Четверг, 26 августа

Я смотрел в ясные карие глаза, уставившиеся на меня из-за решетки, и думал: а хорошо ли она меня видит? Наверное, не очень. Скорее всего, я кажусь ей просто бледным пятном, и даже мою протянутую руку она едва ли толком различает в темноте подвала. Мое первое инстинктивное желание — это, конечно, попросить ее о помощи, но девочка была слишком мала. Кроме того, я боялся, что она испугается и убежит.

— Майя, ты меня не бойся, — сказал я как можно нежнее.

Она опустилась на колени и прижалась к решетке лицом, чтобы получше меня разглядеть. Мне были хорошо видны ее коленки, которыми она встала прямо на грубый камень, и краешки ее гольфов, видневшихся из розовых резиновых сапожек.

— Ты что, джинн? — снова спросила она. — Джинны как раз в таких пещерах и живут.

— Нет, Майя, я не джинн.

— Тогда что же ты там делаешь? — спросила она. — Ты что-нибудь натворил? Мой джиддоговорит: если сделаешь что-нибудь плохое, полиция может тебя в тюрьму посадить.

— Нет, я ничего плохого не сделал. Просто кто-то затащил меня сюда и запер.

Ее глазенки стали совсем круглыми от изумления.

— И все-такиты джинн! Ты знаешь и как меня зовут, и все такое.

Стараясь говорить как можно мягче и убедительней, я продолжил:

— Пожалуйста, Майя, послушай меня. Я не джинн, и я ничего плохого не сделал. Но меня действительноздесь заперли. И мне нужна твоя помощь.

Она показала мне язык.

— Вот как раз джиннтак бы и сказал! Джинны только и делают, что лгут!

— Пожалуйста, поверь: я не лгу. — Я почувствовал, что говорю с несколько излишней настойчивостью, и постарался сбавить тон: — Прошу тебя, Майя, помоги мне. Неужели ты не хочешь мне помочь?

Майя с сомнением кивнула и протянула:

— Ну ладно.

Я глубоко, с облегчением вздохнул, понимая, что теперь мне надо тщательно обдумывать каждое слово. Конечно, я мог бы попросить Майю привести кого-то из ее родственников. Но пока я не выяснил, кто меня здесь запер, мысль, что придется объясняться с целой толпой maghrebins, уверенных в моей причастности к поджогу их школы, меня несколько пугала, если не сказать больше. И все же в Маро был человек, который непременно помог бы мне, если бы только мне удалось как-то с ним связаться.

И я, стараясь говорить как можно мягче и убедительней, спросил:

— Ты знаешь Вианн Роше?

Майя кивнула и сказала:

— Ну да, это мемтиРозетт.

— Правильно, — подтвердил я. — Ступай отыщи Вианн и скажи ей, что я здесь. Скажи так: там, в подвале, сидит Рейно и ему нужна помощь.

Она помолчала — похоже, обдумывала мою просьбу, — потом спросила:

— Это тебя, что ли, так зовут?

— Да, меня. — О Боже, дай мне терпения! — Пожалуйста, иди скорей. Я здесь со вчерашнего дня сижу, и вода все время поднимается. А еще здесь полно крыс.

— Крыс? Вот круто!

Мне стало ясно, что эта девочка слишком много времени проводит в компании Жана-Филиппа Бонне. Я снова тяжко вздохнул. Дыши глубже, Франсис. Сосредоточься.

— Я подарю тебе все, что захочешь. Игрушки, сладости. Только поскорей отыщи Вианн и все ей расскажи.

Майя немного подумала и спросила:

— Все, что захочу? Это как три желания в «Алад-дине»?

— Да, все, что захочешь!

Девочка, похоже, снова погрузилась в тяжкие размышления. Затем, видимо придя к решению, вскочила и сказала:

— Ладно.

И передо мной вновь мелькнули ее розовые сапожки, а глаза мои обожгли слезы благодарности — а может, в них просто попала пыль.

— Мое первое желание — пусть мой джиддоопять будет здоров! — сказала Майя, глядя на меня сквозь решетку. — А два других я придумаю потом. Пока, джинни! Скоро увидимся.

— Нет, погоди! — воскликнул я. — Майя! Пожалуйста, послушай меня!

Но розовые, как жвачка, сапожки уже исчезли.

Я выругался про себя — и на латыни, и по-французски — и слез со своей пирамиды из упаковочных клетей на пол. И в ту самую минуту, когда я, стоя по колено в холодной, дурно пахнущей воде, решил, что вряд ли можно придумать положение хуже моего, за дверью послышались чьи-то шаги.

Я быстренько убрался подальше от клетей, поскольку в замке уже скрежетал ключ. На секунду у меня возникло желание наброситься на своих тюремщиков, ошеломить их и тут же выскочить за дверь, но потом я понял, что все это пустые фантазии, ибо меня в моем нынешнем состоянии и женщине ничего бы не стоило оттолкнуть от двери и сбросить с лестницы.

Дверь открылась. На пороге стояли трое мужчин. Карима Беншарки я узнал сразу — по силуэту. Двое других были совсем молодые, я догадался, что это ребята из спортзала. Оба держали в руках горящие факелы, а у Карима в руках была канистра. Я уловил запах бензина.

— Что вы за люди, вас же ничему научить невозможно, — сказал Карим.

И я понял, что по-прежнему нахожусь в чреве кита.