Четверг, 26 августа

— Возникло недоразумение, — сказал я. — Выпустите меня отсюда, и я все объясню.

Карим швырнул канистру на пол. Судя по звуку, она была пуста.

— Хорошо, месье кюре, тогда объясните: что это такое? Мы видели, как вы держали в руках эту канистру, когда шпионили за моей сестрой.

— Это вовсе не… — начал было я и умолк.

Я вспомнил Соню. Это наверняка ее канистра. Она выронила ее, когда, можно сказать, была мною поймана на месте преступления. Но ведь потом она исповедалась предо мною. Разве я мог рассказать о такомее мужу?

— Я вовсе за ней не шпионил, — сказал я. Это была ложь; как ложь это и прозвучало. — Я просто хотел с ней поговорить.

— И поэтому прятались за деревом?

Я с ходу стал еще что-то выдумывать, но почти сразу понял, что у меня ничего не получается. Некоторые люди — прирожденные лжецы, но я, увы, не из их числа. И я попытался воспользоваться иной уловкой.

— Карим, вы позволите спросить вас кое о чем? — начал я. — Как долго, по-вашему, вам удастся держать меня взаперти? Лучше отпустите меня прямо сейчас, и я обещаю, что не стану предпринимать против вас никаких действий.

Оглядываясь назад, я понимаю, до чего нахально прозвучало в ту минуту подобное заявление. Один из молодых людей что-то сказал Кариму. Карим нетерпеливо ему ответил, и они быстро обменялись еще несколькими фразами на арабском языке.

Я начинал нервничать. Пришлось снова обратиться к Кариму:

— Послушайте, вы должны мне верить. Я никогда не пытался поджечь вашу школу. И никогда не нападал на вашу сестру. Напротив, я всегда старался помочь ей.

Карим стоял спиной к открытой двери, и на фоне светлого прямоугольника лицо его казалось абсолютно непроницаемым. Но я отчетливо ощущал исходившую от него враждебность — точно электростатическое поле. Он снова о чем-то заговорил со своими приятелями. Затем обратился ко мне:

— Что вы сделали с моей невесткой?

Этот вопрос застал меня врасплох.

— Как вы сказали?

— Что вы сделали с Алисой Маджуби? Где она? И почему неделю назад ее видели ночью в вашем об-ществе?

Я глубоко вздохнул, перевел дыхание и сказал:

— Алиса в полной безопасности. Но ко мне это происшествие не имеет ни малейшего отношения. Девочка сейчас живет у друзей. Так она сама захотела. Я к этому никакого касательства не имею.

Карим еле заметно кивнул.

— Ясно. Но мадам Клермон утверждает, что вас видели ночью у реки с некой молодой женщиной.

— Да ничего подобного… — начал я и осекся, чувствуя, как жалко это звучит. — Я наткнулся на нее совершенно случайно. Девочка попала в беду. А я ей помог. Вот и все.

— Точно так же, как помогли и моей сестре?

Я открыл было рот, но так ничего и не сказал.

— Месье кюре, — сказал Карим, — у вас здесь сложилась определенная репутация. Вы неоднократно выражали презрение по отношению к чужакам. Даже отец Анри говорит об этом. Вы — нетерпимый человек. Вам нравится пользоваться своей властью и авторитетом. Вы пытались остановить строительство мечети. Вы часто высказывались против ношения никаба.А однажды вы даже пытались самым варварским способом разгромить шоколадную лавку, которая была открыта вопреки вашим религиозным представлениям и традициям. Моя сестра также говорила, что на прошлой неделе вы вломились к ней в дом. А на этот раз мы поймали вас в тот момент, когда вы тайком подглядывали за ее судном, приготовив канистру с бензином, а затем, по всей видимости, намеревались покинуть город…

Я только рассмеялся в ответ — впрочем, исключительно на нервной почве.

— Вы находите это смешным? — спросил Карим.

— Нет, что вы! Конечно же, нет! Только вы ошибаетесь.

Карим презрительно усмехнулся.

— Не думаю, что ваш отец Анри согласился бы с подобным заявлением. Итак, говорите, где Алиса? Чем вы занимались вчера на берегу реки?

Ох, отец, мне бы следовало держать себя в руках, но я вдруг страшно разозлился.

— Я не обязан оправдываться ни перед вами, ни перед кем бы то ни было еще! — заявил я. — У нас в Ланскне все шло хорошо, пока здесь не появились вы и ваша сестра. С тех пор мне пытались угрожать, на меня совершили нападение, меня обвинили черт знает в чем и насильно держат взаперти. Но я не позволю вам меня запугать! Что же касается Алисы, то я понимаю: вы обеспокоены. Конечно же, она слишком молода, чтобы покидать родной дом. И когда вы меня отсюда выпустите, я обещаю, что все мы сядем вместе и спокойно попытаемся найти решение…

Я не договорил: Карим и его приятели снова обменялись несколькими гортанными арабскими фразами, и он, повернувшись ко мне, бросил:

— Извините, месье кюре, но у меня сегодня очень много дел. Надеюсь, мы еще сможем с вами поговорить — когда я вернусь.

Когда я вернусь?Сердце у меня упало. Я, видно, слишком сильно рассчитывал на то, что он меня отпустит.

— Я не понимаю, чего вы хотите добиться, удерживая меня здесь. Или вам кажется, что вы сможете заставить меня в чем-то признаться? Но в чем? Ваша невестка, Карим, в полной безопасности. Она живет у Вианн Роше.

Последовала пауза. Затем он недоверчиво переспросил:

— У Вианн Роше?

— Да, у нее. А теперь…

— О чем Алиса вам рассказала?

— Ни о чем. Мне она вообще ни слова не сказала. Ну что, теперь-то вы меня отпустите?

Последовала еще одна затяжная пауза. Наконец он сказал:

— Нет, я не могу вас отпустить.

— Но почему? — Мой гнев еще усилился. — Какого черта вам от меня нужно?

Карим еще на шаг приблизился ко мне; я ясно видел его лицо и понимал: то, что я принял за непробиваемое спокойствие, на самом деле было тихой яростью, точнее, бешенством, которое он с трудом сдерживал.

— Моя сестра Инес пропала, — сказал он. — Исчезли и она сама, и ее дочь. Мы обнаружили это вчера после того, как поймали тебя, когда ты пытался поджечь судно, зная, что там спят женщина и ее ребенок. Мы, конечно, могли бы позвать полицию. Но вряд ли они отнесутся к этому делу с должным сочувствием. А потому мы решили оставить тебя здесь, кюре, пока ты не ответишь нам на все интересующие нас вопросы. Иншалла.Я очень надеюсь, что в следующий раз ты расскажешь нам всю правду.

С этими словами он повернулся и вышел вместе со своими приятелями, крепко заперев за собой дверь. Я слышал, как ключ несколько раз повернулся в замке.

Я выругался — опять и на французском, и на латыни. Затем присел на ступеньку — собственно, только там и можно еще было присесть — и стал ждать, надеясь, что Майя все-таки вернется. Господи, думал я, чем же я все-таки настолько прогневил Тебя, что ты так жестоко меня наказываешь! А еще я думал о горячем кофе и свежих круассанах и слушал возобновившийся у меня над головой адский грохот беговых дорожек.