В монастырской церкви города Шорби служба шла, не прекращаясь, всю ночь, то под пение псалмов, то под звон колокола.

За шпиона Раттера усердно молились. Он лежал так, как его положили, – мертвые руки, скрещенные на груди, мертвые глаза, устремленные в потолок. А рядом, на скамье, юноша, убивший его, ожидал в сильнейшей тревоге наступления утра.

Только однажды в продолжение этих часов сэр Оливер обернулся к своему пленнику.

– Ричард, – прошептал он, – сын мой, если ты задумал сделать мне зло, я хочу уверить тебя, что ты замышляешь против невинного человека. Я сам признаю себя грешным перед лицом небес, но перед тобой я безгрешен.

– Отец мой, – так же тихо ответил Дик, – верьте мне, я ничего против вас не замышляю; однако я не могу забыть, как неловко вы оправдывались.

– Человек может совершить преступление неумышленно, – ответил священник. – Человек может быть ослеплен, может выполнять чужую волю, не ведая, что творит. Так было и со мной. Я заманил твоего отца в западню. Но я не ведал, что творил, и да будет мне свидетелем бог, который видит нас с тобой в этом священном месте.

– Весьма возможно, – ответил Дик. – Однако посмотрите, какую страшную паутину вы сплели: я одновременно и ваш пленник, и ваш судья. Вы одновременно и угрожаете мне смертью, и стараетесь умилостивить меня. Мне кажется, если бы вы всегда были честным человеком и добрым священником, вам не пришлось бы ни бояться меня, ни ненавидеть. А посему вернитесь к своим молитвам. Я повинуюсь вам, так как мне ничего другого не остается; но я не желаю обременять себя вашим обществом.

Священник опустил голову на руки, точно склоняясь под бременем беды, и вздохнул так тяжело, что даже пробудил сострадание в сердце юноши. Он больше не пел псалмов. Дик слышал лишь, как стучали четки в его руках и как он сквозь зубы бормотал молитвы.

Еще немного – и серый рассвет начал пробиваться сквозь расписные окна церкви; мерцающие огоньки свеч побледнели. Свет понемногу становился все ярче, и вдруг сквозь окна на юго-восточной стороне церкви прорвались розовые солнечные лучи и заиграли на стенах. Буря кончилась; снежные тучи ушли, и новый зимний день весело озарил покрытую снегом землю.

Церковнослужители засуетились; гроб отнесли в покойницкую, кровавые пятна на плитах очистили, чтобы они не оскверняли зловещим своим видом свадьбы лорда Шорби. Лица духовных особ, такие скорбные ночью, стали веселее, чтобы не испортить предстоящую радостную церемонию.

Возвещая приближение дня, в церкви появились набожные прихожане. Они молились перед алтарем и дожидались своей очереди исповедоваться.

Началась суета, во время которой нетрудно было обмануть бдительность часовых сэра Дэниэла, стоявших у дверей. Дик, устало глядевший по сторонам, внезапно встретился глазами с Уиллом Лоулессом, который по-прежнему был одет в монашескую рясу.

Бродяга сразу узнал своего начальника и украдкой подмигнул ему.

Дик вовсе не собирался прощать старому плуту несвоевременное пьянство, однако не хотел впутывать его в свою беду и дал ему понять как мог яснее, чтобы он убирался.

Лоулесс, казалось, понял его, так как сразу исчез за колонной. Дик облегченно вздохнул.

Каков же был его ужас, когда он почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, и увидел старого разбойника, сидевшего позади него на следующей скамье и погруженного в молитвы.

Внезапно сэр Оливер встал со своего места и, проскользнув мимо скамеек, подошел к воинам, стоявшим в боковом приделе. Если так легко было возбудить подозрения священника, значит, беда уже произошла и Лоулесс такой же пленник, как и Дик.

– Не шевелись, – прошептал Дик. – Мы в отчаянном положении, и все из-за твоего свинства. Неужели, увидев меня здесь, где я не имею ни права, ни охоты находиться, ты – чтоб тебе издохнуть! – не мог почуять недоброе и убраться?

– Нет, – ответил Лоулесс, – я думал, вы получили вести от Эллиса и сидите здесь по его поручению.

– От Эллиса? – спросил Дик. – Разве Эллис вернулся?

– Конечно, – ответил бродяга. – Он вернулся прошлой ночью и жестоко отколотил меня за то, что я пьян. Итак, вы отомщены, мастер! Бешеный человек этот Эллис Дэкуорт! Он прискакал сюда из Кравена, чтобы расстроить эту свадьбу. А уж если он что задумал, то добьется своего!

– Ну, – хладнокровно сказал Дик, – я и ты, мой бедный брат, мы – конченые люди. Я сижу здесь в качестве заложника и должен отвечать головой за эту самую свадьбу, которую он собирается расстроить. Клянусь распятием, у меня прекрасный выбор – потерять возлюбленную или жизнь! Ладно, жребий брошен, пусть пропадает жизнь!

– Клянусь небом, – воскликнул Лоулесс, приподнимаясь, – я ухожу!

Но Дик положил руку ему на плечо.

– Друг Лоулесс, сиди смирно, – сказал он. – У тебя есть глаза, взгляни-ка вон туда в угол, за алтарь. Разве ты не видишь, что при малейшей твоей попытке подняться вон те вооруженные люди встанут и схватят тебя? Покорись, друг. Ты был храбр на корабле, когда думал, что утонешь в море; будь храбр и теперь, когда придется умирать на виселице.

– Мастер Дик, – задыхаясь, сказал Лоулесс, – уж очень неожиданно все это обрушилось на меня. Дайте мне минутку передохнуть, и, клянусь обедней, я буду таким же храбрецом, как вы.

– Я в твоей храбрости не сомневаюсь! – сказал Дик. – Если бы ты знал, как мне не хочется умирать, Лоулесс! Но раз слезами горю не поможешь, стоит ли плакать?

– Вы правы! – согласился Лоулесс. – Э, что тревожиться из-за смерти! Она все равно придет, мой мастер, рано или поздно! А смерть на виселице за справедливое дело – легкая смерть, говорят, хотя ни один повешенный еще не вернулся с того света, чтобы подтвердить это.

Кончив свою речь, смелый старый плут откинулся на спинку скамьи, скрестил руки и принялся поглядывать вокруг с самым наглым и беспечным видом.

– Сейчас надо вести себя смирно, – сказал Дик. – Мы ведь не знаем, что задумал Дэкуорт. Если дело обернется плохо, мы попытаемся удрать.

Умолкнув, они услышали отдаленные звуки веселой музыки, которая, приближаясь, становилась все громче и веселей. Колокола на колокольне гудели оглушительно. Церковь наполнялась людьми, которые стряхивали снег с ног, похлопывали руками и дули на окоченевшие пальцы. Западная дверь широко распахнулась, и за ней стала видна часть покрытой снегом, залитой солнцем улицы. Утренний холод ворвался в церковь. Все это свидетельствовало о том, что лорд Шорби хочет венчаться очень рано и что свадебная процессия приближается.

Воины лорда Шорби уже расчищали проход в среднем приделе, оттесняя народ копьями. Затем показались музыканты, приближавшиеся по мерзлому снегу. Флейтисты и трубачи побагровели от натуги, а барабанщики и цимбалисты колотили так, точно старались заглушить друг друга.

Подойдя к дверям храма, они остановились и построились в два ряда, отбивая такт ногами по снегу. Благородное свадебное шествие прошло между их рядами; все были наряжены так разнообразно и ярко, столько было выставлено напоказ шелка и бархата, мехов и атласа, вышивок и кружев, что шествие это сверкало на снегу, словно клумба на дорожке или расписное окно в стене.

Впереди шла невеста, печальная, бледная, как снег. Она опиралась на руку сэра Дэниэла; ее сопровождала подружка, маленькая леди, которая помогла Дику прошлой ночью. Следом за невестой шел в сверкающей одежде сам жених, приволакивая подагрическую ногу. Когда он ступил на порог храма и снял шляпу, стало видно, как порозовела от волнения его лысая голова.

И вот наступил час Эллиса Дэкуорта.

Дик сидел оглушенный, раздираемый противоречивыми чувствами, ухватившись за стоящую перед ним скамью. Вдруг он заметил движение в толпе. Люди подались назад, глядя вверх и возведя руки. Подняв голову, Дик увидел трех человек, которые, натянув луки, склонились с хоров. Полетели стрелы, и, прежде чем толпа успела вскрикнуть, неведомые стрелки, как птицы, вспорхнувшие со своих жердочек, исчезли.

В церкви все кричали и вопили; священнослужители в ужасе повскакали со своих мест; музыка смолкла; колокола звонили еще несколько мгновений, но слух о несчастье скоро долетел даже до колокольни, и звонари, раскачивавшиеся на веревках, тоже прекратили свою веселую работу.

Прямо посередине церкви лежал мертвый жених, пронзенный черной стрелой. Невеста упала в обморок. Сэр Дэниэл, возвышаясь над толпой, стоял пораженный и разгневанный; длинная стрела, трепеща, торчала из его левого предплечья; другая стрела задела его лоб, и по лицу струилась кровь.

Задолго до того, как начались поиски, виновники этого трагического происшествия прогремели по винтовой лестнице и удрали через заднюю дверь.

Но Дик и Лоулесс все еще оставались заложниками. Правда, они вскочили при первой тревоге и отважно пытались пробиться к дверям. Но им помешали тесно сдвинутые скамейки, их затолкали испуганные священники и певчие. Удрать им не удалось, и они мужественно возвратились на свои места.

Внезапно сэр Оливер, бледный от ужаса, поднялся на ноги и, указывая рукой на Дика, подозвал сэра Дэниэла.

– Вот Ричард Шелтон! – крикнул он. – О, горький час! Он виновен в пролитой крови! Хватайте его! Прикажите его схватить! Ради спасения нас всех, хватайте его и крепко свяжите! Он поклялся нас погубить!

Сэр Дэниэл был ослеплен гневом, был ослеплен кровью, струившейся по его лицу.

– Где? – проревел он. – Тащите его сюда! Клянусь крестом Холивуда, он раскается в своем преступлении!

Толпа расступилась, и стрелки хлынули на клирос. Дика грубо схватили, стащили со скамьи и поволокли за плечи по ступеням алтаря. Лоулесс сидел тихо, как мышь.

Сэр Дэниэл, отирая кровь с глаз и мигая, смотрел на своего пленника.

– А, – сказал он, – попался, изменник и наглец! Клянусь самыми страшными клятвами, за каждую каплю крови, которая сейчас течет мне в глаза, ты заплатишь стоном. Ведите его прочь! – продолжал он. – Здесь ему не место! Тащите его в мой дом! Я измучу пыткой каждый вершок его тела!

Но Дик, оттолкнув стражников, возвысил голос.

– Я в храме! – воскликнул он. – Здесь храм! Сюда, отцы мои! Меня хотят вытащить из храма...

– Из храма, который ты осквернил убийством, мальчик, – заметил великолепно одетый рослый человек.

– Где доказательства? – вскричал Дик. – Меня обвиняют в преступлении и не приводят ни одного доказательства. Да, я домогался руки этой девушки! И она – беру на себя смелость заявить об этом – благосклонно относилась к моим домогательствам. Ну и что ж? Любить девушку – не преступление; добиваться ее любви – тоже не преступление. Ни в чем больше я не виновен.

Дик так отважно заявил о своей невиновности, что кругом раздался одобрительный шепот. Однако немало было и обвинителей, громко рассказывавших, как нашли его прошлой ночью в доме сэра Дэниэла, кощунственно переодетого монахом. Среди этой суматохи сэр Оливер внезапно указал на Лоулесса как на сообщника. Его тоже стащили со скамейки и усадили рядом с Диком. Страсти с обеих сторон разгорелись, и пока одни тащили пленников то туда, то сюда, чтобы помочь им убежать, другие ругали их и колотили кулаками. У Дика шумело в ушах, кружилась голова, точно он попал в бешеный речной водоворот. Но рослому человеку, который заговорил с Диком, удалось громкими приказаниями добиться тишины и восстановить порядок.

– Обыщите их, – сказал он, – нет ли у них оружия. Тогда мы узнаем об их намерениях.

У Дика не нашли никакого оружия, кроме кинжала, и это говорило в его пользу, пока кто-то услужливо не вытащил этот кинжал из ножен; и все увидели, что на нем кровь Раттера. Приверженцы сэра Дэниэла заорали, но рослый человек повелительным жестом и властным взглядом заставь их замолчать. Однако, когда дошла очередь до Лоулесса, под его рубашкой нашли пук стрел, таких же, как те, которыми был убит злополучный жених.

– Ну, что вы теперь скажете? – сурово спросил Дика рослый человек.

– Сэр, – ответил Дик, – я нахожусь под защитой храма. Но по вашей осанке, сэр, я вижу, что вы человек важный и могущественный; на вашем лице я читаю знаки справедливости и благочестия. Вам я охотно сдаюсь в плен, не воспользовавшись защитой этого священного места. Убейте меня своею благородной рукой здесь на месте, но только не отдавайте во власть этого человека, которого я открыто обвиняю в убийстве моего родного отца и в незаконном присвоении моих поместий и доходов! Вы своими ушами услышали, как он угрожал мне пытками еще тогда, когда я не был признан виновным. Вы поступите неблагородно, если выдадите меня моему заклятому врагу и старому притеснителю. Судите меня по закону, и если я действительно окажусь виновным, предайте меня милосердной казни.

– Милорд, – крикнул сэр Дэниэл, – зачем вы слушаете этого волка! Окровавленный кинжал уличает его во лжи.

– Ваша горячность, добрый рыцарь, – ответил высокий незнакомец, – свидетельствует против вас.

И вдруг невеста, которая только что пришла в себя, вырвалась из рук тех, кто держал ее, и бросилась на колени перед рослым человеком.

– Милорд Райзингэм, – вскричала она, – выслушайте меня во имя справедливости! Меня насильно заточил здесь этот человек, похитив от родных. С тех пор я не видела ни жалости, ни утешения, никто не поддержал меня, кроме Ричарда Шелтона, которого теперь обвиняют и хотят погубить. Милорд, он был вчера ночью в доме сэра Дэниэла, он пришел туда из-за меня; он пришел, услышав мои молитвы, и не замышлял зла. Пока сэр Дэниэл был добр к нему, он честно бился вместе с ним против «Черной стрелы»; но когда гнусный опекун стал покушаться на его жизнь и он убежал ночью, спасая душу, из кровавого дома своего опекуна, куда было ему деваться, ему – беспомощному, ограбленному? И если он попал в дурное общество, кого следует винить: юношу, с которым поступили несправедливо, или опекуна, который нарушил долг?

Маленькая леди упала на колени рядом с Джоанной.

– А я, мой добрый лорд и дядя, – сказала она, – я могу засвидетельствовать перед лицом всех, что эта девушка говорит правду! Я, недостойная, сама провела молодого человека в дом.

Граф Райзингэм слушал их, не говоря ни слова, и, когда они умолкли, он еще долго молчал. Потом он подал Джоанне руку, чтобы помочь ей подняться; впрочем, надо заметить, он не оказал подобной любезности той, которая называла себя его племянницей.

– Сэр Дэниэл, – сказал он, – это в высшей степени запутанное дело; с вашего позволения, я возьму его на себя, чтобы расследовать и проверить. Итак, будьте довольны: ваше дело в надежных руках, его решат по справедливости. А сейчас идите немедленно домой и перевяжите свои раны. Сегодня холодно, и я не хотел бы, чтобы вы простудились.

Он сделал знак рукой; усердные слуги, следившие за каждым его движением, передали этот знак дальше. Мгновенно снаружи резко завыла фанфара; через открытый портал стрелки и воины, одетые в цвета лорда Райзингэма, вошли в церковь, взяли Дика и, сомкнув ряды вокруг пленника, увели его и Лоулесса.

Джоанна протянула обе руки к Дику и крикнула: «Прощай!» А подружка невесты, нимало не смущенная явным неудовольствием дяди, послала ему поцелуй со словами: «Мужайтесь, укротитель львов!» И толпа впервые рассмеялась.