Уже наступил вечер, когда Дик и Лоулесс задним ходом потихоньку улизнули из дома, где стоял лорд Райзингэм со своим гарнизоном.

Они спрятались за садовой стеной, чтобы обсудить, как им быть дальше. Опасность была чрезвычайно велика. Если кто-нибудь из слуг сэра Дэниэла увидит их и поднимет тревогу, сбегутся люди, и они будут убиты.

Однако для них было одинаково опасно оставаться в Шорби или попытаться уйти открытым полем, ибо там они могли наткнуться на стражу.

Недалеко от стены сада, на прогалине, они увидели ветряную мельницу и рядом с ней огромный хлебный амбар.

– А не пролежать ли нам здесь до наступления ночи? – сказал Дик.

Так как Лоулесс не мог предложить ничего лучшего, они бросились к амбару и спрятались в соломе. Дневной свет скоро угас, и луна озарила серебряным сиянием мерзлый снег. Теперь наконец можно незаметно добраться до «Козла и волынки» и снять эти рясы, которые служат уликой. Из благоразумия они пошли кругом, через окраины, минуя рыночную площадь, где их могли узнать и убить.

Путь их был длинен. Он шел в стороне от зданий, по берегу, теперь безмолвному и темному, и в конце концов привел их к гавани. При ясном лунном свете они видели, что многие корабли подняли якоря и, воспользовавшись спокойным морем, ушли. И береговые таверны, ярко освещенные, несмотря на то что закон запрещал зажигать по ночам огни, пустовали; не гремели в них хоровые песни моряков.

Высоко подобрав полы своих длинных ряс, Дик и Лоулесс поспешно, почти бегом, двигались по глубокому снегу, пробираясь сквозь лабиринты обломков, выброшенных морем на берег. Они уже почти миновали гавань, как вдруг дверь одной таверны внезапно распахнулась, оттуда хлынул ослепительный поток света и ярко озарил их.

Они сразу остановились и сделали вид, что увлечены разговором.

Один за другим из таверны вышли три человека и закрыли за собой дверь. Все трое пошатывались – видимо, они пьянствовали весь день. Озаренные луной, качающиеся, они, казалось, не знали, что им делать дальше. Самый высокий из них говорил громко и уныло.

– Семь бочек самого лучшего гасконского, – говорил он, – лучшее судно Дортмутского порта, вызолоченное изображение святой девы, тринадцать фунтов добрых золотых монет...

– У меня тоже большие потери, – прервал его другой. – Я тоже потерял немало, кум Арблестер. В день святого Мартина у меня украли пять шиллингов и кожаную сумку, которая стоила девять пенсов.

При этих словах сердце Дика сжалось. До сих пор он, пожалуй, ни разу не подумал о бедном шкипере, который разорился, лишившись «Доброй Надежды»; в те времена дворяне беспечно относились к имуществу людей из низших сословий. Но эта внезапная встреча напомнила Дику, как беззаконно он завладел судном и как печально окончилось его предприятие. И оба – Дик и Лоулесс – отвернулись, чтобы Арблестер не узнал их.

Каким-то чудом корабельный пес с «Доброй Надежды» спасся и вернулся в Шорби. Он теперь следовал за Арблестером. Понюхав воздух и насторожив уши, он внезапно бросился вперед, неистово лая на двух мнимых монахов.

Его хозяин, пошатываясь, пошел за ним.

– Эй, приятели! – крикнул он. – Нет ли у вас пенни для бедного старого моряка, дочиста разоренного пиратами? Я еще в четверг мог бы напоить вас обоих; а сегодня суббота, и я выпрашиваю на кружку пива! Спросите моего матроса Тома, если вы не верите мне! Семь бочек превосходного гасконского вина, мой собственный корабль, доставшийся мне по наследству от отца, изображение святой девы из полированного дерева с позолотой и тринадцать фунтов золотом и серебром. Э, что вы скажете? Вот как обокрали человека, который воевал с французами! Да, я дрался с французами. Я на море перерезал французских глоток больше, чем любой другой дортмутский моряк. Дайте мне пенни!

Дик и Лоулесс не решались ответить ему, так как он узнал бы их по голосам. И они стояли беспомощные, словно корабли на якоре, и не знали, как поступить.

– Ты что, немой, мальчик? – спросил шкипер. – Друзья, – икая, продолжал он, – они немы. Я не терплю такой невежливости. Вежливый человек, даже если он немой, отвечает, когда с ним говорят.

Между тем матрос Том, мужчина очень сильный, казалось, что-то заподозрил. Он был трезвее капитана. Внезапно он вышел вперед, грубо схватил Лоулесса за плечи и, ругаясь, спросил его, почему он держит язык на привязи. В ответ на это бродяга, считая, что все потеряно, ловким приемом повалил его на песок. Крикнув Дику, чтобы он следовал за ним, Лоулесс со всех ног помчался по берегу, лавируя между обломками.

Все это произошло в одно мгновение. Не успел Дик броситься бежать, как Арблестер вцепился в него. Том ползком подобрался к нему и держал его за ногу, а третий моряк размахивал кортиком над его головой.

Не страх мучил молодого Шелтона: его мучила досада, что, избегнув сэра Дэниэла, убедив в своей невиновности лорда Райзингэма, он попал в руки старого пьяного моряка. Досаднее всего было то, что он и сам чувствовал себя виновным, что чувствовал себя должником этого человека, чей корабль он украл и погубил, и поздно проснувшаяся совесть громко говорила ему об этом.

– Тащите его в таверну, я хочу разглядеть его лицо, – сказал Арблестер.

– Ладно, ладно, – ответил Том. – Только мы сперва разгрузим его сумку, чтобы другие молодцы не потребовали своей доли.

Однако они не нашли ни одного пенни, хотя обыскали Дика с головы до ног; не нашли ничего, кроме перстня с печатью лорда Фоксгэма. Они сорвали этот перстень с его пальца.

– Поверните его к лунному свету, – сказал шкипер, и, взяв Дика за подбородок, он больно вздернул кверху его голову.

– Святая дева! – вскричал он. – Это пират!

– Ну! – воскликнул Том.

– Клянусь непорочной девой Бордосской, он самый! – повторил Арблестер. – Ну, морской вор, ты у меня в руках! – кричал он. – Где мой корабль? Где мое вино? Нет, на этот раз не уйдешь! Том, дай-ка мне сюда веревку. Я свяжу этому морскому вору руки и ноги, я свяжу его, как жареного индюка, а потом буду бить! О, как я буду его бить!

Продолжая говорить, он, со свойственной морякам ловкостью, обвивал Дика веревкой, яростно затягивал ее, завязывал тугие узлы.

Наконец молодой человек превратился в тюк, беспомощный и неподвижный, как труп. Шкипер, держа его на вытянутой руке, громко захохотал. Потом дал ему оглушительную затрещину в ухо; затем начал медленно поворачивать его и неистово колотить. Гнев, как буря, поднялся в груди Дика; гнев душил его; он думал, что умирает. Но когда моряк, утомленный своей жестокой забавой, бросил его на песок и отвернулся, чтобы посоветоваться с приятелями, Дик мгновенно овладел собой. Это была минутная передышка; прежде чем они снова начнут мучить его, он, быть может, найдет способ вывернуться из этого унизительного и рокового приключения.

Пока его победители спорили о том, как поступить с ним, он собрался с духом и твердым голосом заговорил.

– Господа, – начал он, – вы что, совсем с ума сошли? Небо дает вам в руки случай чудовищно разбогатеть. Вы тридцать раз поедете за море, а второго такого случая не найдете. А вы, клянусь небом, что вы сделали? Избили меня! Да так поступает рассерженный ребенок! Но ведь вы не дети, вы опытные, пропахшие смолой моряки, которым не страшны ни огонь, ни вода, которые любят золото, любят мясо. Нет, вы поступили безрассудно!

– Знаю, – сказал Том. – Теперь, когда ты связан, ты будешь дурачить нас!

– Дурачить вас! – повторил Дик. – Ну, если вы дураки, дурачить вас нетрудно! Но если вы люди умные, – а вы мне кажетесь людьми умными, – вы сами поймете, в чем ваша выгода. Когда я захватил ваш корабль, нас было много, мы были хорошо одеты и вооружены. А ну, сообразите, кто может собрать такой отряд? Только тот, бесспорно, у кого много золота. И если, будучи богатым, он все еще продолжает поиски, не останавливаясь перед трудностями, то подумайте-ка хорошенько; не спрятано ли где-нибудь сокровище?

– О чем он говорит? – спросил один из моряков.

– Так вот, если вы потеряли старое судно и несколько кружек кислого, как уксус, вина, – продолжал Дик, – забудьте о них, потому что все это дрянь. И лучше поскорее присоединяйтесь к предприятию, которое через двенадцать часов или обогатит вас, или погубит. Только поднимите меня. Пойдем куда-нибудь и потолкуем за кружкой, потому что мне больно, я озяб и мой рот набит снегом.

– Он старается одурачить нас! – презрительно сказал Том.

– Одурачить! Одурачить! – крикнул третий. – Хотел бы я посмотреть на человека, который мог бы меня одурачить! Когда я вижу дом с колокольней, я понимаю, что это церковь. И, по-моему, кум Арблестер, этот молодой человек прав кое в чем. Уж не выслушать ли нам его? Давайте послушаем.

– Я охотно выпил бы кружку крепкого эля, приятель Пиррет, – ответил Арблестер. – А ты что скажешь, Том? Да ведь кошелек-то пуст!

– Я заплачу, – сказал Пиррет. – Я заплачу. Я хочу узнать, в чем дело. Мне кажется, тут пахнет золотом.

– Ну, если мы снова примемся пьянствовать, все пропало! – вскричал Том.

– Кум Арблестер, вы слишком много позволяете своему слуге, – заметил подвыпивший Пиррет. – Неужели вы допустите, чтобы вами командовал наемный человек? Фу, фу!

– Тише, парень! – сказал Арблестер, обращаясь к Тому. – Чего ты лезешь не в свое дело! Матросы не смеют учить шкипера!

– Делайте, что хотите, – сказал Том. – Я умываю руки.

– Поставьте его на ноги, – сказал Пиррет. – Я знаю укромное местечко, где мы можем выпить и потолковать.

– Если вы хотите, чтобы я шел, друзья мои, развяжите мне ноги, – сказал Дик, когда его подняли и поставили, словно столб.

– Он прав! – рассмеялся Пиррет. – В таком виде ему далеко не уйти. Вытащи свой нож и разрежь веревки, кум.

Даже Арблестер заколебался при этом предложении. Но так как его товарищ настаивал, а у Дика хватило разума сохранять самое деревянное, равнодушное выражение лица и лишь пожимать плечами, шкипер наконец согласился и разрезал веревку, которая связывала ноги пленника. Это не только дало Дику возможность идти, но вообще ослабило все веревки. Он почувствовал, что рука за спиной стала двигаться свободнее, и начал надеяться, что со временем ему удастся совсем освободить ее. Этим он был обязан глупости и жадности Пиррета.

Этот достойный человек взял на себя руководство и привел их в ту самую таверну, где Лоулесс пил с Арблестером во время урагана. Сейчас она была совсем пуста; костер потух, и только груда догорающих углей дышала приятным теплом. Они уселись. Хозяин поставил перед ними порцию горячего эля. Пиррет и Арблестер вытянули ноги и скрестили руки – видно было, что они собираются приятно провести часок-другой.

Стол, за которым они сели, как и остальные столы в таверне, представлял собой тяжелую квадратную доску, положенную на два бочонка. Они заняли все четыре стороны стола. Пиррет сидел против Арблестера, а Дик – против матроса.

– А теперь, молодой человек, – сказал Пиррет, – начинайте свой рассказ. Кажется, вы действительно несколько обидели нашего кума Арблестера, но что из этого? Потрафьте ему, укажите ему способ разбогатеть, и я бьюсь об заклад, что он простит вас.

До сих пор Дик говорил наудачу; но теперь, под наблюдением шести глаз, необходимо было придумать и рассказать необыкновенную историю и, если возможно, получить обратно столь важное для него кольцо. Прежде всего надо было выиграть время. Чем дольше они здесь пробудут, тем больше выпьют и тем легче будет убежать.

Дик не умел сочинять, и то, что он рассказал, очень напоминало историю Али-бабы, только Восток был заменен Шорби и Тэнстоллским лесом, а количество сокровищ пещеры было скорее преувеличено, чем преуменьшено. Как известно читателю, это превосходная история, и в ней только один недостаток – она неправдоподобна. Но три простодушных моряка слышали ее в первый раз; глаза у них вылезли на лоб от удивления; рты их раскрылись, точно у трески на прилавке рыботорговца.

Очень скоро они потребовали вторую порцию горячего эля; а пока Дик искусно сплетал нити приключений, третья порция последовала за второй.

Вот в каком положении находились присутствующие, когда история приближалась к концу:

Арблестер, на три четверти пьяный и на одну четверть сонный, беспомощно откинулся на спинку стула. Даже Том был весьма восхищен рассказом, и его бдительность значительно ослабла. А Дик успел высвободить свою правую руку из веревок и был готов попытать счастья.

– Итак, – сказал Пиррет, – ты один из них?

– Меня заставили, – ответил Дик, – против моей воли; но если бы мне удалось достать мешок-другой золота на свою долю, я был бы дурак, оставаясь в грязной пещере, подвергая себя опасностям, как простой солдат. Вот нас здесь четверо. Хорошо! Пойдем завтра в лес перед восходом солнца. Если бы мы достали осла, было бы еще лучше; но так как осла достать нельзя, придется все тащить на своих четырех спинах. Спины у нас сильные, однако на обратном пути мы будем шататься под тяжестью сокровищ.

Пиррет провел языком по сухим губам.

– А ну, друг, скажи это волшебное слово, от которого откроется пещера, – попросил он.

– Никто не знает этого слова, кроме трех начальников, – ответил Дик. – Но, на ваше великое счастье, как раз сегодня вечером мне сообщили слова заклинания, которые обычно никому не доверяют.

– Заклинание! – вскричал Арблестер, просыпаясь и косясь на Дика одним глазом. – Сгинь! Рассыпься! Никаких заклинаний! Я добрый христианин. Спроси моего матроса Тома, если не веришь.

– Да ведь это белая магия, – сказал Дик. – Она ничего общего не имеет с дьяволом; она связана с таинственными свойствами чисел, трав и планет.

– Э, – сказал Пиррет, – ведь это только белая магия, кум! Тут нет греха, уверяю тебя... Но продолжай, добрый юноша. Как же произносить это заклинание?

– Я вам сейчас покажу, – ответил Дик. – У вас здесь кольцо, которое вы сняли с моего пальца?.. Прекрасно! Теперь вытяните руку и держите кольцо кончиками пальцев прямо перед собой, чтобы на него падал свет от углей. Вот так! Сейчас вы узнаете слова заклинания!

Быстро оглянувшись, Дик увидел, что между ними и дверью нет ни души. Он мысленно прочел молитву. Потом, протянув руку, он схватил кольцо, затем поднял стол и опрокинул его прямо на матроса Тома. Бедняк, крича, барахтался под обломками. И прежде чем Арблестер сообразил, что случилось что-то неладное, а Пиррет собрался с мыслями, Дик подскочил к двери и исчез в лунной ночи.

Луна сияла ярко, снег блестел, и в гавани было светло, как днем. И молодой Шелтон, бежавший, подоткнув рясу, прыгая через обломки, выброшенные морем, был виден издалека.

Том и Пиррет помчались за ним, громко крича. На их крики из каждого питейного заведения выскакивали моряки и тоже бежали вдогонку за Шелтоном. Скоро Дика преследовала целая орава матросов. Но даже в XV столетии моряки плохо бегали; кроме того, Дик с самого начала сильно опередил всех, и расстояние между ним и его преследователями все увеличивалось. Наконец он вбежал в какой-то узкий переулочек, остановился и, смеясь, обернулся.

За ним гнались все моряки города Шорби; как чернильные кляксы, темнели они на белом снегу. Каждый кричал, вопил; каждый махал руками; то один падал в снег, то другой; на упавшего сразу падали все, кто бежал за ним.

Эти дикие вопли, долетавшие чуть ли не до самой луны, и смешили беглеца, и пугали. Впрочем, боялся Дик вовсе не этих моряков, так как был уверен, что ни один моряк его не догонит. Дик боялся поднятого моряками шума, который мог разбудить весь Шорби и привлечь на улицу воинов, а это действительно было опасно. Заметив темную дверь в углу, он спрятался за нею. Его неуклюжие преследователи, раскрасневшиеся от быстрого бега, вывалявшиеся в снегу, крича и размахивая руками, пронеслись мимо.

Однако прошло еще немало времени, прежде чем это великое нашествие гавани на город окончилось и водворилась тишина.

Еще долго по улицам города раздавались крики заблудившихся моряков. Они поминутно затевали ссоры то между собой, то с часовыми; мелькали ножи, сыпались удары и немало трупов осталось на снегу.

Когда спустя час последний моряк, ворча, вернулся в гавань, в свою излюбленную таверну, он, конечно, не мог бы сказать, за кем он гнался. На следующее утро возникло немало различных легенд, и скоро весь город Шорби поверил, что ночью его улицы посетил дьявол.

Однако возвращение последнего моряка еще не освободило юного Шелтона из его холодного заточения за дверью.

Еще долго по улицам бродили отряды; их разослали разные знатные лорды, разбуженные и напуганные криками моряков.

Ночь уже подходила к концу, когда Дик отважился покинуть свое убежище и пришел, здравый и невредимый, но замерзший, покрытый синяками, к дверям «Козла и волынки». По требованию закона в харчевне не было на одного огня; но Дик ощупью пробрался в угол холодной комнаты для гостей, нашел конец одеяла, укутал им свои плечи и, прижавшись к какому-то спящему человеку, скоро забылся крепким сном.