все буду есть — надо подкрепить силы.
— А я уже сегодня дома поем. У меня бабушка неплохо готовит, но любит, чтобы ее хвалили.
Алиса с отвращением доела кашу. Настроение у нее испортилось.
— Придется мне скрыться, — вздохнула она.
— Где?
— В каком-нибудь тайном месте. А ты мне будешь приносить еду.
— Но сейчас холодно.
— Я закаленная. И простуды не боюсь.
— Все равно. Где ты будешь жить?
— Где-нибудь в лесу.
— А я к тебе два часа буду ехать на поезде?
— Я все время забываю, как вы медленно передвигаетесь.
— Все у тебя, Алиса, «мы» — «вы». Ты уж лучше не разделяй. Может быть, я твоя бабушка. Хотя двоюродная. И как бабушка я тебе говорю: не позволю тебе сидеть под дождем, при заморозках в лесу.
— Не хочешь возить мне пищу — не надо. Я сама где-нибудь устроюсь. И разыщу Колю без твоей помощи.
— Ну и пожалуйста. С твоим упрямством не только Колю — памятник Юрию Долгорукому не найдешь.
— Договорились. Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Я тебе ничего не рассказывала. Да и если ты начнешь рассказывать, тебе никто не поверит.
— Я и не собираюсь рассказывать. Не дрожи.
Вот так они поссорились. И даже когда Юлькина бабушка Мария Михайловна пришла забирать свою внучку из больницы, Юля с Алисой друг на друга не смотрели.
— Я слышала, девочки, — сказала Мария Михайловна, — что вы ночью перепугались. А у нас никакого урагана не было. Стояла хорошая погода. Вообще в последнее время климат стал совершенно невыносимый. Я не удивлюсь, если в июне пойдет снег, а завтра будет жара градусов в тридцать. Твои вещи, Юля, остались в той палате?
— В той.
— Тогда я их принесу. А ты пока собери свои вещички здесь — зубную щетку и так далее. А почему Алиса грустная? Не хочется одной оставаться?
Алиса не ответила.
Бабушка принесла Юлькины книги, тетрадки и все добро, что оставалось в той палате, и, складывая все это в чемоданчик, сказала Алисе:
— Там в холодильнике остался паштет и сырковая масса. Не забудь съесть их сегодня же, а то могут испортиться. Я договорилась с нянечкой, чтобы она тебе показала все продукты. Ты меня слышишь?
— Слышу, — сказала Алиса, не глядя на бабушку.
Мария Михайловна немного обиделась на нее, потому что, когда проявляешь к людям доброе отношение, можно ожидать, что тебе отплатят взаимностью. На этом, как она говорит, строятся человеческие отношения. Так она и Юльку учит. Мария Михайловна всегда работала инженером и даже была военной, химическим офицером, и кончала академию. Когда у нее была своя дочка, Наташа, и еще сын, она работала и была очень занята. Ей хотелось побольше внимания уделять воспитанию своих детей, но она не всегда успевала. Зато теперь, когда она вышла на пенсию, Мария Михайловна смогла уделять столько внимания Юлькиному воспитанию, сколько позволяло давление. Правда, Юля ее не всегда слушалась, но любила, и спорили они с бабушкой редко.
— Я приду к тебе завтра, — сказала Мария Михайловна, — и принесу апельсинов. И чего-нибудь легкого почитать. Наверно, это будет после обеда.
— Спасибо, не надо беспокоиться, — сказала Алиса. — Меня здесь хорошо кормят.
— Не говори глупостей, Алиса, — сказала Мария Михайловна. — Я не собираюсь заниматься благотворительностью. Но ребенку нужна забота. Пока к тебе не вернется память и тебя не заберут родители, мы с Юлей и Наташей будем тебя навещать. Это нам нетрудно. Я надеюсь, что, если бы в таком положении оказалась Юля, ты тоже пришла бы ее навестить.
— Спасибо, — сказала Алиса.
«Наверно, тебе стыдно сейчас, — подумала Юлька. — Получается, что ты обманщица, а бабушка за тебя переживает». Но Юлька это думала без злости. Она понимала, что, окажись сама на Алисином месте, еще неизвестно, что бы делала. Может, разревелась бы и побежала домой.
— Я тоже приду, — сказала Юля. — Нам еще надо поговорить.
— Приходи, — согласилась Алиса, но равнодушно, словно из вежливости.
«Не верит, — поняла Юля. — Думает, что я сейчас уйду и обо всем забуду».
Когда Юлька с бабушкой уходили из бокса, Алиса попрощалась с ними за руку. Она хотела что-то сказать, но передумала. Она не плакала, но глаза у нее были мокрые.
«Ой, что я делаю! — бежали мысли в Юлькиной голове. — Разве можно так вот покидать человека, который на тебя надеется?
— Ну, попрощалась? — спросила Мария Михайловна.
— Я вернусь, — сказала Юлька Алисе. — Ты слышишь?
— До свиданья, — сказала Алиса.
Как только бабушка с Юлькой отошли по коридору от бокса, так что их никто не мог услышать, Юлька остановилась, положила на подоконник сумку с книжками и сказала:
— Подожди, бабуля.
— Тебе тяжело? Дай я понесу.
— Нет, мне не тяжело. Мне стыдно.
— Что еще случилось?
— Мне стыдно за меня и за тебя.
— Я не сделала ничего постыдного.
— Сделала. Вернее, не сделала и потому сделала.
— Ты можешь говорить без загадок?
— Могу. Мы оставили Алису одну.
— Неправда, я сама к ней завтра обязательно приду. А сегодня после работы Наташа собиралась забежать. Если у нее не будет коллоквиума. Ты дня два посидишь дома, а потом сама можешь к ней прийти. И даже привести с собой подруг.
— Этого мало, бабушка.
— А что ты предлагаешь?
— Взять Алису с собой.
— Куда?
— К нам домой.
— Ты совершенно сошла с ума, Юля! Ты, по-моему, забыла, что Алиса больна, у нее было сотрясение мозга и она потеряла память. Ей нужен квалифицированный медицинский уход… Бери сумку, и пошли.
Они попрощались с Аликом, Шурочкой и другими и пошли выписываться из больницы. Пока получали Юлькино пальто, туфли и другую верхнюю одежду, открылась дверь, и вбежала Наташа, Юлькина мама.
— Как хорошо, что я вас застала! — сказала она.
— Тебе не будет неприятностей, что ты ушла с работы? — спросила Мария Михайловна.
— Нет, я договорилась. Давайте скорей, там такси ждет.
Юля была уже готова.
— Ты не хочешь уходить? — спросила Наташа.
— Она решила обязательно взять с собой Алису, — сказала бабушка. — Как будто мы распоряжаемся в больнице.
— Правильно, — сказала Наташа. — Я уже думала: как только Алиса поправится, мы ее на время возьмем к себе.
— Я не возражаю. Но ведь не сегодня же.
— Значит, можно? — обрадовалась Юля.
— Разумеется, можно, — сказала бабушка. — А теперь пойдем.
Такси ждет.
— Мамочка, дорогая, у меня к тебе громадная просьба, — сказала Юлька.
— Давай.
— Зайди к Алисе. И передай ей мою записку.
— Алиса подождет до завтра, ничего с ней не случится, — сказала бабушка.
— Ты не понимаешь. Это очень важно. Мама, можно я тебе на ухо два слова скажу?
Бабушка пожала плечами и сказала:
— Я буду ждать снаружи, у машины. Какой номер?
— Не помню. Шофер такой черненький с усами.
Юлька отвела Наташу к стене и сказала громким шепотом:
— Алисе здесь нельзя оставаться. Ей угрожает опасность.
— Юлька, ты опять фантазируешь?
— Мама, ты мне должна верить. Я вообще тебя редко обманываю.
— С моей точки зрения, так и должно быть.
— Тогда ты должна мне верить. Сейчас же иди к Алисе. Я даже не оставила ей нашего адреса и телефона. Может так случиться, что Алисе придется отсюда бежать. А куда она побежит? Так вот, я хочу, чтобы она побежала к нам. Тебе понятно?
— Мне понятно, что взаимное уважение — главная черта в отношениях детей и родителей. Пиши свою записку. Вот тебе ручка и бумага. Может, достаточно передать записку через сестру?
— Нет, не достаточно. Может, это будет вовсе не сестра.
— Ну и фантазия у тебя!
— К сожалению, это не фантазия. Еще важно, чтобы ты сама сказала Алисе, что мы ее ждем. Одно дело, если это идет от меня, другое — от тебя, ты же взрослая.
— Договорились.
— Ты молодец, мама!
— И на том спасибо.
А Юлька написала на листке из маминой записной книжки:
«Алиса! Наш телефон 145-55-67. Адрес: переулок Островского, д.16. От больницы троллейбус 15 до остановки „Дом ученых“, кв.29, во дворе. Жду тебя в любой момент. В школу я пойду через три дня. Пока что поговорю осторожно с девчонками, нет ли чего подозрительного в поведении одного из Коль. Я сделаю это осторожно, понимаешь? С моими стариками все улажено. Они неплохие люди. Твоя Юля. Записку сожги.»
