Несмотря на то что граф Райзингэм был самым важным вельможей в Шорби, он скромно обитал в доме одного джентльмена на окраине города. Лишь воины у дверей и гонцы, то приезжавшие, то уезжавшие, свидетельствовали, что этот дом служил временным местопребыванием знатного лорда.

Дом был тесен, и поэтому Дика заперли вместе с Лоулессом.

– Вы хорошо говорили, мастер Ричард! – сказал бродяга. – Замечательно хорошо говорили, и я от души благодарю вас. Здесь мы в отличных руках: нас будут судить справедливо и, вернее всего, сегодня вечером благопристойно повесят вместе на одном дереве.

– Ты прав, мой бедный друг, – ответил Дик.

– У нас есть еще одна надежда, – сказал Лоулесс. – Такой человек, как Эллис Дэкуор, – один на десять тысяч. Он очень любит вас и ради вас самих и ради вашего отца. Зная, что вы ни в чем не виновны, он перевернет небо и землю, чтобы выручить вас.

– Не думаю, – сказал Дик. – Что он может сделать? У него только горсточка людей! Увы, если бы эта свадьба была назначена на завтра... да, завтра... встреча перед полуднем... мне оказали бы помощь, и все пошло бы иначе... А сейчас ничем не поможешь.

– Ладно, – сказал Лоулесс, – вы будете отстаивать свою невиновность, а я – вашу. Это нисколько не поможет нам, но если меня повесят, так, во всяком случае, не за то, что я дал мало клятв.

Дик задумался, а старый бродяга свернулся в углу, надвинул свой монашеский капюшон на лицо и лег спать. Вскоре он громко захрапел; долгая жизнь, полная приключений и тяжелых лишений, притупила в нем чувство страха.

День уже подходил к концу, когда дверь открылась, и Дика повели вверх по лестнице в теплую комнату, где граф Райзингэм в раздумье сидел у огня.

Когда пленник вошел, он поднял голову.

– Сэр, – сказал он, – я знал вашего отца. Ваш отец был благородный человек, и это заставляет меня отнестись к вам снисходительно. Но не могу скрыть, что тяжелые обвинения тяготеют над вами. Вы водитесь с убийцами и разбойниками; есть совершенно очевидные доказательства, что вы воевали против короля; вас подозревают в разбойничьем захвате судна; вас нашли спрятанным и переодетым в доме вашего врага; в тот же вечер был убит человек...

– Если позволите, милорд, – прервал Дик, – я хочу сразу признаться в том, в чем виноват. Я убил Раттера, а в доказательство, – сказал он, роясь за пазухой, – вот письмо, которое я вынул из его сумки.

Лорд Райзингэм взял письмо и дважды прочел его.

– А вы читали? – спросил он.

– Да, я прочел, – ответил Дик.

– Вы за Йорк или за Ланкастер? – спросил граф.

– Милорд, мне совсем недавно задали этот самый вопрос, и я не знал, как на него ответить, – сказал Дик. – Но, ответив однажды, я отвечу так же и во второй раз. Милорд, я за Йорк.

Граф одобрительно кивнул.

– Честный ответ, – сказал он. – Но тогда зачем вы передаете это письмо мне?

– А разве не все партии борются против изменников, милорд? – вскричал Дик.

– Хотел бы я, чтобы было так, как вы говорите, – ответил граф. – Я одобряю ваши слова. В вас больше юношеского задора, чем преступности. И если бы сэр Дэниэл не был могущественным сторонником нашей партии, я защищал бы вас. Я навел справки и получил доказательства, что с вами жестоко поступили, и это вас извиняет. Но, сэр, я прежде всего вождь партии королевы; и хотя я по натуре, как мне кажется, справедливый человек и даже склонный к излишнему милосердию, сейчас я должен действовать в интересах партии, чтобы удержать у нас сэра Дэниэла.

– Милорд, – ответил Дик, – не сочтите меня дерзким и позвольте мне предостеречь вас. Неужели вы рассчитываете на верность сэра Дэниэла? По-моему, он слишком часто переходил из партии в партию.

– Ну, так и полагается поступать в Англии. Чего же вы хотите? – спросил граф. – Но вы несправедливы к тэнстоллскому рыцарю. Он верен нам, ланкастерцам, в той степени, в какой верность вообще свойственна теперешнему неверному поколению. Он не изменил даже во время наших недавних неудач.

– Если вы пожелаете, – сказал Дик, – взглянуть на это письмо, вы несколько перемените свое мнение о нем.

И он протянул графу письмо сэра Дэниэла к лорду Уэнслидэлу.

Лицо графа мгновенно изменилось; он стал грозным, как разъяренный лев, и рука его невольно схватилась за кинжал.

– Вы это тоже читали? – спросил он.

– Читал, – сказал Дик. – Как видите, он предлагает лорду Уэнслидэлу ваше собственное поместье.

– Да, вы правы: мое собственное поместье! – ответил граф. – Я ваш должник за это письмо. Оно указало мне лисью нору. Приказывайте же мне, мастер Шелтон! Я не замедлю отблагодарить вас – и, йоркист вы или ланкастерец, честный ли человек или вор, – я начну с того, что возвращу вам свободу. Идите, во имя пресвятой девы! Но не сетуйте на меня за то, что я задержу и повешу вашего приятеля Лоулесса. Преступление совершено публично, и наказание тоже должно быть публичным.

– Милорд, вот первая моя просьба к вам: пощадите и его, – сказал Дик.

– Это старый негодяй, вор и бродяга, мастер Шелтон! – сказал граф. – Его уже давно ждет виселица. Если его не повесят завтра, он будет повешен днем позже. Так отчего же не повесить его завтра?

– Милорд, он пришел сюда из любви ко мне, – ответил Дик, – и я был бы жесток и неблагодарен, если бы не вступился за него.

– Мастер Шелтон, вы надоедливы! – строго заметил граф. – Надоедливость – ненадежный путь для преуспевания на этом свете. Но для того чтобы отделаться от вашей назойливости, я еще раз угожу вам. Уходите вместе, но идите осторожно и поскорей выбирайтесь из Шорби. Ибо этот сэр Дэниэл – да накажут его святые! – алчет вашей крови.

– Милорд, я пока выражаю вам свою благодарность словами, но надеюсь в самом ближайшем времени хотя бы частично оплатить вам услугой, – ответил Дик и вышел из комнаты.